Текст книги "Напарница"

Автор книги: Наталья Авербух

Рассказ пятый. Двойная жизнь

 
– Этот город прекрасен, но только – беда! —
Неприлично на золото падок.
А на доблесть не купишь и талого льда,
А из чести не выйдет златого руна…
Да и чести-то жалок остаток.
– Всяк товар пригодится, найдётся купец
И на слово твоё и на дело.
Жалок, нищ и убог горделивый малец,
В жемчуга облачён лишь пройдоха делец.
Время выбрать судьбу подоспело!
– Путь заказан обратный, вперёд и вперёд!
Но, позвольте, цены я не слышу…
Звон монет усмиряет восставший народ,
Звон монет города, да и страны берёт.
Поднимите лишь сумму повыше.
– Не спеши. По весне не считают хлеба,
Предлагай и не минет награда.
На границах земель камениста гряда,
Но ещё никому не мешала она
Перейти. С контрабандой нет слада.
– Значит должен предать. Не врагов, а друзей.
За врагов никогда нам не платят.
Так прощай моя честь! Следуй совесть за ней!
Но, терзаясь вопросом, придержим коней…
Расплатиться у вас силы хватит?
– Те, кому я служу, не скорбны нищетой.
Те, кому я служу… Но довольно.
К делу, сударь, пока за кирпичной стеной
Ещё бьётся дыхание злобы ночной,
Не стесняя дневною нас ролью.
– Роль теснит. Но теснее покровы одежд.
Что, хозяюшка, нам до хозяев?
Голос холоден, взгляд же чарующ и свеж,
Вы судьбою-негодницей заперты меж
Двух сторон. Ваше тело не знает
Ни покоя, ни сна под янтарной луной?
Ваши мысли… Кто ими владеет?
Я доставлю товар, но какою ценой…
Мы на ложе могли бы решить меж собой,
А потом говорить уж о деле.
– При других обстоятельствах, в жизни иной
За бесстыдство ответить могли бы!
– О, прекрасная нимфа, лишь страстью одной
Платят девам, что так же как я – за чертой.
Жизней чьих так порочны изгибы.
– Пусть порочны. Не время судить, да рядить.
Пусть слова омерзительно точны.
Не тому, кто торгует друзьями, любить
Моё тело! Ещё не оборвана нить,
Что надеждой связала непрочно
Мою жизнь и небесную стылую гладь.
Да, изломы судьбы неприличны.
Горек путь! Осудить, оно легче, чем стать
Человеку подспорьем. Довольно болтать!
К делу, сударь. И к чёрту о личном!
 

«Сделка»

Садовников Александр

Различия между двумя странами, веками живущими бок о бок – враждующими, мирящимися, торгующими, презирающими друг друга, но всё же остающимися вместе – бросаются в глаза с первых шагов после пересечения границы. И, конечно же, это более чем относится к Дейстрии и Остриху, чьи трения не раз и не два за историю совместного существования приводили к войнам, к ограничению торговли и, прибавим, к развитию контрабанды. Однако наивный дейстрийский путешественник первое время может сохранять нелепую надежду, что достаточно переодеться по местной моде, поселиться в доме со шпагой, обменять в банке деньги и не выходить на улицу после наступления темноты, чтобы уже если и не сойти за своего, то хотя бы не привлекать внимания и вести в Острихе такую же жизнь, как у себя на родине. Абсурдность подобного предположения может и вовсе не дойти до дейстрийца, если он был нелюдимом дома и намерен придерживаться старых привычек и впредь. Однако, стоит прожить в Острихе светской жизнью хотя бы неделю, наносить и принимать визиты, прислушаться к сплетням – и привычное представление о единой для всех просвещённых людей самой собой разумеющейся морали развеется как дым, а там последуют и отступления от затверженных с детства канонов поведения.

