Текст книги "Последний фюрер рейха. Судьба гросс-адмирала Дёница"

Автор книги: Николай Малютин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

 Из его заявлений видно, что на флоте было достаточно «пораженцев», или, как он их называл, «слабаков-интеллигентов». 11 апреля, почти за две недели до того, как британские и американские бомбардировки Гамбурга и Киля уничтожили 24 подлодки, включая 9 новых типа 21, и повредили еще 12, а также уничтожили или серьезно повредили три из шести оставшихся тяжелых кораблей, участвовавших в операциях на Балтике, он выпустил длинное объяснение, почему надо продолжать борьбу. В нем, в частности, повторялись грозные предсказания, к чему может привести капитуляция, которые он дал впервые после попытки мятежа в июле 44-го, только на этот раз он включил в свое предупреждение и участь районов, «оккупированных англосаксами»: и оттуда немцы будут в качестве «рабов» отправлены во все страны – больше всего, конечно, в Россию.

 Объяснив все это, а также то, почему нельзя отступать и почему нужно хранить преданность фюреру, он перешел к самому ошеломительному выводу: лишь при помощи «железной выдержки» можно воспользоваться теми благоприятными военными и политическими возможностями, которые сейчас предоставились. О военных возможностях он ничего конкретного не сказал, «чтобы не выдать наших намерений врагу», а о политических сообщил: «Я должен сказать: слепота Европы рано или поздно пройдет, и это принесет Германии психологическую поддержку, а с ней политические возможности. Если мы сдадимся прежде времени, то не успеем воспользоваться этими возможностями. Когда мы умрем, они нам уже не понадобятся».

 Этот абзац словно соскочил с уст Гитлера, так как на следующий день, 12 апреля, именно в таких выражениях фюрер инструктировал генерал-фельдмаршала Кессельринга. У фельдмаршала создалось ощущение, что Гитлер все еще надеется спастись; он много говорил о грядущей победе над русскими на Одере, о новой армии, которую он создает для разгрома союзников на западе, о новом тайном оружии и о будущем расколе между восточными и западными союзниками. Именно на эту последнюю «политическую возможность» больше всего уповали и Гитлер, и Геббельс. Гитлер проводил много времени, уставившись на портрет Фридриха Великого и вспоминая тот момент из истории Семилетней войны, который известен как «чудо Бранденбургского дома»: Фридрих в совершенно безвыходном положении был спасен внезапной смертью русской императрицы Екатерины II и последующим союзом с ее наследником. Геббельс часто читал Гитлеру отрывки из биографии прусского героя, написанной Карлейлем.

 И позже, тем же вечером, по Би-би-си передали, что умер президент Рузвельт. Геббельс в полном экстазе позвонил в бункер Гитлера: «Мой фюрер, это чудо Бранденбургского дома... это поворотный пункт...» Гитлер уцепился за эту новость с истерическим восторгом и вызвал к себе Шпеера и Дёница, чтобы передать им ее лично: «Кто был прав! Война еще не потеряна. Прочтите это! Рузвельт умер». По словам адъютанта Дёница Вальтера Людде-Нойрата, на его начальника это не произвело впечатления: «Дёниц трезвомысляще ответил, что, по его мнению, в ближайшее время не следует ждать благоприятных последствий этого для немецкого народа». Но нет поводов считать, что так оно и было. Мемуары Людде-Нойрата, как и все мемуары, не отличались беспристрастностью.

 Если вернуться к декрету Дёница от 11 апреля, то в нем после первой части, посвященной разбору причин для продолжения борьбы, он переходит к более конкретным вещам; требует от капитанов «ясно и целиком следовать пути солдатского долга» и безжалостно действовать против тех, кто так не делает. Если капитан понимает, что он потерял душевную силу исполнять свой долг, он должен немедленно сообщить об этом, и его понизят в чине, так чтобы его больше не тяготила ноша лидера. Его рассуждения об этом завершаются фразой, которая показывает, сколь велик был разрыв между миром, в котором жил он и, скажем, Шпеер: «Мы обязаны понимать, что должны быть выразителями воли к жизни нашего народа». И заключает: нет таких ситуаций, которые нельзя было бы разрешить героизмом; он был уверен, что все остальное означает «распад, хаос и несмываемый позор».

