Текст книги "Последний фюрер рейха. Судьба гросс-адмирала Дёница"

Автор книги: Николай Малютин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

 В тот же день, 9 сентября, Дёниц сам отправил в военно-морской штаб две пылкие просьбы о помощи. Первая пришла по телетайпу: с 14 июня было зафиксировано пять эпизодов, когда самолеты противника вынуждали отменить благоприятно складывавшиеся во всех других отношениях операции против караванов. Заметив, что все эти эпизоды происходили на расстоянии от берега, доступном для «Хейнкеля-177», он просил, чтобы первая эскадрилья этих самолетов, которая, насколько ему было известно, находится в Германии, а не на русском фронте, была придана воздушному командованию в Атлантике для работы с подлодками.

 Другая просьба была выражена в документе, который показывал, что достигнуто в разработке оружия для подлодок. Дёниц предлагал, чтобы ракеты, проектируемые в Пенемюнде, были переоборудованы для использования на его флоте – особенно для стрельбы по конвоям из-под воды, с дистанционным управлением. Это предложение само по себе выражало состояние одиночества и взволнованности, которое уже не покидало адмирала:

 «На настоящий момент подводный флот уже третий год подряд ведет боевые операции. При всех изменениях обстановки он оставался главным оружием на море, был всегда на передней линии войны благодаря своим боевым характеристикам, которые позволяют не только успешно бить врага, но также и продолжать существовать перед лицом его превосходства в числе и силе. Если все вооруженные силы не будут использоваться на передовой, чтобы поддерживать боевую мощь подводного флота на высочайшем из возможных уровне, ясно, что рано или поздно он будет сокрушен защитой противника.

 Следовательно, единственное оружие Германии на море, эффективно сражающееся против великих держав, может быть выбито из наших рук. BdU поэтому снова просит о том, чтобы тщательно был рассмотрен вопрос о сотрудничестве между отделом вооружений верховного командования и BdU и использовались все возможности для улучшения вооружения подводного флота».

 Таково было отчаянное положение подводного оружия – несмотря на быстрорастущие цифры в тоннаже, – когда Гитлер приказал Дёницу к 13 сентября составить для него рапорт о сложившейся ситуации. Дёниц в тот момент, когда получил этот приказ, возглавлял необычную спасательную операцию. Он послал четыре большие лодки типа 9 для поиска «мягких мест» у Кейптауна, и на пути туда, уже в пределах указанной зоны – так диктовала безопасность, – назначил им цели для атаки, одной из которых был британский войсковой транспорт «Лакония». Командир подлодки, атаковав, обнаружил, что корабль перевозит 1800 военнопленных итальянцев и запросил по радио инструкций. Дёниц оказался перед сложным выбором. Это было раннее утро 13-го числа, и можно представить себе, как он со своими штабными офицерами спешно собрались в халатах перед картой – отменить операцию или уничтожить людей союзников. Хотя в этом выборе был большой политический элемент, он утверждал в своих мемуарах, что принял решение сам – приказал всем подлодкам, направлявшимся в район Кейптауна и другим, уже бывшим в этом районе, свернуть все операции и немедленно двинутся к «Лаконии» оказывать помощь. Редер одобрил его поступок, и военно-морской штаб договорился о том, что французские суда режима Виши направятся навстречу лодкам, чтобы подобрать выживших. Гитлера также проинформировали; его морской адъютант фон Путткамер сказал Дёницу, что фюрер не желает, чтобы кейптаунская операция сорвалась, и запрещает подлодкам при любых условиях рисковать собой и спасать кого-либо.

 Гитлер в это время был в своей украинской ставке «Вервольф», лично руководя наступлением на Сталинград, которое, как он считал тогда, испортили его генералы. Он был в ярости, требовал отставок и отказывался беседовать с двумя главными штабистами, Кейтелем и Йодлем. Очевидно, что эпизод с «Лаконией» оторвал его от этих дел, так как в тот же день после полудня фон Путткамер прислал Дёницу радиограмму с требованием отчета о ситуации на подводном флоте.

