Текст книги "Вельяминовы. Начало пути. Книга 3"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 91 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]

Часть шестая
Джеймстаун, Виргиния, февраль 1608 года

Он вытащил шлюпку на мелкий песок и, достав из кармана карту, развернув ее, взглянул в сторону тонкой, темной полоски континента на горизонте.

– Так вот куда плавал дорогой папа, – издевательски сказал Майкл, рассматривая искусно вычерченную, изящную карту. На полях рукой отца был написан столбик цифр.

– Надо же, – Майкл удивился, – он сюда тридцать лет наведывался, и еще за месяц до смерти успел. Ну, посмотрим, что мне достанется.

Сухие, коричневые камыши шелестели под ветром, серая вода океана чуть топорщилась, и Майкл вспомнил, как они с братом, стоя у борта «Святой Марии» следили за белым парусом, что удалялся в бесконечный морской простор.

– А куда сэр Стивен плывет? – робко спросил брат у Берри.

Кок усмехнулся и, ответив: «По делам», погнал их вниз – разносить ужин.

Майкл поднялся, и, отряхнув черный плащ, пробормотал:

– Хоть бы этот мерзавец в Картахене себе голову сложил, все легче было бы. Еще и девка эта, сестра так называемая, отродье шлюхи, – с ней тоже что-то делать придется. Ладно, сначала деньги, а потом – все остальное.

– А денег надо много – года через два я уже на запад двинусь, с верными мне людьми. И так уже я им внушаю, на каждой проповеди, что тут нет благодати – тут разврат и бесчестная жизнь, только там, в земле обетованной, мы обретем спокойствие и праведность. Ну, они, конечно, тоже мне свои сбережения принесут – я ведь пастырь, глава церкви, и должен распоряжаться всем имуществом. Вот и буду, – он усмехнулся.

На вершине небольшого холма завывал ветер. Майкл пристроил заступ поудобнее, и, оглянувшись, сказал:

– Дорогой папа Библию знал назубок, конечно. «А теперь она пересажена в пустыню, в землю сухую и жаждущую, – прочел Майкл слова на полях карты, написанные тем же четким, красивым почерком. «И вышел огонь из ствола ветвей ее, пожрал плоды ее, и не осталось на ней ветвей крепких». А вот и она, – священник улыбнулся, увидев обгорелое, расколотое молнией дерево, что возвышалось среди серого, поросшего высохшей травой песка.

Майкл посмотрел на небо – на западе, над континентом, собиралась темно-лиловая, мощная, набухшая грозой туча. Ветер стал еще сильнее, и священник подумал:

– Придется класть парус в галфвинд на обратном пути, иначе отнесет далеко на север. Все, что привезу, оставлю у себя в кабинете, Мэри туда и ходить не смеет, а уж тем более – Энни. Когда Мэри умрет, я на ней женюсь, ну там, на западе, конечно. И разрешу мужчинам брать несколько жен – у меня тогда отбоя от неофитов не будет, – он чуть усмехнулся.

– Сам тоже возьму, разумеется, пять, или даже больше. Мне надо много детей, – он рассмеялся и стал спускаться вниз, к дереву – черному, вздымающему потрескавшиеся ветви вверх, в темно-серое, холодное небо.

Земля была легкой и сыпучей, и вскоре заступ ударился о крышку шкатулки – старое, тяжелое серебро тускло блестело из ямы. Майкл наклонился, тяжело дыша, и почувствовал, как покраснело его лицо. «Не думай, – жестко велел он себе. «Не смей думать об этом, они развратники, прелюбодеи, они будут гореть в аду!».

Высокая, стройная женщина в шуршащем шелке протянула руку и весело сказала:

«Здравствуйте, кузен Майкл! Вы меня не знаете, я ваша свояченица, Полли, сестра Мэри.

Полина Говард, вдовствующая графиня Ноттингем. А это мой сын, Александр Филипп».

Высокий, темноволосый мальчик вежливо сказал: «Рад знакомству, дядя Майкл».

– Будь ты проклята, – злобно подумал священник, глядя на красивое, смуглое лицо, на темно-красные губы, на густые, прикрытые кружевным чепцом волосы. «Плод насилия, убийца мамочки». У женщины были огромные, черные, в золотистых искорках глаза, и длинные, пышные ресницы. «Такие у мамочки были, – Майкл вдруг вспомнил мягкие руки, запах свежего хлеба, и незаметно вдохнул воздух – от женщины пахло розами.

