Текст книги "Последний фюрер рейха. Судьба гросс-адмирала Дёница"

Автор книги: Николай Малютин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

 Когда в середине сентября лодки, ведомые приободренными командирами, вновь двинулись к северным трассам, B-Dienst сообщила о двух караванах, идущих на запад, ONS-18 и ON-202, и лодкам было приказано выстроиться в патрульные линии наперерез их маршруту. Приказы были расшифрованы в Блетчли-парк; группа поддержки и «Либерейторы» наземного базирования были посланы для усиления конвоя, и 19-го числа один из «Либерейторов» потопил U-341. Первый караван засекли в тот же день, и контакт был удержан. Две лодки сделали по одной неудачной попытке атаковать ночью, но настоящая битва началась лишь на следующую ночь, к тому времени, как в этой зоне появился второй, более быстрый караван. Лодкам было приказано сначала использовать акустические торпеды против конвоя, и им удалось настолько повредить один фрегат, что его отбуксировали домой; также им посчастливилось потопить два торговых судна. «Либерейторы» из Исландии прилетели на рассвете, и один из них использовал акустические торпеды, разработанные англичанами в то же время, что и у немцев, – они потопили вторую подлодку, а две другие повредили.

 Этим же вечером «стая» сравняла счет, потопив два конвойных корабля «Заункёнигами». Однако самая яростная битва разгорелась на четвертую ночь, когда был потоплен еще один конвойный корабль и четыре торговых, но с потерей еще одной подлодки. К следующему утру было обеспечено полное прикрытие с воздуха, так как караваны достигли Ньюфаундленда, и операция была свернута.

 Результатом этой четырехдневной битвы был один уничтоженный эсминец и два конвойных корабля меньших размеров, один серьезно поврежденный фрегат и шесть потопленных торговых судов, в сумме – 36 000 тонн. Правда, командование подводного флота получило уже цифру в 46 000 тонн. Дёниц пришел в восторг и, вдохновленный верой в то, что торпеды против эсминцев – решающее оружие и что четырехствольные пушки АА могут справиться с угрозой с воздуха, оповестил Гитлера об «успешном» начале новой кампании. Гитлер был в таком же восторге, сказав о «беспрецедентной важности подводной “войны тоннажа”, единственном луче света в темноте положения», и указал на то, что подводная война «должна быть увеличена всеми доступными средствами».

 Но луч света оказался недолговечным. Лодки, перегруппировавшись для перехвата каравана, шедшего на восток, потеряли его, и три из них были уничтожены авиацией с Исландии. Снова перегруппировавшись, они сумели лишь обнаружить конвой следующего каравана, и хотя «Заункёнигом» был потоплен один эсминец, еще три лодки погибли из-за ударов с воздуха. Дёниц, только что вернувшийся с совещания гауляйтеров, приказал образовать другую патрульную линию из свежих лодок, пришедших с баз, а также оставаться им на поверхности при виде авиации и сражаться при помощи пушек. Результаты были катастрофическими: в пятидневном сражении с двумя караванами, чьи собственные конвои были усилены группой поддержки и «Либерейторами» наземного базирования, ради уничтожения всего одного торгового судна погибли еще шесть подлодок. На этот раз урок был усвоен; в журнале командования подводного флота появилась запись: «Подлодка, вооруженная 2-сантиметровой зениткой, не может противостоять тяжелому бронированному бомбардировщику».

 Однако иллюзия от первого успеха с «Заункёнигами» еще сохранялась, и для встречи восточных караванов была образована новая группа «Зигфрид» – по ее названию можно понять, что этим занимался лично Дёниц. Лодкам было приказано двигаться под водой днем, чтобы не быть обнаруженными, и всплывать лишь по ночам; но караваны по-прежнему ухитрялись их избегать, и были потоплены еще три лодки.