В Острихе, к примеру, юноши и девушки не копят деньги и не добиваются независимости, чтобы сочетаться браком. Они связывают свою жизнь с теми, на кого укажут родители (и не редкость, когда «молодой» или «молодая» вдвое старше избранницы или избранника и до самой свадьбы носит траур по далеко не первому утраченному спутнику жизни). В Острихе о любви речи не идёт. Конечно, и в Дейстрии часты браки по расчёту и велико влияние семей, но всё же у нас мало кто открыто отрицает саму возможность любви между молодожёнами – как до, так и после заключения брака, мало где так цинично торгуют в первую очередь состоянием и – только! – во вторую самим человеком. Целомудрие до брака и верность спутнику жизни после в Дейстрии возводится в ранг высшей добродетели, в Острихе это нелепая, пусть и безобидная блажь. Когда девушке не нравится её будущий муж, в Дейстрии она кричит «какой ужас!» и вполне может разорвать навязанную родителями помолвку – или почитать свою жизнь навеки разбитой. Впрочем, после такого самоволия, как отказ от посватанного жениха девушка лишается возможности выйти замуж, и её жизнь всё равно оказывается разбита, но, по крайней мере, она сохраняет свободу. В Острихе девушка пожимает плечами и философски заключает: «что ж, я всегда могу завести любовника». И выходит замуж, и заводит любовника, и муж не то, чтобы вовсе не возражает, но, по крайней мере, обнаружив измену, не подаёт на развод, как это делается в Дейстрии, а украшает жену парой-другой кровоподтёков и подстерегает бедолагу в тёмном переулке со шпагой – или нанимает необходимых специалистов, которые произведут требуемую операцию без него.

Нельзя не учитывать, разумеется, и влияние наряда. Сколько бы «устрицы» не твердили о совершенной пристойности такого зрелища, как голые плечи и икры, оно не может всё-таки не возбуждать худшие инстинкты в людях, слабых духом и не смущать даже самые стойкие и нравственные характеры.

Распущенность царит в Острихе повсюду и неудивительно, что «устрицы» не находят ничего предосудительного, скажем, в одиноко путешествующей девушке. Да, она подвергает себя некоторой опасности, но это её личный выбор, а если девушка будет прятаться под крышу после наступления темноты, спасаясь таким образом от встречи с не-мёртвыми, то, по мнению острийцев, тут и говорить не о чем. Самое смешное заключается в том, что нежная и робкая дейстрийка, на родине не отъезжающая и на милю от родного города без спутников, на границе отпускает или рассчитывает лакея и смело едет по Остриху в одиночестве – и никто по возвращении домой не видит в подобном путешествии ничего, способного запятнать репутацию барышни!

С другой стороны, всякий дейстриец, увидев на ночных улицах женскую фигуру, равнодушно скользнёт по ней взглядом, решив, что это чья-нибудь служанка возвращается с поручением, а если и благородная дама, то у неё, конечно же, свои причины для поздней прогулки. У острийца женщина после наступления темноты вызывает неизбежную ассоциацию со слабостью, хрупкостью и беззащитностью; дальнейшее зависит уже от степени нравственности самого «устрицы». Поймите меня правильно, я не хочу быть несправедлива к жителям ни одной из стран, в которых мне посчастливилось жить, однако дейстриец не бросится ни нападать на всякую одинокую женщину, ни предлагать себя в защитники и провожатые, он вмешается, только если его прямо попросят о помощи или ещё каким-нибудь образом привлекут внимание. Остриец же считает факт появления женщины на ночных улицах уже сам по себе призывом проявить благородство или подлость, и отделаться от непрошенного защитника – или защититься от негодяя – бывает довольно-таки затруднительно. Если в Дейстрии всякому мужчине вполне достаточно заверения женщины, что она совершенно уверенна в своих силах, то «устрицы» остаются в твёрдом убеждении, будто представительницы слабого пола сами не знают, чего хотят. Это правило распространяется не только на ночные провожания, но и на всю жизнь в целом. Посудите сами: там, где в Дейстрии вдова богатого лавочника берёт дело в свои руки, в Острихе она через поверенных мужа продаёт лавку и живёт на ренту, часто слишком скудную в сравнении с прежними доходами: всё равно никто не стал бы вести дел с женщиной!