 Через три дня четырехмоторный американский самолет «Либерейтор» с острова Вознесения заметил U-156, подлодку, которая потопила «Лаконию», буксирующую четыре спасательные лодки, полные выживших. Чтобы обозначить операцию как спасательную, капитан U-156 вывесил на мостике флаг Красного Креста размером в два метра. Покружив немного. самолет улетел. Через час появился второй «Либерейтор»; он пролетел на малой высоте от кормы и сбросил две бомбы; в то время как спасательные лодки спешно отцепляли, третья бомба разорвалась прямо среди них, и вскоре была сброшена и четвертая. К тому времени появился еще один американский самолет, который тоже атаковал, и одна из его бомб разорвалась непосредственно под рубкой и произвела большие разрушения. Однако лодка еще смогла погрузиться и произвести ремонт. Позже она всплыла на поверхность и послала по радио рапорт о произошедшем.

 Это послание было получено в штаб-квартире подводного флота вскоре после одиннадцати вечера; и снова можно вообразить Дёница и офицеров в пижамах – может быть, они все еще пили свой «стаканчик на ночь», когда спешно стали собираться в оперативном зале.

 По словам Дёница, разгорелась жаркая дискуссия, в ходе которой его штаб спорил с тем, что продолжение спасательной операции является полностью оправданным. Дёниц, однако, был намерен закончить то, что он начал, и он закрыл дискуссию словами: «Теперь я не могу сбросить людей в воду, я буду продолжать». Под «людьми» он подразумевал итальянцев, а не британцев. Был послан приказ, что на борт лодок следует брать только итальянцев, которые и продолжили свое движение к месту встречи с вишискими кораблями, предприняв все возможные меры против нападения противника.

 Рассказ об этом эпизоде в его дневнике от 16-го числа заканчивается так:

 «Как показывает рапорт от капитана U-156, он не верил, что противник атакует, увидев флаг Красного Креста и все признаки спасательной операции. Это невозможно понять. Следует заключить, что на него повлияло зрелище сотен людей в воде, сражающихся за свою жизнь».

 Таковы факты. За ними, проявившийся в ходе дискуссии в ставке подводного флота, продолжавшейся до раннего утра 17-го числа, скрывается самый большой вопрос по поводу подводной войны и претензий Дёница на то, что он воевал честно. Детали, вероятно, никогда не станут известны; из «ночи и тумана» вышли лишь некоторые результаты, способные подкрепить отдельные предположения.

 Собственный отчет Дёница характерен полным молчанием на ту тему. Связывался ли он с Редером или Гитлером в эту ночь? Создается впечатление, возможно вызванное намеренно, что все приказы отдавались только от его лица и все обсуждения ограничивались только стенами его штаба.

 Однако невозможно представить себе, что высшее командование флота не было в курсе. И ввиду того что Гитлер уже вмешался в ситуацию раньше и выразил желание не подвергать подлодки опасности, можно предположить, что штаб фюрера поучаствовал в этом деле.

 Учитывая ночной образ жизни Гитлера и его стремление чем-либо отвлечься от работы, которая ввергала его в разрушительные эмоции, предположим даже, что он связывался лично с Дёницем. И в таком случае совсем легко представить, в каком он был настроении и что именно он приказывал.

 По крайней мере с января, со времени своего разговора с японским послом, он жаждал найти оправдание для нападения на выживших с торпедированных кораблей с двойной целью – устрашить нейтралов и американских моряков и тем самым отпугнуть еще больше людей от мобилизации на новые корабли.

 Расстрел выживших с «Ульма» вдохнул новую жизнь в эту тему, а предварительные результаты расследования ситуации пришли только что, буквально 14 сентября. В них указывались три случая, когда выжившие с немецких эсминцев, тонувших в Нарвике во время норвежской кампании, были обстреляны британцами, когда они пытались выбраться на берег, и много случаев того, как немцев, выжившие после потопления транспортных судов у Крита, обстреливали и убивали в воде.

 Один из приведенных инцидентов касался того, как капитан британской подводной лодки позволил греческому экипажу моторного парусника «Осиа Параскиви» сесть в спасательные шлюпки «...и вели прицельный огонь с близкого расстояния по оставшимся в живых немецкому офицеру и трем другим немецким солдатам в воде после того, как они покинули тонущее судно, пока все четверо не были убиты».

 В документе указывается, что выжившим, находившимся в воде, было легко спутать выстрелы по другим целям с атакой на них самих и в любом случае не удалось найти следы какого-либо письменного или устного приказа уничтожать переживших кораблекрушение.