 Пытаясь скрыть расположение патрульной линии, в конце октября группы были разбиты на три подгруппы, затем, 5 ноября, – на пять подгрупп, так чтобы одна лодка из каждой группы шла впереди в ожидаемом направлении появления каравана; и все-таки им ничего не попадалось. Наконец, на юго-востоке от Гренландии была устроена новая диспозиция несколькими группами всего по три лодки в каждой, с приказом оставаться под водой днем и всплывать и двигаться по ночам, чтобы смутить противника. И по-прежнему они ничего не могли найти, а сами попадались и оказывались уничтожены: в октябре 26 субмарин на всех театрах военных действий, в ноябре – 17.

 Между тем конвойные суда стали использовать шумные «приманки» на буксире, разработанные еще раньше как контрмера против оружия типа «Заункёнига»: они притягивали акустические торпеды, отвлекая их от самого корабля. Вдобавок специальные конвойные группы освоили новую тактику против лодок, идущих на большой глубине; по ней одно судно назначалось направляющим – оно фиксировало положение подлодки «Асдиком», а другое или другие суда группы медленно маневрировали, пока не оказывались прямо над лодкой; когда с направляющей поступала об этом информация, они сбрасывали глубинные бомбы на ничего не подозревающую субмарину, у которой даже не оставалось времени на то, чтобы совершить ускользающий маневр. Эта «ползучая» тактика оказалась столь убийственно эффективной, что ни один экипаж не выжил для того, чтобы оповестить о ней командование.

 Итак, во второй раз в этом году уровень потерь достиг критической пропорции, а компенсирующего успеха все не было. В середине ноября, спустя только два месяца после начала новой кампании, Дёниц отдал приказ о ее прекращении; он снова направил свои группы на юг, против гибралтарских караванов, оставив жизненно важные северные трассы без лодок.

 Обзор военных действий (Lagebetrachtung) от 10 ноября, который подготовил его штаб, был еще более пессимистичен, чем августовский, и он окончательно развел Дёница и его мыслящих подчиненных. Больше обзоров они не готовили; вся деятельность штаба свелась к тому, чтобы быть рупором его политики. Теперь флот отошел от реальности.

 Это совпало с переездом штаба командования флота на новую квартиру в сельской местности, в 30 километрах к северу от Берлина. Новая ставка получила название «Кораль». Это был комплекс бревенчатых бараков, окруженных изгородью, посреди сосновой поляны, по своей конструкции очень похожий на различные ставки Гитлера. Строительство началось еше в июле, но отъезд из Берлина был вынужденно ускорен тяжелыми бомбардировками в ночь на 22 ноября; комплекс командования флота на набережной Тирпица был опустошен пожаром, который вызвали зажигательные бомбы; командование в полном составе было временно переведено в Киль, в здание Северной группы.

 К концу месяца переезд в «Кораль» закончился, и Дёниц, который поселился с Ингеборг в одном из двух имевшихся каменных зданий (другим стал Центр командования), оставался там до самых последних этапов войны.

 Первые недели в «Корале» совпали с ошеломительным провалом флота, одним из тех, которые привели к окончательному признанию поражения тактики «волчьих стай».

 Отход к югу для атак на гибралтарские караваны в середине ноября принес не больше успеха, чем на севере, несмотря на то что удалось добиться взаимодействия с местной авиационной группой. Дёниц лично руководил первой операцией на юге – по крайней мере, это следует из названия сформированной группы,

 «Шиль», героя освободительной войны немцев против Наполеона, и по тому, что самые необычные послания по радио группа получала именно от главнокомандующего.

 Боевые действия начались 17 ноября, когда воздушная разведка донесла о караване из 60 торговых судов, замеченном в 400 милях от испанского побережья, двигавшемся на север при скорости семь узлов; лодки разбили на три патрульные линии перпендикулярно маршруту следования каравана, и на следующий день он столкнулся с южной линией; одну лодку протаранили и вынудили покинуть зону сражения, зато один из конвойных кораблей был подбит «Заункёнигом» и тоже ушел. Несмотря на мощь обороны, лодке под командованием Вернера Хенке удалось прицепиться и удерживать контакт, посылая рапорты о местоположении, и в 10.45 Дёниц послал приказ: «Группе Шиль. Всем к Хенке! Бейте их до смерти! Главнокомандующий».

