Текст книги "Вельяминовы. Начало пути. Книга 3"
Автор книги: Нелли Шульман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 91 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]
– Во-первых, – мягко сказал Майкл, – я сейчас принесу еды и еще одну лавку – вы с Энни будете жить здесь, кузина Мэри.
– А как же вы, – запротестовала женщина. «Куда вы…
– Я тут пять лет, – улыбнулся священник, – найду, где переночевать. Сейчас я вас устрою, вы пообедаете, и все мне расскажете, ладно? А потом будете отдыхать.
Мэри взглянула в лазоревые, красивые глаза двоюродного брата и вдруг, тяжело, облегченно вздохнула, привалившись к бревенчатой стене, прижав к себе дочь: «Я так рада, так рада, что вас встретила, кузен Майкл».
– Я тоже, – он присел поодаль и погладил по голове Энни:
– А ты тем более должна лечь и выспаться, милая моя, вы с мамой обе устали. И ни о чем больше не волнуйтесь, – он взглянул на Мэри, – я все устрою. Для этого я здесь, – он улыбнулся и вдруг поднес к губам маленькую, с мозолями от весел, руку Мэри: «Я сделаю все, что потребуется, кузина, и даже больше».
Когда он ушел, Энни восторженно спросила:
– Это сын дяди Стивена, ну, Ворона, да? Там же их двое братьев было, ты говорила, один моряк, а второй – священник, он еще в Женеве жил. Какой красивый! А отец его тоже такой был?
– Я отца его и не видела, ни разу, – вздохнула Мэри.
– Как он в Лондон приезжал, Мирьям привозил – мы с Полли в имении у друга матушки охотились, мы с твоим папой уже обручились тогда. И кузена Ника я не встречала – он в океане пропал, еще пять лет назад. Теперь уж и не найдется, наверное.
– Я бы хотела помолиться за папу, ну, раз тут церковь наша есть, – твердо сказала Энни, и обведя глазами комнату, заметила: «Уютно тут как, просто, а уютно».
Когда Майкл вернулся, девочка уже спала, положив голову на колени матери.
Мужчина наклонился, и, ласково взяв ее на руки, – Энни даже не пошевелилась, – шепнул:
– Давайте ее устроим, пусть отдыхает, а вы поедите, и все мне расскажете. Потом я вам воды горячей принесу, и одежду чистую, – он чуть покраснел, и посмотрел куда-то в сторону, – и спите, тоже, пожалуйста, кузина Мэри.
Женщина посмотрела на дочь, что, свернувшись в клубочек, сопела, положив голову на подушку, укрытая плащом Майкла, и вдруг, тихо, сказала: «Я вам так благодарна, мы ведь одни сюда добирались. Моему старшему брату, Теодору..
– Я его помню, – улыбнулся Майкл, – мы с ним водяную мельницу в усадьбе строили, на ручье.
– Ну вот, ему к жене надо было вернуться, – женщина стала накрывать на стол, и Майкл остановил ее: «Я сам, кузина Мэри. Вы моя гостья, пожалуйста, не надо».
Она посмотрела на его руки и подумала: «И, правда, красавец какой. Мама говорила – красивее отца и сэра Стивена она мужчин и не видела. И высокий, – шесть футов два дюйма, наверное, а то и выше».
– Ну вот, – сказал Майкл, наливая ей вина, – я сам не пью, а вы, выпейте, пожалуйста, кузина.
Это хорошее, французское, у нового царя, – он чуть усмехнулся, – дорогие вкусы, говорят, он уже дополнительные налоги ввел, чтобы покрывать свои расходы. Еще и свадьба его предстоит, на Москве уже сейчас от поляков не протолкнуться, а приедет еще больше.
Мэри выпила, и с удивлением заметила:
– И, правда, отличное. Дяде Мэтью, – она рассмеялась, – понравилось бы. Он в Копенгаген поехал, с дочкой своей, теперь там жить будет. А кузина Тео умерла, родами, прошлой осенью. Она ведь мать Беллы, сестры вашей.
Он вспомнил высокую, темноволосую, зеленоглазую девочку, что играла с ним и Николасом и подумал: «Ну, конечно, шлюха. Дорогой папа, я смотрю, до конца дней своих ни одной юбки не пропускал, троюродную племянницу в свою постель уложил, развратник».
