Текст книги "Последний фюрер рейха. Судьба гросс-адмирала Дёница"

Автор книги: Николай Малютин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

 Позже, в 1935 году, в новой книге он скажет: «...Мой командир по U-39 потопил кораблей на 400 000 тонн и был одним из первых, награжденных Pour le Merite, и, кроме того, он очень хорошо относился к людям. Оставить одного из нас в беде – нет, это было невозможно – невозможно даже в опасной ситуации для всей субмарины! Вот каково было быстрое, как молния, решение нашего командира: “Сжатый воздух во все резервуары! На поверхность!.. Люк открыть!” – и когда с потоком зеленой морской воды внутрь свалился наш бедный, неловкий кочегар, он прокричал на своем великолепном саксонском: “Runter! Runter! Fliecher! Fliecher!” (Вниз! Вниз! Самолет! Самолет!)».

 Читая этот рассказ, создается впечатление, что Дёниц полностью одобрял это молниеносное решение спасти Хаузольте, рискуя погубить субмарину и весь экипаж. Но во время Второй мировой он уже так не сделал бы, хотя тогда самолеты стали для подводников самым ужасным противником.

 Через три дня U-39 без приключений дошла до бухты Каттаро; оттуда она отправилась в Пулу для ремонта, и на это время Дёниц, возможно, отправился домой в отпуск, а Форстман тогда написал свой отчет для публики; примечательно, что хотя он пересказывает там случай с кочегаром Хаузольте и самолетами, он вовсе не упоминает о поломках и вообще – об атаке на конвой.

 Следующее плавание U-39 продлилось с 18 сентября по 14 октября, и во время его Форстман потопил шесть пароходов приблизительно на 24 000 тонн. Офицер-сигнальщик отметил это как «образцовое предприятие», которое довело личный счет Форстмана до 411 000 тонн. «Он командовал, оставаясь самым успешным капитаном подводной лодки».

 Форстман тоже охарактеризовал Дёница хорошо. В графе «Внешность и стать» он написал: «Очень военная внешность, в общении весьма искусен». В «Общих замечаниях»: «Плавал, и как штурман вел лодку очень спокойно и уверенно, надежен как вахтенный офицер и понимает в управлении подчиненными... Живой, энергичный офицер, который каждую порученную ему задачу выполняет с усердием и энтузиазмом. Очень хороший офицер связи. Популярен среди товарищей, тактичный сосед».

 Через многие годы Дёниц отвечал на письмо Форстмана так: «U-39 была для меня первоклассной школой и прекрасным времяпрепровождением! Всегда вам благодарный Дёниц».

 Отправленный в Киль на месячные курсы по артиллерийскому делу для командиров подлодок в декабре, Дёниц покинул U-39 навсегда. После курсов, на которых он зарекомендовал себя как уверенный и решительный человек, он получил лодку под свое собственное командование, UC-25, этакую помесь эсминца и торпедоносца грузоподъемностью 417 тонн.

 «Я чувствовал себя могущественным, как король».

 К тому времени золотая пора доверия субмаринам пошла на убыль. Еще не было признано, что «неограниченная стратегия» провалилась; на самом деле официально публикуемые цифры потопленных судов были даже более оптимистичными, чем раньше, и продолжали изо всех сил скрывать кризис. Но ничто не могло скрыть того, что Великобритания не собирается вставать на колени, и несмотря на то, что фон Хольцендорф публично хвалился, что и пяти месяцев хватит для того, чтобы сбить с нее спесь, общественное доверие было подорвано, и боевой дух в подводных войсках понемногу падал, хотя не с той скоростью, что в обычном ВМФ.

