Текст книги "Напарница"

Автор книги: Наталья Авербух

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 47 страниц)

– Барыш… Аманда, я очень вам благодарна за заботу, – вполголоса произнесла я. Дрон Перте, которого я за время разговора не упускала из виду, и который, любезничая с трактирной девицей, потягивал пиво из пятигилловой[24]24
  Гилл – мера объёма, равная примерно 0,142 литра.


[Закрыть] кружки, перевернул её, показывая, что выпил всё, и повернулся в нашу сторону. – Но, право же, в этом не было никакой необходимости, и, потом… чем вы могли бы мне помочь?

– Я думала найти тебя, – смутилась Аманда. – Потом, если тебя держат силой… Ты ведь исчезла, не попросив расчёта, и по острийским законам, подчиняешься мне, ведь я благородного происхождения.

– Но, барышня! – запротестовала я, чувствуя себя беглой холопкой из исторического романа. Аманда виновато похлопала меня по руке.

– Конечно, дорогая, это нелепость, – произнесла она извиняющимся тоном, – но я рассудила: этот закон даст мне право за тебя хлопотать, и я могла бы обратиться в местную полицию от твоего имени!

– А… – выдохнула я, смутившись своего горького подозрения. – Но, Аманда, господин Доринг был прав. Я, правда, была в руках «устриц», но мой друг спас меня, и…

– Но почему ты не дала о себе знать?! – возмущённо воскликнула Аманда. Я понурилась. Не могла же я ответить барышне, мол, простите, дорогая, но я выбросила прежнее имя и прежнюю жизнь вместе с вами.

– Мне хотелось забыть, – совсем тихо пояснила я. – Забыть всё пережитое и… Мне жаль, правда, тех хлопот, которые я вам доставила!

– Ничего, Кати, не переживай и не расстраивайся, – улыбнулась мне барышня. – Теперь я нашла тебя, и всё будет хорошо. Ты бросишь эту позорную жизнь, мы вернёмся в Дейстрию, где никто никогда не узнает…

– О чём не узнает, барышня?! – едва ли не закричала я, внутренне похолодев от обещаний Аманды. Ей известно, чем я занимаюсь? Но откуда? Кто сказал? Бломель? Лакей Гуго? Или Дрон решил подшутить надо мной?

– Ну же, Кати, не пугайся, – сочувственно проговорила барышня Тасп-Рофан. – Я не собираюсь тебя осуждать, не знаю, как я сама бы поступила в такой же ситуации, но…

– Барышня! – взмолилась я. Аманда наклонилась ко мне и шёпотом объяснила:

– Ты продала душу дьяволу, Кати, когда осталась со своим другом. Я понимаю, он тебя спас, и вполне естественно, что тебе захотелось вознаградить его, но такая ли благодарность прилична в твоём положении?

– Аманда, о чём вы? – из последних сил воскликнула я. Откуда в этой вчерашней девочке такая дьявольская проницательность, такая безумная осведомлённость? И как она может намекать на не-мёртвых, если только что отвергла саму возможность их существования?!

– Не притворяйся, Кати, это лишнее, – строго заявила барышня. – Ты жила с мужчиной, с которым не состояла в браке, и, быть может, и сейчас живёшь с ним или с другим господином. Кто этот человек, с которым я тебя встретила?

От облегчения я не нашла ничего лучше, как расхохотаться, и это не вызвало одобрение со стороны моей добродетельной спасительницы. Так, значит, она приехала сюда вырвать меня если не из рук врагов, то из объятий любовника!

– Кати! – нахмурилась барышня. – Тебя могли ввести в заблуждение, но, прошу, поверь: я делаю это только для твоей пользы! Поедем со мной на родину, и, клянусь…

– Аманда, погодите! – отсмеявшись, замахала руками я. – Вы даже не спросили, как я живу, а уже делаете выводы!

– Я спросила тебя, – обиженно напомнила барышня. – Ты не соизволила ответить.