 К 19 апреля «Кораль» почти превратился в лагерь призраков. Дёниц приказал эвакуировать штаб на новый командный пост в Плене на севере в течение марта, так как ожидаемый прорыв русских на Одере в направлении Берлина должен был угрожать и «Коралю». Сам он остался с малой частью персонала и связистов, чтобы поддерживать контакты с Гитлером, которого он посещал каждый день в его бункере; когда 16-го числа началось массированное наступление русских, он приказал своим людям быть готовыми выехать в течение часа и тем же вечером, неожиданно ощутив угрозу, отдал окончательный приказ об эвакуации.

 Они выехали в Берлин незадолго до полуночи маленьким караваном и ранним утром 20-го установили походный командный пост в его доме в Далеме – как раз в тот момент, когда танки маршала Жукова, проутюжив Одерский плацдарм, прокатились мимо его покинутой ставки.

 Чуть позже они с Людде-Нойратом поехали в канцелярию, как делали каждый день на этой неделе. Этот день, 20 апреля, был днем рождения Гитлера; на дорогах были противотанковые баррикады, стояли группы женщин с глазами, полными страха, и двигался на запад бесконечный поток беженцев.

 Фасад нового здания Рейхсканцелярии все еще стоял; но внутри огромные мраморные стены и залы с колоннами были голые и пустые; торчали стропила, и огромные трещины разбегались по стенам и потолку. Пройдя контрольные посты с автоматчиками из СС, они стали спускаться по чугунной лестнице, ведущей в бункер Гитлера. Как раз когда они достигли дна, из своего личного помещения вышел Гитлер. Это был 56-й день его рождения. Он выглядел как старик, «сломленный, выдохшийся, сутулый, слабый и раздражительный»

 В этот день присутствовала вся верхушка рейха, пожелавшая выказать фюреру свое уважение; Гитлер принимал их одного за другим в порядке старшинства чинов в своей маленькой гостиной. Что происходило между ним и Дёницем, неизвестно, но позже, на дневном совещании, когда большинство торопило его покинуть Берлин, пока еще не поздно, и лететь на юг, чтобы продолжать руководить битвой из «Бергхофа», он объявил, что назначает Дёница ответственным за оборону Северной Германии, так как было очевидно, что страна будет разрезана на две части, когда американская и советская армии соединятся.

 На следующий день Дёниц посетил бункер еще раз. Это было его последнее свидание с Гитлером. Было решено, что все должны лететь в «Бергхоф», так как русские окружают Берлин и время поджимает. Дёницу посоветовали лететь, он спросил у Гитлера разрешения. Неизвестно, о чем они еще говорили и какие чувства испытывал Дёниц при виде фюрера. На Шпеера он произвел впечатление человека, цель которого была потеряна, который продолжал жить лишь по привычке. Но видел ли Дёниц в нем по-прежнему образец, единственного достойного государственного деятеля в Европе? После капитуляции он сказал американскому офицеру, который его допрашивал, что Гитлер был человеком с очень добрым сердцем; «его ошибкой, вероятно, было то, что он был слишком благороден», слишком предан своим коллегам, «которые этого не заслужили». Возможно, он действительно так считал.

 Этот вопрос не столь маловажен, как может показаться, потому что когда он прибыл в свою ставку в Плене и занялся управлением северной области, то продолжал действовать как человек, абсолютно преданный фюреру.

 Каковы бы ни были причины, но он отказался слушать гражданских министров и гауляйтера, через которых он осуществлял гражданское управление, когда они стали торопить его начать переговоры с англичанами – ближайшими из западных союзников, чтобы освободить силы для сдерживания натиска русских. Именно этого уже давно добивался Генеральный штаб сухопутных войск и Гиммлер, который тоже прибыл в северную зону и теперь пытался добиться этого через шведский Красный Крест. Дёниц прекратил все обсуждения по этому поводу, сказав, что никто не имеет права сходить с пути, указанного фюрером, и вновь озвучил взгляды Гитлера на уничтожение, которое грозит немецкому народу в случае капитуляции.