 Потом уже стало очевидно, что эта кампания потерпела неудачу. Но это было не так уж ясно британскому адмиралтейству: английские суда по-прежнему шли на дно в большом количестве, новые конструкции еще не полностью вошли в производство, противолодочные корабли еще не встали на стапели в достаточном количестве, и догнать Германию по производству пока не удавалось. Потери последних трех месяцев 1917 года (немецкие официальные цифры в скобках) были следующими:

 Месяц / Суда союзников, потопленные субмаринами / Все потопленные суда союзников

 Октябрь / 429,147 т (674,0) / 458,496 т

 Ноябрь / 259,521 т (607,0) / 292,682 т

 Декабрь / 353,083 т (702,0) / 394,115 т

 Эти все еще высокие цифры скрывали тот факт, что подлодки были вынуждены перенести свои операции с океанских маршрутов, где были приняты конвои, в прибрежные воды, где движение по-прежнему проходило без прикрытия; еще более значительная часть потерь пришлась на Средиземное море, где система конвоев практически не была принята до ноября, как показывает плавание Форстмана.

 Дёниц, намеренный, тем не менее, вложить всю душу в новую работу командира подлодки и заслужить себе лучшую репутацию, отправился из Пулы в свое первое плавание в конце февраля. У него были инструкции установить мины перед Палермо и вести войну с торговыми судами в соседних водах, но когда разведка донесла, что британский корабль-ремонтник «Циклоп» находится в порту Аугуста на восточном берегу Сицилии, его послали атаковать англичанина торпедами или установить мины на его пути.

 Судя по его мемуарам, ему пришлось преодолеть множество опасностей при проходе пролива Отранто.

 Правда, на конференции союзников 8—9 февраля было решено значительно повысить в числе и качестве защитные линии, сети, мины и поддержку с аэропланов в проливе вместо введения конвоев из-за того, что новый британский командующий в Адриатики в конвои не верил! Но эти экстренные меры не могли быть осуществлены немедленно, и даже после завершения строительства линий ограждения они не стали более эффективными, чем раньше. Субмарины всегда могли поднырнуть под сети и избежать патруля на поверхности, что они и делали безпрепятственно. Только одна лодка попалась в сети, а две были расстреляны на поверхности. Тем не менее, с угрозой мин и глубоководных бомб всегда приходилось считаться при преодолении этого узкого прохода, и для этого требовались крепкие нервы.

 Дёница загнали на глубину и бомбили с аэроплана даже прежде, чем он достиг пролива, который он надеялся пройти в темноте по поверхности, и ему пришлось снова уйти вглубь под ударами другого аэроплана до того, как субмарина прошла опасную зону – как он отметил, в это время воздушный контроль оказался необычайно силен. Однако он все же прорвался и направился прямиком к порту Аугуста, и прибыл туда утром 17 марта, где и залег под водой, на пути из гавани, озирая ее через перископ. В гавани стоял большой корабль с семью мачтами; он с волнением заключил, что это и есть его цель – «Циклоп». Прождав до вечера, он поплыл к входу в бухту, намереваясь к сумеркам найти проход, но тут заметил десять буйков, идущих от фарватерной отметки; к ним явно крепились противолодочные сети и, не видя каких-либо промежутков между ними, Дёниц вышел снова в открытое море, решив подробнее все оглядеть при свете дня.

 Он это и сделал на следующее утро, 18-го; первое же, что он заметил, были два буксира, каждый с двумя лихтерами, направлявшиеся к выходу из гавани между буйками, и маяк, стоящий на скале к северу от входа. Лоция показала, что в этом месте глубина составляет всего семь метров. Через час Дёниц увидел другой буксир с одним лихтером, который, отправившись от фарватерной отметки, прошел между ним и первым оградительным буйком с сетью; здесь глубина, судя по лоции, была уже двенадцать метров. В силу того что единственный корабль подходящих размеров в порту был тот самый, который он принял за «Циклоп», а остальные исключительно баржи и маленькие суда, он решил, что узкий проход в пятнадцать метров, которым воспользовался последний буксир, – это единственный для него возможный путь. Впрочем, в своих мемуарах он описывает это по-другому; он вообще не упоминает лихтеры, которые он наблюдал, а просто пишет, что рядом с маяком на севере от входа самое глубокое место было около двенадцати метров; и, мол, думая, что эту глубину все сочтут непроходимой для подлодки и что в таком случае там не будет сеток, он решил ею воспользоваться. С тех пор прошло много лет, ко времени написания мемуаров он уже был пожилым человеком, и в его воспоминаниях о том плавании появилось много других пропусков; однако записи в его вахтенном журнале той поры были опубликованы в официальном сборнике документов о подводной войне за два года до этого.