– А вы тут хорошо укрепились, – одобрительно сказал Ник, рассматривая высокую, мощную ограду поселения. Коричневая вода реки сверкала под теплым, августовским солнцем.

– И гавань отличная, глубокая, от ветра есть защита. Кузина Полли два года жила на севере, в этом французском поселении, Порт-Рояль, ей надо выступить перед советом, рассказать о планах тамошних колонистов».

Ребенок переминался с ноги на ногу, и мать сказала: «Ты беги, Александр, в наши комнаты, начинай раскладываться, я потом приду».

Мальчик поклонился, и, когда дверь за ним закрылась, Майкл холодно сказал: «Женщинам запрещено выступать публично, тем более на заседаниях совета поселения. Это идет вразрез с учением церкви».

– Какая чушь! – темная, тонкая бровь взлетела вверх. «Или я выступлю, или ваш Джеймстаун будет расстрелян французскими кораблями, дорогой кузен. Так что выбирайте, – она сладко улыбнулась.

Ник все стоял, глядя в окно, а потом, засунув руки в карманы, повернувшись, жестко велел:

– Вот что, дорогой брат, не лезь туда, куда тебя не звали. Я не учу тебя, как проповедовать, а ты не учи меня – как воевать. Кузина Полли знает то, что никто тут не знает, и я тебе говорю, – пусть совет ее выслушает, если вы не хотите, чтобы сюда явились французы».

– Хорошо, – Майкл вздохнул. «Только у нас не принято, – он окинул взглядом пышную, цвета старой бронзы, шелковую юбку, – одеваться вызывающе».

– Как хочу, так и одеваюсь, – отрезала Полли. «Но не беспокойтесь, кузен, у меня есть платья для церкви – в Порт-Рояле у нас тоже был священник, и служили мессы».

Майкл отшатнулся. «Католические? – испуганно спросил он.

– Разумеется, – удивилась женщина. «Я и венчалась в католической церкви, – ну, во второй раз, понятное дело, так надо было по работе. Александра же крестил его Святейшество папа Климент».

– Ты так не бледней, – смеясь, посоветовал ему брат. «Я тоже в Картахене не капитаном Николасом Кроу буду».

– А где Мэри? – озираясь, озабоченно спросила Полли. «И где моя племянница, Энни? С ними все хорошо?».

– Энни сейчас убирается в церкви, – холодно сказал Майкл, – а Мэри заболела. «Речная лихорадка, я сам за ней ухаживаю. Она заразна, кузина Полли, но дня через три Мэри уже встанет на ноги, и вы с ней увидитесь».

– Да, – подумал тогда Майкл, – дня через три у нее уже сойдут синяки с лица. Что под одеждой, – неважно, все равно не видно. Дрянь, мерзавка, без моего разрешения пригласила этих индианок, – некрещеных тварей, – в дом, все тут осквернила. Хорошо, что я вовремя пришел».

Вечером он поднялся к жене, и сказал: «Приехала твоя сестра, Полли, и племянник, Александр. Их мой брат привез, они тут будут до весны. Если ты, Мэри, больше не будешь выходить из моей воли, я тебе не буду запрещать с ними видеться».

Жена посмотрела на него запухшими, подбитыми лазоревыми глазами, и медленно кивнула.

«Как Энни? – тихо спросила она.

Майкл, не отвечая, посмотрел на нее, – внимательно. «Мне больно, – прошептала жена. «Ты же мне ребро сломал, Майкл. Пожалуйста, не надо. Мне больно. Я ведь ношу, это твое дитя, Майкл, ну зачем ты так?».

– Ну! – только и сказал он. Мэри покорно отодвинула одеяло и подняла рубашку до пояса.

Почувствовав его, она чуть слышно, болезненно застонала, и, отвернув голову, тихо заплакала.

– Энни хорошо, – сказал он, застегиваясь, целуя ее в холодную щеку. «Я пойду, принесу тебе поесть, сделаю примочку и потом почитаю тебе из Евангелий. Хорошо, милая?»

– Спасибо, – она так и смотрела в окно, на яркое, жаркое, синее небо. «Спасибо, Майкл».

Он протянул руки к шкатулке, и увидел, что его длинные пальцы дрожат. «Не думай, – велел он себе. «Не вспоминай».

