Текст книги "Вельяминовы. Начало пути. Книга 3"
Автор книги: Нелли Шульман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 91 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]
– Да что вы, – ласково ответил Джон и подумал: «Какая красавица, кожа, – будто мрамор».
– Меня послал мистер Джованни, ну, ваш муж, – сказал он. «Велел вас проводить в усадьбу, где вы пока жить будете, тут недалеко. Меня зовут лорд Джон Холланд».
– Погодите, – невысокий юноша, что показывал Пьетро бронзовые двери собора, обернулся, – леди Констанца Холланд – ваша сестра?
– Ну да, – непонимающе сказал Джон, – а вы ее, откуда знаете?
Молодой человек опустил мальчика на мраморные ступени паперти и протянул руку: «Я Джозеф, – ну, – белые зубы блеснули в улыбке, – Хосе. Вам, наверное, папа обо мне говорил.
А с вашей сестрой я познакомился, – юноша прищурился, – вон в той книжной лавке.
– Эта наша любимая, – Джон рассмеялся и пожал крепкую, сильную, с твердыми пальцами ладонь. «Я слышал, вы врач?».
– Магистр Болонского университета, – юноша подхватил брата на руки. «Еще учился в Индии, Китае, и Японии».
Джон закрыл рот и сказал: «То, что вы сделали, ну там, с вашим отцом…»
– Я волновался, вообще-то, – Хосе усмехнулся, – такое, насколько я знаю, еще никому не удавалось. Но вот, видите, – удалось, – он подбросил Пьетро на руке. «Удалось настолько, что через девять месяцев после этого я принял двоих замечательных младенцев, больше шести фунтов каждый».
Мияко-сан зарделась и смущенно, отвернув лицо, сказала: «Давайте я пойду за вами, ну, с Анитой, вы показывайте – куда».
Они спустились на площадь, и Хосе сказал, глядя на золотящуюся Темзу: «Они уже в Макао родились. Мы потом в Бантам поплыли. А уже оттуда, вокруг Африки – в Лиссабон. Много времени все это заняло, конечно, почти три года. Ну да ничего, теперь папа отдохнет».
– А вы сами, откуда? – спросил Джон, глядя на красивое, смуглое лицо юноши.
– Я из Лимы, – тот улыбнулся. «Сирота, мать у меня индианка была, ее убили, а папа меня подобрал».
– Ваш отец, – сказал Джон, когда они поворачивали на Бишопсгейт, – замечательный человек.
Таких сейчас и не встретишь.
– Я его очень люблю, – нежно ответил юноша. «У него мало счастья в жизни было, только вот сейчас, – он обернулся на Мияко-сан, и, понизив голос, продолжил, – миссис Мария ведь тоже, – шестерых детей там, в Японии, потеряла. И вот, – он поцеловал Пьетро в темный затылок, – видите, как все сложилось.
Мияко-сан догнала их и озабоченно спросила: «Скажите, господин, а что с Тео-сан, знаете ли вы, где она? И Масато-сан, ее муж?»
– Конечно, – улыбнулся Джон, – и не надо называть меня господином, пожалуйста. Просто – мистер Джон. Миссис Тео в деревне, она ребенка ждет в конце месяца, и муж ее, мистер Майкл, тоже там. Дочка их, Марта…
– Марико-сан, – прервала его женщина, и тут же, густо покраснев, извинилась: «Простите, господин».
– Не обращайте внимания, – неслышно шепнул Хосе, – привыкнете, она так всегда.
– Ну да, – добродушно согласился Джон, – она замужем, и мальчик у нее, Грегори, год ему. А Дэниел моряком стал, в Новый Свет ходит.
– Господи, – Мияко перекрестилась, – я уж и не чаяла их увидеть.
Она оглянулась вокруг и сказала: «Как тут красиво, смотрите, листва на деревьях бронзовая, а небо – совсем голубое. Только людей очень, много, все еще».
– Привыкнете, – уверил ее Джон и постучал тяжелым медным молотком в дубовую парадную дверь усадьбы Кроу. «Вот тут живет миссис Марта, мать миссис Тео. И ее муж, адмирал Виллем, ну, он в плавании сейчас. И дети их. И моя сестра, – добавил, смеясь, Джон, целуя Констанцу, что открыла дверь, в щеку.
Темные глаза девушки остановились на Хосе, и она обрадовано сказала: «Ой, мистер Джозеф, мы с вами в книжной лавке виделись!»
– Ну вот, – пропуская Мияко-сан вперед, улыбнулся Джон, – тут мы все, как дома.