 Выбрав в качестве места входа фарватерную отметку, он приказал экипажу надеть спасжилеты, убрал все секретные бумаги в специальный мешок со взрывпакетом, а другие заряды расположить так, чтобы они разрушили субмарину в случае, если их заставят всплыть в гавани; и направился к промежутку между буйками на перископной глубине со скоростью три узла – все, что можно было выжать из двигателя его маленькой лодки.

 Крепкий северный ветер сдувал барашки пены с поверхности, и подлодке удалось пройти незамеченной через линию буев до 10 утра. Они продолжали движение на запад, пользуясь перископом как можно реже, лишь только чтобы уточнить свое положение, а также быстро оглядеться, не заметил ли их кто-нибудь, но поблизости не было никого, за исключением маленького спасательного парусника. Повернув к северу во внутреннюю бухту, где стоял большой корабль, лодка достигла позиции, пригодной для стрельбы, в 10.49. «Первая торпеда пошла!» Дёниц приказал выпустить обе носовые торпеды и увидел, как они разорвались в передней трети цели, подняв высокие столбы воды от поверхности; он немедленно приказал развернуться, чтобы выстрелить и с кормы. Попадание в корму! После этого он направился к выходу тем же путем, каким и вошел в гавань.

 Пароход начал оседать почти сразу же. Подняв на краткое время перископ в 11 утра, Дёниц увидел, что тот сильно накренился, и его полубак оказался уже под водой. В 11.15 он завалился на бок и минутой позже исчез из вида. К тому времени в небе появились аэропланы. Через три минуты Дёниц повернул к востоку к фарватерной отметке и увидел, что аэроплан кружит над линией буйков, а буксир встал прямо поперек промежутка, через который субмарина заходила в порт. У Дёница не было другого выбора, кроме как убрать перископ и нырнуть под буксир; это он и сделал четверть часа спустя. Сперва коснувшись дна на глубине одиннадцать с половиной метров, затем чуть поднялся и за три минуты проскользнул под буксиром и вышел на глубину пятнадцать метров, где мог двигаться совершенно свободно. К 11.35 он вышел из порта и направился в открытое море. Никаких бомб на них не сбрасывали, и никаких военных кораблей не появилось; и даже буксир оказался там, где он стоял, скорее всего, случайно.

 «Люди сняли свои спасжилеты. Заряды... были обезврежены. Мои вахтенный офицер, морской лейтенант Вемпе, переложил секретные документы из мешка на полку. Мы, лучась от радости, глядел друг на друга. Всем был роздан коньяк».

 Подлодка направилась к Палермо и установила мины у выхода из гавани 21-го; там было слабое движение, и никаких подходящих целей для остававшихся двух торпед Дёниц не нашел (тогда на подлодках их было всего пять), пока не заглянул в узкую бухту Мессины. Здесь обнаружился двухмачтовый пароход в сопровождении двух эсминцев. Он залег в ожидании, и выстрелил обеими торпедами сразу и тут же ушел под воду, опасаясь эскорта, а не услышав взрывов, решил, что они промахнулись. Так как отдачей от выпуска торпед их лодку снесло с позиции, вскоре он оказался под атакой глубоководных бомб. Неизвестно, как долго это длилось – подобные атаки были малоэффективны в то время из-за отсутствия оборудования, показывающего положение субмарины. Но через некоторое время разрывы бомб стихли, и он снова осторожно поднялся на поверхность и выдвинул перископ; рядом не было никого.

