Текст книги "Напарница"

Автор книги: Наталья Авербух

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 47 страниц)

Сын синдика перехватил мой взгляд, который выражал совсем не то, что следовало бы думать приличной барышне, и заговорщицки подмигнул. Я, кажется, густо покраснела – вызвав на лице молодого человека самодовольную улыбку – и отвернулась так, чтобы ни в коем случае его не видеть и не показывать сыну синдика выражение своего лица.

– Мы с вами попросту катаемся, сударыня, – произнёс Дрон Перте, когда молчание сделалось совсем уж неловким. – К обеду хозяйка Дентье ждёт вас домой, а то бы я предложил вам гостеприимство моей матушки. Надеюсь, до обеденного часа я буду иметь возможность наслаждаться вашим обществом, кроме того, если вы проголодаетесь, мы остановимся у гостиницы там, дальше (её покуда не видно) и съедим второй завтрак.

Я кивнула, начиная успокаиваться. Предложенный план показался мне вполне надёжным и респектабельным. Сын синдика бросил на меня быстрый взгляд – так спящий кот проверяет, поверили ли мыши в крепость его сна – и немедленно разрушил созданное им самим впечатление.

– Кроме того, если вам станет жарко, мы можем искупаться. Я знаю неподалёку чудесное местечко, там песчаный пляж и никогда не бывает много народу. По правде говоря, там вообще редко кто бывает.

– Искупаться?! – пришла в ужас я. – Господин Перте, вы сказали – искупаться?!

– Именно, сударыня, – несколько озадаченно подтвердил Дрон. – Почему вы так испугались, сударыня?

– Но, господин Дрон, сударь, не может быть, чтобы вы предложили подобное всерьёз! Вы ведь не могли подумать, будто я могу согласиться!

– Не мог? – поднял брови сын синдика и внимательно посмотрел на меня. – Позвольте вас спросить – я опять поступил в разрез с вашими дейстрийскими приличиями?

Всё ещё испуганная тем спокойствием, с которым мне было предложено купание, я молча кивнула. На глазах выступили слёзы.

– Вы меня удивляете, сударыня, – очень спокойно проговорил сын синдика. – Могу вам заверить, я часто видел купающихся дейстрийских дам – весьма почтенных и респектабельных особ.

Я помотала головой; разговор всё больше и больше мучил меня, к тому же спокойствие Дрона показывало, что я совершаю какую-то глупость. Ах, чего бы мне стоило попросту отказаться – с достоинством, не теряя ровного расположения духа!

– Простите, я не подумал сразу, – продолжал между тем Дрон Перте. – Может быть, вы не умеете плавать?

Умею ли я плавать! Бог ты мой, где я могла этому научиться – в шляпной лавке?! Разумеется, я не сказала ничего подобного вслух, но мой вид был, надеюсь, достаточно красноречив.

– Так если за этим дело стало, сударыня, я могу вас научить! Вам повезло, сударыня, в море держаться на плаву гораздо легче, чем в пресной воде, и урок будет гораздо легче, чем если бы мы были сейчас у вас на родине.

Я перепугалась ещё больше.

– Вы?! Вы хотите сказать, что собирались купаться вместе со мной?! Рядом со мной?! Глядя на меня?!

– Разумеется, сударыня, – уже откровенно посмеиваясь, подтвердил сын синдика. – А как же иначе? Уверяю вас, на наших пляжах мужчины всегда купаются рядом с женщинами и, если даме вдруг станет плохо, всегда могут прийти на помощь.

– Охотно верю, сударь, – сухо произошла я, обретая, наконец, некоторую уверенность в себе. – Однако я не намерена сегодня купаться, и считаю дальнейший разговор на эту тему совершенно излишним.

– Как скажете, сударыня, – покладисто кивнул сын синдика. – Всё будет сделано в соответствии с вашими желаниями. К тому же… – он смерил меня настолько откровенным взглядом, что я немедленно взбесилась, – в этой одежде вы можете разве что пойти на дно, и меня за собой утянуть, если я попытаюсь вас вытащить. Вы ведь не захватили с собой купального костюма?