 Между тем конвой был усилен; в Блетчли-парк прочли координаты лодок, и группа поддержки вместе с воздушным прикрытием были посланы к каравану, который с 19-го числа защищал уже двойной экран из 19 боевых кораблей и круглосуточный авиапатруль.

 Нет ничего удивительного в том, что побед у лодок больше не было, а в течение последующих двух ночных сражений, наоборот, две из них были уничтожены, и третья – на следующий день, когда операцию уже отменили. Торговые суда прошли дальше без какого-либо вреда для себя: единственным достижением 31 лодки было подбитие сторожевого корабля и двух самолетов в самый последний день.

 Теперь уже не было никаких сомнений в том, что акустические торпеды оказались не столь эффективными, как считали раньше, и что «стайные» операции больше не приносят успеха. Тем не менее, «групповую тактику» оставили лишь после того, как еще несколько групп было сформировано, несколько операций провалено и несколько лодок потеряно. До этого размер групп вновь был сокращен до трех – интересное возвращение к довоенным идеям Дёница. Но ни разу не случилось так, что караван, с которым столкнулась одна лодка, был бы потом встречен остальными двумя, так что продолжать такое деление не было смысла, и 7 января Дёниц был вынужден признать, что отныне его лодкам нужно вести патрулирование в одиночку, как это было записано в журнале: «Одна лодка теперь будет вынуждена атаковать целый караван и после того, как ее обнаружат, выдерживать в одиночку все контрмеры».

 Эта запись заканчивалась так: «Успешная массовая подводная кампания с имеющимися типами лодок и теми, которые планируются на будущее, возможна, только если лодки будут направляемы к караванам постоянной воздушной разведкой».

 Конечно, Дёниц никогда не стал бы винить в поражении самого себя. У него был традиционный козел отпущения – люфтваффе и его жирный начальник. В каком-то смысле это было справедливо: то, что ВВС не сумели сконцентрировать все свои усилия на войне в море, оказалось главным фактором провала «стайной тактики». Но ввиду огромного превосходства союзников в воздухе и необходимости в авиации на каждом фронте войны и над немецкими городами было бы слишком примитивно рассматривать неудачу Геринга как изолированное явление. Корень провала был в промышленном отставании Германии, которое лишь усилили система фюрерства и деспотичные решения самого Гитлера.

 Кроме того, не только люфтваффе вызвало неудачу «стай»; существовавшие подлодки по технологии были далеко позади союзнических...

 Дёниц это знал; как он сказал Гитлеру 16 декабря, время для атак с поверхности прошло, будущее за атаками из-под воды. Все его надежды теперь были направлены на «электрические» лодки и лодки Вальтера, серийное производство которых посекционно уже было начато на различных заводах в глубине континента. И все равно эти новые типы с их колоссальной скоростью под водой будут бесполезны, объяснял Дёниц, если они не смогут найти караван, и он потребовал срочного производства самолетов «Юнкерс-290» для будущей подводной войны.

 Он вернулся к этой теме три дня спустя в «Вольфшанце», на этот раз потребовав выпуска «Юнкерсов-290» для морской разведки на дальнем расстоянии. Он также указал на необходимость провести исследование высокочастотной детекции и сказал, что он и Шпеер представят доклад на эту тему, «в котором будет рекомендовано вывести большую область исследований из-под контроля рейхсмаршала», самого Геринга! Гитлер целиком с ним согласился.

