Текст книги "Вельяминовы. Начало пути. Книга 3"
Автор книги: Нелли Шульман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 91 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]
Пролог
Джеймстаун, Виргиния, 21 июня 1607 года
Он стоял на пороге своей церкви. Прохладный, наскоро выбеленный зал был пуст, ровные ряды деревянных, грубых скамей разделялись на две половины.
Майкл прошел к огромному распятию, что висело на стене, и, оглянувшись, взяв с кафедры Библию женевского издания, поцеловав ее, опустился на колени. Он знал эти строки наизусть, и, сейчас, глядя на крест, зашептал, сжимая длинными, красивыми пальцами книгу:
– И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал Господь, что сидел на престоле: се, творю все новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны. И сказал мне: совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец.
– Господи, – сказал Майкл, уронив голову на руки, – ты есть начало и конец всего сущего, мой владыка и властелин, наставь меня и паству мою на путь истинный, путь благочестия и скромности, путь добродетели и верности заповедям Твоим. Аминь, – он перекрестился, и, встав, развернув Библию на Откровении Иоанна, – положил ее на кафедру.
– Первая служба на новой земле, – он вздохнул, и, закрыв глаза, подумал: «Свершилось, Господи, спасибо тебе».
Он вышел на церковный двор, и, вдохнув соленый, морской ветер, присев, погладил рукой зеленую, мягкую траву. От строящейся крепости пахло свежим, распиленным деревом, и Майкл, прищурившись, увидел паруса кораблей, что качались на тихой воде гавани.
Ворота заскрипели, и кто-то из плотников весело сказал: «Ну что, преподобный отец, сегодня помолимся, наконец, как следует, не на лужайке!»
– На лужайке тоже хорошо, – мягко ответил Майкл, – сами же знаете, мистер Уильямс, Господь, он везде. Но тут, – он показал рукой на раскрытые двери церкви, – конечно, правильней, так, что спасибо вам большое, – быстро построили.
– Преподобный отец, – раздался звонкий голос, – мы пришли вам помочь молитвенники разложить!
Он взглянул на маленькую стайку детей и подумал: «Да тут все они, кроме Энни, еще трое, а больше-то и нет. Школа со следующей недели начинается, каждый день, все вместе учиться будут. Ну а потом, родятся еще дети, с Божьей помощью».
– Идите, милые, во славу Божью, – ласково сказал он. Дочка задержалась рядом, и, присев, опустив серые глаза, робко спросила: «Можно, мы потом на реке погуляем, батюшка?
Он помолчал, глядя на нее, и Энни поправила чепец, убрав под него единственную, выбившуюся светлую прядь.
– Хорошо, – наконец, сказал священник, – иди. Завтрак готов?
– Да, батюшка, – ответила она тихо.
– Я приду за тобой на реку, отведу домой, и пойдем все вместе на службу, – сказал он, глядя на дочь с высоты своего роста.
Она кивнула и, еще раз присев, прошмыгнула в двери церкви.
Майкл вышел за ворота – поселение было маленьким, окруженным крепким, в три человеческих роста, частоколом. В домах только просыпались – ставни еще были закрыты.
– Божий день, – подумал он нежно. «День отдыха, никто не будет работать, а завтра все вернутся к своим трудам и делам. И я тоже – уже к индейцам надо ехать, вверх по реке на лодке, и там еще идти, до их поселения. Ну, ничего, их язык я уже знаю немножко, объясниться могу. Два месяца мы уже здесь, как время летит. Ну, ничего, обустроимся, с Божьей помощью».
Он прошел мимо деревянного здания, где заседал совет колонии, и, повернув налево, зашел на свой двор – чистый, прибранный, с выбеленным забором.
На кухне пахло свежим хлебом. Жена, отложив шитье, встала. Склонив укрытую черным, праздничным чепцом, голову, она тихо спросила: «Накрывать на стол?».
Он вымыл руки над медным тазом, и, подождав, пока Мэри подаст ему холщовое полотенце, – кивнул.
Жена ела, не поднимая глаз, и Майкл мягко сказал: «Мне не нравится, что ты позволяешь Энни не разделять семейные трапезы, тем более в воскресенье, когда сам Господь предписывает нам быть вместе и радоваться нашему счастью».
Мэри сглотнула и, помолчав, ответила: «Она просто рано встала, прости, пожалуйста, больше такого не повторится».