Он смотрел, притаившись в гуще леса на залитую солнцем, зеленую лужайку. Их одежда валялась в траве, смуглые, длинные ноги женщины лежали на плечах его брата, ее темные волосы разметались вокруг, и она, откинув голову, сладко, долго закричав, велела: «Еще!».

– Полли, – сквозь зубы, тяжело дыша, сказал брат. «Полли, любовь моя!». Она ловко перевернулась, и брат, поставив ее на колени, прижав к себе, приказал: «Не двигайся, теперь я».

Майкл увидел его руки на высокой, большой, тяжелой груди, и брат, опустив голову, целуя ее плечи – тоже закричал, повторяя ее имя – раз за разом, пока они не опустились на землю, – так и не разомкнув объятий.

– Мы неосторожны, мой капитан, – весело сказала женщина, наклоняясь над его телом. Брат застонал, и, гладя ее по голове, ответил: «Я тебе обещаю, через несколько мгновений я буду еще более неосторожен, дорогая жена».

Женщина рассмеялась и Майкл, отвернувшись, холодно улыбнувшись, шепнул себе: «Ну что ж, я подожду».

Он достал кинжал и подцепил крышку шкатулки. Хлынул внезапный, крупный дождь, над морем загрохотали молнии, и Майкл, глядя на ледяной блеск золота, на россыпи драгоценных камней – благоговейно закрыл глаза.

Александр выбрался на берег, и, встряхнув головой, развернув сверток с одеждой, – натянул бриджи и рубашку. Он склонил голову и, прислушавшись к птичьему пению, – быстро стал подниматься по откосу холма наверх, туда, где лежал густой, нетронутый лес.

Уже стоя наверху, он обернулся – Джеймстаун весь был, как на ладони, и он, приставив руку к глазам, увидел рыбацкие лодки, квадратики огородов за частоколом, окружавшим поселение, и стройные мачты кораблей, что стояли в бухте на восточной оконечности острова. Его глаза задержались на шпиле церкви и губы мальчика презрительно искривились.

Они с Энни сидели на речном песке. «На твоем месте, – жестко сказал Александр кузине, – я бы вырвал эти розги у него из руки и ткнул ими прямо ему в глаза. Он тебе не отец, а всего лишь отчим, какое он имеет право?»

– Других родители тоже наказывают, – прошептала девочка, – вон, Чарли Уильямса отец каждый день почти бьет, и не розгами, а плетью.

Александр вздохнул и взял ее маленькую, с обгрызенными ногтями и заусенцами, руку.

«Твой отец, сэр Роберт покойный, да хранит Господь его душу, на тебя хоть раз руку поднимал?»

Девочка, не поднимая глаз, помотала укрытой коричневым, грубой шерсти чепцом, головой.

– Никогда, – прошептала она. «Он был добрый, очень добрый, и никогда даже меня не ругал.

А папа Майкл мне говорит, что я плохая, и Господь забрал к себе моего отца потому, что я дурно себя вела. А еще он сказал, что если я буду продолжать быть непослушной, то Господь заберет к себе маму и не рожденное дитя тоже! И тогда я останусь круглой сиротой, ну, с ним, и он станет обо мне заботиться – испуганно сказала девочка и ее губы задрожали.

– Еще чего не хватало, – сплюнув в реку, сочно сказал Александр. «Мой отец погиб, когда мне шесть лет было, но я помню, – он, ни разу меня не ударил, никогда. Я так твоему отчиму и сказал, ну в школе, еще в сентябре.

– Ты очень смелый, – восхищенно сказала девочка, вспомнив ледяной блеск серых глаз и высокий, ломкий голос мальчика: «Вы мне не отец, ваше преподобие, и не отчим. Если у вас есть жалобы, вы можете вызвать мою мать, и поговорить с ней. Потому что только она имеет право меня наказывать, а уж никак не вы».

– И ты ему поклонился так изящно, и вышел, только дверью не удержался – хлопнул, – смешливо сказала Энни.

– Я все-таки граф, дорогая моя леди Энни, – Александр размахнулся и бросил в реку какой-то сучок. «Мне положено красиво кланяться, и шпага у меня есть, – детская, правда, – он ухмыльнулся.

– Хотя, знаешь, это, конечно, было смело, но что хорошего – меня преподобный отец теперь боится трогать, а вам всем теперь в два раза больше достается. Уехали бы вы с нами, а? – тоскливо сказал мальчик. «Дядя Николас весной вернется, и мы поплывем в Плимут, к бабушке и дедушке Виллему».