– Ну, так я исправлю своё упущение, – весело предложила я. Дрон Перте, словно приняв решение, медленно двинулся в нашу сторону, и я поняла, что стоит поторопиться. – Один мой друг, барышня, который приехал в К*** повидаться со мной, узнал от господина Доринга о случившемся и бросился мне на помощь. Это было не так-то просто, но, в конце концов, ему удалось вырвать меня из рук «устриц». Мне, конечно, стоило написать вам, но я была напугана, а мой друг переживал за меня, ведь мы были уже в Острихе, и он боялся, что нас будут искать. Вот и всё, и, клянусь вам, нет никакого повода подозревать меня в безнравственности! Уж поверьте, я сознаю меру благодарности, и мой друг никогда…

– Да, Кати, а имя? – перебила меня Аманда. Дрон Перте свернул в сторону и пропал из моего поля зрения. Я понизила голос.

– Аманда, вы ведь и сами догадались… Мне не хотелось тогда раскрывать, до какой нищеты можно дойти, имея беспутного и расточительного отца, и я не хотела позорить свою фамилию позорным трудом служанки…

– Кати, не говори так! – пылко воскликнула барышня, становясь похожей на себя прежнюю. – Ты знаешь мои взгляды, всякий труд благороден, и ничто не может унизить человека!

– Разумеется, барышня, – горько поддакнула я. – Прекрасные мысли для наследницы большого состояния, они так идут вам и, наверняка, найдётся человек, желающий разделить и то, и другое.

– Кати, как ты можешь так говорить?! – возмутилась Аманда.

– Ивона, – твёрдо произнесла я. – Моё имя – Ивона Рудшанг, если вы не хотите, чтобы я называла вас барышней.

– Ивона, – повторила слегка ошарашенная Аманда. – Но… если ты вернула имя, и у тебя новые наряды… Кто содержит тебя, моя дорогая?

С трудом подавив рвущееся с губ: «не ваше дело, сударыня!», я, как могла беспечно улыбнулась:

– Не у вас одной, Аманда, есть богатые дядюшки. Мой теперешний опекун, Поликарп Мотберин, узнал, что после смерти его друга и друга моих родителей, другого моего опекуна, я осталась без средств к существованию и решил обеспечить меня настолько, насколько это будет в его силах. Что же до господина Перте, то он сын синдика городских стрелков – это навроде городской полиции, Аманда, и не так давно оказал мне огромную услугу, вырвав меня из рук похитителей, которые здесь, в Острихе частенько врываются в богатые дома в надежде на поживу. По его настоянию я переехала в дом синдика, на который решатся напасть в последнюю очередь, и вот уже больше недели пользуюсь их гостеприимством. Как видите, Аманда, вам не от чего меня спасать, и вы можете только разделить со мной мою радость.

– Браво! – объявил сын синдика, откидывая занавесь и проходя в отгороженный угол. – Браво, сударыня, я восхищаюсь вашим умением высказываться ясно и по существу!

– Сударь! – холодно обратилась к нему Аманда Тасп-Рофан. – Я бесконечно признательна вам за спасение моей подруги, но, позвольте заметить – вы пьяны, и это совершенно недопустимо в приличном обществе!

– Я не пьян, сударыня, – возразил сын синдика, склоняясь в глубоком поклоне и поднося руку барышни к своим губам. – Я ничуть не пьянее самого трезвого аскета, который никогда не пил ничего крепче минеральной воды из наших источников, и, если моё поведение вас удивляет, вините в том свою красоту, не более.

– Я здесь не для того, чтобы выслушивать цветистые комплименты, – ещё холоднее отчеканила Аманда, не спеша, впрочем, отнимать свою руку.

– В отношении вас, сударыня, самый цветистый комплимент окажется жалким преуменьшением, – заверил сын синдика, и на этот раз Аманда смолчала. – А теперь, коль скоро мы разрешили все недоразумения, не перейдём ли к тому делу, ради которого я мечтал о встрече с вами – разумеется, до того, как увидел воочию вашу красоту.

С этими словами Дрон Перте сел и заговорил о благотворительном концерте.

– Признайтесь, сударь, – предложила я, когда мы после всех отданных в этот день визитов возвращались в дом синдика к обеду, – вы нарочно подстроили ту встречу с Амандой.