 Очевидно, что Дёниц не был простым придворным, зачарованным фюрером. В том, что касалось морских дел, он использовал наступательную стратегию и почти всегда успешно, по крайней мере, получал обещания. Без сомнения, он был одним из главных советников Гитлера, а следовательно, и всего рейха; и, конечно же, флот от этого выиграл, но его преданность делу шла от сердца, а не от головы; его доклады были аккуратно составлены, чтобы сочетать одну неудачу с тремя или четырьмя обнадеживающими новостями, а если таковых не было, с оптимистическими взглядами, которые имелись всегда, так как он умел обманывать себя. Он продолжал обманывать и себя, и Гитлера именно из-за своей преданности фюреру и Отечеству, что было одно и то же в его глазах.

 Однако не стоит, говоря о его рапортах, видеть во всем сознательный обман – бессознательный обман и фанатическая преданность тоже играли свою роль. И конечно, и то и другое сыграло важную роль в этом же месяце, чуть позже, когда он послал линкор «Шарнхорст» на отчаянную авантюру в полярную ночь. Вероятно, на это решение повлиял тот договор, который он заключил с Гитлером, когда добился сохранения больших кораблей. Он подтвердил свое мнение и в конце апреля: после «пораженческих» оценок адмиралов в отношении шансов на успех на северном направлении он, Дёниц, сделает все, что возможно, чтобы сохранить флот для фюрера, но этот вопрос может решить лишь «храбрый прорыв, который увенчается победой».

 На самом деле группе «Север», ведомой «Тирпицем» и «Шарнхорстом», и так отводилась значительная роль в морском планировании союзников. Мощные силы союзников и их конвои держались на севере специально на предмет возможного прорыва, и полярные караваны в Россию прекратились, когда было решено, что необходимо уничтожить эти корабли; последняя попытка была в сентябре; мини-подлодка проникла во фьорд, где стоял на якоре «Тирпиц», и взорвала под ним заряды, в результате чего основной двигатель вышел из строя.

 Когда эта основная угроза была уничтожена, в ноябре Адмиралтейство возобновило поставки России арктическими караванами. каждый раз сопровождая их конвоями на близком расстоянии и организовывая прикрытие с воздуха на тот случай, если «Шарнхорст» все же вмешается.

 Пока за дело отвечали командующий боевой группой «Север» адмирал Оскар Кумметц и его непосредственный начальник в Киле адмирал Шнивинд, об этом никто и не думал. Помимо поврежденного «Тирпица», тяжелый крейсер «Лютцов» также был послан для ремонта еще с пятью эсминцами, и только «Шарнхорст» и другие пять эсминцев оставались в строю на севере.

 Однако основным препятствием был почти постоянный мрак северной зимы, то есть наихудшие условия для артиллерийской стрельбы немцев и лучшие для торпедных атак противника, если говорить о таких крупных кораблях, как «Шарнхорст». Кроме того, немецкие радары уступали британским, как доказали бои в прошлом декабре, прямым следствием которых было падение Редера. А так как считалось, что активность радаров выдает врагу местоположение, то немецким кораблям было приказано использовать их как можно реже, если предполагается, что противник поблизости. К этому добавлялась сложность, а практически и невозможность получить ясное представление о происходящем от авиаразведки в условиях темноты и часто суровой погоды севера, особенно когда приходилось рассчитывать на любой доступный самолет люфтваффе, а не какой-то специальный.

 Кумметц в ноябре уехал в длительный отпуск, и командование боевой группой перешло к командующему эскадренными миноносцами контр-адмиралу Эриху Бею. Он был настроен столь же скептически насчет возможности успеха боевого прорыва.

 Несмотря на сомнения, столь ясно выраженные адмиралами, которые и должны были проводить операцию, 2 декабря оперативный штаб Дёница в «Корале» под началом главы Штаба руководства морской войной Майзеля подтвердил официальную точку зрения на прорыв «Шарнхорста» зимой – как на действие исполнимое и перспективное.