 Неудача его глубоко задела, как всегда, и, вероятно, на обратном пути он чувствовал себя очень неловко. Но затем, отправившись к Далматинским островам ночью, чтобы избежать минных полей у заградительной линии Отранто, они напоролись на дно и завязли в нем своим открытым минным люком, так что никакие рывки или перекладывание балласта не могли снять подлодку. Ему пришлось вызывать спасательный корабль, который и появился на следующий день, – это был австрийский эсминец. Он взял подлодку на буксир, и они возобновили свое движение к Пуле, при этом, как Дёниц записал в своем дневнике со смешанными чувствами, было удивительно, «насколько дружелюбно меня приняли капитан флагманской подлодки и глава флотилии». Почти наверняка сам он был погружен в уныние. Тем не менее, по прибытии обнаружил, что его успех в порту Аугусты перевесил все его ошибки; капитан флагманской субмарины так написал в своем отчете: «Командир подлодки произвел атаку, приведшую к потоплению ценного 9000-тонного корабля, с изумительной решительностью и большой осмотрительностью. Это достижение заслуживает особого признания».

 Официальное сообщение о подвиге было доведено до сведения самого кайзера; он пометил на полях: «Награда!» – и 10 июня Дёниц был награжден давно желанным Рыцарским крестом ордена дома Гогенцоллернов. Как оказалось, корабль, который он потопил, был вовсе не «Циклопом», а 5000-тонным итальянским углевозом, что вовсе не уменьшало отваги и холодной точности при совершении подвига.

 После того как UC-25 отремонтировали, в июле Дёниц вышел на ней в следующее плавание с целью закладки мин перед островом Корфу, а затем произвел торпедную атаку на четыре судна, одно из которых село на мель около Мальты, а три других были уничтожены. Это был хороший результат, учитывая, что два корабля находились под сильной охраной. Командующий флотилией записал в своем рапорте: «Дело было совершено с большой осмотрительностью, знанием и энергией. Всестороннее изучение морского движения перед закладкой мин у Корфу и занятие позиции ожидания перед Фракией заслуживают особого признания. Сильный эскорт был обманут с большим умением».

 UC-25 была списана после этого плавания, и Дёница назначили командиром на более быструю и крупную UB-68, тогда стоявшую в доках в Пуле после трех плаваний по Средиземному морю, осуществленных после прибытия из Северного моря в январе. В своих мемуарах Дёниц записал, что продольная стабильность этих подлодок UB была не слишком хороша; при погружении с наклоном в более чем 4—6 градусов палуба начинала действовать как перпендикулярная плоскость, заставляя лодку наклоняться еще сильнее, и, если не предпринимать экстренных мер, через некоторое время она просто переворачивалась. Насколько важны были эти факторы для дальнейших событий – сегодня сказать невозможно.

 Вероятно, более важным фактором, хотя и не упомянутым вовсе Дёницем, была неопытность экипажа. Из-за постоянных, хотя и не очень значительных потерь среди подводников на протяжении войны и отчаянных усилий командования ВМФ как-то справиться с системой конвоев, выбрасывая в бой как можно больше подлодок, экипажи формировались из новичков, прошедших более краткий курс подготовки, чем это было принято ранее. Команда UB-68 была ярким примером этого, как показал отчет выживших моряков: «Весь экипаж был почти незнаком с лодкой, а для большинства это было вообще первое плавание на субмарине. Некоторые из них страдали от морской болезни на протяжении всего плавания. Другие пробыли в Пуле очень недолгое время перед выходом в море».