– Очень жаль, – тихо сказал Майкл, вслух. «Давайте я за них помолюсь – за кузину Тео, за мужа вашего покойного».
– Мы ведь даже не знаем, где могила сэра Роберта, – горько, глядя на вечерний, густой туман, что поднимался над рекой, отозвалась Мэри. «Энни, бедной, так тяжело, она ведь ребенок еще…
– Вам ведь тоже, – ласково ответил Майкл.
Мэри вдруг, кусая губы, сжав пальцы, отвернулась.
– Вы поплачьте, – Майкл взял ее за руку. «Я помню, как наша матушка умерла, – вы ведь в ту ночь родились, – мы с Ником плакали, сильно. Нам ведь тогда шесть лет было. И потом, у папы, на «Святой Марии», тоже плакали – каждую ночь».
– Но ведь он рядом с вами был, – вздохнула Мэри. «Я тоже, – Энни утешаю, но ведь отца ей уже не вернешь…»
– Рядом, – едва слышно произнес Майкл, вспоминая узкий, темный чулан при камбузе, где спали они с братом. «Да, рядом, кузина Мэри».
Она вдруг прижалась лицом к его плечу и сдавленно сказала: «Простите. Я сейчас. Так иногда одиноко…
Майкл погладил короткие, белокурые, мягкие волосы, – от нее пахло дымом, лесом, речной водой, и нежно ответил: «Я тут, кузина Мэри. Я с вами, я рядом».
Мужчина услышал короткие, сдавленные рыдания и холодно подумал:
– Нет, она в постель прямо сейчас не ляжет, я же вижу, не из таких, осторожная. А было бы хорошо, конечно, тем более, если она бы забеременела. Сыновья мне нужны. Ладно, где у нас тут можно повенчаться, поблизости? В Тромсе, да. Вот там и повенчаемся.
– А потом, – сразу в Лондон, – он едва удержался, чтобы не рассмеяться. «К маме под крыло, так сказать. Лондона, ты у меня, дорогая, до конца дней своих не увидишь, обещаю. Девке этой ее, Энни, наверняка какое-то наследство после отца осталось. Тоже славно, пригодится».
Он достал платок и вложил его в тонкие пальцы. Мэри вытерла лицо и улыбнулась:
«Спасибо вам, кузен Майкл, извините меня».
– Ну что вы, – он поцеловал ее руку и поднялся: «Вы ешьте, а я пока воды принесу. И ни о чем больше не думайте, кузина Мэри, все будет хорошо».
Женщина проводила взглядом прямую спину, широкие, мощные плечи и сказала, глядя на спокойное, милое, сонное лицо дочери: «Все будет хорошо, Энни, милая. Все закончилось, теперь все будет хорошо».
– А почему вы не женаты, преподобный отец? – Энни подняла голову, посмотрев на Майкла, и тут же, покраснев, сказала: «Простите, я не должна была…»
Они стояли на берегу Двины и Майкл, глядя на темную полоску леса напротив, мягко ответил: «Ничего страшного, милая. А я, – он улыбнулся, – ну, вот, не встретил пока той, с кем хотел бы повенчаться и жить вместе, до конца дней наших».
– Мне теперь так хорошо, так спокойно, – после недолгого молчания сказала девочка.
«Спасибо, что мы за душу, папы помолились. В их церквях, – Энни презрительно сморщила нос, – шумно, золота много, иконы эти. Я там не могла ничего делать, неуютно было. А у вас – уютно.
– Умница, – усмехаясь про себя, подумал Майкл. «А, как доберемся до земли обетованной, – тебе еще уютнее станет. А если откроешь рот, то отведаешь от Писания, сказано же: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его». Дочь тоже, разумеется, и еще строже – женщина должна с детства научиться покорности и молчанию».
– Они же язычники, – вздохнув, ответил священник. «Как католики, только еще хуже. Ты же читала Библию, милая…
Энни кивнула и тихо проговорила: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им».
– Конечно, – Майкл погладил ее по голове. «Это ведь Десять Заповедей, а они, – он указал на купол церкви ниже по течению реки, у острога, – их нарушают. Разве так должны себя вести христиане?
Энни помотала головой и вдруг сказала: «А можно мы еще помолимся? Ну, если у вас есть время, конечно, преподобный отец…
– Просто дядя Майкл, милая моя девочка, – улыбнулся он. «Я все-таки твой родственник, хоть и дальний. И помни – у священника нет своего времени, оно принадлежит прихожанам. Ну, вот вам, например. Пойдем, – он взял ее за руку, – уже и обедать пора. А на следующей неделе мы уезжаем, я вас с мамой довезу до Лондона и там расстанемся».
– А вы куда? – удивленно спросила Энни, когда они шли по берегу реки вниз, к складам и пристани.
– В Новый Свет, – вздохнув, ответил Майкл. «Там основывают первую английскую колонию, буду там священником, ну, и туземцам стану проповедовать. Я ведь уже трудился миссионером, на Яве, в джунглях».
– И вам не страшно? – восхищенно спросила Энни. «Там же опасно, наверное! Как вы там будете, один?
Майкл посмотрел на яркое, теплое солнце, и, услышав крики чаек, вдруг нагнулся и поцеловал белокурый затылок: «Ну, я столько лет один, милая, привык уже. Ничего, справлюсь».
Энни вздохнула и еще крепче взяла его большую руку.
– Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу, – усмехнулся про себя Майкл. «Все правильно, еще несколько раз с ней помолимся, и она сама уложит мать мне в постель. А кузина моя, сразу видно, ради дочери все, что угодно сделает. Вот и прекрасно.
– Если хочешь, – ласково сказал мужчина, когда они уже подходили к фактории, – мы с тобой можем посидеть, позаниматься. Мама пусть отдыхает, а я могу проверить, как ты пишешь, подиктовать тебе. Я ведь знаю и французский, и немецкий, не только русский.
– Никогда в жизни слова по-русски больше не скажу, – неожиданно зло проговорила Энни.
«Они папу убили, и вообще – я хочу уехать отсюда, как можно быстрее». Она помолчала и добавила: «Позанимайтесь, конечно, дядя Майкл, я буду очень вам благодарна».
Мужчина улыбнулся, и, постучав в дверь своей комнаты, подождав, пока Мэри откинет засов, весело сказал: «Смотрите, кузина, верба! Мы вам букет принесли, в Англии они так рано не цветут».
Мэри потрогала серые, пушистые сережки и, подняв глаза, тихо сказала: «Спасибо, кузен Майкл. А на стол я накрыла уже, руки мойте, и садитесь за трапезу».
– Глаза всех к Тебе устремлены, и Ты даешь им пищу вовремя. Ты открываешь руку Свою и щедро насыщаешь все живое, – сказал Майкл, склонив голову, и Энни, взяв мать за руку, тихо проговорила: «Аминь».
Мэри стояла на откосе холма, сняв шапку, чувствуя, как западный, влажный ветер ерошит ее короткие волосы. Энни прижалась к ней сзади, и, обняв мать за талию, грустно сказала: «А дядя Майкл в Новый Свет едет, совсем один! Он мне рассказывал о джунглях на Яве, туда же дедушка Виллем ходит да, ну, за пряностями для дяди Питера?»
Мэри кивнула и посмотрела на детские, маленькие ладошки дочери.
– Мы с Полли сиротами в пять лет остались, – вдруг, пронзительно подумала женщина, – я ведь батюшку помню, он такой добрый был. И кузен Майкл тоже добрый, все нам отдал, за проезд заплатил – тут ведь сейчас никого из наших капитанов нет, только чужие, а ждать корабля Московской компании – опасно, нас уже и ищут, наверное.
– До Тромсе доберемся, потом до Бергена, а там уже и Лондон неподалеку. И потом, – она чуть слышно вздохнула, – всю жизнь одной, одной. Я-то ладно, а вот бедная Энни, так хочется, чтобы она счастлива была».
Энни потянула ее за руку, и сказала: «Ты садись, мамочка, а я к тебе прижмусь, можно?».
Мэри поцеловала мягкие, льняные волосы девочки и, вздохнув, спросила: «Ну, как ваши занятия с дядей Майклом?»
– Очень хорошо, – Энни подняла серьезные, серые глаза. «Он так много знает, такой терпеливый, всегда все объясняет и на ошибки совсем не сердится. И ты ему нравишься, – решительно закончила девочка.
– Ерунда какая, – сварливо отозвалась Мэри, глядя на нежный, розовато-лиловый закат. «Мы просто родственники, вот и все. Ну как с дядей Майклом, который муж тети Тео покойной».
– Ему ты тоже нравилась, – Энни улыбнулась и Мэри, на мгновение, закрыла глаза: «Как на Роберта похожа, Господи, девочка моя…». Дочь потерлась головой о руку матери и таинственно продолжила: «Я все вижу, ты не думай. Этот дядя Майкл тоже на тебя смотрит – ну, так, чтобы ты не заметила. Выходи за него замуж, – Энни поднялась и обняла мать – сильно.
Мэри поцеловала ее в щеку и рассмеялась: «Нельзя выходить замуж просто так, надо, чтобы люди любили друг друга, ну, как мы с твоим папой, храни Господь его душу».
Энни сорвала травинку и небрежно проговорила, зажав ее в зубах: «Если бы он тебя не любил, он бы на тебя так не смотрел. А я хочу, чтобы у меня был отец, вот, – он вскочила, и, нахлобучив шапку, засунув руки в карманы шаровар, направилась вверх по склону – к фактории.
Мэри опустила голову в руки, и, вздохнув, сказала себе: «Ты-то ведь на него тоже смотришь, дорогая моя. Смотришь. И взгляды ты эти видела. Господи, может, и вправду – осесть в Англии, в деревне, пироги печь, детей рожать? И матушка рада будет – он ведь семья, сын сэра Стивена».
Женщина поднялась, и, посмотрев через плечо на золотящиеся под заходящим солнцем паруса кораблей, твердо сказала: «Ну, так тому и быть».
В комнате, на аккуратно прибранном столе горели свечи. «Вы посидите со мной, кузен Майкл, – тихо попросила Мэри. «Мне так неудобно – мы тут живем, а вы на кораблях ночуете, или там, – она махнула рукой, – на складе. Там же даже прилечь, как следует негде».
– Я, когда на Яве жил, – Майкл легко, красиво улыбнулся, – в джунглях на земле спал. И сейчас, в Новом Свете, тоже, наверняка, придется, ну, когда к туземцам буду ездить, проповедовать.
– И вы не боитесь, – женщина села на лавку, и, отпив вина, повторила, глядя на спящую дочь:
«Не боитесь».
– Господь меня защитит, – Майкл наклонился над Энни, и, укрыв ее поплотнее, перекрестив, сказал: «Спокойной ночи, кузина Мэри, отдыхайте».
– И вам никогда не бывает одиноко? – лазоревые глаза смотрели на него в неверном, трепещущем огне свечей. «У вас же нет семьи, кузен Майкл».
– Конечно, одиноко, – он склонился над ее рукой. «Ну да такая у меня стезя, я сам себе ее выбрал, вряд ли найдется та, кто захочет ее со мной разделить».
– А если бы нашлась? – спросила Мэри, чувствуя прикосновение его губ. «Какие волосы красивые, – подумала она, – словно темный каштан. А на концах – золотом играют».
– Если бы нашлась, – он вздохнул, так и не поднимая глаз, – я сделал бы все, чтобы она была счастлива. Все, что в моих силах, кузина Мэри, и больше того. Всегда, всю мою жизнь.
– Так сделайте, кузен Майкл, – она положила руку на его волосы и чуть погладила. «Я, – Мэри прервалась на мгновение, – я буду очень рада. И Энни вас любит…
Мужчина еще раз поцеловал ее руку, и, распрямившись, смотря в ее глаза, ответил:
– Нет, кузина Мэри. Я не могу, не имею права. Я ведь еду в Новый Свет. Как бы я вас не любил, – а, Господь мой свидетель, я люблю вас более самой жизни своей, – я не должен подвергать вас и Энни опасности. Я довезу вас до Лондона, передам миссис Марте, и там простимся.
– А вы? – она потянулась к нему. «Что станет с вами, кузен Майкл?»
– А я буду исполнять свой долг пастыря, кузина Мэри. Ну, и молиться о том, чтобы вы и Энни, были счастливы, конечно – до конца моих дней, – он улыбнулся, и, поклонившись, сказав:
«Доброй ночи», – вышел из комнаты.
Мэри прислонилась к бревенчатой стене и тихо проговорила, глядя на белокурые волосы Энни, прикрытые черным плащом: «Ну, уж нет, дорогой мой Майкл, никуда ты без нас не поедешь, не будь я Мэри Кроу».