 Дёниц через три недели на собрании своих офицеров объявил о своем намерении: «Если боевой группе представится возможность нанести удар, я при любых условиях "за"».

 Через три дня, 22-го, пришел доклад от авиаразведки: «Примерно 40 кораблей, включая транспортные, конвойные и предположительно грузовой. Курс 0450, скорость 10 узлов». Было решено, что это десантная группа, направляющаяся к норвежскому берегу, и боевая группа «Север» была переведена на шестичасовую боеготовность. На следующий день идущие корабли были опознаны как обычный караван в сторону России; его держали под наблюдением с воздуха, и группе подлодок было приказано образовать патрульную линию перпендикулярно предположительному маршруту следования между мысом Северный (Норд-Кап) и Медвежьим островом.

 И снова встал вопрос об использовании боевой группы «Север» против каравана. Окончательное решение было принято утром 25-го, когда корабли показались вблизи мыса Северный; между тем ее командир, адмирал Шнивинд, приказал провести воздушную разведку, чтобы получить «точные сведения о возможном тяжелом конвое на расстоянии». И только если такой конвой не будет обнаружен и условия будут подходящими, тогда, объявил он, он почувствует себя достаточно уверенным для того, чтобы отдать приказ боевой группе. Штаб руководства морской войной согласился.

 Дёниц в это время был в Париже, на пути к базам подлодок, где он собирался участвовать в праздновании Рождества. Поэтому он получил результаты разведки люфтваффе и оценку ситуации «Коралем» через Шнивинда в Киле, в штаб-квартире группы ВМС «Запад» адмирала Теодора Кранке. 1-й офицер Адмирал-штаба в штабе Кранке Эдвард Вегенер заметил, с какой чрезвычайной серьезностью он знакомился с сообщениями. Даже после обеда в офицерской столовой Дёниц не принимал участия в общем разговоре.

 К полуночи Рождества положение все еще оставалось неясным. Были пойманы радиосигналы с британского корабля, находившегося в 200 милях к западу от каравана, и командование базы в Нарвике решило, что они могут означать ожидаемый тяжелый конвой. Однако люфтваффе по-прежнему не могло засечь этот конвой. С базы Нарвик было указано в Киль Шнивинду, что погодные условия препятствуют разведке, и так как нет никакой уверенности в том, что тяжелый конвой действительно не существует, то выход боевой группы несет в себе элемент риска.

 Шнивинд это понимал, и хотя его обзор ситуации, поданный вскоре после полуночи, начинался с сообщения о том, что тяжелый конвой не обнаружен, заканчивался он указанием на то, что существует очень малая вероятность того, что прояснятся погодные условия, видимость и факт наличия подкрепления противнику. «Перспективы успеха маловероятны, ставки очень высоки».

 Майзель в «Корале» опять проигнорировал все эти сомнения, по его комментариям также становится ясно, что он не верил в существование артиллерии, наводящейся по сигналам радара, так как в ответ на сообщение Бея, что в таких условиях невозможно будет стрелять, он написал: «Значит, и английские крейсеры тоже не смогут!»

 В этих обстоятельствах Дёниц решил отменить свою поездку на базы и вернуться в ставку. Он прибыл туда в 2.30 пополудни перед Рождеством и нашел ситуацию неизменившейся, группа поддержки была не найдена, и Майзель продолжал считать, что перед ними – «долгожданная возможность задействовать боевую группу». Время поджимало, и подготовительный приказ на вылазку «Остфронт» был послан за несколько минут до его прибытия. Это вполне соответствовало тому решению, которое принял сам Дёниц; было легко отыскать доводы в пользу необходимости этого – караван явно вез боезапасы для России, и у флота была «возможность внести весомый вклад в облегчение напряженной ситуации на Восточном фронте».

 Дёниц отдал приказ, чтобы оперативный штаб подготовил инструкции к отправке. Ранним вечером они уже лежали перед ним, и он всего лишь подправил их в своем неповторимом стиле.