 Следовательно, можно предположить, что прежде, чем будут предприняты какие-либо ответные репрессивные меры, необходимо определить, не повредит ли это в большей степени своим людям, нежели противнику; «если о существовании такого немецкого приказа станет известно, то пропаганда противника воспользуется этим таким образом, что последствия едва ли можно предугадать».

 Дёниц, конечно же, не мог отдать прямой приказ убивать выживших в спасательных шлюпках по той самой причине, которая указана в анализе военно-морского штаба: если это будет обнаружено пропагандой противника, то может сказаться на участи немецких моряков. С другой стороны, речь шла и о боевом духе его подчиненных, многие из которых, несмотря на интенсивную пропаганду ненависти, которой их подвергали, были бы потрясены столь хладнокровными инструкциями, идущими вразрез со всеми кодексами морской войны.

 Кроме того, если бы противник начал предпринимать ответные меры, то на его стороне было бы явное преимущество, так как он реально контролировал море и небо над ним.

 Приказы были посланы в 21 час 17-го числа, как записано в его дневнике:

 «Всем капитанам: должны быть прекращены все попытки спасать членов уничтоженных кораблей, касается ли это того, чтобы просто вылавливать из воды людей и усаживать их в спасательные шлюпки, или же ставить заново на воду перевернувшиеся шлюпки, снабжать продовольствием и пресной водой. Спасение противоречит самым фундаментальным требованиям войны по уничтожению техники и живой силы противника.

 Приказы брать в плен капитанов и главных механиков (отданные ранее) остаются в силе.

 Спасать выживших после кораблекрушения только в том случае, если (их) сведения представляют важность для лодки.

 Будьте жесткими! Подумайте о том, что противник, бомбя немецкие города, не думает о женщинах и детях».

 Не обязательно, что приказы были отданы в точности в тех же словах, как записано в дневнике. При этом надо учитывать политику обмана, которая пронизывала все уровни немецких вооруженных сил. Это показывают эпизод с «Атенией» и то, что приказы о тайном отступлении от правил Прайза и ведении неограниченных военных действий в водах вокруг Британии «не должны быть отданы письменно, но просто должны быть основаны на невысказанном одобрении военно-морского оперативного штаба».

 Однако даже в этой передаче в дневнике в приказах заметна некоторая двусмысленность, которой можно было воспользоваться.

 Свидетельство этого содержится во множестве других приказов Дёница и его меморандумах, все они написаны с кристальной ясностью, его штабные офицеры подтверждают это: «...все, что он хотел, он выражал очень точно... ему нужно было обсуждение... и потом он решал сам». Кроме того, как утверждал его штабной офицер по коммуникациям Ганс Меккель, «Дёниц рассматривал свой штаб как слуг фронтовых капитанов; если капитан говорил, что не понимает его приказа, то Дёниц всегда обвинял свой штаб в том, что они не выразили его более ясно».

 Существует множество свидетельств того, что этот приказ обсуждался, и долго, его штабом. Когда после войны стало ясно, что им воспользуются против него на военном трибунале, Дёниц сказал, что и Годт, и его 1-й офицер Адмирал-штаба Хесслер, его зять, советовали ему не отсылать этот приказ. Оба это отрицали и говорили, что такого не помнят.

 Предложение, которое вызвало наибольшую горячность тогда и на Нюрнбергском процессе, было: «Спасение противоречит самым фундаментальным требованиям войны по уничтожению техники и живой силы противника». В нем не было приказа стрелять в безоружных, но любой капитан, настроенный это сделать, мог прочесть здесь разрешение на месть – «любой капитан, который верил, а верили все, что они сражаются с державами, решившими уничтожить Отечество, расчленить его, превратить их народ в сельскохозяйственных рабов, кастрировать множество немецких мужчин. С державами, которые уже убили тысячи беззащитных женщин, детей и стариков ковровыми бомбовыми ударами». Любой капитан, огрубевший на своем мостике, или незрелые люди, которые боялись, что кто-либо усомнится в их твердости, подобающей национал-социалисту, и желавшие доказать это самим себе и всем остальным, получившие «невысказанное одобрение» от штаба или от самого шефа, «Льва», – любой из них мог принять эту фразу за лицензию на бойню беззащитных выживших.