 Но, отвергая сепаратный мир, он на самом деле был гораздо ближе к реальности, чем гражданские, которые ему это советовали, и чем сам Гиммлер; во-первых, потому, что союзники ясно дали понять, что они примут только безоговорочную капитуляцию и, соответственно, никакой возможности переброски вооруженных сил на другой фронт просто не будет; во-вторых, оперативный контроль по-прежнему, по крайней мере номинально, был в руках Гитлера, и, что более важно, в его собственной северной зоне находились сорвиголовы-генералы, такие как генерал-фельдмаршал Эрнст фон Буш, которые отвергли бы любой приказ, исходящий не от Гитлера, и тогда наступил бы хаос и немцы стали бы сражаться с немцами. Это было то, за что Дёниц критиковал июльский заговор, и теперь это было гораздо важней для него, чем тогда, ибо сейчас, хотя он и был облечен властью в своей зоне, на самом деле ему были верны лишь моряки, которые не были обучены воевать на суше.

 Более реальную проблему, чем гражданские, представлял собой Гиммлер. С высоты своей власти он рассматривал себя как естественного преемника Гитлера. Законный наследник, Геринг, был уже давно не в фаворе. Людде-Нойрат вспоминал рассказ Гиммлера, когда он был гостем Дёница на ужине в октябре 1944 года, – о фразе Геринга: «Черт возьми! Если бы покушение удалось, то разбираться со всем пришлось бы мне!» После рассказа Гиммлер расхохотался, а затем, внезапно посерьезнев, повернулся к Дёницу: «Как бы то ни было, в одном можно быть уверенным, герр гросс-адмирал. Рейхсмаршал не может быть преемником».

 Теперь и Гиммлер тоже потерял доверие Гитлера, но все еше имел значительную власть и большую уверенность в себе – последняя лишь усилилась 23 апреля, когда Геринг был официально лишен всех своих постов после того, как из его южной штаб-квартиры пришло сообщение, которое Гитлер ошибочно принял за попытку узурпации власти. Надежды Гиммлера на заключение мира основывались на том, что он считал: западные державы примут его как главу государства.

 Теперь назначение Дёница фюрером северной зоны включало в список преемников и его. Гиммлер, кроме того, должен был знать, что о Дёнице говорилось как о возможном преемнике в Рейхсканцелярии в то самое время, как он поставил под сомнение качество работы Геринга как главы люфтваффе. Дёниц, со своей стороны, знал, что не сможет поддерживать внутренний порядок в своей зоне без Гиммлера, что Гиммлер тоже, конечно, знал. Ситуация была чрезвычайно деликатной.

 Тем не менее, оба хорошо сработались, что им пришлось сделать для того, чтобы предотвратить тотальный хаос; по словам главы личной охраны Гиммлера, штурмбанфюрера СС Гейнца Махера, его шеф каждое утро ездил в штаб-квартиру флота в Плене.

 Естественно, они думали о преемнике. Гитлер решил не покидать столицу 22 апреля вместе со всеми. Это решение поддержал Геббельс своим планом устроить грандиозный финал в стиле Вагнера посреди дымящихся руин города в качестве своей последней услуги фюреру и потомству. Обстоятельства, в которых фюрер объявил о своем решении, должны были быть известны и Дёницу и Гиммлеру, так как о них говорили в оперативном штабе Верховного командования, который переехал во временную штаб-квартиру в Ной-Роофене, у Рейнсберга, в 100 километрах к северу от Берлина. Кейтель и Йодль стали свидетелями необычной сцены в бункере во время ежедневного совещания. Гитлер, бушуя по поводу предательств, вдруг мертвенно побледнел и прерывающимся голосом сказал, рыдая: «Мне надо застрелиться».