– Хорошо, – он выпил воды, что была налита в оловянный кубок, и, сложив руки, опустив голову, сказал:
– Благодарим Тебя, Иисус, Бог наш, за то, что Ты насытил нас земными Твоими благами, не лиши нас и небесного Твоего Царствия: так же, как посреди учеников Твоих Ты пришел, даровав им мир, приди и к нам, и спаси нас.
– Аминь, – отозвалась жена, и, встав, спросила: «Можно убирать со стола?».
– Спасибо, милая, – улыбнулся Майкл, и, когда она потянулась за тарелкой, положил свою большую руку поверх ее – маленькой, покрасневшей от стирки, загрубевшей.
– Зачем ты ходила вчера в гавань? – поинтересовался он, склонив голову. «Я тебя видел, когда мы собирались на заседание совета».
– Просто погулять, – она сложила посуду в таз, что стоял на скамье, и, было, потянулась, поднять его, но Майкл холодно велел: «Оставь».
Он встал и спокойно сказал: «Ты моя жена, Мэри, до тех пор, пока смерть не разлучит нас.
Ты носишь мое кольцо и принадлежишь мне душой и телом».
Жена поставила таз обратно, посуда звякнула, и он услышал шепот: «Да, Майкл, конечно».
– Ты должна себя вести так, как подобает моей жене, – продолжил он, глядя на распятие, что висело над ее головой. «Я не хочу, чтобы о тебе пошли, – он поморщился, – дурные слухи.
Помнишь же, что сказано в Притчах: «Добродетельная жена – венец для мужа своего; а позорная – как гниль в костях его». Ты поняла, Мэри?
– Я просто сходила на берег, – она стояла, не поднимая глаз. «Энни делала уроки, ты был занят, что тут плохого?».
Он подошел ближе и подумал: «Господи, ну дай ты мне терпения увещевать и вразумить ее, пожалуйста».
Майкл хлестнул ее по щеке, – изящная голова мотнулась из стороны в сторону, – и медленно, размеренно сказал:
– Да простит меня Господь за гнев в Его святой день, но, Мэри, ты сама виновата. Я тебе уже говорил, – достаточно оступиться один раз, и погрузишься в пучину греха. Слава Богу, – он перекрестился, – что Господь послал меня, чтобы спасти тебя, Мэри, из омута скверны, и я не позволю, чтобы ты в него опять окунулась. Или ты хочешь, чтобы наша дочь узнала, что ее мать – шлюха? – он поднял жену за подбородок.
В лазоревых глазах стояли слезы. «Нет, Майкл, – прошептала она, – нет, прошу тебя, не надо. Прости меня, пожалуйста, я вела себя неразумно и греховно».
– Хорошо, – он вздохнул. «Завтра утром я определю тебе наказание, Мэри. Будь готова идти в церковь, я сейчас приведу Энни, и отправимся все вместе».
Она кивнула, оправляя черное платье, покрытое домашним, серым холщовым передником.
Майкл спустился на берег реки – Джеймстаун стоял на большом острове в ее русле, там, где коричневая, медленная вода, смешивалась с прозрачными волнами океана, и услышал детский смех. Он вгляделся и, покраснев, сжав пальцы, велел: «Энни, иди сюда!»
– Ты водишь! – еще успела крикнуть девочка, шлепая мальчика– сына плотника Уильямса, между лопаток.
– Да, батюшка, – она подлетела к нему, тяжело дыша, и, вдруг, спохватившись, кинула взгляд на белый песок неподалеку. Ее туфли, – простой, грубой, черной кожи, лежали рядом со сброшенными чулками.
– Ты подняла подол до колен, – зловеще, тихо, сказал Майкл. «Моя дочь, в день воскресный, перед тем, как идти в церковь, подняла подол до колен! Да как ты смела, Энни! Как мне теперь смотреть в глаза общине, как проповедовать? Что ты еще тут делала с этими мальчиками?
– Мы просто играли, батюшка, простите, пожалуйста, – она жарко, мгновенно, покраснела. «Я больше так не буду».
– Надень обувь, и пойдем, – коротко приказал он. Дочь шла впереди него, склонив голову в черном чепце, и он подумал: «Господи, и вправду – тяжела доля отца. А ведь мне ее надо воспитать так, чтобы она и слова не смела, сказать – иначе, что за жена из нее выйдет?».