Вне себя от негодования, я решительно опровергла саму мысль, что у меня был, есть или когда-либо будет купальный костюм или что кто-то когда-нибудь уговорит меня научиться плавать. И, уж во всяком случае, если бы нечто такое вдруг произошло, моим наставником был бы кто угодно, но уж никак не Дрон Перте!

Моя тирада только позабавила сына синдика.

– Позвольте спросить, для чего вы ещё приехали на модный морской курорт кроме как для купания? Я скажу хозяйке Дентье, и у вас ещё до ужина будет купальный костюм, даже, полагаю, несколько купальных костюмов.

– Нет! Пожалуйста, сударь, я прошу вас! Не надо никому ничего говорить!

Сын синдика только посмеялся и подхлестнул лошадь.

– К тому же, дорогая моя, умение плавать весьма и весьма полезно и всегда может пригодиться в жизни.

Сказав это, Дрон Перте сосредоточил своё внимание на дороге, а мне оставалось только задаваться ужасным вопросом – если бы я прельстилась бы возможностью искупаться, и у меня была бы с собой подходящая одежда, кто бы помогал мне снять, а после надеть неудобную острийскую одежду на этом пустынном пляже?

– Вы так и не ответили на мой вопрос, сударыня, – напомнил мне Дрон Перте через, по моим представлениям, два-два с половиной часа, когда мы, наконец, добрались до гостиницы, расположенной милях в тридцати от города к услугам господ, следующих дальше, вглубь страны.

– Разве, сударь? – удивилась я. В гостинице нас проводили в столовую на втором этаже и теперь оставалось только ждать, пока сервируют завтрак.

– Да, сударыня, вы не сказали мне, почему вы решили избегать моего общества.

– Я решила, сударь? – поразилась я. – Простите, не припоминаю.

– Значит, вы ничего подобного не планировали? – как будто с облегчением спросил сын синдика. – В таком случае, я надеюсь, в будущем мои предложения совершить совместную прогулку не встретят такого сопротивления, как сегодня?

Я смутилась.

– Если вы ставите вопрос таким образом, сударь, то должна признать – я и в самом деле не нахожу особенного удовольствия в подобном времяпрепровождении и предпочла бы уклониться от вашей любезности.

– О, что касается удовольствий… – начал было Дрон Перте развязным тоном, но, встретив мой негодующий взгляд, быстро посерьёзнел. – Я, кажется, сударыня, объяснил, почему вынужден – вынужден, сударыня! – уделять вам столько внимания. И вы весьма любезно согласились мне подыграть. Почему сегодня я встречаю столь решительный отпор?

Я, перед этим покраснев от негодования на словах «вынужден уделять», теперь вскинула на сына синдика быстрый взгляд и отвернулась.

– Что же вы молчите, сударыня? – не отставал Дрон Перте. – Или вас ревнует тайный воздыхатель, и запрещает вам принимать ухаживания от другого?

Я вспыхнула от оскорбительности подобного предположения. Дрон Перте весело расхохотался при виде моего негодующего лица.

– Я угадал, не так ли? Признайтесь откровенно!

– Ваши шутки, сударь, – ледяным тоном процедила я, – не становятся смешнее от повторения. Позвольте объясниться раз и навсегда – я не желаю быть мишенью для подобных насмешек! А что до моего нежелания пользоваться вашим бесценным вниманием – причину отказа вам подскажет совесть!

– Совесть? – удивлённо переспросил Дрон Перте, словно не совсем понимая, о чём я говорю. – Ах, да! Совесть! Вы, как я понимаю, всё ещё сердитесь из-за моей маленькой шутки с вином?

Я снова покраснела.

– Вы повели себя, сударь, очень дурно и безнравственно.

Сын синдика обезоруживающе улыбнулся.

– Уверяю вас, сударыня, я никоим образом не причинил бы вам вреда и уж тем более не покусился бы на вашу честь. – Он поморщился, словно сам был недоволен своими словами, а я аж задохнулась от возмущения его наглостью. – Я всего только хотел, не оскорбляя вашей стыдливости, узнать о вас побольше – ну и, пожалуй, позаимствовать у вас кое-что сверх обещанной суммы – всё-таки, как вы мне и заметили вчера, дурной тон – грабить женщину с оружием в руках.