 Под командованием Дёница UB-68 вышла в первое и единственное плавание 25 сентября, практикуясь в погружениях каждый день на пути к Адриатике, и плавание шло без особых инцидентов. Заградительная линия у Отранто, теперь усиленная труднопреодолимыми комбинациями сетей, минными полями и патрулями, которые включали в себя 200 судов, оборудованных гидрофонами, аэростатами и глубоководными бомбами, а также 72 аэроплана, была пройдена без каких-либо сложностей ночью без погружения. Как выразился по этому поводу другой командир субмарины при допросе, такой способ преодоления заградительной линии был «всего лишь обычным риском во время войны; я всегда мог засечь патрульный корабль задолго до того, как с него замечали меня».

 Пройдя через пролив, Дёниц направился к позиции в 50 милях к юго-востоку от мыса Пассеро – южной оконечности Сицилии, примерно на таком же расстоянии от Большой гавани на Мальте, на той широте, где ходили конвои. В Пуле он договорился о встрече с командиром другой подводной лодки вечером 3 октября для совместной атаки на конвои при новолунии. Он не упоминает в своих мемуарах, что такая стратегия совместных атак была принята флагманом подводного флота в Средиземном море в ответ на увеличивающееся количество аэропланов, появившихся в центральных точках торговых маршрутов, что делало операции подлодок в этих местах небезопасными.

 Также Дёниц ничего не говорит и о своем партнере в этом эпизоде, капитан-лейтенанте Вольфганге Штайнбауэре, опытном командире U-48 и кавалере Pour le Merite, который уже провел две совместные операции с другими подлодками, первую из них еще в январе 1918 года, с асом Гансом фон Меллентином, который на основании собственного опыта и сделал предложение относительно использования «групповой тактики» подлодок против торговых судов – печально известных «волчьих стай». Дёниц обо всем этом умалчивает, так как это серьезно отражается на его претензиях изобретателя «групповой тактики»...

 Но в этот раз его партнер, Штайнбауэр, не прибыл на встречу – он задержался для ремонта. Подлодка Дёница оставалась на поверхности в ту ночь, дрейфуя на восток, если судить по ее последующей позиции. Примерно в час ночи 4 октября приблизительно в 150 милях к востоку от Мальты штурман из унтер-офицеров, который нес среднюю вахту, заметил силуэты каравана с конвоем, двигавшегося на них северо-восточным курсом. Он позвал Дёница, который приказал занять позицию для атаки. Согласно мемуарам гросс-адмирала, тогда все случилось чрезвычайно быстро; выстрелив по внешней броне эсминца, все еще находясь на поверхности, он обнаружил, что к нему поворачивает пароход и идет зигзагом, так что субмарина оказывалась в кильватерной струе. Он выпустил торпеду в ближайший корабль и увидел «гигантский светлый столб воды», который последовал за разрывом; с трудом увильнув от кормы второго корабля в этой колонне, он понял, что на него идет эсминец «на высокой скорости, с белой носовой волной». Он погрузился и отошел под водой. Вынырнув через четверть часа, увидел контуры кораблей на западе и бросился на полной скорости за ними, однако догонял их с трудом из-за сильного ветра. К тому времени, как он занял позицию спереди для еще одного нападения, начало светать; подлодке пришлось погрузиться для торпедной атаки.

 История, которую рассказал при допросе британцам штурман из унтер-офицеров U-68, звучит менее драматично; в ней вообще не упоминаются поражение брони конвойного эсминца и маневр зигзагом, равно как и попадание подлодки в кильватерную колонну даже столь трудное ускользание от кормы другого корабля. Он просто сообщил: «Мы выстрелили одной из носовых торпед и поразили пароход в корму, но его потопление не наблюдалось. Чтобы защититься от атаки эсминцев, которые конвоировали караван, был отдан приказ на погружение, с сохранением перископного наблюдения. Проведя под водой около получаса, U-68 выплыла на поверхность и пошла параллельным каравану курсом по правому борту от противника, догнала самый последний пароход и выпустила одну из носовых торпед с расстояния примерно 400 метров. Торпеда прошла мимо носа парохода, и этот промах был отнесен за счет переоценки скорости цели (она была оценена в 9 узлов, хотя на самом деле достигала только восьми). Оставаясь после этого на поверхности, подлодка заняла позицию по левому борту от каравана и поддерживала приблизительно параллельный курс на расстоянии 500 метров. Но в таком положении она оставалась на поверхности до наступления дня, и, чтобы следовать за движением каравана до тех пор, пока не представится удобная возможность для торпедной атаки, был дан приказ погружаться».