Мэри стояла посреди чисто прибранной комнаты, держа в руках молитвенник.
– Я должен наказать нашу дочь, – коротко сказал Майкл. «Энни, иди к себе в комнату и жди меня».
Он прошел к себе в кабинет, и, взяв розги, открыл дверь ее спальни. Девочка стояла на коленях, у грубой лавки, приставленной к стене, опустив голову в руки. Он поднял подол черного платья и ласково сказал: «Это для твоего же блага, Энни, чему нас учит Писание, напомни мне?»
– Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его, – еле слышно проговорила девочка.
– Правильно, милая, – он посмотрел на красные следы от порки и подумал: «Позавчера, да.
Ну, завтра не буду, хотя нет, завтра школа начинается, наверняка, она сделает какую-нибудь ошибку».
Он размахнулся и с удовольствием услышал, как плачет девочка – тихо, жалобно, не смея пошевелиться, и стереть слезы с лица.
На церковном дворе было шумно.
– Какая прекрасная проповедь, миссис Кроу, – восторженно сказала Мэри одна из кумушек.
«Ваш муж так говорит, что заслушаешься. И вот это место, о новых людях, на новой земле, – я прямо плакала!»
– Спасибо вам большое, – улыбнулась Мэри. «Вы приходите, завтра утром, преподобный отец уезжает проповедовать к индейцам, я хочу послать с ним подарки – он ведь везет молитвенники, было бы хорошо сделать для них вышитые обложки. А мы с дочкой испечем сегодня печенье».
– Обязательно придем! – поддержала ее вторая женщина. «Надо жить в дружбе с индейцами, миссис Кроу, мы здесь недавно, и многого не знаем, а они такие гостеприимные!»
– Да, – рассмеялась Мэри, – помните, как они спустились по реке, с полными лодками припасов! Совет тогда еще подумал, что нас атакуют, и велел закрыть ворота!
– И зарядить пушки, – подняла бровь ее собеседница. «Что вы хотите – мужчины!»
Мэри убрала под чепец выбившуюся льняную прядь и, присев, сказала: «Ну, так, жду вас завтра. Преподобный отец разрешил, так что мужья вас отпустят, не волнуйтесь».
Первая женщина проводила взглядом стройную, хрупкую спину в черном платье, и шепнула второй: «Повезло миссис Мэри, ничего не скажешь, не каждый мужчина за себя вдову с ребенком согласится взять! Да и какой красавец он, преподобный отец, глаз не оторвать, и высокий какой! Эх, миссис Уильямс, вот же счастье некоторым!»
Мэри протерла стол тряпкой, и, прополоскав ее в деревянном ведре, выйдя на крыльцо – вдруг застыла. Розовый, лиловый закат висел над широкой рекой, на востоке – над морем, уже вставала луна, и она, подняв голову, выплеснув грязную воду в канаву, вдруг, зачарованно сказала: «Новые люди на новой земле, да».
– Энни уже спит, – раздался тихий голос сзади. «Она поняла всю опасность своего поступка, мы с ней поговорили, почитали Псалмы, и она раскаялась. Все будет хорошо, милая».
В полутьме лазоревые глаза мужа блестели льдом.
– Я буду в спальне, милая, – он коротко коснулся ее руки. «Поднимайся. И спасибо за обед, – видишь, я же тебе говорил, что нет ничего лучше семейной трапезы, тем более в воскресенье».
– Я сейчас, – сглотнув, чуть вздрогнув, сказала Мэри. «Сейчас, Майкл».
Она немного постояла, просто дыша свежим воздухом начала лета, слушая шелест деревьев под теплым, южным ветром. Море, – Мэри наклонила голову, – чуть шумело.
– Господи, – горько подумала она, – куда? Куда бежать? И матушка не пишет, что там с ней, что с семьей, Господи! Год уже прошел, корабли за это время приходили. И я не могу ничего сделать – все письма читает совет, а он там сидит, и его все слушаются. Ладно, – она вздохнула, – придумаю что-нибудь.
Как обычно, он открыл Библию на посланиях апостолов. Мэри лежала рядом, в глухой, с высоким воротом, и длинными рукавами, рубашке, в чепце и, слушала его медленный, красивый, низкий голос:
– Жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью; а учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии. Ибо прежде создан Адам, а потом Ева; и не Адам прельщен; но жена, прельстившись, впала в преступление; впрочем, спасется через чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием.