– Мама никуда не уедет, – вздохнула девочка, оправляя передник, – у нее в марте дитя родится. А я ее одну тут не брошу, никогда. Ну, может, как у папы Майкла появится сын, или дочь, он от меня отстанет, – с надеждой проговорила Энни.

– И за него примется, да, – мрачно подытожил кузен. «И что его все так любят, в совете этом, прямо в рот ему смотрят, делают все, что он говорит».

– Из-за денег, – тонкие губы Энни презрительно усмехнулись. «Мне дочка капитана Рэдклиффа ну, главы совета, по секрету сказала, что богаче папы Майкла там никого нет, он очень, много золота вложил в поселение».

– Хоть бы он им подавился, – пожелал Александр, – золотом этим.

Мальчик еще раз посмотрел на высокую, мощную ограду деревни, и, пройдя по узкой тропинке вглубь леса – засвистел.

Кусты раздвинулись, и высокая, смуглая девушка в кожаной, расшитой бисером юбке, неслышно оказавшись рядом с ним, требовательно, на медленном, с акцентом английском, спросила: «Принес?»

– А как же, – ухмыльнулся Александр, и, порывшись в кожаном мешочке, что висел у него не шее, рядом с крестом, протянул девушке, – лет пятнадцати по виду, – записку.

Перья, украшавшие гладкую, черноволосую голову, задрожали, и девушка, спрятав свернутую бумагу, выдохнула: «Спасибо!»

– Да было бы за что, – пробурчал Александр.

– От моей матери твоей матери, – церемонно кланяясь, сказала девушка, протягивая ему два мешочка. «Та, что пахнет сладко – до, та, что неприятно – после. Твоя мать поймет.

Спасибо, – она протянула изящную, расписанную соком ягод руку, и Александр, склонившись над ней, улыбнулся: «Рад был помочь, мисс Покахонтас».

Девушка проводила взглядом его темную голову, и стройную спину в белой рубашке. Она вытащила записку, и, поцеловав ее, прошептала: «Ну и пусть, пусть выгоняют, уйду к нему, и все!»

– Вечно любящий тебя, капитан Джон Смит, – медленно, по складам прочла она, и, опустившись на траву, приложив бумагу к щеке – застыла, слушая пение птиц.

Полли проснулась от солнечного луча, что бил ей прямо в глаза. Ставни были распахнуты, и она, не поднимаясь с постели, опираясь на локоть, взглянула в сторону маленького огорода, что был разбит под окнами.

– Надо будет отсюда семена взять, – подумала Полли. «Овощи местные уж больно хороши, и в Англии, наверняка, приживутся. Спасибо Покахонтас, не дает нам с голоду умереть. И травы принесла те, что я просила, спокойнее как-то, когда они под рукой. – Полли взглянула на холщовые мешочки, что лежали в плетеной корзине.

В чистой, скромной комнате пахло свежестью, и немного – розами. Полли потянулась и замерла – ребенок ворочался. «Есть хочешь? – усмехнулась женщина, положив ладонь на аккуратный, круглый, небольшой живот. «А вот его преподобие тебе бы сказал, – кто не работает, тот не ест!»

Дитя забило ножкой и Полли, тихо рассмеявшись, закинула руки за голову. «А все почему? – спросила она у живота. «Потому что мама и папа были неосторожны. Ну, и еще будут, конечно, года так через два, – женщина зевнула, и поднялась с постели.

– Еще хорошо, что затягиваться пока можно, – пробормотала она, умывшись, туго шнуруя простое, коричневой шерсти платье. «Ну, ничего, скоро твой папа приедет, и заберет нас отсюда – всех. А твою тетю Мэри я лично посажу на корабль, что бы она там ни говорила».

Александр, постучавшись, просунул голову в дверь и весело сказал: «Завтрак готов!»

Полли оглядела небольшую кухню и усмехнулась: «Я смотрю, твое предприятие с записками приносит свои плоды». На деревянном столе красовалась глиняная миска с орехами, и еще одна – с вареными, дымящимися початками кукурузы.

– Интересно, – Полли наклонилась и поцеловала сына в щеку, – что ты будешь делать, когда мисс Покахонтас и капитан Смит обвенчаются?