Марта развернула большой атлас и показала: «Вот, это примерно тут. Называется – Акадия.
Ну, Джованни да Верраццано все побережье назвал Аркадией, из-за красоты, но французы собираются осваивать север».
– Очень надеюсь, что она там ненадолго, – вздохнул Джованни, – или, может быть, мне все-таки поехать туда?
– Даже и не думай, – отрезала Марфа. «Тебе седьмой десяток, у тебя еще двое детей – малыши. Она через год вернется, и увидишь и ее, и Фрэнсиса, и внука своего, Александра».
– А я ведь с Фрэнсисом, ну, Франческо, в Риме работал, – Джованни все смотрел на карту.
«Он мне говорил, что женат, ну, ты понимаешь, из-за наших правил я не спрашивал – на ком.
И потом, – он помолчал, – мне надо было присутствовать на казни синьора Бруно…Господи! – он внезапно закрыл глаза, – я понял. Я же ее видел, на том балконе, на Площади Цветов.
Франческо мне говорил, что там его комнаты. Я ее видел…, – Марфа нашла его руку и пожала.
– Очень красивая, – сказал Джованни тихо. «Двадцать семь лет ей, в январе двадцать восемь будет. Ну, Франческо человек хороший, я рад. Не знал, что у него титул есть, – мужчина усмехнулся.
– Графиня Ноттингем, – ласково сказала Марфа. «А мальчику в ноябре пять лет».
– В ноябре, значит – Джованни рассмеялся. «Я смотрю, Франческо последовал моему совету».
Он еще раз взглянул на атлас и, помолчав, сказал: «А ведь он солгал мне тогда. Не солгал – ничего бы этого не было, я бросил бы все, и приехал за Полли».
– Ты прости его, – Марфа потянулась и взяла руку Джованни. «Он ведь Марию любил, очень любил. Он мог любить, мой брат, что бы там о нем ни говорили».
– Да я понимаю, – Джованни закрыл глаза. «Много лет уже прошло, Марта. Ничего, сейчас Полли вернется – и встретимся. Потом уже тогда твоим детям скажем, да?»
– Конечно, – ласково ответила женщина.
– Я бы хотел сходить к ней, к Марии, на могилу, – Джованни глубоко вздохнул. «И к мужу твоему, я ведь в его честь сына назвал».
– А дочку – в честь Анушки? – тихо спросила Марфа. «Мне Виллем рассказал все. Мне очень, очень жаль. Конечно, они оба на деревенском кладбище нашем, приедете в усадьбу – и сходим. Надо же тебе на своего крестника посмотреть, – женщина улыбнулась, – на Стивена.
Да и Тео с Майклом порадуются.
Джованни повертел в руках перо и, подняв глаза, спросил: «Скажи, а Кардозо, ну, родители первого мужа Эстер – живы еще?».
– Да, дону Исааку, правда, за семьдесят уже, но с ними все в порядке, – ответила Марфа. «А что?»
Джованни вздохнул: «Сходишь со мной к ним, потом?».
Марфа внимательно взглянула на него и проговорила: «Не надо, Джованни. Они воспитали его дочь, дочь сэра Стивена и Эстер. Мирьям ее зовут. Не надо им говорить, что сэр Стивен убил их сына, я прошу тебя! Пусть мертвые спокойно лежат в своих могилах. Не надо мстить».
– Ну что ты, – чуть улыбнулся Джованни. «Мой приемный сын, Хосе – ребенок Мендеса. Их внук. Это я ведь могу им сказать, как ты думаешь?».
Марфа потянулась за платком, и, вытирая его щеку, проговорила:
– У него тут где-то виски было, еще отца его запасы. Сейчас я его найду, налью тебе, и пойдем обедать. А завтра возьми моего сына, Питера, он в недвижимости разбирается, и езжайте, присмотрите вам дом хороший.
Джованни внезапно поднес к губам ее руку. «Я ведь тебя даже не поблагодарил за то, что ты вырастила Полли, – тихо сказал он.
– В ту ночь, как Мария умерла, – Марфа достала из орехового поставца бутылку с янтарной жидкостью, – я и сама родила. Тоже девочку, и Марией назвала. Так что ты уж прости, – женщина подала Джованни бокал, – они, как были сестрами, так и останутся.
– Ну конечно, – Джованни пригубил и пробормотал: «Господи, как можно это пить, когда есть вино?».
– Ну, пошли тогда, – Марфа поднялась, – у меня лучший винный погреб в Сити, ты такого и не пробовал никогда.