 К тому времени, когда он занялся этим, был получен рапорт о погодных условиях в северной зоне: «Южный ветер поднимается до штормового силой от 8 до 9 баллов, волнение на море от 6 до 7 на 26-е число, с переменой на юго-западный при силе от 6 до 8, сильное волнение. Облачность с дождями, видимость только иногда до 10 миль, остальное время от трех до четырех... В Баренцевом море снегопад».

 Этот прогноз практически перечеркивал все надежды на успех; эсминцы при такой погоде не могут использовать свое преимущество в скорости, им на самом деле просто сложно выйти в море, провести эффективную авиаразведку просто невозможно, а средняя видимость в три-четыре мили с вероятностью снегопада делает приказ использовать преимущество «Шарнхорста» в артиллерии нелепым.

 Между тем боевая группа вышла в море, и экипаж «Шарнхорста» бурно радовался, когда узнал о своей миссии; позже, когда гигантский корабль стал прорываться сквозь волны, большинство из них, уже привыкших к тихим водам фьорда, начали испытывать морскую болезнь.

 Адмирал Шнивинд в Киле получил приказ Дёница об атаке в 8—10 часов вечера. Он также имел на руках прогноз погоды и срочное предложение от командования базы Нарвик о прекращении операции. В 8.30 он позвонил в «Кораль» и рассказал об этом Майзелю, а также о том, что авиационный командир «Лофотен» генерал-лейтенант Эрнст Август Рот отменил запланированную разведку на следующий день из-за погоды, и предложил отменить операцию. Майзель передал все Дёницу, потом перезвонил и сообщил, что главнокомандующий, тем не менее, намерен продолжать.

 Операция продолжилась. Теперь все зависело от командира группы контр-адмирала Бея. Если эсминцы не смогут выйти в море, он должен был решить, стоит ли «Шарнхорсту» выходить одному и нападать на торговые суда.

 Как и подозревали в Нарвике и Киле, сигнал, пойманный B-Dienst в 200 милях позади каравана, исходил от удаленного прикрытия британцев; оно состояло из нового линкора с 14-сантиметровой пушкой, «Герцог Йоркский», с адмиралом сэром Брюсом Фрейзером на борту, и тяжелого крейсера «Ямайка».

 Многочисленные сигналы, исходившие от немецкой боевой группы и от авиационного командира «Лофотен», встревожили Адмиралтейство, решившее, что, возможно, выходит «Шарнхорст», а подготовительный приказ «Остфронт», который Шнивинд передал Бею в 3.27, подтвердил подозрения англичан. Следовательно, Фрейзер знал, что «Шарнхорст» уже в море, и он направился на восток на самой высокой скорости, чтобы вклиниться между караваном и отходным маршрутом Бея через Аль-тенфьорд.

 Также в этом районе была другая группа прикрытия из трех тяжелых крейсеров под командованием вице-адмирала сэра Роберта Барнетта; они находились к востоку от каравана и устремились на юго-запад, чтобы перехватить Бея, который, не зная о том, что противник подходит к нему с обеих сторон, продолжал движение к северу, чтобы оказаться впереди каравана; Бей имел хорошее представление о маршруте, исходя из рапортов, переданных с одной из подлодок патрульной линии. Так противоборствующие силы сходились всю ночь и утро 26-го.

 К 7.30 утра Бей посчитал, что он уже близко от каравана и впереди него, и отправил свои эсминцы вести поиск на юго-западе. Это было отступлением от первоначального плана, по которому предполагалось держать оба эсминца при линкоре; возможно, он действовал по последней инструкции Дёница, переданной через Шнивинда.