– Во-первых, мама, – Александр обгрыз крепкими зубами початок и принялся за второй, – мы до той поры отсюда уедем, слава Богу, а во-вторых, – они не обвенчаются. Покахонтас – дочь их самого главного вождя, как его там зовут…, – мальчик наморщил лоб.

– Вахунсонакок, – без запинки произнесла Полли и сын потрясенно сказал: «Вот это да!»

– Ну вот, – Александр потянулся за отваром из ягод, – отец никогда в жизни не разрешит ей креститься, понятное дело. Конечно, – со значением прибавил мальчик, – она может сбежать к капитану Джону…, Он послезавтра отплывает, кстати, идет на север, разведывать новые гавани. А когда дядя Николас вернется? – грустно спросил мальчик. «Я уже в Англию хочу».

– Скоро, – Полли ловко лущила орехи. «Давай-ка, убирай со стола, где ты там сегодня, у рыбаков?»

Александр кивнул и ехидно добавил: «Пойдем, дядя Майкл вон – уже принялся за свое, на все поселение его слышно».

Полли взяла заступ, что стоял на крыльце, и сказала сыну: «Я потом буду у тети Мэри, помогу ей со стиркой, так что сам тут хозяйничай, ладно?»

– Слушаюсь, ваша светлость! – шутливо поклонился сын, и женщина, шлепнув его пониже спины, сказала: «Иди, хоть рыбы сегодня на нашу долю перепадет».

На церковном дворе было многолюдно. Полли окинула взглядом женщин, что стояли отдельно от мужчин, и, вздохнув, решительно поправив чепец, – шагнула к ним.

– А вы пополнели, миссис Полли, – сладким голосом сказала Джоан Рэдклифф, жена главы совета поселения. «Вроде бы и еда у нас не такая богатая, а все равно…, – женщина улыбнулась и поджала губы.

– Миссис Рэдклифф, – сердито заметила Полли. «Я хочу послушать его преподобие – он так прекрасно, так искренне проповедует!»

Кузен был в безукоризненном, черном камзоле, украшенном рядом блестящих, медных пуговиц. Полли взглянула на его белоснежную рубашку и одними губами прошептала: «Хоть бы ты в аду сгорел, мерзавец!»

– И вот, братья и сестры, – нежным, ласковым голосом сказал его преподобие, – вспомним послание апостола Павла к фессалоникийцам. Майкл на мгновение закрыл большие, красивые лазоревые глаза, и Полли подумала:

– Что это Ник говорил? Их в детстве только мать различала и наш отец покойный, сэр Стивен и тот – путал. Немудрено, у них почерк даже одинаковый, и вообще – кто угодно их друг за друга примет. Ну, не я, и не Мэри, понятное дело, – она опустила голову, скрывая мимолетную улыбку.

– Ибо вы сами знаете, как должны вы подражать нам; ибо мы не бесчинствовали у вас, – проникновенно сказал священник, – ни у кого не ели хлеба даром, но занимались трудом и работою ночь и день, чтобы не обременить кого из вас. Не потому, чтобы мы не имели власти, но чтобы себя самих дать вам в образец для подражания нам. Ибо когда мы были у вас, то завещали вам сие: если кто не хочет трудиться, тот и не ешь.

– Поэтому, братья и сестры, – Майкл возвысил голос, – не суетными развлечениями надо заполнять свой досуг, а лишь только чтением Писания и работой на благо нашего поселения, дабы оно процветало и росло, во веки веков, аминь. Идите же, и трудитесь, братья и сестры, и, да пребудет с вами Господь, – Майкл перекрестил толпу и люди, переговариваясь, двинулись из ворот за ограду поселения.

Полли украдкой посмотрела на белоснежные, холеные руки кузена, и, вскинув на плечо заступ, весело сказала женщинам: «Пойдемте, займемся сорняками!»

На кухне дома его преподобия жарко горел очаг. Полли прислонила заступ к бревенчатой стене, и, скинув простые, потрепанные кожаные туфли, заглянула внутрь.

Мэри поднялась, придерживая большой живот, и женщина, как всегда, горько подумала:

«Господи, и в чем душа только держится, бедная девочка».

– Сядь, ради бога, – сказала она, заходя в одних чулках внутрь, засучивая рукава платья.

«Шьешь, вот и шей, и не вскакивай. Энни где?»

– Уроки делает, – вздохнула Мэри. «Он ей дал три главы из Евангелия от Матфея переписать, сказал, если будет хоть одна помарка, то…, – женщина не закончила, и, наклонив укрытую чепцом голову над простыней, – стерла слезу.