У меня не нашлось слов, чтобы охарактеризовать всю глубину морального падения, которую бесстыдно раскрывал передо мной мой собеседник.

– Вы хотите сказать, сударь, вы стали бы обыскивать меня, если бы я заснула? Шарили бы как вор по моей сумке?

– Ну, зачем же «как вор», – против ожидания нисколько не обиделся сын синдика гильдии городских стрелков. – И почему только по сумке?

Он окинул меня недвусмысленным взглядом, особенно задержавшись на тех деталях костюма, которые были особенно удобны для того, чтобы вшить туда потайные карманы. Я похолодела: обыск сам по себе оскорбителен, но одна мысль о том, как сын синдика стал бы искать тайник под корсетом и скрытые карманы на юбке… Дрон Перте с удовольствием рассмеялся.

– Вы ведь понимаете, – прошептала я, – после всего этого я уже не могу доверять вам.

– Разумеется, – почти нежно ответил сын синдика. – Вы не можете доверять мне. Теперь, когда вы в этом окончательно убедились, вы попросите ваших друзей прислать мужчину для переговоров со мной?

Я оскорблёно выпрямилась.

– Об этом, сударь, не может быть и речи!

Сын синдика тяжело вздохнул, но после вдруг широко улыбнулся.

– Значит, я всё-таки прав. Не спорьте, сударыня! Вас кто-то защищает, иначе вы не рисковали бы оставаться со мной наедине по ночам. И, однако, днём я внушаю вам опасения… – Дрон устремил на меня задумчивый взгляд, заставивший замереть в предчувствии беды. Здесь, в Острихе, где все верят в существование вампиров, намёки, подобные только что сделанному Дроном, были по меньшей мере небезопасны.

– Я готова с вами встречаться, если этого требует работа, – сухо пояснила я, – однако мой досуг…

– У таких, как вы, нет досуга! – перебил меня Дрон Перте. – Я прошу прощения за прямоту, однако ваш род занятий исключает возможность досуга – если вы об этом не знаете. Как вы посмотрите, если я одним из условий нашего дальнейшего сотрудничества поставлю ваше общество в дневные часы?

– Вы этого не сделаете, сударь, – похолодев, возразила я и немедленно отвернулась будто бы в ожидании прислуги. – Да что это такое, нам удастся здесь поесть или они намерены морить проезжающих голодом?

– Сейчас принесут, я думаю, – отозвался сын синдика. – Однако вы уходите от ответа.

К счастью, именно здесь его предсказание и сбылось: в столовую вошли двое лакеев, несущих с собой подносы с закусками – лёгким салатом и двумя кусками холодного мясного пирога – и чаем с пирожными, и ответ на вопрос Дрона Перте сделался невозможным.

– Ума не приложу, – заговорила я, когда мы снова остались одни, – что для нас здесь могли готовить в течение такого времени? За это время можно было бы испечь свежий пирог, а не отрезать нам по куску от уже готового!

– Вы забываете, моя дорогая, – ответил сын синдика, – здешние доблестные повара успели не только испечь, но и остудить для вас этот пирог – а также вырастить, сорвать, помыть и порезать в салат овощи.

– Добавьте ещё пшеницу, которую сначала посеяли, вырастили, сжали, обмолотили, и лишь тогда перемололи в муку для пирога – я уже молчу, откуда взялось мясо – и здешним поварам цены не будет! – поддержала шутку я. Дрон Перте вежливо улыбнулся, но тут же согнал улыбку с лица и холодно произнёс:

– Итак, сударыня, я настаиваю на вашем обществе в течение всего того времени, которое мы оба – вы и я – проведём в городе. Прошу учесть, отказа я не приму. – Выражение его лица смягчилось. – Если это может послужить успокоением, вам не следует ждать от меня подвоха в тех случаях, когда я увожу вас из дома хояйки Дентье у всех на глазах. Здравый смысл подскажет вам, как мало я готов рискнуть своим добрым именем даже ради более близкого знакомства с вами.