Майкл поднялся на палубу рыбацкой шхуны и, увидев Мэри с Энни, улыбнулся:
– Ну вот, сегодня вечером отходим в Тромсе. Я за все расплатился, кузина Мэри, – добавил он, видя, как женщина открыла рот, – не беспокойтесь. И от Тромсе до Лондона – я тоже вас довезу, конечно. Вы извините, – он развел руками, – каюта тут маленькая, но идти недолго, ветер сейчас как раз хороший. А в Тромсе пересядем на большой корабль.
– А вы где будете, кузен Майкл? – вздохнула женщина.
– В трюме, – он рассмеялся. «Вещи мои уже там, так, что нас ничто не задерживает, кузина Мэри. Ну, поедемте, – он посмотрел на берег, – я сегодня последнюю обедню служу, прихожан много будет, неудобно их задерживать. Жаль, что вам нельзя прийти, могут внимание обратить, еще донесет кто-нибудь местному воеводе, что я незнакомцев прячу.
Когда они уже сидели в лодке, Энни дернула мать за рукав армяка и строго шепнула: «Давай я с ним поговорю!»
Мэри погладила дочь по голове и только вздохнула, глядя на широкую, в черном плаще спину священника.
Энни опустила руку в холодную воду Двины и посмотрела на запад. «Новый Свет, – подумала девочка. «Как интересно! И дядя Майкл такой добрый, заботливый, вот если бы он стал мне отцом. И у меня были бы братья, и сестры тоже, как у всех».
Лодка лавировала между стоящими в фарватере кораблями, и Мэри, погладив дочь по голове, тихо спросила: «А ты уверена?»
Энни только решительно тряхнула льняной головой, и крепко сжала руку матери. «Я помолюсь, – едва слышно ответила она. «Помолюсь, чтобы у вас с дядей Майклом было все хорошо, мамочка».
Мэри присела на бревно, что валялось у подножия холма. Рядом тлел костер, Двина топорщилась под сильным ветром и женщина подумала: «И вправду, хорошо будет идти».
Энни слонялась по берегу, кидая в мелкую воду какие-то палочки. «Надо будет в Тромсе платьев пошить, – вздохнула женщина, – хотя там, конечно, шелка не найдешь. Ну и не надо, мы же на корабле будем, простая шерсть и лен подойдут».
– И все равно, – вдруг, упрямо, сказала Энни, – ты же смелая, мамочка. И папа, наверное, не хотел бы, чтобы ты одна осталась. Почему ты боишься?
– Я не боюсь, доченька, – Мэри тоже взяла палку и стала что-то чертить на влажном песке.
«Дядя Майкл не хочет везти нас туда, где опасно, вот и все».
– Чушь, – Энни цыкнула выпавшим зубом. «Он мне говорил – там будет форт, как тут – она показала на деревянные стены острога. «Пушки, оружие, корабли. Чего там бояться?».
Девочка вздохнула, и, повернувшись к склону холма, помахала рукой: «Дядя Майкл!»
– Ну, вот и я, – он нагнулся и поцеловал Энни в лоб. «Готовы отплывать? Стойте-ка! – Майкл посмотрел на реку. «Что это там?»
– Человек за бортом, – донеслось с голландского барка, что стоял неподалеку. «Человек за бортом!»
– Подержи-ка, – велел Майкл Энни, быстро снимая плащ и расстегивая камзол. Он скинул сапоги, и через мгновение темная голова пропала за серыми волнами Двины.
– Холодно же, – отчаянно проговорила Энни.
– И течение тут сильное, – Мэри вскочила с бревна. «Господи, а если утонет, – подумала женщина, и зашептала: «Ну, пусть только вернется, пожалуйста, пусть вернется!»
– Смотри, мамочка, – сказала Энни, – там все в порядке, с барка трап сбросили.
Майкл выбрался на берег и улыбнулся: «С мачты матрос упал, не волнуйтесь, я вовремя подплыл. Сейчас его там обогреют, разотрут – все будет в порядке».
– Вы очень хорошо плаваете, – открыв рот, глядя на него снизу вверх, проговорила девочка.
– Я же вырос на корабле, – улыбнулся Майкл и протянул руку за камзолом.
– Ну, уж нет, – преградила ему путь Мэри. «Энни, беги в факторию, попроси у них водки».
– Я не пью, – стуча зубами, запротестовал мужчина.
– А сейчас – выпьете, кузен Майкл, – Мэри подтолкнула его в сторону костра и стала бросать в тлеющий огонь плавник. «И вообще, – велела женщина, – снимайте рубашку, я вас разотру.