 Официальный рапорт Дёница тоже придерживается этой версии о том, что касается двух неудачных торпедных атак, сделанных с поверхности между 2.30 и 3.30 после самой первой атаки, которая привела к потоплению 3883-тонного британского парохода «Упак». Этот рапорт был напечатан в официальном сборнике документов о подводной войне, который вышел за два года до того, как Дёниц написал второй том своих мемуаров – оба тома содержали слегка отличающиеся отчеты об этой атаке, – и, следовательно, можно заключить, что, как и в его рассказе о действиях перед портом Аугуста, неточности лишь усиливают впечатление от пережитой опасности и его собственной храбрости.

 Как бы то ни было, на рассвете 4 октября подлодка нырнула, чтобы достичь положения, удобного для торпедной атаки из-под воды. И немедленно начались неполадки. Относительно их мы располагаем опять же несколькими версиями: одной – самого Дёница, изложенной в его мемуарах, немного другой – в его же рапорте и совсем иной, которую можно восстановить из допросов различных выживших членов экипажа его подлодки.

 Существует несколько объяснений этих несоответствий; Дёниц мог чувствовать, что катастрофа была его виной, или он сознавал, что должен тренировать экипаж более тщательно перед настоящими боевыми операциями; или же он мог знать, что виноват механик, и решил защитить его; с другой стороны, он мог просто выбросить из головы страшные детали тех минут. Сначала – его собственная версия.

 После приказа на погружение он внезапно заметил, что его механик в машинном отделении внизу испытывает некие трудности с движением на глубине; поэтому он приказал увеличить скорость, чтобы рули работали сильнее; но было уже поздно; подлодка потеряла продольную стабильность и стала погружаться со все возрастающим дифферентом, пока, наконец, не оказалась, практически стоящей на носу.

 «Я и сейчас еще вижу, как падала стрелка манометра в рулевой рубке. Я приказал накачать сжатый воздух во все резервуары и дать полный вперед, а руль резко налево. Затем явно из-за того, что очень сильный наклон вперед заставил батареи перелиться, погас свет. Мой вахтенный офицер Мюссен, который стоял рядом со мной в рубке, осветил манометр фонарем. Конечно, мы хотели узнать, сможем ли спасти лодку до того, как нас сплющит давлением на глубине. Примерно на глубине 80 метров – а разрешенная глубина для подлодок была около 70 метров – на палубе появилась трещина (как мы увидели позже, недавно отремонтированный резервуар плавучести был вжат внутрь давлением воды). Стрелка манометра продолжала двигаться вниз. Луч фонаря Мюссена ушел в сторону. Я закричал: “Свет, Мюссен! ” Он осветил манометр снова. (Потом Мюссен объяснил мне, что не мог смотреть на быстро падающую стрелку и думал, что с нами все кончено). Затем стрелка остановилась на 92 метрах, секунду подергалась там и стремительно стала подниматься, показывая все меньшую глубину. Сквозь субмарину прошла волна дрожи, явно это было от взрыва на поверхности. (Английский командир позже мне сказал, что треть длины лодки высунулась на поверхность при выстреле.) Сжатый воздух заработал...»

 Открыв люк, Дёниц обнаружил себя окруженным сопровождением, и эсминцы неслись к их подлодке, производя выстрелы. Он резко закрыл люк и приказал снова погружаться. Механик закричал ему, что у них не осталось сжатого воздуха. Сначала он не мог понять, как это могло случиться, а затем сообразил, что воздуха в баллонах хватило ровно на то, чтобы продуть резервуары на глубине 90 метров. Он снова открыл люк. Ситуация была точно такая же, как и прежде, только эсминцы подошли еще ближе. Снаряды попадали в их субмарину, и у него не оставалось другого выхода, как приказать покинуть корабль и, открыв кингстоны, затопить его...