Я глубоко вздохнула. Напарник мне не простит согласия, но что же делать? Мне уже совершенно не нравился сын синдика с его манерой запугивать меня и то и дело ставить в неловкое положение. Может, напарнику послужит утешением тот факт, что общество господина Перте уже не доставляет мне ни малейшего удовольствия?

– Я могу согласиться на ваше общество, сударь, – произнесла я после мучительного молчания. – Однако с тем условием, чтобы вы не предлагали мне и не навязывали занятий, во время которых мы с вами будем наедине.

Под насмешливым взглядом сына синдика я совершенно смешалась.

– Я имею в виду – мы всегда должны быть среди людей, – неловко закончила свою мысль я.

– Вот как, – потянул Дрон Перте.

– Именно так, – пробормотала я, опустив глаза.

– Хорошо! – хлопнул по столу сын синдика. – Принимаю ваше условие и даю слово чести не пытаться остаться с вами наедине в дневные часы. Но взамен вы должны обещать мне пойти завтра на купание – не бойтесь, пляж будет общественный.

Я поперхнулась пирогом, от которого как раз в этот момент откусила слишком большой кусок, и закашлялась. Дрон Перте поднялся с места и, подойдя ко мне, с силой ударил меня по спине. Выждав, наверное, с четверть секунды, ударил снова.

– Вам лучше? – вежливо осведомился он и замахнулся снова.

Я замотала головой.

– Х-х-хватит, – прохрипела я. – Благодарю вас, мне стало лучше.

Дрон Перте кивнул и, пройдя на своё место, позвонил. Буквально через несколько мгновений появился лакей, тут же получивший приказ «стакан воды для хозяюшки, да побыстрее». Внушение подействовало – не прошло и минуты, как слуга вернулся с водой.

– Благодарю вас, – произнесла я, сделав глоток и отсылая лакея.

– Рад, что вам теперь лучше, сударыня, – благожелательным тоном произнёс сын синдика. – Итак, что вы ответите на моё предложение?

– Но, сударь, – взмолилась я. – Зачем вам это нужно?

– Я так хочу, сударыня, – улыбаясь, пояснил сын синдика. – А я привык всегда получать желаемое.

Мне оставалось только вздохнуть и развести руками. Бороться с сыном синдика у меня уже не было сил.

Дальнейший мой разговор с Дроном Перте уже не был ни столь напряжён, ни столь интересен. Мы закончили завтрак и продолжили прогулку, обсуждая исключительно природу, погоду, здоровье госпожи Дентье и многочисленных дроновых родственников – и тому подобные пустые темы. Сын синдика, похоже, пытался загладить произведённое им впечатление, однако добился лишь того, что я начала уже изнывать от скуки.

– Вы не слушаете меня, – прервал свой рассказ о столичных развлечениях Дрон Перте.

– А? – спохватилась я. – Разве? Прошу прощения, но погода такая прекрасная, что я несколько… замечталась.

– И о чём же ваши мечты, сударыня? – вежливо осведомился сын синдика. Я неопределённо пожала плечами. – Понимаю. Вы любовались природой и думали ни о чём… или обо всём вместе, не так ли?

– Что-то вроде этого, сударь, – признала я. На самом деле мои мысли были далеко не так радужны, я думала о том, насколько опасно для меня продолжение знакомства с Дроном Перте, как неосторожно с нашей стороны вести с ним дела. Как раз тогда, когда мой спутник принялся упрекать меня за невнимание к его словам, я мысленно подбирала слова для того, чтобы уговорить напарника бежать от сына синдика: он явно ничего хорошего нам не принесёт.

– Я успел наскучить вам, – печально проговорил Дрон Перте. – Вот поэтому-то, сударыня, с девушками не принято вести серьёзных разговоров, после которых им всё кажется неинтересным.

Неубедительно взмахнув рукой, я разразилась серией возражений, которые, однако, не были приняты во внимание.