 Приходится предположить, что Дёниц именно этого и добивался, так как примерно в то же самое время, может быть, даже в тот же день, другой приказ, который не был записан в его дневнике, указывал на желательность уничтожения «спасательных кораблей», которые шли вместе с большинством караванов именно для спасения людей, выживших после атаки подлодок: «Ввиду желательности уничтожения экипажей кораблей уничтожение их (спасательных кораблей) имеет большую ценность».

 Вдобавок есть свидетельство командира 5-й подводной флотилии, базировавшейся в Киле, которого очень встревожила двусмысленность приказов, и он попросил разъяснений у одного из офицеров штаба Дёница. В качестве ответа ему привели два примера. Первый касался ухода подлодки, которая двигалась из одного бискайского порта на задание и рядом с которой видели экипаж сбитого британского самолета в резиновой лодке; не имея возможности их подобрать, потому что подлодка плыла в море и каждый квадратный дюйм в ней был занят, капитан просто продолжил свой путь. На опросе после операции его упрекнул один из штабных – или даже сам BdU – за то, что он не атаковал летчиков, раз он не мог привезти их в порт для допроса, ведь предполагалось, что быстрее чем через сутки лодку подобрал бы британский самолет-разведчик и летчики вернулись бы для того, чтобы уничтожить подлодку.

 Второй пример касался операции у американского берега, где из-за близости к суше спасались многие из экипажей потопленных кораблей; это было плохо, так как торговый флот врага состоял не только из кораблей с их тоннажем, а из команд тоже, которые после спасения могли перейти на недавно построенные суда.

 После этой беседы командир 5-й флотилии стал использовать эти два примера для объяснения смысла приказа своим капитанам, когда они расспрашивали его перед отправлением на задание. «Однако, – прибавлял он, – командование подводного флота не может дать вам такой приказ официально – все должны использовать его согласно своей совести». Он также сказал им, что уничтожения и другие действия, противоречащие международным законам, не должны заноситься в вахтенный журнал, но о них надо докладывать устно по возвращении на базу.

 Примечательно, что как раз в тот момент, когда военно-морской штаб рассматривал возможность выиграть «войну тоннажа» при требовании ежемесячно и постоянно топить корабли на 1,3 миллиона тонн и при увеличении эффективности конвоев и угрозы с их стороны, штаб подводного флота решил добавить к войне с торговыми судами безжалостную кампанию с экипажами противника, по сути переворачивающую с ног на голову любой моральный и морской кодексы чести...

 Есть три возможных объяснения: согласно одному это была личная реакция самого Дёница на грозящую катастрофу – и в пользу этого объяснения найдется достаточно фактов. По другому это был его ответ на возможный прямой приказ фюрера – что такое было возможно, также может свидетельствовать обильный материал, касающийся последних двух с половиной лет войны. Согласно третьему объяснению события могли действительно иметь связь с перспективой топить по 1,3 миллиона тонн ежемесячно, возможно, единственной надеждой было не позволить противнику набирать команды для новых кораблей.

 Но даже при таком иррациональном ответе из-за того, что битвы с караванами становились все жестче, подлодки имели все меньше шансов задержаться на поверхности достаточное время для того, чтобы устроить бойню выжившим. Это можно было осуществлять лишь в отношении одиночных кораблей, а их можно было найти лишь в стороне от основных театров военных действий, где, собственно, решалась судьба битвы за Атлантику.

 Следовательно, мало сомнений в том, что, какое бы ни было объяснение, истинный ответ лежит где-то в области иррационального, а точнее, национал-социалистического мировоззрения...

 В любом случае не может быть никаких сомнений в том, что пропаганда этой осенью концентрировала свои усилия на проблемах с наборами экипажей, которые якобы испытывали американцы. Дёниц и сам участвовал в этом, где-то в конце сентября или начале октября он, как обычно, появился в школе подводников на окончании курса и произнес речь, которая началась с признания того факта, что цифры тоннажа уменьшаются. Это происходит благодаря усилению прикрытия противника с воздуха, объяснил он, но он видит решение проблемы в новом оружии. Гитлер, с которым, заметил Дёниц, он поддерживает хорошие отношения, лично заверил его, что подлодки будут оснащены новым типом зениток прежде других родов войск и тогда прежний успех к ним вернется.

 Один офицер спросил его относительно статьи в газете, где говорилось о том, что американцы строят кораблей на миллион тонн каждый месяц. Дёниц выразил скептицизм, объявив, что все это основывается на заявлениях Рузвельта. Он также прибавил, что в любом случае союзники испытывают большие сложности с набором на флот. Многие моряки союзников подверглись торпедированию больше, чем единожды, и слухи об этом распространяются все шире и отпугивают других идти в море.

 По воспоминаниям одного из молодых офицеров, который при этом присутствовал, Дёниц сказал, что потери в живой силе серьезно вредят союзникам, так как им недостает резервистов, следовательно, вскоре тотальная война будет вестись на море так же, как и на суше. Экипажи кораблей, как и сами корабли, являются целями для подлодок, и он заговорил о возможности забастовки моряков, которые разразятся в странах союзников, если подводная война будут вестись более яростно. Те, которые считают подобную тактику слишком жесткой, пусть вспомнят, что бомбы противника падают на их жен и детей, сказал Дёниц.

 Сочетание необоснованного оптимизма с более безжалостными, даже отчаянными методами, проявившееся здесь, было характерной чертой политики лидерства Гитлера, и возможно, что Дёниц уже находился полностью под ее очарованием. Он сделал доклад фюреру 28 сентября, чем и объясняется его похвальба хорошими отношениями с ним, и между тем, что сказал Гитлер тогда, есть столько сходства с ответами Дёница на вопросы курсантов-подводников, которые вспомнил молодой офицер (который не имел возможности ознакомиться с конспектом совещания у Гитлера), что можно предположить: Дёниц действительно следовал линии фюрера.

 Запись речи Гитлера на открытии совещания показывает, как, высоко оценив достижения подводного флота, он выразил убеждение в том, что ежемесячная норма потоплений будет оставаться столь же высокой и противник не сможет восполнить потери строительством новых судов. Он полагал невозможным, что увеличение производства на верфях противника является столь большим, как это утверждает его пропаганда.

 «Если противник действительно может выпускать корпуса новых кораблей с такой скоростью, им все равно нужны двигатели и дополнительная машинерия, оборудование, а кроме того, и моряки. Учитывая проблему с набором на флот, для них очень невыгодно, когда большая часть экипажа потопленных кораблей отправляется на новые, только что отстроенные корабли».

 Затем он перешел к необходимости как можно скорее внедрить новые технические разработки, после чего Дёниц и произнес свой доклад. Он использовал его для того, чтобы, во-первых, напомнить о своем прежнем запросе на самолет «Хейнкель-177», рассказывая о превосходстве противника в воздухе, а во-вторых, ввернуть ноту оптимизма, выразив надежду, что лодка Вальтера, будучи доработанной, произведет революцию в подводной войне.

 Редер добавил, что достигнуты определенные успехи и с новым пистолетом Abstand, который придаст торпедам страшную разрушительную силу, равно как и повысит потери в живой силе врага.

 Интересно представить, как отнесся Редер к недавним приказам Дёница командирам подлодок и насколько он понял их конечную цель. Может быть, одной из причин повышенной враждебности между ними, которая как раз с этого времени и началась, было несогласие с духом этих приказов; Редер уже изменил большинству своих представлений о чести, приобретенных задолго до нацистов, но возможно, что здесь он уперся.

 Но это только предположение; однако нет сомнений: судя по документальным свидетельствам, военно-морской штаб в Берлине присоединился к пропагандистской кампании по обсуждению проблем с набором у противника. Вот отрывок из рекомендации, выпушенной отделом, занимавшимся вопросом возмездия после дела «Ульма», которая датирована 3 октября: «...в интересах держав Оси, чтобы в иностранных государствах моряки торгового флота были еще более напуганы перспективой рисковать своей жизнью на службе во флоте противника».

 Ввиду столь многочисленных источников представляется, что Дёниц и штаб подводного флота к этому времени уже переступили ту едва заметную черту, отделявшую установленную западную этику войны от варварства ранних эпох.

 Никакие рассуждения о бесчеловечности войны как таковой или неизбежно увеличивающейся жестокости механизированной войны не могут заслонить тот факт, что в то время эта черта существовала и, хотя было нелегко ее ясно различить, всегда можно было сказать, кто по какую сторону от нее стоит.

 Не стоит забывать, что союзники также нередко преступали эту черту, бомбя тысячи ни в чем не повинных мирных жителей...

 Августовские и сентябрьские страхи Дёница о том, что его кампания находится на пороге поражения с воздуха, этой зимой не оправдались. Детектор радаров «Метокс», установленный на подлодках, уменьшал неожиданность атаки при всплытии, и увеличение числа оперативных лодок, которые он мог использовать, – 200 к октябрю, из которых более 150 работали в Северной Атлантике, – сделал участь караванов более печальной, особенно из-за дефицита горючего, который вынудил союзников направлять корабли по самым коротким, а следовательно, предсказуемым круговым маршрутам. Кроме того, B-Dienst восстановила свою прежнюю боеспособность, в то время как криптографы противника столкнулись с временными проблемами расшифровки усложненных кодов за счет установки еше одного диска на немецких «Энигмах».

 Вероятно, главной причиной продолжающихся успехов подлодок были использование удаленных от основных трасс «мягких мест» у Кейптауна и в Индийском океане и отведение ресурсов союзников с атлантического театра боевых действий ради подготовки вторжения во французскую Северную Африку под кодовым названием «Факел».

 Высадка произошла в ночь с 7 на 8 ноября и захватила Гитлера врасплох. Неделей раньше результаты «войны поставок» в Восточном Средиземноморье тоже оказались шоком. После восьмидневного сражения у Эль-Аламейна его командующий Африканским корпусом генерал Эрвин Роммель был вынужден отступить. Фюрер приказал ему держаться, и он выиграл временную передышку, но когда американская армия вступила в войну в Европе всей силой своей армады, собранной для операции «Факел», Роммель был полностью разгромлен.

 Гитлер пытался обрести спокойствие перед лицом этих бед в своем горном укрытии «Бергхофе», когда был нанесен третий удар: советские армии окружили его силы под Сталинградом. В войне произошел перелом. Он больше не имел инициативы не на одном из театров военных действий, он больше не мог приказывать своим генералам удерживать то, что они захватили.

 Но по контрасту с этими катастрофами на суше успехи подлодок по тоннажу росли. В дневнике Дёница появляются новые нотки оптимизма: «...Наши успехи в ноябре поднялись на новую высоту и, возможно, достигнут цифры 900 000 тонн. Пришло время рассмотреть эти результаты в истинном свете и дать пропаганде соответствующие указания...»

 Этот результат – на самом деле преувеличенный на 160 000 тонн – казалось, может принести окончательную победу, если бы только он мог получить достаточно быстро пригодные к бою новые лодки, что, конечно, увеличивало его раздражение отсрочками, которые продолжали сопровождать все этапы строительства и оборудования субмарин. Он ощущал, что в одиночку сражается с гуттаперчевой бюрократией в Берлине, которую возглавляли поклонники крупных надводных кораблей, которым было наплевать на подвиги подлодок.

 «...BdU требует, чтобы один отдел и один человек был ответственным за разработку торпеды (с недавно разработанной системой винтов FAT)... и чтобы имя этого человека стало известным... В результате того, что подобное соглашение не достигнуто, подлодки, готовые для выхода в море, неделями простаивают, и наш флот поэтому испытывает снижение тоннажа потопленных кораблей противника. Это безответственно, и дальнейшие отсрочки нестерпимы».

 Редер, со своей стороны, находил пыл Дёница и его настойчивость невыносимыми. Он не только постоянно пытался определять стратегические решения военно-морского штаба, выпячивая важность «войны тоннажа» в Северной Атлантике, как будто забывая о других театрах военных действий, но также не осталось ни одного аспекта в строительстве, ремонте, экспериментальных разработках подлодок или даже тренировках персонала, который Дёниц не пытался бы подмять под себя, реорганизовать и подтолкнуть вперед. Редеру пришлось послать ему письменный приказ не вмешиваться в технические дела, ограничив себя в будущем одними операциями. Согласно Вольфгангу Франку, Дёниц немедленно ответил, позвонив адъютанту Редера: «Пожалуйста, уведомьте гросс-адмирала, что я не могу подчиниться этому приказу...» Затем, повернувшись к своей «правой руке», он сказал: «Что ж, Годт, если я был бы на месте Редера, то, вероятно, уволил бы BdU за это, но мы посмотрим, что произойдет».