– Аминь, – тихо сказала Мэри. Майкл отложил Библию и, взяв жену за руку, поцеловав ее пальцы, продолжил:
– Господи, благослови нашу семью, мою жену Мэри и нашу дочь Энни. Благослови наш брачный союз, освяти присутствием Твоим это ложе, избавь нас от скверны и сластолюбия, и даруй нам здоровое и крепкое потомство, во исполнение заповедей твоих о брачном сожительстве и продолжении рода. Аминь.
Мэри лежала, разведя ноги, придерживая у пояса рубашку, отвернув голову, глядя в щель между ставнями. Она увидела половинку бледной, большой луны и вдруг подумала:
«Господи, ну сжалься ты надо мной. Не надо мне давать дитя, прошу тебя, не надо».
Как всегда, она только чуть вздохнула, и, сдвинув ноги, ощутила его поцелуй – в щеку.
– Надо помолиться, Мэри, – страстно, внезапно, сказал муж. «Помолиться, чтобы у нас были дети. И Энни тоже молится – я ей велел. Я буду так счастлив, так счастлив, любовь моя!»
– Не надо, – про себя, – глухо, отчаянно, упрямо, сказала женщина, и еще раз повторив: «Не надо», – закрыла глаза.
Часть пятая
Порт-Рояль, Акадия, июнь 1607 года
Мальчик остановился на откосе холма и посмотрел на океан. Он лежал перед ним – бескрайний, огромный, простирающийся до горизонта. Легкий ветер ерошил темные волосы ребенка. Мальчик знал, что перед ним – залив, настоящее море было на той стороне полуострова, – но все равно – ему нравилось приходить сюда.
Где-то далеко, на том берегу, был континент. Мальчик вздохнул, и, присев на сочную, свежую траву, опустив подбородок на колени, сказал себе: «А ведь там тоже – земля без конца, и где-то – еще один океан. Теперь не получится стать моряком, а жалко. Ну, что делать». Над его головой, кружились, перекликаясь, чайки. Мальчик, помахав им рукой, разочарованно сказал: «А хлеба-то я вам не взял, забыл».
– Ну да ничего, – он вскочил на ноги, – легкий, высокий, сероглазый, – завтра принесу. А пока рыбу ешьте, у вас ее много, – он взглянул на белый, влажный песок пляжа, и вдруг, на мгновение, закрыв глаза, стиснув кулаки, сказал себе: «Не смей! Ты уже большой, не смей плакать!»
Мальчик стер слезы, и не выдержал – зарыдал, опустившись на траву, пряча лицо в коленях.
– Не надо, – раздался сзади тихий голос. Он повернулся, и, не глядя, прижавшись мокрой щекой к черному, траурному платью матери, расплакался еще сильнее. Полли гладила сына по голове, следя за серыми волнами, а потом сказала: «Хочешь, сходим к папе? Или тебе надо побыть одному?»
Александр шмыгнул носом, и, утерев лицо рукавом льняной рубашки, – кивнул, взяв мать за длинные, смуглые пальцы.
Полли встала, держа сына за руку, – подол платья бился на ветру, и, оглянувшись на залив, подумала:
– Правильно я сделала, что не отпустила Александра с месье де Шампленом на континент.
Ребенку еще семи лет не было, какие экспедиции? Он, конечно, рвался, бедный, просил меня – хоть посмотреть на то место, где Фрэнсис погиб. Ну, ничего, осенью уезжаем уже отсюда, тем летом кораблей не было, а в сентябре – месье де Шамплен обещал, что обязательно отплывем. Бедная матушка, думает, наверное – случилось что-то, почту-то никак не послать.
Кладбище было небольшим и ухоженным. «Климат тут хороший, – вздохнула Полли, открывая деревянную калитку, – вон, те из колонистов, что в предыдущем поселении жили, на острове Сен-Круа, говорят, что там гораздо хуже было. Ну, и аптека моя помогает, конечно».
Женщина и ребенок остановились у простого камня с крестом.
– Мама, – Александр поднял глаза, – а потом можно будет папу похоронить дома, в Англии? Ну, осенью, как мы уедем.