– Я, дорогая моя, – мужчина открыл ей дверь, – за столом его Святейшества обедал, так что меня ничем не удивить.
Уже на улице Марфа вскинула голову и велела: «Только осторожней, с тех времен, как ты тут последний раз был, экипажей стало раз в десять больше, да еще и портшезы, и всадники, хорошо, что рынок уже закрылся, телег нет. Неровен час, еще наедет кто-нибудь, улицы– то узкие».
– Ну, ничего, – рассмеялся Джованни, – скоро я буду сидеть у реки, переводить стихи, и возиться с детьми и внуками. У Полли с Фрэнсисом, наверное, еще кто-то же родится, как вернутся они?
– Родится, конечно, – уверила его Марта, – и не один. Вон, Тео к сорока уже, и тоже – на сносях. Десятый внук у меня будет. Ну, или внучка, – она вдохнула свежий, вечерний воздух и весело сказала: «Ну, вот и пришли!».
Мистрис Доусон наклонилась к Мияко-сан и озабоченно сказала: «Я уж не знаю, понравится ли вам, адмирал Виллем говорил, в Японии по-другому едят».
– Ну что вы, – женщина покраснела, – спасибо вам большое, очень вкусная рыба. Мы же много путешествовали, я привыкла к разной кухне. И спасибо за то, что детей помогли уложить.
Экономка ласково коснулась руки женщины и шепнула: «Я там, в опочивальне вам все приготовила, комнаты смежные, если детки проснутся, сразу услышите. Какие они у вас замечательные! А когда поедете в усадьбу, там и сын миссис Тео, и внук ее – будут вместе играть.
– А давно вы тут работаете? – внезапно спросила Мияко-сан.
Мистрис Доусон тихо рассмеялась. «Почти полвека. Вот, дождусь, пока у мистера Питера дети родятся, – и уйду на покой.
Мияко обвела глазами большой стол орехового дерева, и, поймав взгляд мужа, нежно, ласково улыбнулась. «Господи, вот и все, – вдруг подумала женщина. «Дома. Как странно, – никого не знала до сегодняшнего дня, а все будто родные. И какая красавица миссис Марта, а ведь ей уже за пятьдесят».
Марта попробовала вино и одобрительно сказала: «Это из того, что мой брат присылает. Он в Париже сейчас, как приедет, вы с ним познакомитесь. Уходит в отставку, – Марта усмехнулась, – а Майкл, ну, Масато-сан, как вы его называете – его сменит.
– Ты ешь, – Питер подтолкнул Джона, – еще удача, что этот олень в кладовой висел, а то ведь тебе еще к его Величеству ехать, там-то не покормят, наверное?
– Да, – Джон отрезал себе большой кусок, – я у него, как обычно, до утра буду, так что пусть Констанца у вас переночует, ладно?
Питер кивнул, и, начал: «Мистер Джованни…»
– Дядя Джованни, – поправил его мужчина. «Мы с твоим отцом были лучшими друзьями, так что – никак иначе».
– Хорошо, – Питер отложил вилку. «Я вот что подумал – у меня есть дом на примете, отличный, тоже на реке, чуть выше нашей усадьбы, я уж и купчую собрался подписывать, – да вот, – он помолчал, – не нужно оказалось. Цена очень выгодная, давайте, съездим завтра, посмотрим.
– Спасибо, – кивнул Джованни, а Джон, наливая себе вина, удивленно спросил: «А что это ты дом покупать вздумал?»
– Да так, – пожал плечами Питер, и увидев, как пристально смотрит на него мать – покраснел.
– А вас, миссис Марта, я завтра осмотрю, – ласково сказал ей Хосе, – проверю ваши глаза. К сожалению, пока операцией это исправить невозможно, но в будущем – кто знает?
– Когда над бумагами не сижу, – то все в порядке, – отозвалась Марта, – и, как мне кажется, хуже не становится, ну, очки помогают, конечно.
– Я сейчас читаю «Оптику в астрономии» мистера Кеплера, – вмешалась Констанца, – он пишет о телескопах-рефракторах. Я уверена – пройдет еще несколько лет, и мы сможем наблюдать другие планеты, как и предсказывал мой отец! Это сейчас, – девушка усмехнулась, – использование оптики ограничено очками и подзорными трубами, но за ней – будущее.
– Ваш отец был ученый? – спросил Хосе.