– Да, и убил сразу двух зайцев, – самодовольно похвалился авантюрист. – Это дельце досталось мне по наследству от Бломеля, который не то разоблачить вас хотел, не то шантажировать жизнью этой милой девушки. Кстати, скажите, я правильно понял, что барышня Тасп-Рофан происходит из семьи Таспов, землевладельцев и хозяев шерстяных мануфактур?

– Вам-то какое дело, сударь? – поразилась я. – Держитесь лучше подальше от этого ребёнка, она слишком хороша для ваших шуточек!

– Ребёнка? – с улыбкой переспросил сын синдика. – Ивона, дорогая, ваша подруга давно не ребёнок. Почему бы ей и не выйти за меня замуж, если я ей понравлюсь?

– Потому что вы авантюрист, подлец и расточитель! – самым невежливым образом отрезала я. Сын синдика только рассмеялся.

– Именно такой муж и нужен этой чересчур добродетельной барышне. Она будет меня исправлять и от того совершенно счастлива. Вот что, Ивона, это ваша подруга, помогите мне с этим делом, а взамен я обещаю заботиться о ней до конца моих дней! Соглашайтесь, это хорошая мена.

– Если вы думаете, что для вас я освою ремесло свахи, – сердито начала было я, но Дрон Перте не дал мне договорить.

– Это самое меньшее, что вы можете сделать после того, как сами оказались несвободны. Ну же, моя дорогая, неужто вы можете обречь меня на богатую старуху с тремя подбородками?

– Позволь тебя предостеречь, хозяюшка, – весело приветствовала меня ночью Беата, едва напарник втолкнул меня в дверь её комнаты. – Ты напрасно знакомишь кавалера со своими подругами, совершенно напрасно! Умней было бы вызвать в них взаимную неприязнь. Лучше закатывать глаза и ахать, что муж не любит твоих приятельниц, чем плакаться, застав их вдруг вместе!

– Она не собирается замуж, – отрезал Беренгарий. – О какой подруге ты говоришь?

– А твоя малютка не рассказывала тебе? – засмеялась Беата. – Дрон Перте свёл её с заезжей дейстрийской барышней, и они очень мило побеседовали, разве не так, хозяюшка?

– И весь город об этом судачит? – нахмурился вампир.

– Нет, что ты, какой там весь город! – отмахнулась наёмная убийца. – Знают мои ребята, да пара нищих, которые всё равно никому не скажут.

– То есть весь город, – сделал вывод мой напарник.

– Высший свет не знает, – усмехнулась Беата. – Городские стрелки не знают, кровники не знают… все приличные люди не знают – незачем им знать, им и спросить не у кого.

– Будем надеяться, – буркнул вампир.

– И не зря, – засмеялась Беата. – Кровники были бы последними дураками, если бы не взяли эту девушку на заметку. Ходить в закрытом платье, подумайте только, какая вольность! Или она сестра священника, чтобы себе такое позволять?

– Сколько я знаю – нет, – недовольно проворчал вампир. – Дейстрийка – единственная новость, которую ты можешь сообщить, а, Беата?

– Нет, не единственная, – сообщила убийца. – Нашего красавчика заметили делающим визиты в сопровождении своей невесты – утром, и в одиночку – после обеда. Вы не знаете, с каких это пор портной и каретник принадлежат к высшему свету, чтобы к ним приходили с визитом и почтительно просили почтить своим присутствием концерт или что там ещё устраивает его добрая матушка?

Беата назвала имена, и я вспомнила, что видела их среди списка приглашённых. Видимо, я не зря подозревала Дрона в намерении на концерте расплатиться с заимодавцами.

– Ты-то откуда знаешь, зачем он к ним приходил? – поразилась я.

– Есть способы, – улыбнулась наёмная убийца.

– Это неважно, – нетерпеливо оборвал нас вампир. – Беата, я ценю твои старания, но мелкие делишки Дрона Перте нас не касаются. Есть ли что-то важное?

– Нет, – немедленно ответила убийца.

– Ну, вот это и следовало сообщить, – заявил вампир. – А теперь займись, пожалуйста, своей ученицей, не теряй времени. Я бы не хотел, чтобы она завтра была измотанной и усталой.