– Не спорьте, прошу вас, – попросил сын синдика. – Мне стоило понимать, к чему всё идёт. Что же, сударыня, поговорим тогда о серьёзных вещах. Вы не возражаете?

– Но, сударь, о чём вы…

Сын синдика мягко улыбнулся.

– Мой отец часто делится со мной подробностями произошедших за ночь событий – вернее, рассказывает о тех деталях, которые становятся известны поутру – вы же знаете, городок у нас неспокойный, всякого народу хватает, а утихомиривать в темноте решивших сразиться дворян – дело неблагодарное. Иное дело днём – тогда хоть видно, кто благородный человек, а кто – последний подонок, хотя бы знаешь, можно ли арестовать драчунов или вскоре сам получишь вызов на смертельную дуэль.

– Вы хотите объяснить, почему городские стрелки никогда не прибегают на крики о помощи или шум борьбы, сударь? – сухо спросила я.

– Вы это уже заметили, сударыня? – подмигнул мне Дрон Перте. – Да, разумеется, именно поэтому. В наших законах говорится, что каждый человек, по праву носящий шпагу, должен сам уметь защитить не только себя, но и всех нуждающихся в помощи. Зачем же стрелкам вмешиваться?

– Вы называете это законами, а я назову беззаконием! – в сердцах воскликнула я. – Когда каждый будет вершить свой суд со шпагой в руке так, как ему взбредёт в голову…

– Тогда в обществе будет гораздо меньше негодяев, упивающихся своей безнаказанностью, – холодно оборвал меня Дрон Перте. – Вы всегда можете найти управу на своего обидчика, а не годами доказывать в суде, что вам не помстилось, и что обидели вас, а не вы.

– Но, сударь, – заспорила я, так может погибнуть и невиновный!

– За него отомстят, – пожал плечами сын синдика. – Если у него и нет родных и близких друзей, владеющих шпагой, найдутся другие, готовые вступиться за обиженного.

– Если так рассуждать, сударь, – не отступала я, – общество потонет в крови, и ваше дворянство уничтожит само себя.

– Однако этого не происходит, сударыня, – снисходительно улыбнулся Дрон Перте, – вот вам наилучший аргумент против всех ваших возражений.

– Но…

– Не будем продолжать спор, сударыня, – примиряюще поднял руку сын синдика. – Всё, сказанное вами естественно для женщины, тем более дейстрийки и, разумеется, делает вам честь. Однако мы в Острихе, и это приходится принимать во внимание.

– Как скажете, сударь, – кивнула я, втайне взбешённая покровительственным тоном собеседника.

– Не обижайтесь, сударыня, – проницательно произнёс сын синдика. – Я не собирался сравнивать законы вашей и моей родины.

– Тогда к чему вы подняли эту тему, позвольте вас спросить? – зло процедила я. – Вы, кажется, обещали поднять серьёзную тему, не так ли?

– Так, – подтвердил Дрон Перте, – именно так. Я говорил вам о городских новостях, рассказанных мне моим отцом, синдиком Перте. Однако они вас, боюсь, они вас не заинтересуют.

– Что вы, сударь, – по-прежнему раздражённо возразила я. Мне вовсе не хотелось обсуждать с сыном синдика какую бы то ни было серьёзную тему, и уж тем более городские новости. Увы! Откажись я выслушать – остановило бы это Дрона Перте? Сомневаюсь, более чем сомневаюсь. – Я вся внимание и с интересом вас слушаю.

– Прекрасно! – улыбнулся сын синдика. – Прошу прощение, но я начну издалека. Вы, по своему положению в обществе и высокой нравственности, разумеется, не знакомы с острийским преступным миром, и ничего не слышали о таком человеке, как Бломель?

Я вздрогнула.

– Сударыня, вам дурно? – тут же встревожился Дрон Перте.

– О, нет, сударь, не стоит беспокойства, – покачала головой я.

– В таком случае я продолжу. Итак, вы ничего не слышали о Бломеле, не так ли?

Получив моё согласие, сын синдика коротко охарактеризовал преступника, повторив в основном описание наёмной убийцы Беаты.