Еще не хватало, чтобы вы заболели».
Энни вылила водку матери в ладони и робко сказала: «Я тогда рубашку вашу подержу, дядя Майкл, она у огня быстро высохнет».
– Как удачно, – рассмеялся про себя священник. «А у нее ловкие руки, ничего не скажешь.
Мне-то все равно – он на мгновение закрыл глаза, и глубоко вздохнул, – дорогой папа нас в Плимуте зимой в воду загонял. Терпи, Майкл, терпи, нельзя ее сейчас спугнуть».
– А теперь выпейте, – скомандовала Мэри, – и завернитесь в плащ. А ты, Энни, – она посмотрела на дочь, – возьми мой армяк, и ложись, зеваешь уже. Сейчас дядя Майкл согреется и отправимся на корабль.
– Идите-ка сюда, кузина Мэри, – велел Майкл, глядя на то, как она укрывает дочь армяком.
«Вам ведь сейчас холодно будет, – он приподнял полу плаща.
Ее сердце, – почувствовал Майкл, – билось неровно, прерывисто, и в белесом свете северного вечера, он увидел, как покраснели щеки женщины.
– Я ведь не белоручка, кузен Майкл, – вздохнула Мэри, – я и врачевать могу, я травы хорошо знаю, пока жили на Москве, – научилась. Да и вообще – я трудностей не боюсь, вы не думайте.
– Я не могу себе позволить…, – начал он и замер – Мэри подняла голову и поцеловала его в губы.
– Можете, кузен Майкл, – серьезно, глядя на него лазоревыми глазами, сказала женщина.
«Ну, – сказал себе Майкл, – лет пять она у меня проживет. Опять же девка, как раз ей четырнадцать будет, можно жениться. Пусть родит пару здоровых сыновей, а потом я ее похороню. Не жалко».
Он тихо, нежно провел пальцами по щеке женщины, и, помолчав, ответил: «Я должен тебе кое-что рассказать, милая. Может быть, ты потом не захочешь…, – он глубоко вздохнул и посмотрел куда-то в сторону.
– Но ведь тебе, – выслушав его, удивилась Мэри, – уже..
– Тридцать пять осенью, да, – Майкл покраснел. «Ну что же делать, любовь моя, я ведь священник, я не могу так, как обычные мужчины…Я боюсь, что тебе не понравится, – он еще сильнее покраснел и замолчал.
Мэри положила палец на его губы, и, потянувшись, поцеловала каштановые волосы на виске. «Все будет хорошо, милый, – твердо сказала она. «А ты, ты должен выслушать меня, – о том, что было в Москве, после того, как убили моего мужа».
«Еще одна шлюха, – холодно подумал Майкл, гладя ее по голове, утешая, целуя ее руки.
«Что мать – под всей Европой полежала, что дочь. Ну, ничего, я это из нее выбью, она у меня станет, как шелковая – будет молчать, рожать детей и вести хозяйство. А кинжал с пистолетом я у нее заберу, – как только обвенчаемся».
– Любимая, – Майкл прижал ее к себе, – ну не надо, не надо об этом вспоминать. Мы начинаем новую жизнь, и в ней все, все, будет хорошо, обещаю тебе».
Мэри кивнула, и, положив голову ему на плечо, посмотрев на спящую Энни, сказала: «Я так счастлива, Майкл, так счастлива! И в Лондон не надо заезжать, раз тебя ждут в Новом Свете, – можно прямо туда поплыть. А матушке я из Тромсе напишу, чтобы она знала, где мы и не волновалась».
– Напиши, – подумал Майкл, помогая ей зайти в лодку, устраивая спящую Энни на коленях у матери, – напиши, дорогая. А я отправлю письма.
Он едва не рассмеялся вслух, и, нежно поцеловав Мэри, сев на весла, сказал:
– Ну, любимая, я уже хочу поскорее оказаться в Тромсе. Я ведь священник, договорюсь, нам не надо будет ждать три недели. И платьев вы с Энни сможете купить, чтобы все было, как надо.
Мэри погладила белокурые волосы дочери и шепнула: «Ну вот, милая, теперь у тебя есть отец!»
Шхуна снялась с якоря и вскоре пропала в густом, вечернем тумане, скрывающем устье Двины.