Полли помолчала, и, наклонившись, поцеловала сына в затылок: «Мы вернемся за папой, милый, обещаю. Ты же знаешь – мы сначала плывем в Ля-Рошель, потом едем в Париж, и только после этого – домой. Папа же говорил с тобой о его работе, ты понимаешь – пока надо, чтобы его могила была здесь».
Александр кивнул, и, погладив камень, сказал: «Вот, папа, я пришел. Давай я тебе все расскажу, хорошо? И про учебу тоже».
– Ты побудь с папой, – ласково попросила Полли сына, – а я в аптеку пойду, сегодня индейцы должны приехать, надо для них снадобья подготовить.
Она еще раз поцеловала Александра, и, уже у выхода, оглянулась – мальчик стоял, склонив голову, что-то тихо говоря.
Полли посмотрела на черный, детский камзол, на маленькую шпагу, и подумала: «Господи, сирота. Мы с Мэри в пять лет сиротами остались, а этот – в шесть. Как раз прошлым годом, в это же время месье де Шамплен вернулся с континента. С телом Фрэнсиса, в закрытом гробу. Я же просила его, умоляла – хоть бы на мгновение взглянуть на его лицо. А он тогда посмотрел куда-то в сторону и ответил: «Да там и лица нет, мадам Полина, мы же долго его везли, да и жарко уже. Простите».
В аптеке было тихо и пахло травами. Хирург, месье Довилль, высунул голову из своей приемной и весело сказал: «А я вас уже заждался, мадам Полина, микмаки приехали, два десятка человек на этот раз. Вождь с месье де Шампленом разговаривает, а остальные сейчас придут, так что начинаем прием».
Полли улыбнулась, и, поправив черный холщовый чепец, засучив рукава платья до локтей, надев передник, направилась к колодцу, что стоял в центре большого, мощеного камнем двора, – надо было греть воду.
– Жалко, что вы уезжаете, конечно, – зорко взглянул на нее Довилль, когда она внесла большой медный таз с прокипяченными инструментами. «Все-таки и библиотека на вас держится, и в театре вы играли, мадам Полина…
Полли улыбнулась, раскладывая стальные ножи на полотенце: «Ну, месье Довилль, у меня сын, мальчику надо учиться, он способный ребенок, а пока тут появится университет – Полли пожала плечами, – много воды утечет».
В дверь постучали, и Полли, впустив высокую, в расшитом бисером кожаном халате, женщину, с ребенком в перевязи, вежливо сказала, подбирая слова: «Садитесь, пожалуйста!».
– И язык местный выучила, – вздохнул про себя Довилль, осматривая ребенка. «Как полгода со дня смерти ее мужа прошло – уж кто только ей руку и сердце не предлагал. Я тоже, кстати. Жалко ведь – красивая женщина, молодая еще, хозяйственная, умная, и сын у нее прекрасный. Но нет, не хочет, не хочет, говорит, нечего ей тут делать, домой тянет, во Францию. И хорошо, что месье де Шамплен придумал эту историю, – месье Франсуа якобы утонул. Не надо ей знать, что муж ее повесился, ни к чему это».
В большом, бревенчатом обеденном зале жарко горел очаг. Полина остановилась на пороге – мужчины сразу же поднялись, и звонким голосом сказала: «Уважаемые кавалеры Ордена Веселья! Библиотека будет открыта сразу после трапезы, и вы сможете обменять книги.
Также завтра, в библиотеке, месье Лекарбо будет читать свои новые стихи, и переводы индейских песен, приглашаются все!»
Она поймала взгляд Александра – сын сидел рядом с де Шампленом, и, открыв рот, восторженно что-то слушал, и, помахав ему рукой, вернулась в боковую комнату, где ели женщины.
Полли хозяйским взглядом оглядела стол и, садясь, проговорила: «Завтра с утра нас ждут огороды, уважаемые мадам! Надо прополоть грядки и начинать высаживать семена, лето обещает быть теплым, так что к осени мы будем уже с овощами».
– Все равно от цинги они не спасут, – вздохнул кто-то из дам.
– Отчего же, мадам Маргарита – Полли принялась за рагу из лесных голубей, обильно сдобренное пряностями, – месье Довилль говорит, что свежие овощи и свежее мясо – вот лекарство от цинги. Ту зиму, благодарение Господу, миновали без нее, – Полли перекрестилась, – и эту минуем.
– Вы-то уезжаете, мадам Полина, – поджала губы мадам Маргарита, – бросаете нас. В Париже, конечно, ни о какой цинге и не слышали.
– Да, – мечтательно заметила еще одна женщина, – пройтись бы по лавкам, я уж и забыла, какие они – кружевные рубашки.
– Мадам Луиза, – Маргарита понизила голос, – сами знаете, тут у нас так мало женщин, что наши мужья рады не то, что кружевам, а даже и самому простому холсту, главное – чтобы мы его вовремя сняли, – женщины расхохотались и Полли тоже улыбнулась.
Вечером она плотнее укрыла Александра – мальчик настаивал на том, чтобы спать с открытыми ставнями, а ночи еще были прохладными, и, пройдя к себе, стала приводить в порядок рецепты лечебных снадобий. Полли на мгновение отложила перо, и, посмотрев на нежное, вечернее небо, услышав шорох волн под холмом – вздохнула.
Потом она легла в широкую, пустую кровать, и, свернувшись под меховым одеялом, глядя на дощатую стену, – стала ждать, пока ее глаза закроются.
Ей снился Париж. Фрэнсис распахнул ставни в томную апрельскую ночь, и, обернувшись, сказал: «Вообще, я не понимаю, почему люди не устраивают три или четыре венчания? Мы могли бы с тобой, скажем, еще и в Стамбул отправиться, Роберт мне про него много рассказывал. И там бы тоже поженились. Ну, или в Индии, у Великого Могола».
– Признайся, – лениво заметила Полли, протягивая обнаженную, смуглую руку за бокалом вина, – тебе просто хочется получить еще один серебряный сервиз, ну, или шпалеры.
Она лежала на огромной кровати – спальня дяди Мэтью была отделана шелком цвета морской воды, и Фрэнсис, наклонившись над ней, проведя губами по спине, ответил: «Отчего же? Может быть, мне хочется попробовать еще чего-то, дорогая моя жена!»
– Ты уже все попробовал, – Полли оперлась на локти и томно развела ноги. «Последний бастион, – она не выдержала и рассмеялась, – пал, ваша светлость граф, вы завоевали всю крепость».
– Насчет этого последнего бастиона, – Полли почувствовала его губы и застонала, – я бы хотел еще раз его посетить, – Фрэнсис тоже улыбнулся, – ну, если ты не против, конечно.
– Я с таким удовольствием сдавалась на милость победителя, – Полли встряхнула темными локонами, и посмотрела на мужа через плечо, – могу ли я ему отказать?
Потом она лежала головой на его груди, еле дыша, и Фрэнсис, целуя ее, задумчиво сказал:
«Я собираюсь часто навещать этот бастион, так что готовься. Уж больно мне там понравилось".
Полли прижалась к его губам, и, взглянув на разорванные кружева простыни под ними, шепнула: «Ты же слышал, мне тоже!»
Женщина проснулась, и, вытерев лицо, сжав до боли пальцы, тихо сказала: «Господи, даруй ему покой. Господи, ну я прошу тебя, ты же можешь». Она подтянула к себе подушку и заплакала – едва слышно, уткнувшись лицом в грубый холст.
– Тут надо осторожней, – капитан Николас Кроу повернулся к первому помощнику, – давайте карту, мистер Девенпорт, – фарватер за эти годы мог измениться, залив довольно мелкий. Не хватало нам еще сесть на днище у самого берега, после всех наших странствий. К тому же здесь самые высокие приливы из всех, что я видел, до сорока футов.
Девенпорт посмотрел на зеленые склоны холмов по правому борту и спросил: «Вы же здесь с этим французом, капитаном де Шампленом плавали, да?»
– Да, – Ник медленно, аккуратно поворачивал румпель – «Независимость» шла под половинными парусами, ловя легкий ветер с юга. «Как раз четыре года назад, мистер Девенпорт. Мы тогда вместе пошли на север, до устья реки Святого Лаврентия, и расстались – Сэмуэль хотел по ней спуститься, ну а я, – капитан смешливо потер нос, – хотел пойти дальше, мистер Девенпорт».
– Ну, – протянул помощник, сверяя по карте очертания берегов, – вы же из тех, кто всегда ходит дальше других, капитан Кроу.