 Так как было ясно, что Берлин долго не продержится, вопрос о том, что случится, когда Гитлер покинет сцену, часто обсуждался. Дёниц явно высказал свою готовность служить под началом Гиммлера. Несмотря на это, он не знал о попытках Гиммлера связаться с западными державами – по крайней мере, он выказал полное неведение, когда его спросили об этом по телефону из Ной-Роофена 28 апреля. Один иностранный бюллетень открыл потрясающую новость: предложение Гиммлера было отвергнуто на том основании, что капитуляцию должен принять также и Советский Союз. После этого звонка Дёниц связался с Гиммлером, и через полтора часа – в 17.20 рейхсфюрер СС позвонил в Ной-Роофен, чтобы сказать, что это ложь!

 К этому времени запас оптимизма Дёница, казалось, исчерпался. Во время визита в ставку Кейтеля днем раньше, 27-го, он узнал об ужасном распаде армии, о том, что командиры на севере принимают все решения самостоятельно, что войска и гражданские толпами бегут на запад с одной только мыслью – не попасть в руки большевиков и что ясно одно – продвижение русских от Одера невозможно остановить. Он узнал и о том, что ситуация с горючим и оружием близка к катастрофе: как только падет Мекленбург, запасы продовольствия и вооружения закончатся и будет буквально нечем воевать; кроме того, Берлин был окружен – русские сомкнули кольцо с американцами на юге.

 По словам его зятя, Гюнтера Хесслера, Дёниц вернулся из Ной-Роофена уверенным, что дальнейшее сопротивление невозможно и, следовательно, бесполезно и что никакого преемника у Гитлера после падения Берлина не будет. Он по секрету сказал Хесслеру, что предложит флоту сдаться – после предположительной смерти Гитлера, а сам, чтобы не запятнать свой флаг позором, будет искать смерти в бою. Хесслер якобы спросил его, не будет ли лучше остаться у власти, чтобы сдержать хаос, но Дёниц ответил, что в том хаосе, который наступит, будут потеряны все ценности и для будущего Германии будет лучше, если окажется, что были люди, которые имели мужество сделать правильные выводы, не думая о себе.

 Вечером 28-го новость о мирном предложении Гиммлера западным державам достигла бункера Гитлера. Это было страшным потрясением: «верный Генрих» оказался предателем! Гитлер впал в очередной припадок бешенства, забегал, волоча ногу, по коридорам бункера, выпаливая новость всем, кого там встречал. Он ворвался в комнату, где новый глава люфтваффе Роберт Риттер фон Грейм оправлялся от ран, полученных им в то время, как он летел в столицу для того, чтобы получить это назначение! Гитлер приказал ему лететь немедленно в штаб-квартиру Дёница и арестовать Гиммлера.

 Грейму помогли подняться по ступенькам бункера с его костылями и дойти до места, где стоял легкий самолет, на котором он и пилот Ханна Рейч, разделившая с ним опасное путешествие в Берлин, вырулили по широкому проспекту, ведущему к Бран-дербургским воротам, откуда уже тянуло порохом, и беспрепятственно взлетели над монументом. Пока они уходили из города, Гитлер готовился к предпоследней церемонии своего театрального ухода из жизни – свадьбе со своей давней любовницей Евой Браун. После формальностей все выпили шампанского, и в два часа ночи Гитлер покинул общество, чтобы продиктовать свое завещание. Он отказался принять ответственность за войну и за гибель и страдания миллионов людей; все это было лишь результатом «международного финансового заговора» евреев. После этого, подтвердив, что он намерен закончить жизнь в столице той страны, которой он отдавал все до последнего тридцать лет, он проклял Геринга и Гиммлера за их секретные переговоры и вычеркнул из всех своих списков.

 «Чтобы дать немецкому народу правительство, состоящее из честных людей, которые выполнят обязательство дальше продолжать войну всеми средствами, я назначаю в качестве руководителей нации следующих членов нового кабинета: рейхспрезидент – Дёниц, рейхсканцлер – доктор Геббельс, министр партии – Борман...»