 Его официальный рапорт по поводу потери боевого судна описывал причину погружения как необъяснимый зажим руля глубины, отчего лодка нырнула сначала кормой до глубины 80 метров, а потом, наклонившись вперед на 50 градусов, дошла до 102 метров, где вода начала просачиваться через кормовую торпедную трубу, прежде чем сжатый воздух сработал и лодку вытолкнуло на поверхность посреди военного эскорта.

 Подлинная история оказалась еще более запутанной. Резервуары были заполнены водой как обычно; после того, как Дёниц отдал приказ на погружение, лодка зависла на перископной глубине, а потом вдруг провалилась до 15 метров; чтобы исправить это, рули были выставлены на подъем, но она пошла вверх так резко, что рулевая рубка вырвалась на поверхность. Объяснение этому может быть в том, что были заданы слишком высокие цифры для рулей, что могло возникнуть из-за чрезмерного значения балласта, призванного скомпенсировать резервуары, или слишком большой скорости лодки. Чтобы предотвратить разлом лодки при выходе на поверхность целиком, механик заполнил резервуары водой и послал всех, кто был свободен, в передний отсек, чтобы загрузить нос; в результате лодка угрожающе наклонилась вперед и на скорости нырнула.

 На 60 метрах механик попытался выпрямить ее, продув резервуар № 6 и прокачав резервуар-регулятор, но то ли помпа уже сломалась, то ли она не смогла справиться с тем количеством воды, которое вошло туда на глубине.

 На глубине 80 метров все резервуары были продуты, и лодка немедленно взвилась вверх при опущенной под значительным углом кормой. Так как казалось, что она выйдет на поверхность, на глубине 30 метров, резервуары были снова заполнены водой, и субмарина стала погружаться, но на этот раз даже быстрее и с наклоном вперед в 45 градусов. Что-то в кормовом отсеке отлетело под давлением, вода начала просачиваться внутрь, и один из резервуаров на палубе треснул, когда лодка нырнула на глубину 102 метра. Во второй раз все резервуары были продуты, и ее понесло вверх по-прежнему при наклоне вперед в 45 градусов, и она поднялась из моря сперва кормой, молотя воздух винтами, а потом рухнула обратно в море.

 Штурман унтер-офицер утверждал, что это он открыл люк рулевой рубки и обнаружил, что они окружены конвоем. Он спустился обратно, закрыл люк и из рулевой рубки приказал погружаться, но запас сжатого воздуха к тому времени был исчерпан, а лодка значительно накренилась на левый борт.

 Между тем эскорт открыл огонь, и в них было два попадания: одно в рулевую рубку, другое в переднюю палубу.

 Дёниц, видя, что бежать невозможно, приказал экипажу покинуть корабль и послал механика вниз – открывать кингстоны. Все вышли на палубу, за исключением механика, и большинство прыгнуло в море, оставив шлюпки, которые были привязаны к палубе, для тех, кто не умеет плавать. Времени не оставалось, так как лодка должна была затонуть в считание секунды при открытых кингстонах. Дёниц сам прыгнул с мостика. Механик, однако, не показывался; один из его помощников предположил, что он остался внизу специально. «В этом случае, – как заключает офицер, ведший допрос, – сложно отделаться от ощущения, что именно он считал себя виновным в потере субмарины, правильно это было или нет».

 Выживших спасли на шлюпках с британского корабля «Снэпдрэгон» – всех, кроме троих, которые, должно быть, утонули, и механика. Дёниц, который сбросил с себя тяжелое кожаное обмундирование и ботинки уже в воде, был извлечен в рубашке, нижнем белье и одном носке. Командир «Снэпдрэгона» протянул ему руку, когда тот оказался на борту. «Теперь, капитан, мы квиты. Сегодня ночью вы потопили один из моих пароходов, а теперь я потопил вас!» Он послал матроса за банным халатом из своей каюты и набросил его на плечи Дёница.