Полли стала разбирать белье. «Если бы ты мне прошлым летом все это рассказала, – заметила она, наливая в деревянное корыто горячую воду, – Николас бы нас всех отсюда забрал, ничего, побыли бы на корабле».

– Как вы приехали, я носила уже, – еле слышно сказала Мэри. «Куда бы я поехала, Полли, куда?».

Женщина поставила в корыто ребристую доску, и, взяв грубое, серое мыло, стала тереть об нее рубашки. «Да хоть куда, – сказала Полли, не оборачиваясь, – или ты думала, матушка тебе ответит на ту почту, которую она и не получала? Он твои письма еще в Тромсе выбросил, дорогая моя, так что ты и Энни оставите этого мерзавца тут, и отправитесь с нами в Плимут».

– Но дитя, Полли, – слабо запротестовала сестра.

– Вырастим, – кратко сказала женщина. «А его преподобию не сегодня-завтра индейцы голову разобьют, вождь Вахунсонакок не любит, когда мы в его дела вмешиваемся, сама знаешь.

Твой муж и так уже – некрещеным индейцам запретил даже заходить в поселение, ну да, впрочем, ты сама знаешь, он тебе ребро сломал за то, что ты их женщин домой пригласила.

Так что твоему мужу недолго жить осталось, если он и дальше собирается так себя вести».

Мэри вздрогнула, и, воткнув грубую иглу в простыню, вздохнула: «Грех так даже говорить, Полли, но я ему смерти желаю, – каждый день. Он ведь меня в первый раз избил еще тогда, на корабле, как мы в Исландию плыли, – я с капитаном разговорилась, о парусах, о ветрах тамошних, – я же в этом разбираюсь, мне интересно было. Да и капитану тому уже седьмой десяток шел, – Мэри слабо улыбнулась. «Ну, Майклу показалось, что я с ним блудить хотела, – женщина жарко покраснела.

– У его преподобия все время блуд на уме, – сочно заметила Полли, выжимая рубашки, – а в постели он только одно и делает, как ты мне рассказывала.

– Полли! – ужаснулась сестра.

– Я, дорогая моя, – женщина, выйдя на крыльцо, выплеснула грязную воду в канаву, и налила свежей из котла, – не фрейлиной была, а с любовницами кардиналов сплетничала. А они, знаешь, за словом в карман не лезут. И Энни, – Полли стала полоскать рубашки, – думаешь, Роберт покойный порадовался бы, узнав, что ты, мать, этому подонку его дочку бить разрешаешь?

Мэри всхлипнула и тихо ответила: «Он все время угрожает Энни рассказать, что со мной было там, на Москве, ну, ты знаешь…»

– Энни одиннадцать лет скоро, – заметила Полли, принимаясь за скатерть и салфетки, – она взрослая девочка, умная, поговори с ней, и все. Она поймет. Уедете с нами, и все, нечего тут даже думать, – заключила женщина и стала яростно колотить тканью о доску.

– Майкл! – Мэри отложила простыни и поднявшись, склонила голову.

Он стоял на пороге, прислонившись к косяку, оглядывая кухню.

– Здравствуйте, кузина Полли, – вежливо сказал священник, – спасибо за то, что помогаете Мэри, в ее положении.

– Мы сестры, – пожала плечами женщина и стала встряхивать выстиранные рубашки.

– А как наше дитя сегодня? – ласково спросил Майкл, кладя руку на живот жены. «Хорошо себя ведет?»

– Очень, – Мэри робко улыбнулась. «Ты прости, что мы тут стираем, мы уберем сейчас, – сказала она.

– Ну что ты, – Майкл нежно привлек жену к себе и поцеловал в лоб. «Не буду вам мешать, я в кабинете поработаю».

Полли закатила глаза и скорчила гримасу, глядя вслед его прямой спине.

Майкл закрыл дверь на засов, и, перекрестившись в сторону большого распятия, встав на колени – поддел кинжалом половицу. Достав конверт, он вынул письмо отца, и, посмотрев на четкие, чуть выцветшие строки, сказал: «Ну, только появись тут, дорогой братец Ник».

Александр затянул узел на канате и грустно сказал: «Жалко, что вы уходите на север, капитан Смит. Теперь и на шлюпке не поплавать».

– Твой дядя скоро вернется, – рассмеялся Джон Смит, – невысокий, легкий, с пристальными, зоркими голубыми глазами. «Так что будешь у него до Плимута юнгой.

– А на севере, – Смит вздохнул и, подойдя к борту своего «Открытия», посмотрел на Джеймстаун, – нам нужны новые гавани, дорогой мой граф Ноттингем. Джованни ди Вераццано описал побережье, но неточно, к тому, же я хочу подняться вверх по рекам.

Смит посмотрел на гавань – коричневая, медленная речная вода смешивалась с прозрачными океанскими волнами и добавил: «К тому же, сюда идет капитан Ньюпорт, с товарами из Англии, недели через две должен уже пришвартоваться. Так что сможешь и с ним позаниматься, пока вы собираетесь».

Александр распрямился и озорно спросил: «А вы ведь на закате отплываете, капитан Смит?»

– Ну да, – голубые глаза капитана грустно взглянули в сторону лесов на высоком откосе речного берега.

– У меня могут быть кое-какие хорошие новости, – небрежно заметил Александр, касаясь мешочка, что висел у него на шее.

– А ну давай, – потребовал капитан, широко улыбаясь.

Александр протянул записку и рассмеялся: «Мы с мисс Покахонтас занимаемся – я ее учу английскому, а она меня – своему языку, и еще из лука стрелять».

– Я очень, очень тебе благодарен, – нежно сказал Смит, не отрываясь от бумаги. Он свернул записку и горько подумал: «Все равно, не суждено нам быть вместе. Она никогда не крестится, а я не уйду к индейцам. Ну ладно, – мужчина посмотрел на ребенка и, рассмеявшись, сказал: «Сейчас напишу ответ».

Он высадил Александра на деревянной пристани, и, обернувшись в шлюпке, увидел, как мальчик машет ему рукой: «Попутного вам ветра, капитан! Уже и не увидимся, наверное».

– И вам тоже! – крикнул в ответ Смит, и, посмотрев на «Открытие», подумал: «А кто его знает, какие там, на севере индейцы. Наши племена тоже – вроде мирные, землю обрабатывают, а, как в плен меня захватили, там, в горах – вряд бы я спасся, если бы не Покахонтас. Девочка моя, – он на мгновение бросил весла, – ну что же нам делать, а?».

Александр в последний раз посмотрел на удаляющуюся шлюпку, и, подхватив какой-то узелок, быстрым шагом направился к ограде поселения.

– Так, – сказал он, увидев Энни, что стояла, почесывая одной босой ногой другую, – я тебе все принес. Хоть ты меня на три года старше, – Александр окинул кузину оценивающим взглядом, – но ты такая хилая, что все придется впору. Тем более я высокий.

– Я не хилая, – обиженно заметила девочка, принимая узелок. «А если заметят?»

– А кто заметит? – ухмыльнулся Александр. «Отчим твой на совете, а потом они обедать сядут, я сам вчера мистеру Блаунту помогал оленей разделывать. А твоя мама приданое для ребенка шьет, и моя мама с ней, – так что не бойся. А платье и чепец тут оставим, под камнями, потом заберешь.

– Только не смотри, – строго сказала Энни, скрываясь в высоких, шуршащих на ветру камышах.

– Больно надо, – закатил глаза Александр и отвернулся.

– Ну все, можно, – раздался сзади голос кузины.

– Тебе так гораздо, гораздо лучше, – искренне сказал ребенок, глядя на стройного, маленького, белокурого мальчика, в темных бриджах и рубашке, что стоял перед ним.

Энни свернула льняные волосы узлом на затылке, и сердито ответила: «Я знаю. Мы с мамой, когда на Москве были, и сбежали из монастыря, в мужской наряд одевались, и волосы стригли. Я бы хотела опять так сделать, только папу Майкла, наверное, удар хватит, если я ему об этом скажу.

– Было бы очень кстати, – пробурчал Александр.

– Я еще шелк люблю, – мечтательно сказала девочка.

– Когда мама была фрейлиной в Копенгагене, ну, при дворе короля Кристиана, у нее были такие красивые платья – лазоревые, изумрудные, серебристые. А волосы она укладывала в высокую прическу, и переплетала жемчугом, – Энни с отвращением посмотрела на платье грубой, коричневой шерсти, что она держала в руках, и добавила: «Хоть бы глаза мои его не видели, каждый день одно и то же, а в воскресенье – черное!»

– Ну вот и уезжайте с нами, – ухмыльнулся кузен. «Ты же леди, у тебя поместье есть, земли – зачем тебе тут прозябать? Там ты сможешь стать фрейлиной при королевском дворе».

– Холодная, – передернула плечами Энни, попробовав воду, и тут же взвизгнула:

«Александр!»

– Нечего, – ответил кузен, брызгая на нее водой. «Поплыли, Покахонтас нас уже ждет, научишься из лука стрелять».

– Тоже мне умение, я на Москве еще с ним охотилась, как мы с мамой к морю шли, – Энни выпятила губу и нырнула в коричневые волны.

Полли посмотрела на крохотную рубашку и сказала: «Вообще, дорогая моя, я бы на твоем месте давно его отравила. Мне мать Покахонтас трав передала, понятно каких, – темно-красные губы улыбнулись, – наверняка, у них там, в горах, – Полли махнула рукой куда-то вдаль, – и другие есть».

Мэри долго молчала, сшивая маленький чепчик, а потом, тяжело вздохнув, ответила: «Он всегда ждет, пока мы с Энни первыми попробуем еду. Да и, знаешь, не хочется мне на костер вставать, эти же, – она поджала тонкие губы, – в совете, вон, и так говорят – у нас посевы не удались, потому что в поселении дьявол, вселился в кого-то».

– Ну конечно, у его преподобия если не блуд на уме, то дьявол, – Полли потянулась и взяла тонкую, покрасневшую от стирки руку сестры. «Поехали с нами, Мэри. Кузен Ник плевать хотел на совет, и на твоего мужа. У него семьдесят пушек на корабле, твой муж просто побоится с ним спорить».

– Он все-таки отец, Полли, – Мэри подняла лазоревые глаза. «Ну как я могу увозить дитя от его отца, каким бы он ни был? Да и потом, может быть, когда я рожу, Майкл мягче станет. У него тоже – не самая легкая жизнь была, Полли, он очень одинок был, до тех пор, пока меня не встретил».

– А как встретил, – сразу стал избивать, – ядовито ответила сестра. «И ведь ты ему говоришь, что ты себя плохо чувствуешь, Мэри, говоришь ведь? И он все равно тебя заставляет?»

– Говорю, – Мэри перекусила нитку белыми зубами. «А он отвечает, что это мой долг жены, и я не имею права ему отказывать, – никогда». Она помолчала и спросила: «А что за травы у тебя?»

– Кто ж их знает, как они называются? – пожала плечами Полли. «Одна – чтобы не понести, а вторая – чтобы крови пошли. Тут же нет ничего – ни дикой моркови, ни спорыша, ни пижмы, ни мяты болотной, а нам еще матушка говорила, если помнишь – без них – никуда».

– За них тоже можно на костер отправиться, – заметила Мэри, любуясь чепцом. «Я травы пила, ну, с Робертом, да и еще, ну, вы тоже, наверное… – женщина покраснела.

– Конечно, – Полли собрала шитье, и заметила, вставая: «Это если муж – человек хороший, понимающий, Фрэнсис тоже такой был. А твой нынешний…, – она пожала плечами и стала нарезать свежий хлеб. «Сейчас перекусим, и пойдем, прогуляемся, нечего тут сидеть, его преподобие на совете, вряд ли до вечера появится».

– Ему скажут, что я за ограду выходила, – Мэри поднялась, чуть охнув, и добавила: «Мальчик, наверное. Энни потише была, не ворочалась так».

– А у меня кто? – вдруг подумала Полли. «Девочка, живот вон какой маленький. С Александром к этому времени больше гораздо был. Ну и хорошо».

– На дворе посидим, – сердито проговорила Полли. «А миссис Рэдклифф пусть хоть обсмотрится через забор, не о чем ей сплетничать будет».

Мэри окинула взглядом высокую фигуру сестры и тихо сказала: «Да такие как она – всегда найдут о чем».

– Корабль! – Александр, тяжело дыша, таща за руку Энни, ворвался на кухню. «Корабль, мама! Паруса на горизонте, это дядя Николас, я знаю!».

– А у тебя волосы мокрые, – сказала Мэри, касаясь льняной косы дочери.

– Мы на реке брызгались, – Энни подняла прозрачные, серые глаза и счастливо улыбнувшись, неслышно шепнула: «Мамочка, ну давай поедем домой!»