– А, званый вечер в доме синдика! – Беата, и без того всё время посмеивающаяся, теперь разразилась хохотом. – Ничего не сказать, славную невестку нашёл себе старый Перте! Он, думаю, не знает, где пропадает по ночам хозяюшка?

– Старый Перте готов женить сына на ком угодно, лишь бы поправить его дела, – сердито ответил вампир. – А тебе советую заняться тем делом, которое тебе поручено…

– А не лезть в твои дела, кровосос? – закончила вместо него убийца. – Изволь. Но коль скоро ты торопишь меня с уроками, я потороплю тебя самого. Вот дверь, мой милый, а вот окно. Выйди туда или туда и не возвращайся прежде, чем мы закончим урок.

Вампир остолбенел от такой наглости, и не нашёлся с ответом, а Беата стояла перед ним, уперев одну руку в бок, а второй указывая на выход из своей комнаты.

– Я не шучу, кровосос. Ты просил обучить свою малютку премудростям моего ремесла – я подчиняюсь, но учителя тоже надобно слушаться. Наш предмет изучается наедине, и чем дальше ты отсюда окажешься, тем полезнее будет для хозяюшки.

– Только не вздумай её бить, как принято в ваших школах, – проворчал вампир и, как и вчера, превратился в туман, чтобы тут же растаять.

– Зачем тебе всё это? – спросила я, только сейчас решившаяся заговорить.

– Затем, что не могу больше видеть его надутую физиономию, – улыбнулась Беата. – Твой друг восхитительно бесится, когда речь заходит о свадьбе, но я бы слишком отвлекалась на него и не смогла бы ничему тебя научить. А теперь подойди сюда и покажи, как ты запомнила первый урок!

С тех пор, как я познакомилась со своим напарником, слово «урок» вызывало у меня сильнейшую неприязнь, ведь каждая попытка вампира меня чему-нибудь научить заканчивалась потерями с моей стороны, я имею в виду, что не-мёртвый пил мою кровь, заставляя тем самым лучше усвоить его наставления. Сейчас же мне не грозило ничего подобного, но сама суть урока вызывала во мне сильнейшее отвращение. Однако же я без труда назвала каждый препарат из многочисленных скляночек и коробочек, заставивших трюмо и коротко указала на то действие, которого от них можно ожидать, то есть слово в слово пересказала вчерашнее наставление.

– Браво! – воскликнула Беата, когда я закончила рассказывать всё. – Вот тебе бокал вина за усердие.

Протянув мне вместо бокала кружку, до половины заполненную вином, она отодвинула свои скляночки и достала свой ящичек с печеньем.

– Не отказывайся, – проговорила наёмная убийца, предлагая мне одну (самую маленькую, как я заметила) печенюшку. – Тебе стоит подкрепить свои силы перед дальнейшим уроком. Ешь, пей и рассказывай, куда ты прячешь стилет и как собираешься его выхватывать, если в том будет нужда.

– Не проще ли будет показать? – удивилась я. Беата покачала головой и, вздохнув, протянула мне ещё одно печеньице. Я отпила глоток вина и положила в рот первое, чтобы, освободив руки, принять второе, но убийца, передумав, поспешно надкусила его.

– Мне на днях должны доставить манекен, на котором я покажу тебе кое-какие приёмы, а пока… какой смысл доставать оружие, если не собираешься им пользоваться? Нет, рывок из ножен всегда часть удара, если ты только не собираешься выступать на сцене.

– Но, послушай… – запротестовала я, однако убийца слушать не пожелала.

– Оставим это. Я хочу научить тебя главному в нашем ремесле: искусству не оказаться ненароком отравленной.

– Ты дашь мне противоядие? – неуверенно спросила я. Усмешка на лице убийцы, поистине дьявольская, создавала впечатление о какой-то злой шутке, которую Беата собирается со мной сыграть.

– Не бывает противоядия, которое поможет ото всех ядов, и ты не всегда сможешь отличить один от другого, равно как и успеть принять меры, – сообщила она. – Есть только одно спасение – избавиться от яда до того, как он начнёт действие.

– Ты имеешь в виду… – начала было я, и Беата энергично кивнула.