 Далее следовал длинный список других должностей, из которых Дёницу достались также посты военного министра и главнокомандующего ВМФ. Учитывая, что сам Гитлер сочетал в себе посты рейхспрезидента и рейхсканцлера и что он знал о намерении Геббельса, которого он назначил рейхсканцлером нового правительства, умереть в бункере вместе с ним, представляется, что он намеревался передать Дёницу всю полноту власти как фюреру. Это же ясно и из того, что он назначил его военным министром.

 Решение Гитлера остаться в столице рейха было из тех, что сопровождали всю его карьеру: решение, которое помещало его в безвыходное положение. В последний раз выбор был: или смерть, или победа. И он все еще надеялся на победу и поздно вечером 29-го послал возмущенное послание Кейтелю, который сдерживал наступление русских, с вопросом: где же те части, что освободят столицу, и почему они не атакуют? Кейтель после долгих размышлений рано утром 30-го написал ему правду: этих частей просто нет. В бункере это было воспринято как еще одно предательство, и Борман послал сообщение Дёницу, обвинявшее Кейтеля и призывающее бороться с предателями.

 Дёниц между тем еще в предыдущий день встретил шефа люфтваффе на костылях и его верную подругу, и они передали ему, что он должен арестовать Гиммлера; теперь от него требовались безжалостные действия против Кейтеля и Верховного командования. Ситуация сложилась ужасная, и его возможная смерть в бою теперь, как вспоминал Людде-Нойрат, казалась единственным выходом. В довершение всех бед гауляйтер Гамбурга Карл Кауфман решил избежать дальнейшего кровопролития и разрушения города и сдать его британцам, а если понадобится, поднять своих людей против тех немцев, которые захотят ему помешать. Проблема Гамбурга обсуждалась на совещании этого дня с Гиммлером: на нем, по словам Людде-Нойрата, Дёниц разработал послание Кауфману. Интересно, что, несмотря ни на что, Дёниц сохранил голову на плечах и свое прекрасное ощущение приоритетов: в послании говорилось, что самой важной задачей военного руководства сейчас является спасение страны и населения от большевиков; для этого необходимо держать открытыми ворота на запад, за линию раздела, которая отделяла друг от друга оккупационные зоны, обозначенные союзниками еще в Ялте, и держать надо было линию Эльбы, то есть Гамбург. Разрушения здесь – это плата за тысячи немецких жизней на Востоке, и это является лучшим вкладом, который он, Кауфман, может принести своему народу.

 Тем временем в Берлине Гитлер, получив сведения, что русские танки находятся в нескольких кварталах от Рейхсканцелярии, и зная, что никакая армия на помощь не явится, потерял надежду окончательно. Вскоре после 3 ночи утра он и его жена попрощались с обитателями бункера и отправились в свое частное помещение, чтобы совершить совместное самоубийство. Они расположились на двух концах маленькой софы. Он раздавил зубами капсулу с ядом и более или менее одновременно с этим нажал на курок своего «вальтера» у правого виска, она раскусила свою капсулу в тот момент, когда грянул выстрел. Через несколько минут потрясенные адъютанты ворвались в их комнату, после чего оба тела вынесли в изрытый воронками сад при канцелярии и кремировали согласно данным инструкциям.

 Через два часа Борман послал Дёницу сообщение, обычно рассматриваемое как весьма двусмысленное, так как в нем ничего не говорилось о смерти Гитлера: «Гросс-адмирал Дёниц! Вместо бывшего рейхсмаршала Геринга фюрер назначил вас, герр гросс-адмирал, своим преемником. Письменные подтверждения вам высланы. Вам следует немедленно принять меры, которых требует сложившаяся ситуация. Борман».