 Естественно, будущий гросс-адмирал был глубоко подавлен; он записал в своих мемуарах, как продолжал прокручивать события в голове, пытаясь понять, как все случилось и удалось ли механику Йешену выбраться с лодки или он оказался в ловушке, когда открыл кингстоны; подлодке потребовалось всего восемь секунд на то, чтобы затонуть, согласно сведениям от допрошенных.

 Он и остальной экипаж были высажены на берег в Мальте и отведены в старую крепость Вердалла, которую использовали как тюрьму для военнопленных. Его настроение в этот период описывает британский офицер, который тщетно пытался его допросить.

 «Сначала он отказался отвечать на какие бы то ни было вопросы и его даже пришлось упрашивать назвать свое имя. Он был очень угрюм и временами приходил в бешенство; заставить его вообще говорить было сложно. Такое состояние ума, как казалось, было вызвано происшествием, связанным с потерей его подлодки, и также представлялось, что он вел себя не слишком дружелюбно даже со своими соотечественниками; вначале он заявил, что покончил с морем и кораблями. Вероятно, потеря UB-68 была вызвана ошибкой самого ее командира».

 Это первоначальное заключение не поддержали позже специалисты, но, так как и они не пришли к окончательным выводам, вероятно, что они скорее считали виновным механика или операторов рулей, с которых и началась цепь злоключений. Что же до чрезвычайно угрюмого настроения Дёница, оно в любом случае не было нормальной реакцией командира немецкой подлодки в глазах допрашивавших британских офицеров.

 Дни в крепости проходили в унынии, и Дёниц по-прежнему был угнетен потерей своего корабля, гибелью Йешена и, без сомнения, тем, что больше не примет участия в боевых действиях этой войны, которой отдал четыре года жизни. Его отчаяние только усиливалось теми новостями, с которыми пленным разрешалось знакомиться из газет союзников. Перспективы выглядели весьма неутешительными еще при его выходе из Пулы, когда Турция, Болгария и Австро-Венгрия явно уступали натиску союзников; теперь же одна за другой они подписывали мирные договоры, в то время как на севере немецкие армии отступали от Фландрии; ходили слухи об открытой враждебности к армии среди голодающего мирного населения Германии и, хуже того, о мятежах на некоторых кораблях на Балтике.

 Одновременно союзники выдвигали крайне унизительные условия мира, особенно президент Вильсон со своими «четырнадцатью пунктами», которые предусматривали отмену монархии Гогенцоллернов, запрещение иметь армию и введение демократической системы в Германии. Дёниц находил поведение Вильсона непостижимым.

 Когда 4 ноября его отвели в порт и посадили на британский крейсер, чтобы перевезти в Англию, то на борту он обнаружил и своего первого помощника Мюссена. Седьмого числа крейсер бросил якорь в Гибралтаре; следующие несколько дней они с Мюссеном наблюдали деятельность на море с палубы и видели

 «...обилие эсминцев, подводных лодок, “лисьих перчаток” (охотников за подлодками) и сторожевых кораблей всех стран, которые Англия согнала к Гибралтару. Мне было ясно, что такое чудовищное превосходство в материальной и военной силе используется против нас».

 Крейсер простоял на якоре до 9-го, когда один из товарищей с Пулы, Генрих Кукат, нанес последний удар подводной войны, потопив старый корабль «Британия», построенный еше до дредноутов, когда тот находился под конвоем двух эсминцев в трех милях от переплетения сетей и от охотников рядом с Гибралтарским проливом. Увидев вымпелы союзников на середине мачты и эсминцы, которые спешили оказать помощь выжившим, Дёниц выразил свое настроение следующими горькими фразами: