Текст книги "Напарница"

Автор книги: Наталья Авербух

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 47 страниц)

– Третье условие, – как ни в чём не бывало продолжал Дрон Перте. – Оно также не подлежит обсуждению.

– Я вас внимательно слушаю, – заверила я, прислушиваясь к голосам на лестнице. Судя по всему, отец Дрона, синдик городских стрелков, наконец-то явился сюда снимать у потерпевшей показания. Впору загордиться от оказанной чести, да только вот почему-то нет настроения.

– Третье условие, – театрально прошептал, потянувшись ко мне, авантюрист. – Вы немедленно поклянётесь могилой вашей матери, что не впустите вампиров в дом моих родителей. Ну же, у вас нет и минуты, соглашайтесь скорее – или я сей же час расскажу отцу всю правду!

Времени, за которое синдик поднимался по лестнице, с лихвой хватило не только на требуемую клятву, но и на то, чтобы отвесить наглецу очередную оплеуху – не столько за угрозы, сколько за попытку запечатлеть на моей щеке поцелуй под прикрытием необходимости говорить шёпотом. Надо отдать ему должное – Дрон Перте не только не пытался увернуться, но и явно считал полученный удар чем-то само собой разумеющимся; во всяком случае, он не стал ни возмущаться, ни пытаться как-либо свести счёты. Кто знает, быть может, среди «устриц» принято именно такое обхождение.

Через час, когда синдик гильдии городских стрелков раскланялся, повторив перед уходом предложение сына переехать в его дом, я собирала свои вещи, под видом вежливости отослав служанок: мне не хотелось, чтобы они разбирали мои «рабочие» платья с их потайными карманами.

Нервная дрожь унялась под воздействием вина, опьянение тоже успело пройти, и сейчас меня мучила головная боль: последствия мысленного разговора с напарником. Укладывание вещей – занятие, весьма располагающее к раздумьям, и неудивительно, что печальные мысли заполонили моё сознание. В первую очередь, конечно, меня тревожило приглашение Дрона Перте, который, кажется, не сомневался, что моё спасение даёт ему право на прямо-таки беспардонное нахальство. А, может, его поведение объяснялось знанием моего прошлого. Могу поверить в гостеприимство «устриц» в отношении моей безопасности, но сын синдика и вне своего дома едва удерживался в рамках приличий; нетрудно догадаться, как изменится поведение Дрона, когда я окажусь в его власти. Однако… как неоднократно объяснял мне напарник, его приказы не обсуждаются, и прямое распоряжение проигнорировать невозможно. А вот это подводило к следующим размышлениям: почему вампир, столь легко раздражающийся при одном упоминании сына синдика, внезапно распорядился принять его приглашение? Ситуация показалась ему настолько пугающей или у не-мёртвого были на дом синдика свои планы? А если были, остаётся решить, насколько важна для напарника данная мной клятва.

Вампир никак не вмешивался в мои попытки осмыслить происходящее, и я перешла к самому сложному вопросу: как? Как негодяи узнали моё имя и где именно я проживаю?

В прошлый раз, как говорила Грета, кто-то добыл эти сведения и переправил в Острих. А сейчас? Мы не писали в бюро, ни как меня теперь зовут, ни имя моей квартирной хозяйки: боялись утечки. Внешность у меня ничем не примечательная… Искали дейстрийскую путешественницу? Но ведь госпожа Дентье говорила, что нас таких двое – или они приходили ко второй девушке тоже?

«Ами, – внезапно ворвался в мои мысли напарник, – доверчивая ты моя дурочка, тебе не приходило в голову, что есть одна категория граждан, которая знает о тебе всё и не затруднится проследить, где ты живёшь?»

«Вампиры? – мысленно ахнула я. – Но ведь на меня напали люди!»

«Если тебя только не предал твой кавалер, дурочка, – зло отозвался вампир, – это единственный вариант. Никто больше не мог так точно и много о тебе знать».

«Но, Гари, подумай, ведь могли следить, могла быть утечка, могло произойти что угодно! И потом, ты сам всегда говорил, мёртвые не имеют дела с живыми!»

«А вот это мы сейчас проверим!» – отрезал вампир и снова пропал из моего сознания.

Супруги Перте встретили меня весьма и весьма благожелательно. Хозяйка была осведомлена о случившемся со мной, и полна сочувствия, синдик возмущался наглостью бандитов, и клялся, что положит все силы на поимку сообщников. Он был одновременно доволен и недоволен сыном: тот храбро вмешался, спас девушку – но зачем было убивать преступников?! Живых можно допросить, мёртвые годятся только на кладбище. Дрон смущённо оправдывался, и из разговора я поняла, что возница той разбойной кареты был ранен, но сумел скрыться, причём никто не знает куда он делся.

Светский разговор за чашкой чая длился не долго: была уже ночь, когда я только появилась в доме синдика, и засиживаться до утра не имело смысла. Провожаемая Дроном Перте, я поднялась в свою комнату, причём этот наглец как ни в чём не бывало вошёл туда следом за мной. «Забыв» отдать горничным ключ от чемодана, я могла не бояться, что они найдут среди моих вещей что-нибудь неподобающее приличной барышне, а завтра я встану с утра и разберу всё сама без посторонних глаз. Теперь же мне хотелось только одного – упасть на кровать (которая выглядела несравненно удобнее, чем кровать в доме госпожи Дентье) и заснуть. Увы, как уже говорилось, сын синдика не собирался предоставить мне такой возможности, зайдя в мою комнату тщательно претворив за собой дверь.

– В нашем доме не принято подслушивать, поэтому мы можем закончить наш разговор, – хладнокровно пояснил этот мерзавец. Я бессильно упала в стоящее у окна кресло и застонала.

– Сударыня, – продолжал Дрон Перте, – пришла пора открыть карты. Мне известно, кто вы такая, и какие силы действуют на вашей стороне, а потому мы сбережём немало сил и времени, если вы не будете отпираться. Согласны?

Вне себя от ужаса, я помотала головой, отказываясь продолжать разговор, но сына синдика это не остановило.

– Дорогая моя, вы, кажется, не воспринимаете меня всерьёз или не верите моим словам. Хорошо, я назову вещи своими именами. Вы действуете не от себя и не от дейстрийского бюро безопасности, точнее говоря – от бюро, но не напрямую. У вас есть сообщник – из тех, кто не любит спать ночью, и именно полагаясь на его защиту, вы совершаете свои рискованные вылазки в тёмное время суток. Что вы можете сказать по этому поводу?

– Вы… вы бредите! – пролепетала я, в панике вглядываясь в неумолимое лицо Дрона Перте. Мне следовало догадаться, что мерзавец не прекратит преследовать меня разговорами о не-мёртвых, но разве я могла поддерживать подобные речи? Это не моя тайна, и авантюристу стоило дать понять, насколько я не расположена обсуждать с ним бюро и напарника. Как учил Гари, нельзя сознаваться в правоте собеседника, даже если ему известно всё: только так можно удержаться и не выболтать то, чего собеседник не знает… Боже, как я устала! – Вы сошли с ума, и…

– Вы плохо меня поняли, сударыня, – холодно отозвался сын синдика. – Тогда поговорим так: или сей же час здесь, наедине, или завтра с утра в канцелярии крови. Учтите, я могу предоставить «кровникам» неопровержимые доказательства.

– Подлец! – с ужасом и возмущением вскричала я, вскакивая на ноги. Господи, какую ошибку совершил напарник, как ошибалось бюро, не дав мне прекратить опасную игру с Дроном Перте и скрыться, пока ещё не поздно. – Обманщик! Предатель! Вы ведь обещали мне…

– Обещал защиту этого дома, – перебил меня сын синдика. – Но информацию, которой я располагаю, можно донести до кровников безотносительно вашего места пребывания.

Авантюрист и вымогатель лёгкими шагами пересёк комнату, подошёл ко мне, взял мои руки в свои и заглянул в глаза.

– Я не требую денег за молчание, Ивона. Я прошу всего лишь быть откровенной со мной, чтобы я мог вас защитить.

– Или продать всё, что я расскажу, вашим дружкам! – резко перебила я. На лице сына синдика появилась хищная улыбка, и он ласкающе провёл рукой по моей щеке, шее, спустился к плечам. На мгновение я замерла, отдаваясь непривычно-приятному чувству, которое вселяло это прикосновение, а после, опомнившись, отпрянула так резко, что споткнулась и упала на ручку кресла.

– Нет, Ивона, – серьёзно произнёс Дрон Перте, – вас я думаю придержать для самого себя.

Не знаю, чем мог бы закончиться наш разговор, но тут издалека донёсся голос госпожи Перте, окликавший сына; авантюрист, спохватившись, пожелал мне спокойной ночи и вышел из комнаты, оставив меня в полной растерянности. Наглость сына синдика, его апломб и – Боже мой, вот стыд-то! – более чем развязное прикосновение, которое я вытерпела с такой вопиющей безропотностью! И, главное, Дрон Перте знал про меня всё! Знал и строил по моему поводу какие-то планы, несомненно, такие же гнусные, как и всё его поведение.

«Гари! – мысленно позвала я. – Ты слышишь меня? Его необходимо убить, сегодня же, сейчас же! Гари! Пожалуйста, не молчи, ответь! Убей его, я тебя умоляю!»

«Уймись, Ами! – раздражённо отозвался вампир. – Не до тебя сейчас, потом всё, позже! Отстань!»

Я хотела возразить, но тут в моё сознание ворвался уже знакомый металлический лязг, а после меня будто ударили по голове… Дальше оставалась одна только темнота.

Наутро разразился страшный скандал, когда горничные обнаружили меня без чувств лежащей в кресле – и стало ясно, что прислуга в доме Перте забыла о своих обязанностях: никто не явился ко мне ночью помочь раздеться, умыться и лечь в постель. Горничных, разумеется можно понять: они видели, как молодой хозяин провожал меня в спальню, и резонно решили, что тут обойдутся и без них. Они бы, быть может, скрыли свою оплошность, если бы меня удалось вернуть в сознание, однако, как ни толкали меня бедные девушки, как ни хлопали по щекам, сколько не жгли под носом пёрышки и не протирали лицо вымоченной в холодной воде тряпкой – ничего не помогало, я оставалась неподвижной, бесчувственной и едва дышала.

Поднятый шум привлёк внимание Дрона, который распорядился не беспокоить пока хозяев Перте, а попытатся справиться с неожиданной бедой своими силами. Обмирающие от жалости и ужаса горничные перепробовали на мне все народные средства возвращения в сознание: меня щипали, толкали, растирали запястья и лодыжки, влили в горло несколько капель коньяка, добросовестно принесённого Дроном из своей комнаты, усадили, нагнув голову к коленям – однако ничего не помогало. Сложно представить, чем могло закончиться дело, если бы одна молоденькая горничная, чей дядя по матери был священником в ближайшей к городу деревушке, не решила испробовать на мне силу молитвы. От прикосновения дешёвенького креста к моей коже я вдрогнула, будто он был раскалённый, и, открывая глаза, жалобно простонала:

– Жжётся! Серебро жжётся! Мне больно!

К счастью, в этот момент я говорила по-дейстрийски, и склонившиеся надо мной девушки в форменных платьях разразились благодарственными вздохами, посвящёнными Богу и его святым, вернувшим меня из забытия. Едва начав осознавать происходящее, я поняла, какой опасносности себя подвергла этой обмолвкой… И опасность ничуть не миновала: чуть поодаль стоял сын синдика, а ведь не мог не понять, о чём я говорю…

– Хозяюшка говорит, – перевёл Дрон Перте, не дрогнув ни единым мускулом лица, – что очень плохо себя чувствует после этой ужасной ночи. К счастью, всё уже позади: Господь милостив. А теперь оставьте нас одних, я позову вас, когда понадобитесь.

– Зачем вы солгали, сударь? – прошептала я, когда сын синдика, выпроводив прославляющих милость Божью служанок, тщательно закрыл дверь и повернулся ко мне. Удивительно, но ни одна из них не задумалась, почему прикосновение серебра к коже обморочной барышни вернуло её в сознание…

– Вы всегда задаёте бессмысленные вопросы, сударыня? – усмехнулся Дрон, подходя ко мне. Пододвинув стул к креслу, на котором я полулежала, он в нескольких словах описал происходящее и самым строгим тоном поинтересовался, есть ли у меня истолкования случившемуся. А также, не возьмусь ли я объяснить…

И сын синдика, мягко взял меня за руку, указал мне на запястья: они были словно украшены браслетами… на каждой руке полоса раздражённой красной шелушащейся кожи. И только тогда я поняла, что чувствую всё усиливающийся зуд, до того неясное ощущение заслонялась более важными переживаниями.

– Серебро… – прошептала я, не вполне отдавая себе отчёт в своих словах. – Жжётся!

– Не говорите ерунды! – отозвался Дрон Перте. – Никто не касался ваших рук серебром, Ивона! Крестик прижали ко лбу, к тому же…

Но я уже ничего не слушала. Удар по голове, когда в комнате никого, кроме меня, не было… Причём какой-то странный удар, вызвавший вместо обычных последствий воспаление на запястьях. Серебро, приведшее меня в чувство, когда все обычные средства оказались напрасными… Металлический лязг или, как любят выражаться авторы авантюрных романов, с некоторого времени входящие в моду вместо готических – звон оружия. Проще говоря, мой напарник, очевидно, с кем-то дрался, потому и отказался разговаривать. И, если по голове ударили не меня, а сознание я потеряла, не резонно ли предположить, что первым чувств лишился вампир? А связанность наших разумов в тот момент привела к тому, что я в полной мере ощутила всё то же, что и не-мёртвый. Тогда становится ясным, почему серебряный крест привёл меня в чувство… Видимо, как-то оборвал возникшую между мной и вампиром связь, хоть я и не представляю себе, каким образом это всё возможно. Вот только выводы – из всего вышесказанного, а также из воспаления на запястьях и моих наполовину неосознанных упоминаний смертельного для вампиров металла – напрашиваются самые неутешительные. Беренгарий попал в плен, и легко себе представить, сколь малыми возможностями прийти к нему на помощь я располагаю.

– Сударыня! – окликнул Дрон Перте, внимательно за мной наблюдавший. – Я вижу, вы догадываетесь о причинах случившегося. Не соблаговолите ли поделиться результатами своих размышлений?

Вместо ответа я покачала головой. Слишком многое пришлось бы сказать, и именно такого, чего не сумеет простить даже самый либерально настроенный остриец. Запястья словно жгло огнём; с каждым мгновением они выглядели всё хуже и хуже. Создаётся впечатление, будто вампиру сковали руки, и он умудрился каким-то образом передать мне свою боль. Всё это звучало настолько невероятно и фантастично, что полностью исключало сообщение подобных предположений постороннему человеку. Как, скажите на милость, я могу признаться в том, что напарник не только пил мою кровь, но и дал мне капельку своей, что он в любой момент может прочесть мои мысли или передать свои, фактически признать, что слова «послушное орудие» отношении меня теряет свой переносный смысл? С тем же успехом в Дейстрии девушка из хорошей семьи могла бы рассчитывать на снисхождение, сознавшись, что каждую ночь продаёт своё тело за полкроны.

– Не пытайтесь меня обмануть, сударыня, – настаивал Дрон Перте. – Я ведь вижу, что вам многое понятно в этой загадке.

– Мне очень жаль, – с искренним огорчением ответила я. Усиливающийся зуд превратился в мучительную боль, и я едва не застонала от невыносимых ощущений. Не выдержав подобающей приличной барышне сдержанности, я попыталась почесать запястья и, без сомнения, могла бы расчесать язвы до крови, но сын синдика взял мои руки в свои и сжал, не давая вырваться. Печальные мысли о судьбе напарника отступили перед жутким ощущением горящих в огне запястий, и я уже не могла больше сохранять присутствие духа, потеряв всё своё мужество перед свалившимся на меня испытанием. Умоляюще цепляясь за Дрона взглядом, я пыталась высвободиться и хныкала, едва осознавая, что говорю. – Я ничего не знаю. Пожалуйста, отпустите! Я всё равно ничего не знаю. Отпустите меня, я тихо уйду, и никогда вас не потревожу, только оставьте меня в покое. Возьмите себе мои деньги, возьмите что угодно, не трогайте меня! Боже мой, да что же это!..

– Тише, моя дорогая, тише! – успокоительно проговорил сын синдика, не собираясь даже прислушиваться к моим «заманчивым» предложениям. – Тише. Не плачьте, сейчас вам позовут врача, он пропишет лечебные примочки, и станет легче. Потерпите немного, и…

– Пустите! – уже решительно потребовала я, немного придя в себя и осознав, как смешно смотрится это сцена, когда ещё вчера угрожавший мне разоблачением человек сегодня то ли под влиянием ситуации, то ли по ещё не вполне стёршемуся природному добродушию пытается меня ободрить и утешить. Мучительная боль немного ослабла, и я попыталась подняться на ноги, чего Дрон Перте, к моему возмущению, не дал мне сделать. – Прошу вас, пустите меня, и не надо врача. Здесь ничего нельзя сделать, и…

– Значит, вы всё-таки знаете, что с вами происходит, сударыня? – хмыкнул сын синдика и поднялся на ноги, бесцеремонно велел мне не двигаться с места, пока он не вернётся, и покинул комнату.

Оставшись одна, я первым делом разрыдалась – от боли, от жалости к себе, от ужаса сложившейся ситуации, от надвигающегося одиночества и от страха за напарника. Самый очевидный выход, приходивший мне в голову, был броситься с какой-нибудь прибрежной скалы в море, и тем покончить со всеми страданиями этой жизни, когда меня – пусть и не по своей воле – покинул единственный друг и защитник. Вот только я сомневалась, что у меня хватит духу… да и есть ли в округе подходящие скалы?

Вернувшийся Дрон Перте привёл свою мать и какого-то незнакомого мужчину, отрекомендовавшего себя как ведущего городского врача, во что я даже в том состоянии, в котором находилась, ничуть не поверила: где это видано, чтобы ведущие врачи прибывали к больным через каких-нибудь полчаса после обещания их позвать?

Однако, каким бы ни был приведённый лекарь, отказаться от его помощи мне не удалось, он бегло осмотрел мои руки, спросил – почему-то госпожу Перте о том, бывали ли подобные приступы прежде, причём на его вопрос, не дав мне и слова вставить, ответил Дрон Перте. После чего врач нащупал пульс, неодобрительно покачал головой, незаметно – как ему казалось – поискал следы укусов на шее, задал вопрос относительно вчерашних событий, принятых мерах, категорически осудил саму идею пить вино после потрясений, назначил лавандовые капли и компрессы из ромашкового чая, после чего ушёл, бормоча что-то под нос относительно изнеженных барышень, самовнушения и истеричек.

Весь визит не продлился и четверти часа, и по его окончании я была готова поверить в то, что перепуганные Перте вызвали ко мне лучшего врача города – разве что в Острихе краткие визиты считаются обязательными для всех лекарей. Хозяйка категорически велела мне раздеться и лечь в постель, обещав с минуты на минуту прислать служанок, которые мне помогут и наложат компрессы, после чего вышла за дверь. Дрон Перте, кивающий на все распоряжения сначала врача, потом своей матери, остался в комнате, как будто так и надо.

– Ну-с, – неумолимо произнёс сын синдика, – господин Тегуль считает всё последствиями вчерашнего потрясения. Забавно…

– А вы так не считаете? – спросила я, украдкой почёсывая запястье: приступ практически унялся, хотя с минуты на минуту можно было ожидать его возвращения.

Сын синдика неприятно улыбнулся.

– Ивона, скажите мне откровенно – неужели вы в первый раз попадаете в подобные передряги?

– Смотря как считать, – ответила я, чувствуя подвох. – Мешок на голову мне ещё не набрасывали.