– Мой настоящий отец – да. Мистер Джон, ну отец моего старшего брата – он воспитал меня, – Констанца потянулась за вином, и Хосе ей налил, – мой отец, – не знаю, может быть, вы слышали о нем, его звали Джордано Бруно.
Юноша потрясенно молчал, и, наконец, сказал: «В Италии есть физик, Галилео Галилей, я читал его труды, он развивает мысли вашего отца. Синьор Бруно был великий человек, мисс Констанца.
– Синьор Галилей слишком осторожен, – резко ответила девушка, – он боится инквизиции. Мой отец до смерти не отрекался от своих убеждений!
– Я знаю, – тихо проговорил Хосе, – это ведь благодаря моему приемному отцу, ну, синьору Джованни, у вашего отца была возможность писать. Мой папа был его исповедником, ну, как я понял, – юноша улыбнулся, – они, в основном, во время исповедей об астрономии разговаривали.
Констанца посмотрела на Джованни и вдруг сказала: «Так же и я – папа завещал мне всегда поступать, как велит мне совесть и честь».
Марта положила мягкую ладонь на руку девушки и шепнула: «Хочешь, у меня в опочивальне сегодня поспать? Кальян разожжем. Табак ведь не вреден, сеньор Хосе, как вы считаете?»
Молодой человек вздохнул. «Ну, пока мы не видели ни одной смерти, вызванной табаком, чего нельзя сказать о вине. Печень пьющего человека…
– Пожалуйста, – закатил глаза Джованни, – не надо о трупах за столом. Тут не все медики, дорогой мой, это мы уже привыкли.
– Вы должны мне обязательно показать! – проговорила Констанца. «Ну, печень. Я больше интересуюсь математикой и физикой, но не отрицаю важности естественных наук. А я вам покажу свою студию – я в переписке с мастерами из Амстердама, они тоже занимаются оптикой, я сейчас работаю над прибором, который может быть вам полезен, он более точен, чем лупа, – улыбнулась девушка.
– Наконец-то! – обрадовано сказал Хосе. «Вы не представляете себе, леди Констанца, как легче станет нам, медикам, когда мы сможем увидеть истинное строение вещей.
– И невидимые невооруженному глазу силы, которые вызывают заболевания, – медленно проговорила Марфа. «Организмы, живущие везде, даже, – она улыбнулась, – в оленине на ваших тарелках».
– Мама! – укоризненно заметил Питер. «Мы же еще не поели!»
– Ваша матушка, – обратился к нему Джованни, – могла бы стать ученым, мне и синьор Бруно так же говорил. Ну, конечно, если бы женщинам разрешали поступать в университеты.
– Редкостное мракобесие – яростно сказала Констанца, прожевывая мясо. «И ведь так везде, даже здесь. Джон закончил Кембридж, а мне нельзя даже лекции там слушать. Когда я жила в Италии, я занималась с профессорами, но частным образом, – она глубоко вздохнула.
Когда женщины уже выходили из-за стола, Констанца присела на ручку кресла Джованни и тихо сказала: «Я вам очень благодарна за то, что мы с папой могли писать друг другу. Я даже не знаю, как…
Джованни притянул девушку к себе и поцеловал в лоб. «Ну что ты. Твой папа очень тебя любил, и туда, ну, на Площадь Цветов, он взял твое письмо, последнее».
Констанца на мгновение прижалась теплой щекой к его ладони и Джованни подумал:
«Господи, ну ты же можешь, покажи ему девочку. Пусть порадуется».
Двойняшки спали в колыбели, обняв друг друга. Марфа подняла свечу и неслышно проговорила: «Какие хорошенькие! Я ведь тоже, младшего своего, Уильяма, он в школе сейчас, почти в сорок два родила».
– Мне сорок один было, – Мияко все смотрела на детей. «У меня ведь шестеро деток умерло, миссис Марта, мальчики на войне погибли, а дочка – от лихорадки. Я уж и не думала…, – женщина чуть слышно всхлипнула и Марта, обняв ее, сказала: «Все закончилось, милая моя.
Я так рада, что вы приехали. Будете жить в деревне, спокойно, их воспитывать. Я уж и не знаю, как это – детей терять, мои-то живы все, слава Богу, хоть и далеко некоторые».
– Дай Бог, никогда не узнаете, – тихо ответила Мияко. «А они, – женщина кивнула на двойняшек, – так родились легко, ну, Хосе-сан, он волшебник просто, мне и больно почти не было. Анита первая появилась, мы уж думали – и вторая девочка окажется, а вот – сыночек».
– Устраивайтесь, – Марфа взяла ее за руку. «Там, в умывальной, все есть, а завтра спите, сколько хотите, устали же вы, наверное. С детками я и мистрис Доусон побудем. А потом их возьмем, и погуляем на реке, да?».
– Вы знаете, – Мияко взглянула на нее чудными, черными глазами, – сэнсей, ну, муж мой, – она зарделась, – переводил Евангелия на японский, и я ему помогала. Там был отрывок, про женщину, Марту, что вышла навстречу Иисусу, и первой в него поверила. Я тогда думала, что нельзя так себя вести, неприлично. А теперь поняла – надо не бояться.
Марфа улыбнулась. «Никогда не надо бояться, Мияко-сан. Ничего и никогда».
В дверь тихо постучали и она обернулась: «Детьми твоими любуемся, мой дорогой Джованни».
Он принял от Марты свечу, и женщина, уже на пороге, сказала: «Спокойной вам ночи, и помните – это и ваш дом тоже».
Джованни поправил меховое одеяло на детях, и, поцеловав жену в теплые волосы, шепнул:
«Пойдем в постель, ты же и правда – утомилась, да и я тоже».
Мияко лежала, устроив голову у него на плече и Джованни, перебирая ее пальцы, сказал: «Я тебе говорил, счастье мое, я давно тут, в Лондоне, очень любил одну женщину, Мария ее звали».
– Она умерла, да, – жена поцеловала его руку. «Марта-сан ее знала?».
– Да, это была ее невестка, жена брата. Так вот, – Джованни помолчал, – она же родами умерла. Я думал, что ребенок – тоже, а оказывается, она все это время жива была. Девочка.
Полли, Полина. Марта ее, как свою дочь воспитала. Она уже замужем, и внук у меня есть, Александр, ему почти пять лет.
– Ну так это же хорошо, сэнсей, – ласково отозвалась Мияко. «А где они сейчас, ваша дочь и семья ее?»
– Далеко, – Джованни покрепче обнял жену. «В Новом Свете, ну, я на карте тебе показывал.
Вернутся следующим годом».
– Ну, вот, как славно, – Мияко потянулась и погладила его по голове. «Вы отдыхайте, сэнсей, если детки проснутся, я с ними побуду. Вы же устали».
– Я, как помнишь, – ворчливо ответил Джованни, – в Макао их обоих на руках часами носил, когда у них колики были. Спи, ради Бога, и чтобы завтра не смела, вскакивать раньше меня.
Я, когда с Питером буду уезжать, дверь запру и ключ Марте отдам – когда выспишься, она тебя выпустит.
Мияко счастливо, тихо, рассмеялась, и задремала, уткнувшись лицом ему в плечо.
Марта села на край кресла и погладила каштановые волосы сына. «Если б ты сначала ко мне пришел, – ворчливо сказала она, – ничего бы этого не было. Кольцо-то покажи».
Мужчина порылся в кармане и протянул ей мешочек. «Красивое, – хмыкнула Марта, – ну, впрочем, что отец твой, что ты – в драгоценностях всегда разбирались. И правильно Констанца тебе сказала – подожди. Мы с твоим отцом так друг друга любили, что ничего вокруг себя не видели. Он же за Большой Камень ходил меня искать, так же и у тебя случится».
– Ну, надеюсь, что мне не придется на Москву ехать за женой, – пробормотал Питер.
– А сего ты не знаешь, – мать все гладила его по голове. «Придется, и поедешь. И в Индию поедешь, или еще куда. Тебе двадцать два сейчас, твой отец на год старше был, как Изабеллу полюбил. Погоди, говорю тебе».
– Семью хочу, матушка – тихо ответил мужчина. «Вы женщина, вам этого не понять».
– Отчего же не понять, – вздохнула Марфа. «Ты, как твой отец – он тоже шлюх не брал никогда».
– И я бы не брал, да… – Питер покраснел.
– Ну, вот женишься на хорошей девушке, и все это забудешь, – Марфа обняла сына и ласково сказала: «Правда, милый, придет еще твое время».
Питер поднял синие глаза и попросил: «Вы только осторожней там, в Картахене, матушка, пожалуйста. Не лезьте, – он улыбнулся, – на рожон».
– Да уж не бойся, – рассмеялась Марфа, – в женском монастыре размахивать пистолетом не буду. Давай, ложись, а то тебе завтра с Джованни еще в деревню ехать».
– Очень, очень хорошая цена, – уверил ее сын. «И даже своя пристань есть, ну, как у нас».
Марфа поцеловала его в щеку и велела: «В постель, и чтобы никаких бумаг перед сном не смотрел, понятно?».
Она перекрестила сына и, выходя, подумала: «Ну, сложится все у него. А что Констанца ему отказала, – так оно и к лучшему, ей шестнадцать лет всего, совсем девочка еще».
Констанца затянулась и сказала: «Очень вкусно. Трубка мне не нравится, папа Джон курил иногда, а тут – розами пахнет, а не табаком».
Марфа приняла наконечник слоновой кости, и, глядя на огонь в камине, улыбнулась: «А Хосе, ну, Джозеф, не по душе тебе?»
Констанца зарделась, и, подобрав под себя ноги, укутав их мехом, ответила: «По душе, и Питер, тоже ну, как друзья, понимаете. А так, – она помедлила и неожиданно горько продолжила, – кто на меня посмотрит, я ведь некрасивая».
– Не за красоту любят-то, – отозвалась старшая женщина. «Жена отца твоего приемного, синьора Вероника, какая красавица была, а потом Орсини ей все лицо изуродовал, изрезал, шрам на шраме, одни глаза остались. А твой отец ее так любил, – ну, сама знаешь, Джон рассказывал тебе».
Констанца кивнула, и, теребя кружева на рубашке, сказала: «Мне кажется, что я нравлюсь одному человеку. И он мне тоже, очень».
– Ну вот и скажи ему, – Марфа ласково потрепала рыжие косы. «Скажи, не бойся. Твоя матушка вон – чуть ли не босиком из дома ушла, чтобы отцу твоему сказать, что любит его.
Так же и ты».
Констанца сплела нежные пальцы и решительно тряхнула головой: «Скажу».
Хосе посмотрел на Лондонский мост и подумал: «А ведь я боюсь. Странно – казалось бы, это мои бабушка и дедушка, моя кровь, а все равно – боюсь».
Темза играла под осенним солнцем, и юноша залюбовался серыми, прозрачными волнами.
«Жалко, конечно папу оставлять, – Хосе все глядел на реку, – однако у него Мияко-сан есть, двойняшки, да еще и Полли приедет, с мужем своим, папа сказал, в следующем году. А я учиться отправлюсь. Двадцать четыре года, – он вздохнул – и опять учиться. Ну, ничего, на жизнь я себе всегда заработаю, а, как сделаю все, что надо – тогда женюсь. Иосиф, – он усмехнулся. «Папа сказал, отца моего Давид звали. Давид Мендес де Кардозо».
Он помахал рукой отцу, что выходил из лодки, и стал спускаться к пристани.
– Питер на склады свои отправился, это дальше, вниз по течению, – указал рукой отец. «Дом отличный, купчую мы подписали, так что на следующей неделе можно переезжать. Мебель там есть, Питер обещал с тканями помочь, так что – Джованни улыбнулся, – все хорошо складывается.
– Розы весной посадишь? – рассмеялся Хосе.
– И розы, и скамейку сделаю, и лодку заведем, и пони для детей – там конюшня есть. Деревня рядом, и до усадьбы миссис Марты – мили три не больше, – отозвался отец.
Хосе помолчал и решительно сказал: «Я ведь от вас уеду, папа. Не потому что…»
Отец потрепал его по черному затылку: «Да понимаю я все. Наш дом – твой дом, и так будет всегда. А ты давай, женись, и чтобы у меня внуки еще были». Джованни рассмеялся.
– Страшно, – сказал тихо юноша. «Я ведь отца своего, настоящего, и не помню совсем, только выстрелы и костер. Мы ведь, папа, ничего не знаем о том, что происходит с памятью – наверное, когда случается что-то ужасное, эти переживания вытесняют все остальное. Тем более у детей.
– Очень надеюсь, что ничего больше не случится, – вздохнул отец. «И все равно – в усадьбу к миссис Марте ты поедешь, Тео и Масато-сан тебя рады будут видеть. А потом уже – в Амстердам, хотя, я думаю, одним Амстердамом дело не ограничится.
– Святая Земля – Хосе вдруг оживился. «Папа, но эта такая удача! Я смогу поучиться у мусульманских врачей, и у еврейских тоже. Но я вернусь, обязательно, не сюда, наверное, а в тот, же самый Амстердам. А к вам буду приезжать в гости».
– Вон миссис Марта, – заметил отец, – на углу Бишопсгейта, ждет уже нас.
– Так, – деловито сказал женщина, когда они подошли ближе, – двойняшки погуляли, поели, и спать легли. Жена твоя с мистрис Доусон на кухне закрылась, хочет научиться наши блюда делать.
Джованни вздохнул. «Все-таки я скучаю по хорошей кухне, ну да ладно, переедем в деревню, сам буду готовить, итальянское, как в Риме».
– Нас приглашай, – попросила Марфа, – мистрис Доусон уж и муж мой покойный пытался обучить, но бесполезно – она считает, что лучше пирога с почками еще никто ничего не придумал. Волнуешься? – взглянула она на Хосе.
– Ну конечно, – признался тот. «Какие они?»
– Очень хорошие, – ласково ответила Марфа, увертываясь от пустой телеги – рынок уже разъезжался. «Они Мирьям вырастили, ну, дочку доньи Эстер и брата моего покойного, сэра Стивена Кроу. Как вы к нам в усадьбу приедете, познакомишься с ней – она акушерка. И донья Эстер тоже – акушеркой была».
– Она меня читать научила, донья Эстер, – глядя куда-то вдаль, отозвался Хосе.
– Да, – рассмеялся Джованни, – я помню, ты сразу у меня Библию нашел и сказал: «Вот это я знаю!». И начал читать, и бойко как – три года тебе было, а будто – семилетний».
– Вот, – Марфа остановилась перед домом на Биверс-маркет, – тут они и живут. Я, наверное, первая пойду, вы подождите на улице. Все же они пожилые люди, нельзя так сразу, – она глубоко выдохнула, и, подобрав юбки, направилась к парадной двери.
Джованни проследил за ее изящной спиной и тихо сказал: «Господи, мальчик мой, чтобы мы все без этой женщины делали, а? И ведь смотри, шестой десяток ей – а в Новый Свет собралась».
– В дверь стучат, – донья Хана выглянула в гостиную.
Дон Исаак оторвался от почты и сказал: «Надо же, старший сын Фейге покойной, Исаак-Йехезкиель, главой ешивы стал, в Иерусалиме. Сколько ему лет-то, – старик посчитал на пальцах, – да, чуть за сорок. Ну, юноша еще. А это что такое? – он вытащил из конверта сложенные листы бумаги.
– Смотри, Хана, что Моше написал: «Папа, у нас в Антверпене стали издавать листок с новостями, посылаю вам экземпляр. «Шведская армия разбита поляками в битве при Кирхгольме» – прочитал старик.
– Ох уж эти поляки, – дон Исаак погладил бороду, – покоя от них нет, на Москву тоже отправились, как я слышал. Где это письмо от Мирьям было, ну, младшей дочери Фейге, а вот оно, – дон Исаак прищурился. «У нас говорят, что теперь Москва станет католической, ну да посмотрим. Дети все здоровы, старшая моя, Элишева, уже и обручена, семья хорошая, жених ее – сын раввина в Люблине. Хотелось бы еще девочку, конечно, все-таки седьмой мальчик прошлым годом родился, ну, уж как Господь даст в этот раз».
– В. Дверь. Стучат, – громко, раздельно повторила донья Хана.
– Я слышал, – удивился дон Исаак. «Я думал, ты открывать идешь».
Жена что-то пробормотала, – неразборчиво, – и прошла в переднюю.
– Миссис Марта! – обрадовалась женщина и тут же побледнела: «Что такое? Мирьям?
Случилось что?».
– Все в порядке, – ласково сказала Марфа. «Они в деревне, с миссис Тео. Мне вам рассказать надо кое-что, донья Хана».
– Вы проходите, – отступила донья Хана. «Дон Исаак в гостиной, почту читает, он сегодня с утра в порту был, из Амстердама целый пакет привезли. Он вам покажет, там и от детей Фейге письма, но все хорошо, все хорошо».
Марфа поздоровалась со стариком, и, присев, расправив складки платья, тихо проговорила:
«Вы тоже, донья Хана, – садитесь».
Женщина опустила глаза и увидела, как донья Хана, даже не думая, берет мужа за руку.
«Пятьдесят пять лет они вместе, – вспомнила Марфа. «Она же говорила мне – ей четырнадцать было, а дону Исааку – шестнадцать. И увидели они друг друга в первый раз за день до свадьбы. Господи, сейчас и не бывает так.
Марфа откашлялась и сказала: «Вы только не волнуйтесь, пожалуйста. Приехал ваш внук, сын Давида покойного, он там, на улице ждет. Хосе его зовут, ну, Иосиф».