– Именно. Единственное противоядие, которое я могу тебе посоветовать – это рвотное средство. Каждый раз, когда тебе придётся есть или пить в подозрительном обществе, а в наше время это почти любая компания, извинись, выйди и в уборной прими моё лекарство. Яд покинет твой желудок, и ты будешь спасена. Отравители же подумают, что ошиблись с дозой, что сплошь и рядом случается, и побоятся тут же повторять свои попытки. Но, учти, к этому средству следует прибегать, не дожидаясь мучительных признаков отравления, малейшее промедление убьёт тебя.

Подобное наставление заставило меня мучительно покраснеть и едва не вызвало слёзы. Неприличность средства, убийцей именовавшегося спасительным, могла сравниться только с неприятностью его применения и, послушно кивая на речи наставницы, я про себя думала, что лучше умереть, чем воспользоваться её советом.

– Ты мне не веришь, – проницательно заявила Беата. – Зря, хозяюшка, зря. Чем же ты собираешься избавляться от яда, если не так, как тебя учу я?

– Вернее всего было бы попросту не оказываться в подозрительных обществах, – сердито ответила я, чем немало развеселила убийцу.

– Ну, положим, тебе это не удалось. Что тогда?

Внутренне я полагала, что, позвав напарника, смогу получить от него исцеление от любого яда, но вслух не произнесла ничего. Вероятно, он мог бы высосать яд из раны, но единственным способом излечиться после отравленной пищи было, наверное, превращение в вампира, не меньше.

– Ну же, хозяюшка, отвечай! – подбодрила меня Беата, и я тихо проговорила, что, мол, в таком случае мне ничего не останется, кроме как умереть.

– Вздор! – рассердилась убийца. Гораздо проще принять моё средство и излечиться, чем умирать как полная дурочка! Слушай внимательно, и запоминай каждое слово.

Отвратительная лекция, касающаяся приёма любимого средства Беаты была под стать её ремеслу и грубости манер, и, едва выслушав действия, которые я должна была бы по порядку проделать, как только проглочу что-нибудь подозрительное, я со всей поспешностью заявила, что лучше будет умереть.

– Прекрасно! – хладнокровно ответила наставница. – Значит, ты умрёшь этой ночью, потому что я отравила и вино, и печенье.

– Ты шутишь! – воскликнула я и поспешила вглядеться в лицо убийцы. Но та оставалась спокойна, и нисколько не намеревалась посмеяться над своей шуткой. – Ты никогда бы не посмела так поступить. Мой напарник…

– …несомненно одобрил бы это средство выучить его маленькую упрямицу, – ловко подхватила убийца. – Ну же, хозяюшка, отбрось свои сомнения. Признаться, мне не слишком хочется, чтобы ты испустила дух в моей комнате.

– Ты нарочно… выдумываешь… – слабым голосом проговорила я, мысленно призывая на помощь напарника. Но тот, по своему обыкновению, не откликнулся на мой зов, и я оставалась на милость ужасной женщины, так весело признающейся в своём преступлении.

– Я не выдумываю, хозяюшка, – резко возразила убийца. – Ты отравлена и не пройдёт и четверти часа, как ощутишь все прелести агонии. Или ты думаешь, на свете есть много ядов, убивающих быстро и безболезненно? Святая наивность!

– Неправда! – холодея, закричала я, а сама уже потянулась к предлагаемому убийцей средству.

– Уборная в конце коридора, возле лестницы, – быстро проговорила Беата и вытолкнула меня из комнаты.

Когда я вернулась в комнату после, должна заметить, довольно успешного освоения рекомендованного мне метода, то нашла Беату, сидящую перед трюмо и преспокойно попивающую вино из моей кружки. Ларчик с печеньями, по-видимому, пополняемый каждый день, теперь опустел более чем наполовину.

– Ты обманула меня! – воскликнула я, осознав, что означает эта мирная картина.

– Ну-ну, сколько пафоса, – засмеялась убийца. – А ещё говорят, дейстрийцы народ всегда сдержанный и серьёзный. Позволь тебя поздравить с успехом, хозяюшка, и давай приступать к следующей части урока. Я покажу тебе, в каких пропорциях стоит использовать и какие яды, и чего ты сможешь добиться с их помощью. Усаживайся поудобнее и слушай внимательно.