– О моем покойном отце так говорили, – Ник внезапно, нежно, улыбнулся, – а я еще молод, мистер Девенпорт, мне сорока нет, мне до отца еще расти и расти.
– Сэр Стивен такой был один, да, – согласился помощник и подняв голову, закричал: «Эй, на марсе! Вы там заснули, что ли? Даже мы уже видим флаги по правому борту».
Ник взял подзорную трубу и хмыкнул:
– В Сент-Джонсе я пил с капитаном Хейном, ну голландцем, который дрался с португальцами в Мозамбике, он мне рассказывал, что у него был мальчишка, юнга – зорче него Питер еще никого не встречал. Вот бы нам такого. Это парень сам себя звал Вороненком, – Ник рассмеялся, – был бы мой отец жив – наверняка взял бы его к себе, просто за наглость».
– Ну, – заметил Девенпорт, – вас же тоже Вороном зовут, капитан – можете, и вы его нанять, этого мальчика.
– Пойди, найди его теперь, – Ник внимательно разглядывал вершину холма, – Питер мне рассказал, что парня этого ранило в Мозамбике – ну, в руку, неопасно, а потом, когда они вернулись на Карибы, его кто-то из французов сманил к себе на корабль. Уж больно мальчишка лихой, судя по всему.
Он отложил подзорную трубу, и, широко улыбнувшись, сказал:
– Бросаем якорь, мистер Девенпорт. Мой друг месье Сэмуэль – вон он, его уже и без подзорной трубы видно, – тут недурно укрепился, посмотрите сами. Мы же хотели пополнить запасы пресной воды и провизии, а то до Карибского моря путь неблизкий, заодно и отдохнем. Спускайте шлюпку, я потом пришлю гонца из поселения.
Ник спрыгнул в мелкую, прозрачную воду, и вдруг подумал: «Молодец Сэмуэль, красивое место для форта выбрал, и гавань отличная – три или четыре корабля свободно встанут».
– Николя! – маленький, быстрый капитан де Шамплен сбежал вниз, к небольшой бухте и раскрыл объятья. «В следующий раз, как будешь подходить, выкинь хоть какие-нибудь сигналы, а то мой дозорный едва ногу не сломал, спускаясь с вышки, торопился мне сообщить о том, что видит флагманский корабль испанской эскадры.
– Заведи себе дозорных, которые не будут путать английский язык с испанским, – рассмеялся капитан Кроу.
Нагнувшись, – он был выше де Шамплена на две головы, – мужчина обнял его:
– Как же я рад тебя видеть, Сэмуэль! В Сент-Джонсе, когда я стоял на зимовке, мне говорили, что вы собираетесь основывать поселение, но, честно говоря, – Ник вскинул голову и осмотрел крепость на холме, – я не думал, что вы так быстро управитесь.
– Мы уже здесь два года все-таки, Николя, – рассмеялся де Шамплен, – да и трудов много вложено было. А ты, – он окинул друга взглядом, – стал еще шире в плечах, сразу видно – уже не мальчик.
– Тридцать шесть осенью, – Ник похлопал француза по плечу. «А насчет обороны – мои семьдесят пушек разнесли бы твой форт по бревнышку, я ведь как после Сент-Огастена, шесть лет назад, взял на борт запасы пороха и ядер, так они у меня и лежат. Ну, ничего, на юге пригодятся. У тебя же здесь, сколько орудий? – капитан Кроу оценивающе посмотрел на крепость, – меньше тридцати, наверное?
– Два десятка, – неохотно ответил де Шамплен, – да кого тут бояться? Микмаки – люди мирные, уже и креститься стали, на мессу приезжают. А ты что, там, у себя, на севере, так и не заряжал пушки? – удивился он.
– Сам же знаешь, – Ник легко поднимался наверх, к воротам форта Порт-Рояль, – за три зимовки во льду, мне ни разу не понадобилось стрелять. Не в кого было, дорогой Сэмуэль.
– А что Северо-Западный проход, – де Шамплен приостановился, – нашел ты его?
– Нашел бы, – капитан Кроу положил руку на эфес клинка, изукрашенный золотыми наядами и кентаврами, – повесил бы шпагу моего отца в кабинете, над камином, а сам бы уже получал звание рыцаря из рук короля Якова.