 На самом деле его положение тогда было сильнее, чем когда-либо. Успехи подлодок являлись почти единственным лучом света в темных тучах, которые окутали рейх. Кроме того, энергичный, откровенный характер Дёница и его сверхоптимистичные взгляды больше соответствовали требованиям Гитлера, нежели формальное поведение Редера и его сдержанность. Хотя Дёниц и связывался с Гитлером напрямую всего несколько раз, он произвел на него впечатление, и для его похвальбы тем, что он в хороших отношениях с фюрером, были реальные основания. Гитлер, как и другие одинокие тираны, всегда был рад услышать чужое мнение и, по словам Альберта Шпеера, «искал совета у людей, которые видели ситуацию еще более оптимистично и пребывали в иллюзиях еще более радужных, нежели он сам».

 Кроме того, в византийской атмосфере рейха Дёниц имел много друзей при дворе. Одним из них был Альберт Шпеер, министр вооружений и амуниции и глава строительной организации «Тодт»; в качестве министра он сталкивался с Редером по поводу планов рационализации всех кораблей и оружия, производимого его ведомством. В качестве главы «Тодта» он нашел в Денице симпатизирующего партнера в вопросе расширения цепи подводных бункеров до Бордо, Бреста и Сен-Назера – бункеры в Лорьяне и Ла-Паллисе были уже закончены. Безусловно, у него также сложилось впечатление, что Дёниц одобряет его идеи реформ морского производства, как и всего, что может обеспечить быстрое строительство как можно большего количества подлодок! Когда в конце года он заметил, что Редер вычеркивает имя Дёница из пропагандистских материалов и что офицеры-подводники, увидев это, встревожились, не потеряют ли они своего почитаемого шефа, то Шпеер нашел возможность повлиять на Гитлера в пользу Дёница и против престарелого главнокомандующего флотом.

 Геринг тоже действовал против Редера, хотя и не за кого-либо в особенности, просто чтобы отвлечь внимание от провалов люфтваффе. И морской адъютант Гитлера фон Путткамер, который некогда командовал флагманским торпедоносцем Дёница, разделял настроение более молодых морских офицеров, что необходимо сменить старое и в общем-то уже сухое дерево на самом верху флота. И конечно, его мемуары, даже такие осторожные, какими они были, оставляют ощущение, что он обожал Дёница гораздо сильнее, чем Редера.

 Так что нет ничего удивительного в том, что, когда надводные силы, ведомые двумя тяжелыми крейсерами, атаковали арктический караван с оружием для России в последние дни года и были отброшены в результате умелых действий британского конвоя и самоотверженного сопротивления советских транспортов, Гитлер выместил все свое раздражение именно на Редере и в течение полутора часов без перерыва читал ему лекцию по истории немецкого флота – о его бесславной роли в Первой мировой войне, о бунтах и революции, а кроме того, о бесполезности больших кораблей, когда нуждаются в маленьких и самолетах для зашиты, а не наоборот. Он решил отдать их на слом, а их тяжелые оружия разместить на берегу. Что же до моряков, то он еше рассмотрит вопрос, не могут ли они быть более полезными на суше и насколько следует увеличить подводный флот, раз большие корабли будут убраны...

 Редер выдержал этот натиск в молчании, а затем попросил личной аудиенции и подал заявление об отставке. Гитлер немедленно сменил тон, но гордость Редера и, безусловно, усталость, накопившаяся в нем после долгих лет непрерывных сражений – как теперь казалось, напрасных – сделали его непреклонным. Он попросил, чтобы его оставили в строю до 30 января, десятилетнего юбилея Третьего рейха, чтобы все выглядело в глазах молодых офицеров, будто он увольняется по заранее запланированному сценарию. Наконец, Гитлер попросил его порекомендовать двух возможных преемников.

 «Мой фюрер! ...Я рассматриваю как подходящие кандидатуры в первую очередь генерал-адмирала Карлса и адмирала Дёница... Генерал-адмирала Карлса (58 лет)... я считаю ввиду его личных качеств и всеобъемлющего опыта по проведению операций в других водах... особенно подходящим. Его назначение не вызовет никаких пересудов, так как на флоте нет более достойного офицера. Адмирал Дёниц тоже подходит, его назначение будет иметь преимущество, подчеркивая особую, решающую военную важность кампаний подводного флота. Единственным неудобством станет то, что, став главнокомандующим, адмирал Дёниц не сможет посвятить себя целиком ведению подводной войны настолько основательно, насколько он делал это прежде. Возможно, это неудобство может быть облегчено организационными мерами. Я оставляю за вами, мой фюрер, окончательное решение».