 Караван по приказу Фрейзера был направлен северным курсом, и эсминцы его не нашли, но группа крейсеров Барнетта приближалась. Всего час спустя флагман «Белфаст» засек радаром одинокий «Шарнхорст» всего в 13 милях. Барнетт продолжал приближаться, пока на расстоянии в шесть с половиной миль линкор не стал виден визуально. Бей радаром не пользовался – без сомнения, чтобы не выдать своего положения – и не имел представления о том, что противник так близко, до тех пор, пока над головой не разорвалась осветительная ракета с «Белфаста»; секунду спустя он оказался под огнем. Он развернулся на большой скорости и ответил с кормовой турели, офицер-наводчик которой имел в качестве ориентира лишь вспышки орудий британцев.

 Барнетт продолжал обстрел, послав координаты врага Фрейзеру, который приказал каравану двигаться строго на север. B-Dienst перехватила этот сигнал.

 Незадолго до 10 утра Бей сообщил, что его обстреливают, предположительно с крейсера, который пользуется радаром. К этому времени в «Корале», Киле и Нарвике возникло страшное подозрение, что маршрутные инструкции исходили от главы тяжелого прикрытия, которого они так опасались. На рассвете, когда Барнетт покинул «Шарнхорст», чтобы присоединиться к каравану, и затем вернулся обратно, а Фрейзер, все еще направляясь на место отсечения немецкого крейсера от базы, продолжал давать указания, подозрения усилились. После первого дня все стало ясно, когда были получены сведения от авиаразведки о том, что один большой и несколько маленьких кораблей находятся в 200 милях от «Шарнхорста» и следуют параллельным курсом.

 Можно представить себе чувства Дёница. Он мог надеяться лишь на то, что Бею, который сообщил, что его окружают и что он взял курс домой, удастся стряхнуть преследование. Но когда B-Dienst перехватила новые сигналы, стало понятно, что ему это не удается. Дёниц ничего не мог сделать. Это было не как в случае с гибелью подлодки: здесь он мог во всех деталях узнавать из перехваченных посланий врага и сообщений самого Бея, как все развивается.

 «Герцог Йоркский» первым засек «Шарнхорст» на своем радаре в 26 милях в 16.17. Бей по-прежнему не использовал радар и не знал о его присутствии, пока Фрейзер не приблизился до 6 миль и в 16.50 не выпустил осветительную ракету и не начал обстрел. Бей, захваченный врасплох уже в третий раз за день, немедленно развернулся и на последней стадии преследования двигался восточным курсом, где у «Шарнхорста» было больше пространства для маневра, но он по-прежнему страдал от высокой точности обстрела, направляемого радаром. Через некоторое время из-за повреждения подводной части скорость упала, приблизились эсминцы Фрейзера и нанесли несколько попаданий торпедами, что еще больше сократило скорость и обеспечило конец «Шарнхорста». Крейсер продолжал неравный бой с силами Фрейзера, которые приблизились уже для его уничтожения.

 В 18.19 «Шарнхорст» передал, что окружен крупными кораблями, которые ведут обстрел с использованием радаров, а через несколько минут пришло последнее сообщение от Бея: «Мы будем сражаться до последнего заряда. Хайль Гитлер!»

 Менее чем через час B-Dienst перехватила инструкции Фрейзера двум крейсерам добить «Шарнхорст» торпедами. Дёниц уже все понял.

 Потеря «Шарнхорста» была прямым следствием успехов англичан в развитии радаров. Запоздалое осознание этого факта пришло к немецкому морскому командованию и особенно, вероятно, Дёницу и Майзелю. Дёниц, по воспоминаниям Хансена-Ноотаара, страдал «чрезвычайно глубоко», но он заставил себя избавиться от личной ответственности.

 С Гитлером это было нетрудно; уже по первым рапортам было ясно, что Бей допустил серьезную ошибку, спутав крейсера Барнетта с тяжелыми торговыми судами. Дёниц старался укрепить в Гитлере такое убеждение: все дело в «трагической ошибке». На самом деле положение было как раз таким, о котором давно мечтало морское командование: линкор («Шарнхорст») выступил против более слабых конвойных судов. Однако «Шарнхорст» не смог воспользоваться благоприятной ситуацией и неправильно ее оценил. Если бы он занялся сперва крейсерами, то «было бы весьма возможно, что первая фаза закончилась бы к нашей пользе».