В гостиной тикали настенные часы. Донья Хана побледнела и едва слышно проговорила: «У Эстер было дитя? Почему она…»
– Не у Эстер, – начала, было, Марфа, но тут дон Исаак внезапно поднялся и, пройдя в переднюю, обернувшись, заметил: «Я не понимаю, почему мой старший внук должен стоять на улице. Сейчас он сюда придет, а ты, Хана, накрывай, пока на стол».
– И вот он же всегда такой, – шепнула донья Хана Марфе, озираясь. «И отец его такой был, – они еще в Лиссабоне жили, мне Исаак рассказывал, – пришел однажды вечером и сказал жене: «Тут нам покоя не дадут, я все продал, что мог, собирай детей, едем куда-нибудь подальше». И уехали – за два дня».
– Пойдемте, – нежно сказала Марфа, – помогу вам, тарелки-то мне можно у вас на стол поставить, да?
Донья Хана потянулась, и, обняв женщину, несколько мгновений, просто постояла, – молча, прижимаясь щекой к ее щеке.
Мальчик проснулся рано и, зевнув, перевернувшись в кровати, посмотрел на голубое небо за окном. «Солнышко, – подумал он, – можно с папой на реку пойти».
Он потянулся, и, найдя деревянный пистолет, что ему выточил дядя, повертел его в руках.
«Надо еще шпагу, – озабоченно сказал себе мальчик. «Как у папы и Дэниела».
Старший брат просунул голову в комнату и весело сказал: «Звал?».
Стивен вскочил, и, попрыгав на кровати, ответил: «Хочу шпагу, как у тебя!»
– Это потом, а сначала умываться и все остальное, – велел Дэниел. «Мама отдыхает, а Марта уже готовит завтрак, и ждет нас. Беги, поздоровайся с мамой, пожелай ей доброго утра».
Тео лежала в постели, и, увидев младшего сына, закрыв книгу, весело сказала: «Кое-кто рано проснулся!»
Стивен залез к ней под бок, и, приложив ухо к большому, уже опустившемуся животу, восторженно проговорил: «Доброе утро, мамочка. А он тоже не спит?».
– Или она, – улыбнулась Тео. «Будет у тебя еще одна сестричка, третья».
– Ворочается, – Стивен прижался губами к щеке матери и, спрыгнув на пол, спросил: «А можно мне сегодня с папой на реку?»
– Можно, можно, – ответил Волк, что как раз заходил в опочивальню. «Беги, умойся, и на кухню. После завтрака почистим лошадей, съездим на прогулку, а уж потом – пойдем к Темзе».
Он подождал, пока дверь за сыном закроется, и, присев на кровать, взяв смуглую ладонь, поцеловал ее: «Ты как?».
– Да я бы уж и встала, – рассмеялась Тео, – а то, как вы там без меня, Марта одна на такой большой дом.
– Мирьям ей помогает, и миссис Стэнли тоже, – улыбнулся муж, – а ты лежи, раз велено тебе.
Совсем же немного, пара недель, потерпи, милая, – он потянулся, и прижавшись к ее губам, подумал: «Господи, как же я ее люблю, пусть только все хорошо будет, ладно?»
– Только читать, и осталось, – вздохнула Тео, положив голову ему на плечо.
– Ну, вот и читай, – обнял ее Волк, – потом мне расскажешь, какие книги брать мне в Париж, а какие, – он поднял бровь, – можно здесь оставить. Я о вас скучать буду, – сказал он внезапно, – но ничего, следующей осенью и приедете уже. Дядя Мэтью написал, что нанял архитектора – комнаты расширять, это он холостяк – Волк тонко улыбнулся, – а нам больше места надо. И сад там, рядом, в дворце Тюильри, его еще Екатерина Медичи заложила, будет, где с детьми гулять.
Тео обвела глазами изящную комнату, и, вздохнув, погладила мужа по щеке: «Иди, тебе же сегодня еще в Лондон ехать, с Джоном встречаться, и матушку привозить».
Волк задержал ее руку: «Видишь, как получилось, Стивен своего крестного отца увидит, я уж и не думал, что они живы все. Я к тебе их приведу, как вернемся, первым делом».
Тео перекрестила его, и, когда дверь закрылась, положила пальцы на свой крестик – крохотный, изящный, с алмазами. «Господи, – сказала она тихо, – пожалуйста, дитя сбереги.
Прошу тебя».
На кухне было жарко – оба очага были разожжены и миссис Стэнли, наклонившись над железной треногой, поставленной в огонь, внимательно смотрела за маленьким горшком.