С этими словами Беата похлопала по табурету возле себя, и мне ничего не оставалось, как сесть рядом и приготовиться слушать.

Особенность званых вечеров как в Дейстрии, так и в Острихе, состоит в том, что хозяева, равно как и те, в чью честь вечер устраивается, должны стоять у самых дверей и приветствовать гостей какими-нибудь вежливыми словами. В Дейстрии к тому же мужчина может предложить гостю-мужчине, если он без дамы, выпить с ним, но до Остриха подобный обычай не дошёл, и кавалерам вменяется в обязанность развлекать представительниц прекрасного пола, а не напиваться в узкой компании. Поскольку званый вечер был устроен в честь нашей с Дроном помолвки, хотя прямо об этом и не говорилось ни слова, мы были вынуждены принять на себя основной удар, я имею в виду, основную тяжесть светских обязанностей. Синдика не ждали раньше танцев: его призывали обязанности, что касается Августы Перте, то она ограничилась тем, что расположилась в удобном кресле недалеко от входа. Итак, каждого вошедшего приветствовал Дрон, кланялся, представлял мне и представлял меня, как гостью в своём доме, после чего я была обязана рассказать, насколько приятно мне видеть этого кавалера или эту даму, как долго я мечтала о встрече, какая погода стоит на улице и какие теперь дороги. Потом мы подводили гостя к матушке моего жениха, она милостиво кивала, не вставая с кресла, подавала руку и царственным жестом прекращала аудиенцию. На четырнадцатом человеке у меня начали ныть ноги.

– Сударь, – тихонько позвала я. – Сколько всего вы пригласили гостей?

– Весь город, – рассеянно ответил Дрон Перте, улыбаясь вошедшему почтальмейстеру, который вёл под руку свою дочь, начавшую выезжать только в этом сезоне. В следующее мгновение моя усталость и скука слегка рассеялась под полным ненависти взглядом гостьи: она сладко улыбалась сыну синдика, небрежно кивала отцу, похлопывая его по руке, но, едва бросала взгляд на меня, как хорошенькое личико искажалось от ненависти.

– Сударь, – шепнула я, едва они отошли поприветствовать жену синдика. – Признайтесь, вы ухаживали за этой девушкой?

– Ни в коем случае! – категорически отозвался авантюрист. – Так, пару раз навестил, вот она и… Сударыня! Что с вами?

– Сударь, простите мою невежливость, – еле выговорила шокированная до глубины души я. – Но ведь она ещё ребёнок!

– Разве? – искренне удивился сын синдика. – Мне она показалась вполне взрослой. Во всяком случае, я у неё был не первым… визитёром.

– О! – только и сказала я.

Поприветствовав всех гостей, мы, наконец, смогли отойти вглубь парадного зала дома синдика, где были расставлены кресла для гостей постарше и для них же столы с карточными играми, смысл которых был мне непонятен. В Дейстрии столы обязательно ставились в отдельном помещении и, сопровождая играющую на рояле барышню я не имела возможность ознакомиться со всеми светскими развлечениями, за исключением танцев. В Острихе же предполагают, что человек может чередовать тихие развлечения с шумными, и не тратить время на переход из одной комнаты в другую. Впрочем, я полагаю, такой обычай может быть связан с особенностями планировки острийских домов, которые не позволяют разнести играющих и танцующих по двум залам. Все, однако, не торопились приступить к танцам: званый вечер – это отнюдь не бал. Гости разбились на группки по пять-шесть человек и приступили к общению, а наша с Дроном обязанность оказалась обходить зал по кругу и останавливаться возле каждой компании. Очень скоро я почувствовала себя если не часовой, то минутной стрелкой, и заскучала ещё больше, чем когда исполняла обязанности хозяйки на входе. Темы, вертевшиеся вокруг погоды, купаний, сравнения минеральных источников и грядущего концерта, невероятно меня утомляли. В одном кругу почтальмейстер развивал свои идеи относительно улучшения почтового сообщения – в свете обилия приезжающих, в другом сестра священника делилась мыслями относительно божьего промысла в связи с погодой, которая, разумеется, никогда не была так хороша, как в этом году, в третьем дочка почтальмейстера рассказывала, какое платье на ней будет на концерте.