 Дёниц много раз возвращался к этой теме; так как было доказано, что надводные корабли больше не могут выполнять свою изначальную функцию – предотвращать высаживание противником десанта, потому что они не способны действовать без прикрытия с воздуха, «идея использовать «Шарнхорст» во время полярной ночи была в основе своей правильной». А так как по стратегическим соображениям важно держать вооруженную силу на севере, он предложил перевести тяжелый крейсер «Принц Ойген» в боевую группу «Север».

 Гитлер не возражал. Конечно, он выиграл спор по поводу бесполезности больших кораблей, но никогда не напоминал об этом ни тогда, ни позже и был вполне рад передать Дёницу оставшиеся тяжелые суда для каких угодно целей. Он просто нуждался в Дё-нице; ему требовалась поддержка...

 Сложнее для Дёница было избежать критики со стороны своих людей, хотя она была не такой уж открытой и вряд ли могла исходить от Майзеля и других штабных офицеров, которые, как и он, жаждали послать «Шарнхорст» на врага и доказать нужность больших кораблей. Тем не менее, Дёниц протоптал себе путь к отступлению. Бея, конечно, обвинять было невозможно, хотя он был очень подходящим козлом отпущения, но, увы, мертвым, и погибшим героически, в неравном бою. Дёниц винил себя, но не в том, что послал Бея в эту дурацкую миссию, имея на руках двусмысленные данные разведки, а в том, что не вызвал из отпуска Кумметца. Он ведь обсуждал детали подобной операции с Кумметцем, сообщил он на совещании штаба 4 января 1944 года. и знал, что тот с удовольствием взялся бы ею руководить. И Кум-метцу не потребовалось бы специальных инструкций – «например, о прекращении операции». Позже он подчеркнул абзац в рапорте Шнивинда, указывающий на недостаток подготовки в море как причину провала.

 1943 год был тяжелым как для Дёница, так и для всей Германии; он потерял сына и надежду выиграть битву за Атлантику, его же победа в сохранении больших кораблей обернулась запоздалым признанием того, что лидерство англосаксов в технологиях больше не позволяет ни одному из родов войск предпринимать наступательные действия, разве что в каких-то удаленных уголках. В отличие от тех уверенных директив, которые он давал, когда только занял пост главы флота, теперь он мог лишь выражать надежду на новый тип подлодок, который должен построить министр Шпеер... Это было все, что он мог предложить своим людям.

 Первые три дня нового года он провел в «Вольфшанце» и, как было помечено в журнале, «принимал участие во множестве обсуждений по поводу ведения войны с некоторыми из ведущих руководителей, равно как и лично с фюрером». Одним из этих ведущих руководителей был Альберт Шпеер, и именно в течение этих трех дней Шпеер и Дёниц убедили Геринга, что все исследования по радарам должны вестись в министерстве Шпеера – еще один знак тесного сотрудничества между этими двумя новыми людьми в борьбе за власть в окружении фюрера.

 Было бы слишком просто предположить, что исход войны и судьба немецкого народа занимали второстепенное место в их придворных маневрах, но нет сомнений, что чем хуже становилось положение рейха, тем больше Дёниц и Шпеер – а также Гиммлер – узурпировали положение старой гвардии. Замкнутые внутри системы, они реагировали на внешние и внутренние угрозы более остро по мере роста опасности. В случае Дёница это означало, что он превращал и самого себя и свой флот в такую же закрытую систему, как раньше Гиммлер поступил с СС. Это, в свою очередь, означало, что флот все больше связывался с верой в гений фюрера и его способность привести к победе Германию, как бы иррационально ни начали казаться обе концепции.