– Прекрасно, сударь! – откликнулась на рассказ Дрона Перте я. – Не стоит продолжать, я вас прекрасно поняла. Господин, о котором вы говорите – прекрасный пример, самый лучший аргумент из всех возможных. Негодяй, однако, так хорошо владеющий шпагой, что ни один дворянин не в состоянии привести его к ответу и заставить поплатиться за все совершённые преступления. Очень хороший пример, сударь, восхитительно подходящий к вашей теории самосуда!

– Вы сердитесь? – удивился Дрон Перте. – Но почему? Чем я мог обидеть вас, сударыня?

Усилием воли я сдержалась, и вместо потока упрёков, грозящих затянуться, пожалуй, на несколько часов, ограничилась заверениями в прекрасном настроении и наилучшем отношении к собеседнику. Сын синдика не слишком убедительно сделал вид, что удовольствовался таким ответом и продолжал:

– Во всяком случае, вы ошибаетесь, сударыня. Бломель действительно подходящий пример для моей теории, как вы выразились, самосуда. Как говорят в народе, сколько верёвочке не виться… его убили на этой неделе. Вы удивлены?

– Не совсем, сударь, – пожав плечами, проговорила я. Проклятый сын синдика подбирался к очень неприятной теме, и мне стоило особых усилий сохранять спокойствие. Напустив на себя скучающий вид, я принялась рассуждать так, словно новость не имела и не могла иметь ко мне ни малейшего отношения: – Если Бломель может служить для вас примером справедливого возмездия, то его убили на дуэли – я правильно вас поняла? Вам, полагаю, его смерть кажется удивительной – учитывая репутацию этого господина. А я, однако, делаю простой вывод: слухи преувеличивали, и господин Бломель отнюдь не был первым фехтовальщиком Остриха. Вы не согласны со мной?

Впереди показался город, и Дрон Перте придержал лошадь, чтобы бежала медленнее.

– Нам лучше поторопиться, – мягко произнесла я. – Скоро обед, а мне нужно ещё успеть переодеться… да и вам необходимо вернуться домой вовремя.

Дрон Перте скривился.

– Вы правы, матушка не любит, когда я опаздываю. Однако, полагаю, она простит меня, если я скажу, что осматривал вместе с вами здешние красоты. Вы не откажитесь при случае подтвердить мои слова, сударыня?

– Располагайте мной, как пожелаете, – вежливо произнесла я. Сын синдика в ответ улыбнулся ещё неприятнее, чем ему случалось улыбаться до сих пор, но свои мысли удержал при себе.

– Итак, сударыня, – проговорил Дрон Перте после недолгого молчания, – мы говорили о смерти Бломеля, и, признаться, она представляется мне буквально невозможной, невероятной! В прошлом – признаюсь только вам – Бломель давал мне уроки фехтования, и до сих пор владеет шпагой гораздо лучше меня. А тут…

Мне оставалось только сочувственно покивать: человек, фехтующий лучше, чем Дрон, в одиночку убивший двоих противников и одного подкравшегося сзади убийцу с кинжалом, несомненно, самый худший из покойников. Его смерть не могла не вызвать вопросы властей, и неудивителен теперь панический страх Греты при виде такого человека… Но что нам оставалось делать? Сохранить Бломелю жизнь?

– А что говорит об этом ваш отец? – спросила я.

– Отец… – Дрон хмыкнул. – Отец в недоумении. Я предположил, что на Бломеля могли напасть несколько человек, и, в конце концов, кому какое дело, как заканчивают свою жизнь записные негодяи. Сейчас дело передано в архив, однако…

– Однако? – затаив дыхание, подсказала я. Архив – это хорошо. это просто замечательно. Но ведь любое дело можно будет поднять заново!

– Однако я не думаю, будто старика Бломеля убили так, как я сказал. Тогда ран было бы несколько – даже нанеся смертельную, убийцы успели бы ранить жертву ещё несколько раз – в запале боя или чтобы добить. А тут… одна рана, в самое сердце, нанесена так точно, словно бедолага и не защищался вовсе, стоял и ждал, пока его проткнут.

– Может, так и было, как вы думаете? – предположила я, мысленно проклиная и Бломеля, и синдика с его болтливым языком, и Дрона с его дотошностью. Какая ему разница, как погиб этот негодяй? Или сын синдика состоял в той же банде?

– Не думаю, – покачал головой Дрон Перте. – На шпаге погибшего была кровь, да и лежал он так, словно погиб в бою, двигаясь.

– Вы настолько точно разбираетесь в подобных вещах? – подняла брови я. – Разве можно вообще определить, в какой позе стоял человек до того, как упасть мёртвым?

– Поверьте мне, сударыня, – неприятно улыбнулся Дрон Перте, – я видел достаточно смертей, чтобы теперь выступать для вас в роли эксперта по подобным вопросам.

– В таком случае, сударь, мне остаётся только развести руками, – улыбнулась в ответ я. На душе, однако, у меня было отнюдь не спокойно, и меньше всего на свете мне хотелось улыбаться. Кто бы мог подумать, что сын синдика так точно расследует смерть Бломеля, да к тому же… почему он мне это всё рассказывает?! Этот вопрос я задала вслух.

– Вы подходите к самой сути проблемы, сударыня, – вкрадчиво произнёс сын синдика. – К самой сути. Видите ли, мне совершенно случайно известно, зачем Бломель прибыл в наш город.

– И зачем же? – резко спросила я, потеряв всякое терпение. Сердце гулко колотилось, тесный острийский корсет мешал дышать, и я боялась с минуты на минуту потерять сознание.

– Ответ стоит денег, сударыня, – нагло сообщил мне сын синдика. – Особенно если учесть, что мне удалось добыть все сведения, которыми располагал Бломель на момент своей смерти… Как вам кажется, ваша жизнь и свобода стоят пятиста марок? Но что это с вами? Вам дурно?

– Не понимаю, сударь, о чём вы говорите, – холодно произнесла я, совладав с собой. Мне стоило догадаться раньше: Дрон Перте негодяй и шантажист, и не остановится не перед чем, стремясь добыть как можно больше дармовых денег. О, Боже, что мне теперь делать и как быть? Я читала о таких случаях в полицейских романах, там шантажистов всегда убивали, но… Господи всемогущий, мне достаточно смерти Бломеля на моей совести и тех несчастных похитителей Беаты…

– Прекрасно понимаете, сударыня, – в тон мне ответил сын синдика. – Очевидно, вам нужно время подумать… посоветоваться… с друзьями. Я буду ждать неделю и ни днём больше и, прошу вас – не пытайтесь в это время уклониться от общения со мной. Я могу… не так понять вашу усталость, плохое настроение или даже болезнь. А через неделю – или раньше – вы скажете мне свой ответ. Вам всё ясно, сударыня?

Без сил откинувшись на спинку сидения, я безвольно кивнула, думая об одном: завтра или послезавтра меня здесь не будет. Что угодно, любые условия, любая жизнь, но только не эта ужасная работа, когда каждый шаг ставит под угрозу… как Дрон сказал – мою жизнь и свободу? Бюро не даст денег для шантажиста, им нет дела до благополучия внештатной сотрудницы, бессмысленного довеска к работающему на них вампиру. Конечно, я могу воспользоваться деньгами, данными мне Мастером, но… Шантажисты ведь никогда не ограничиваются одним требованием, а здесь, в Острихе, нет закона, и я не могу пригрозить Дрону в ответ другим разоблачением.

– Я испортил вам настроение, – проговорил сын синдика уже после того, как мы въехали в город. – Мне очень жаль, поверьте пожалуйста. Возможно, вы неверно меня поняли, постарайтесь понять сейчас: мне хочется проводить с вами как можно больше времени к нашему взаимному удовольствию и радости общих друзей, а вовсе не лишиться вашего общества из-за нелепых предрассудков. Я хочу помочь вам, поверьте, сударыня.

Я не ответила, погружённая в свои мрачные мысли. Дрон Перте вовсе не полезный источник информации, а грязный шантажист, и это ставит точку в моей карьере сотрудника бюро.