– Сударыня, – с улыбкой обратился ко мне сын синдика, когда мы сделали всего только полтора круга. – Я вижу, наши развлечения не доставляют вам удовольствия. Может быть, вы устали?

– Полагаю, я совершенно обессилила, – призналась я.

– В таком случае, сударыня, давайте закончим круг, чтобы не обидеть никого из наших гостей, и присядем.

– А прямо сейчас присесть мы с вами не можем? – жалобно простонала я, и Дрон Перте вежливо рассмеялся.

– Думаю, вы не захотите никого обидеть невниманием, Ивона. Обопритесь на меня и пойдёмте, невежливо, что мы разговариваем по-дейстрийски так близко от гостей.

– Если бы вы знали, сударь, как я далека от желания быть с кем бы то ни было вежливой, – вздохнула я, но больше протестовать не стала.

Дрон Перте выполнил своё обещание: после второго круга вежливости он подвёл меня к креслу, поставленному недалеко от карточного столика. За столиком сидело несколько немолодых дам, включая жену синдика и мою бывшую квартирную хозяйку, госпожу Дентье. Дамы играли в незнакомую мне и очень сложную игру, где требовалось держать перед собой карты, разноцветные фишки и причудливо вырезанные билетики. Судя по всему, игра велась без особого выигрыша для сторон, и дамы лениво перекидывались словами. Дрон Перте садиться не стал, а, взяв у кого-то веер, принялся обмахивать меня, как будто я жаловалась на трудности с дыханием.

– Итак, хозяюшка, – обратился он ко мне по-острийски, указывая глазами на мать, – как вы находите наш вечер?

– О, изумительно! – несколько ненатурально восхитилась я. – В Дейстрии я никогда не видела подобного, там только и делают, что танцуют или едят. А тут я вижу настоящий салон, как в старинных романах!

Выпад попал в цель: мать Дрона отвлеклась от игры и, покраснела, а сын исподтишка скорчил гримасу. Я только что обвинила семейство Перте, а с ними и весь город в старомодности, провинциальности и неумении развлекаться. Если бы мне неделю назад кто-нибудь сказал бы, что я допущу подобную невежливость, я бы пожелала одного: не дожить до сегодняшнего дня. Однако вызов был брошен, и жена синдика сочла своим долгом ответить:

– Ивона, милая моя, боюсь, вам скучно на нашем вечере. Так мало друзей, и такие непривычные занятия, в вашем возрасте немудрено и заскучать.

– О, хозяйка, – почтительным тоном ответила я, – боюсь, вы ошибаетесь, и…

– Не переживайте, – бросила мне Августа Перте, возвращаясь к своим картам. – Скоро придут музыканты, и можно будет танцевать, а если вы проголодались, то Дрон отведёт вас в комнату с бутербродами.

Поскольку я сама помогала сервировать столики в соседней с залом комнате, я не слишком нуждалась в помощи сына синдика, но, решив не спорить дольше необходимого с «будущей свекровью», послушно кивнула.

– Некрасиво, сударыня, – укоризненно заметил по-дейстрийски сын синдика, – делать замечание людям, которые так стараются вам понравиться.

– Некрасиво, сударь, – ответила я, собираясь высказаться по поводу манеры нравится, к которой прибегала Августа Перте, но, спохватившись, оборвала свою мысль резким кивком. Как бы я ни относилась к манёврам синдика и его жены, а также к нравственности их сына, они приняли меня в своём доме, и об этом не следует забывать.

– Рад, что вы это признаёте, сударыня, – нагнувшись ко мне, интимным шёпотом произнёс Дрон Перте. – И, надеюсь, вы всё же умеете танцевать, потому что ваши молитвы были услышаны.

И он кивнул на дверь, в которую как раз входили трое подозрительно знакомых мне музыкантов.

– Но, сударь! – ахнула я. – Как вы можете приглашать их в свой дом?!

– А почему бы и нет? – холодно заметил сын синдика.

– Но, сударь, в Дейстрии никто не зовёт в парадные залы людей, развлекающих своей музыкой нищих!