– Но, Сэмуэль, у меня еще все впереди, – он поднял красивую бровь, и добавил: «У меня просто остались кое-какие дела на юге, а потом я вернусь, туда, – он указал в сторону шумящего в скалах океана, – и добьюсь своего».
– Так, – де Шамплен обвел рукой просторный, чисто выметенный двор крепости, – сейчас ты со мной пообедаешь, а потом я тебе все тут покажу. Винный погреб у нас полон, – смеясь, добавил, француз, – разумеется.
– А что на обед? – заинтересованно спросил Ник, разглядывая крепкие, срубленные из вековых деревьев дома. Из раскрытых ставен доносился мужской голос: «А теперь Александр расскажет нам, что такое аблатив!»
Капитан Кроу в ужасе зажмурился: «И тут латынь, Господи, я думал, хоть в Новом Свете мы от нее откажемся, однако нет – притащили, мучают детей! Три года ее учил в школе – и ничего не помню».
– Ну, – Шамплен открыл тяжелую дверь обеденного зала, – не преувеличивай, я сам видел, как ты читал «Комментарии» Цезаря.
– Это вот как раз – для школяров, – отмахнулся капитан Кроу. «Я бы их перечитал, кстати, мои медведь съел».
– Как это? – француз открыл рот.
– Пошли в небольшую экспедицию, когда стояли на зимовке, – Ник уселся на широкую скамью, и, потянувшись, сказал: «Хорошо!», – ну, медведь напал на наш тент. Мы его застрелили, а вот вещи, – он смешливо развел руками, – было уже не вернуть. Так что на обед?
– Рагу из оленины и пирожное с марципаном, наши дамы пекли, – де Шамплен разлил вино, и заметил: «А «Комментарии» у нас есть в библиотеке, можешь взять, пока ты здесь.
– Спасибо и, – Ник поднял бокал, – как у вас говорят, votre santé!
– Да, – вдруг, задумчиво, сказал де Шамплен, – твой отец же дружил с капитаном Гийомом. Ну да то были другие люди, нам не чета. Ешь, олень этот как раз повисел в кладовой столько, сколько нужно, я сам мясо проверял.
Ник попробовал, и, облизнувшись, сказал: «Я смотрю, ты сюда и специи с пряностями привез, не забыл. А что касается пушек, дорогой Сэмуэль – попроси у короля Генриха побольше, они тебе пригодятся».
– Ты знаешь чего-то, чего я не знаю? – усмехнулся де Шамплен.
Ник выпил еще, и, вздохнув, ответил: «Нет, милый мой французский друг, я просто догадываюсь».
На южном слоне холма виднелись аккуратные квадратики огородов. Ник вдруг присел, и, набрав в ладонь земли, улыбаясь, сказал: «Вот всю жизнь на морях, Сэмуэль, у отца покойного в шесть лет на камбузе рыбу чистил, а все равно – он понюхал землю, – иногда думаю, осесть бы на одном месте, завести семью, детей…
– Ты можешь жениться, ну, там, у себя, в Англии, – удивился Сэмуэль.
– Если бы я встретил ту, ради которой был бы готов бросить море, – Ник распрямился и отряхнул руки, – так бы и сделал. Ну, ходил бы из Дувра в Кале и обратно – мужчины расхохотались.
– Или, – вдруг, задумчиво, продолжил Ник, – ту, что согласилась бы отправиться со мной на край земли и даже дальше. Но, Сэмуэль, первой я пока не нашел, а вторых – Ник скорчил веселую гримасу, – их не бывает. Это так, мечты, не более. А что пшеница?
– Не растет, – вздохнул Сэмуэль. – Для нее нужен более мягкий климат. Были бы мы южнее…
– Южнее, да, – пробормотал Ник, глядя на спокойные волны залива. – Хотя рыбалка и охота тут, наверное, отличные, не голодаете.
– Я боялся цинги, – признался Сэмуэль, засунув руки в карманы камзола, – сам знаешь, это бич северных поселений. На острове Сен-Круа у меня с десяток колонистов от нее умерло.
– Лимонный сок, – рассмеялся Николас. – Мы им две зимы спасались, а потом, – он помолчал, – я посмотрел на туземцев и подумал – эти-то о цинге вообще не слышали, а лимонов у них, понятное дело, нет. Свежее, сырое мясо, Сэмуэль, и особенно – тюлений жир – вот, что нам помогло.
Де Шамплен с отвращением закашлялся.