– А руки вам связывали? – немедленно уточнил Дрон Перте. Я покачала головой, вспоминая своё первое столкновение с контрабандистами.

– Зачем? По голове стукнуть – быстрее и надёжнее.

– Это не слишком вежливо по отношению к даме, – засмеялся сын синдика.

– А угрожать ножом и называть дурой – вежливо? – огрызнулась я, враз растеряв всю свою воспитанность. Стоило Дрону Перте замолчать, как становились слышны осторожные шепотки служанок, не решающихся войти и прервать тет-а-тет господ, а ведь следовало поторопиться с принятием мер против возобновления зуда. Увы, резкость не возымела никакого воздействия. Сын синдика одобрительно рассмеялся и подсел ближе.

– Вот теперь вы заговорили на своём родном языке, моя милая, – отметил он. – Я всё ждал, когда вам надоесть изображать из себя благородную барышню. Итак, Ивона, давайте разговаривать прямо: если у вас не истерика, то остаются два варианта. Или верёвки были чем-то отравлены, хотя я не вижу смысла в подобном приёме, это уже даже не подлость, это какое-то фантастическое расточительство!

– Каков же второй вариант? – хмуро спросила я, весьма обиженная инсинуациями собеседника. Ни в одной из прежних жизней мне не приходилось разговаривать грубо и резко – во всяком случае, продолжительное время; что же до моего воспитания, то в шляпной лавке хорошие манеры нужны намного больше, чем в гостиной.

– Второй… – потянул сын синдика. – Второй вариант звучит странно… однако, судя по вашему огорчённому лицу, он ближе всего к истине.

– О чём вы? – испуганно спросила я, дивясь дьявольской проницательности Дрона Перте и пытаясь своим вопросом отсрочить неизбежное.

– Ивона, девочка, – покровительственно начал сын синдика, беря меня за руку, – тебе не приходило в голову, что твой друг попал в беду?

– Мне приходило в голову, сударь, что вы непозволительно вольно себя ведёте! – воскликнула я, вырывая у наглеца руку. Сын синдика этому не препятствовал, только досадливо поморщился.

– Если тебе непременно хочется строить из себя знатную особу, – скучающе произнёс он. – Конечно, для такой девчонки, как ты, это может быть пределом мечтаний… Вот что, моя милая, – поднял руку сын синдика, не давая мне возмутиться и продолжил тихим шёпотом. – Я передумал. Спи спокойно в моём доме, и, клянусь честью, ни отец, ни кровники, ни мои «друзья» тебе здесь не будут угрожать. Отдыхай, набирайся сил… и ни в коем случае не выходи на улицу одна, это слишком опасно для таких девочек, как ты. Я пришлю служанок.

Дрон Перте встал и решительно шагнул к двери, оставив меня в полном неведении относительно его намерений. Хотя слова сына синдика, казалось, было предназначены для моего успокоения, в них сквозила некая угроза… пока смутная и, быть может, обращённая вовсе не ко мне…

– Что вы задумали?! – вскричала я, когда Дрон уже коснулся ручки двери. Он остановился, посмотрел на меня оценивающим взглядом, потом пожал плечами и нехотя проговорил:

– Предложить своё лечение для твоих запястий. Уверен, я справлюсь с этой задачей лучше Тегуля.

После ухода сына синдика мне ничего не оставалось, как подчиниться усилиям служанок меня раздеть и уложить в постель. Лавандовые капли сделали меня сонной, а компрессы на руках немного уняли зуд, который, к счастью, так больше и не перерос в тот чудовищный приступ, из-за которого я разразилась позорными рыданиями в присутствии Дрона. Одному Богу известно, что он теперь обо мне думает.

Впрочем, здравый смысл подсказывал, что сын синдика не утруждает себя тем, чтобы думать о потерявшей самообладание сотруднице дейстрийского бюро безопасности. Его прощальные слова о лечении наводили на весьма печальные мысли, особенно если вспомнить былые мечты Греты о той власти, которую она получит, поймав в свои сети и меня, и моего напарника. А почему бы и нет? Я у сына синдика в руках, служанки, беспокоясь о моём здоровье, не оставляют меня ни на минуту, а ночью можно придумать что-нибудь новенькое, к тому же… зачем вообще что-то придумывать, когда у меня нет ключа от дверей? Будить кого-то – опасно, а взламывать замок… На худой конец сойдёт и это, но только в том случае, когда я буду уверена, что мне сюда не возвращаться. Посудите сами, если после появления дейстрийской барышни дом взламывают изнутри, то кто мог это сделать? Синдик, верно, не обрадуется открывшимся ему талантам гостьи. Но это всё не главное, я-то убегу – и на одну ночь, и на всю жизнь. Могу и в окно вылезти, если очень припечёт, пусть думают, что я к любовнику бегаю, чего уж теперь.

Вот только сейчас, когда авантюрист понял, что вампира можно захватить в плен и заковать в серебро, разве не напрашивается вывод – забрать моего напарника себе, а там… Как говорил Беренгарий, контрабандисты могут и пытать. И никто не знает, сумеет ли напарник остановить моё сердце вовремя…

Все эти мысли не способствовали сохранности моего душевного равновесия, так что служанки поспешили дать мне ещё лавандовых капель, от которых я окончательно задремала, и проспала целый день. Когда я проснулась, в комнате было темно, а в желудке – пусто. На столике недалеко от кровати горела керосиновая лампа («устрицы» не признавали газового освещения), при свете которой я нашла в стороне сервировочный столик с куском холодного пирога и стаканом вина. Пирог я поспешно съела, а к вину даже не притронулась: мало ли что сын синдика мог туда намешать. С лампой я обошла комнату, не слишком, но всё же рассчитывая найти записку от Дрона Перте: должен же он как-то сообщить мне о своих намерениях! Или похвастаться поимкой моего напарника… Разумеется, эти надежды оказались напрасными.

Подойдя к окну, я обнаружила задёрнутые тяжёлые шторы, какие в Дейстрии никогда не вешали в спальнях, и раздвинула их. За окном оказалась не ночь, а поздний вечер: вчера в это же время Дрон Перте предложил мне перебираться из дома госпожи Перте к его отцу. Вампиры вот-вот проснутся и вот-вот заболят мои бедные руки…

«Мастер! – поспешно окликнула я. – Я понимаю, вы не любите, когда вас беспокоят по пустякам, но сейчас это очень важно! Откликнитесь, пожалуйста! Беренгарий… мой друг… ваш воспитанник, ученик вашего друга – он в плену! Прошу вас, помогите! Умоляю, не бросайте нас!»

«Я не отвечал вам, дитя моё, – мягко возразил старый вампир, – только для того, чтобы не смущать вас постоянным контролем сразу двух мужчин. Уверен, одного вашего… друга было достаточно».

«Но…» – растерялась я. Хорошо Мастеру говорить – не хотел смущать, а когда меня пытались украсть те негодяи с ножом?

«Дитя моё, будьте снисходительны к старику, – рассмеялся вампир. – Я не мог помочь вам во сне, да и далековато я находился, не успел бы вовремя».

«А… сейчас?» – робко спросила я.

«Я отправился к вам ещё позапрошлой ночью, когда узнал, что ученики Мирона имеют дела с людьми, – пояснил Мастер. – Сейчас я, наконец, добрался, и, полагаю, мы могли бы с вами обсудить создавшееся положение».

«Обсудить?» – не поняла я. Как же так, неужели старый вампир не попытается помочь моему напарнику, почему он не ищет его, почему…

«Именно, дитя моё, – подтвердил старый вампир, словно и не замечая моего удивления. – Не будем терять времени, как вы правильно догадались, приступ может начаться с минуты на минуту. Я усыпил весь дом, и жду теперь вас на улице».

«Но… – окончательно растерялась я. Здесь не Дейстрия, как же мне собраться без служанки, да и выйти как, ведь двери закрыты, а обманщик Дрон так и не сделал для меня ключ. – Мастер, может быть, лучше вы поднимитесь ко мне? Так будет гораздо удобнее и быстрее».

Старик будто бы укоризненно покачал головой.