 Это сообщение было получено в Плене в 18.35. Впервые Дёниц узнал о том, что Гитлер выбрал его в преемники. Он был потрясен. Шпеер, который прибыл к нему для обсуждения ряда вопросов, присутствовал при том, как Людде-Нойрат подал ему послание, и сам он тоже был потрясен; по словам Людде-Нойрата, прошло несколько минут, прежде чем он пришел в себя и начал поздравлять. Однако теперь вопрос был в том, как воспримет эту новость Гиммлер! Было ясно, что необходимо принять меры предосторожности. Людде-Нойрат нашел корветтен-капитана Петера Кремера, аса-подводника, который возглавлял отряд охраны штаб-квартиры флота, и объяснил ему ситуацию. Вместе они разместили людей между деревьями, чтобы не вызвать подозрений рейхсфюрера.

 Но они недооценили адское чутье рейхсфюрера СС. Он только что вернулся от Дёница, и путь занял много времени из-за постоянных атак дороги союзниками, а теперь его вызывали снова. Он приказал взять Махеру как можно больше людей.

 Махер, начальник его охраны, вояка и ветеран дивизии СС «Дас Рейх», взял с собой 36 человек, и они двинулись обратно в Плене колонной открытых «фольксвагенов» и броневиков. Они прибыли к штаб-квартире в темноте, при свете луны. Махер немедленно почувствовал, что что-то не так. Он увидел, что к ним идет офицер с Рыцарским крестом на шее, это был Кремер. Обернувшись, Махер заметил и его людей, спрятавшихся между деревьями.

 Но резни не было; Гиммлера проводили в комнату Дёница, и они стали беседовать там, пока Людде-Нойрат и Кремер развлекали Махера и двух адъютантов Гиммлера в столовой по соседству. О том, что произошло между Дёницем и Гиммлером, мы знаем лишь из краткого рассказа Дёница, который звучит слишком мелодраматично. По его словам, он положил на стол под бумаги свой пистолет со снятым предохранителем. Когда вошел Гиммлер, он вручил ему послание из Берлина и попросил прочитать, следя за его выражением лица. Сначала на лице показалось удивление, потом недоверие, а потом оно побледнело. Затем Гиммлер встал, поклонился и сказал: «Позвольте мне быть вторым человеком в вашем государстве». Дёниц сказал ему, что об этом и речи не может быть: у него просто нет для него работы, после чего Гиммлер ушел. Был один час ночи.

 Неизвестно, действительно ли все было так. Мог ли Гиммлер так быстро оценить ситуацию? В конце концов, он был не слишком умным человеком и вся его карьера зиждилась на абсолютной власти фюрера. Как только эта основа исчезла, он ощутил, что должен предложить свои услуги человеку, которого фюрер выбрал себе на замену. Но вряд ли Дёниц отвечал ему так откровенно. Он тесно сотрудничал с Гиммлером и знал, что, несмотря на все свои мысли и чувства, он не может позволить себе отказаться от него и его полицейских сил и безжалостных бойцов; будь он сам в сильном положении, как намекает этот рассказ, он бы арестовал и казнил его еще в предыдущий день, когда прилетел фон Грейм с приказом об этом самого Гитлера.

 Как бы то ни было, теперь Дёницу пришлось отказаться от своей идеи искать смерти в бою. Близкие коллеги, как Годт, заметили в нем перемену. Теперь у него была какая-никакая, но высшая власть. Как он записал позже: «С моего сердца спал груз».

 Он написал Гитлеру благодарственное письмо, уверяя его в своей преданности и в том, что он будет продолжать войну за германский народ. Борман ответил ему подтверждением завещания. И только в 3 часа ночи пришло последнее подтверждающее письмо из бункера канцелярии.

 «Гросс-адмирал Дёниц. Фюрер умер вчера в 15.30. Завещание от 29.04 передает Вам должность рейхспрезидента, доктору Геббельсу должность рейхсканцлера, рейхсляйтеру Борману – должность партийного министра, рейхсминистру Зейсс-Инкварту – должность министра иностранных дел. По приказу фюрера завещание было отослано из Берлина Вам и фельдмаршалу Шёрнеру и для будущей публикации. Рейхсляйтер Борман собирается прибыть к Вам сегодня для прояснения положения. Форма и время объявления войскам и общественности оставляются на Ваше усмотрение.

 Подтвердите получение, Геббельс, Борман».