– Мы в Острихе, – ещё более холодно парировал Дрон Перте, и я поняла, что больно задела его своим замечанием.

– Прошу прощения, – пробормотала я, и сын синдика ответил коротким кивком.

– Должен признаться, – заметил он после недолгой паузы, во время которой мы наблюдали, как лакей устраивает музыкантов в приготовленном для них углу, – я ждал сегодня лучшей музыки, ведь ваша подруга обещала прийти, но отчего-то не сдержала слова.

– При чём тут моя подруга? – насторожилась я.

– При том, сударыня, что мы могли бы попросить её сыграть для нас на рояле, – пояснил сын синдика. – Я слышал, на ваших балах принято просить о помощи тех гостей, которым хватает вкуса и умения исполнить модный танец.

– Возможно, сударь, но таких людей чаще всего нанимают.

Дрон Перте поморщился, и я поняла, что он нарочно сэкономил на музыкантах, надеясь обойтись вовсе без них. Видать, сын синдика и впрямь задолжал немало талеров!

– В любом случае, ваша подруга не явилась, – подвёл черту под разговором авантюрист. – Я должен вас покинуть и объявить начало танцев, прошу меня извинить.

Едва сын синдика отошёл на середину зала и перестал заслонять от меня вход, как я увидела тоненькую фигурку своей бывшей нанимательницы, даже ради званого вечера не соизволившей переодеться по местной моде. Она замерла в дверях, пугливо огляделась по сторонам, явно смущаясь большого собрания незнакомых людей, которым не была представлена, увидела меня и просияла. Я приветливо кивнула и Аманда, сказав что-то подошедшему лакею (по всей видимости отказавшись от торжественного объявления её имени), тихонько скользнула ко мне, чтобы спрятаться за высокой спинкой кресла. Когда-то всё было наоборот, грустно подумала я и поспешила сжать руку своей барышни.

– Ш-ш! – поспешно шепнула Аманда. – Ничего не говори. Я нарочно не хотела поднимать шума. Подумать только, бал, и я приглашена, но не играю!

– Этому горю нетрудно помочь, – засмеялась я и указала на стоящий недалеко от музыкантов рояль.

– Нет уж, Ка… Ивона! – категорически ответила барышня. – Я желаю полностью насладиться своим первым независимым праздником!

– Как, разве дядюшка не устраивал в вашу честь балы? – искренне изумилась я.

– Устраивал, но я сказывалась больной всякий раз, – тихонько призналась Аманда. – Мне казалось, каждый, увидев меня не за роялем, начнёт смеяться и скажет, что я не на своём месте.

– Однако вы согласились участвовать в концерте, – заметила я.

– Но, Ка… Ивона, я же не клялась вовсе бросить музыку! – возмутилась барышня. – Но на балу я желаю танцевать и веселиться.

– Это не бал, это званый вечер, – ответила я, последние слова произнеся по-острийски. – И, потом, как вы будете веселиться, если вы никого тут не знаете?

– О, – потянула Аманда. – Кат…

– Ивона, – перебила я.

– Ивона, – послушно повторила барышня. – Ты права, моя дорогая, я совершенно об этом не подумала! Как же быть?

– Этому горю тоже помочь не трудно, – весело отозвалась я. – Прошу вас, дождитесь, пока закончится первый танец, и мы попросим хозяина дома представить вас остальным гостям.

– О, Ивона, ты меня спасаешь! – воскликнула Аманда так громко, что жена синдика оторвалась от игры и удивлённо на нас покосилась.

Сын синдика объявил танец – один из тех весёлых, и даже буйных танцев, которыми в Дейстрии никто не стал бы открывать бал, и подошёл к нам. При приближении кавалера Аманда наполовину вышла из-за кресла и протянула Дрону руку, как старому и признанному приятелю.

– Что это значит? – нахмурился авантюрист, с неудовольствием глядя на меня. Очевидно, столь явное пренебрежение приличием, которое Аманда допустила, явившись на вечер тайком, с опозданием, да ещё и в дейстрийском наряде, сын синдика приписал моему влиянию. Я нахмурилась в ответ, надеясь дать понять Дрону Перте, что теперь уже он нарушает все возможные правила вежливости.