«Дитя моё, не вы ли клялись могилой матери не впускать в этот дом мне подобных? Неужели вы так быстро забываете своё слово?»

«А сын синдика – он не клялся, что я здесь буду в безопасности?!» – возмутилась я, но вампир был не расположен спорить.

«Если вы хотите помочь вашему другу, дитя моё, одевайтесь и выходите ко мне, – отрезал он. – Не переживайте из-за двери, она запирается только на засов».

После этого разговора мне ничего не оставалось делать, кроме как повиноваться, а именно, кое-как натянуть на себя те части острийского наряда, для которых не требовалась посторонняя помощь, закутаться в чёрный плащ, который напарник, по счастью, оставил мне, и выйти из комнаты. Лампу я решила не брать, так что оставалось лишь надеяться на память и внушённое напарником умение верно запоминать направление. Если я пришла с той стороны, и там же парадная лестница, то, значит, мне в другую сторону. Определившись, я на цыпочках прошла по коридору, очень нащупала перила и спустилась к чёрному входу. Мастер был прав: хоть эту дверь и можно было закрыть на ключ, хозяева больше доверяли тяжёлому засову, который хотя бы снаружи не отодвинешь. Хотя… кто решится ограбить дом синдика? Несколько донельзя неприятных минут, пока я бережно, чтобы не заскрипел, отодвигала засов – и вот я на воздухе. Пока я возилась, закат отпылал, и над городом воцарилась ночь.

– Итак, дитя моё, вы пришли, – тихо раздалось над ухом, и сухая старческая рука опустилась мне на плечо.

– Да, Мастер, – поспешно ответила я, подавляя внутреннюю дрожь. Не по себе делалось от одной мысли, что ко мне прикасается старик, умерший несколько сотен лет, и за это время убивший больше людей, чем я когда-либо видела… нет, это уже чересчур, наверное, одёрнула я себя. Мастер издал тихий смешок.

– Дитя моё, не будем тратить время на пустые разговоры, – предложил старик. – Я добрался до города вчера на исходе ночи, и едва успел до рассвета договориться обо всём с хозяйкой Поликсеной. Однако, дитя моё, вы, я надеюсь, понимаете, какой опасности подвергаемся мы все?..

– Опасности? – недоумевающе переспросила я. О чём именно он говорит?

– Я говорю, дитя моё, о той печальной участи, которая постигла моего друга, когда он попытался спасти своего ученика. Мне бы не хотелось повторить его судьбу.

У меня опустились руки. Нам так и не удалось узнать, от чего погиб наставник Беренгария, и я не могла теперь заставить Мастера вот так же рискнуть своей жизнью ради нас. Старый вампир утвердительно кивнул.

– Именно так, дитя моё. Поэтому, прошу вас, выслушайте моё предложение. Оно касается вашего будущего.

– Я вас слушаю, сударь, – покорно кивнула я, смахивая набежавшие слёзы. Напарник погиб. Его никто не спасёт… или спасёт Дрон Перте, который без труда превратит меня в наилучшее средство давления на вампира. Может, конечно, Беренгарий бросит меня, и спасётся сам… о моей участи в таком случае страшно даже подумать.

– Всё не так печально, дитя моё, – возразил Мастер. – Я могу забрать вас отсюда, уведя из-под носа и контрабандистов и вашего бюро дейстрийской безопасности, которому давно пора бы усвоить, что не-мёртвые – не способ решать человеческие проблемы. Новое имя, деньги, быть может – люди, которые вполне искренне примут вас как дальнюю родственницу… или близкую, если вы захотите. И, разумеется, вас не только никогда не найдут, но и не заподозрят по новой. Согласны?

– Я… – опешила я от подобной щедрости. Не об этом ли я когда-то мечтала, едва только осознав, что спасение вампира из рук его врагов оборачивается вечным пленом для меня? Но… напарник… будто в ответ на эти мысли в голове послышался сдавленный стон, и запястья обожгло огнём. Я закричала… почти закричала… хотела открыть рот и крикнуть, но гортань сковало холодом, и я не сумела издать ни звука.