Это лицемерие, согласно которому женщин считают достаточно самостоятельными, чтобы губить душу и подвергать опасности своё тело, как им заблагорассудится, но сверх этого совершенно не способными принимать решения, касающиеся кого бы то ни было кроме неё самой (над потерявшими отца детьми, например, обязательно устанавливалась мужская опека даже при наличии живой матери) казалось «устрицам» единственно верной моралью, и они не могли понять, как дейстрийцы доверяют женщинам вести дела, не доверяя устраивать свою личную жизнь.

* * *

Всё это оставалось бы для меня красивыми словами, отвлечённым рассуждением, если бы я не столкнулась с непроходимой, простите, тупостью и упёртостью «устриц» в вопросах, касающихся их представления о чести, морали и месте женщин в современной жизни. Однако я забегаю вперёд, а рассказывать лучше по порядку.

На запасную встречу мы с напарником отправились на следующую же ночь после невероятных знакомств с вампирами и головорезами Остриха. К счастью, сегодняшнее свидание было назначено на полночь; мы могли и прийти заранее, и не бояться, что придётся возвращаться при свете. Дом, где была назначена встреча, был маленький, одноэтажный и прятался между двумя большими трёхэтажными зданиями. Напарник шумно втянул воздух.

– Пусто, – шёпотом объявил он. – Лишней рябиной тоже не пахнет.

Я вздохнула. Вампир никогда раньше не доверял мне ничего серьёзнее подсобной работы, вечно ворчал и ругал за промахи, и сегодняшняя «милость» меня совершенно не радовала. Разговаривать с человеком, который будет в точности знать, кто я, лично представлять бюро безопасности Дейстрии… Меня била нервная дрожь.

– Не бойся, дорогая моя, я буду рядом. Заходи, впустишь меня внутрь.

Дверь в дом была прикрыта, но не заперта и легко открылась, едва я её толкнула. Маленькая прихожая отделялась от внутренней комнаты дверным проёмом без двери, и проём этот зиял зловещим чёрным провалом. Я не стала запирать входную дверь, боясь оказаться в кромешной тьме без даже тусклого освещения уличных фонарей и, частично разглядев, частично нащупав ведущую на чердак лестницу, принялась осторожно подниматься наверх.

«Брось, Ами! – раздался резкий приказ вампира. – Зови отсюда, не стоит ломать ноги».

Я повиновалась и, не успела я закончить обязательную фразу, как напарник чуть только не свалился мне на голову, слишком уж поспешно спустившись с чердака.

– Стой тут! – выкрикнул вампир, устремляясь в тёмный провал внутренней комнаты. – И запри дверь, нечего дом нараспашку держать.

Я ещё нащупывала засов, не решаясь в темноте возиться с замками, когда темнота несколько рассеялась слабеньким огоньком свечи.

– Иди сюда, Ивона! – выкрикнул из комнаты вампир. Я повиновалась, и обнаружила, что кто-то заранее подготовился к встрече, поставив глубокие кресла возле круглого столика, на котором стояла запечатанная бутылка вина, два бокала и вазочка со свежими фруктами. Подсвечник с новой свечой, которую и зажёг вампир, стоял тут же.

– Удивлена? – засмеялся не-мёртвый, взяв в руки вазочку и шумно, напоказ принюхиваясь. – И, заметь, никакой отравы, никакого снотворного. Сделано всё, чтобы ты себя непринуждённо чувствовала. Неплохо кто-то постарался, а?

– Но зачем всё это? – поразилась я.

– Я же сказал, – раздражённо напомнил вампир, но тут же смягчился. – Ты можешь почувствовать благодарность за заботу, невольно расслабиться, поддаться на обаяние собеседника… Не качай головой, ты просто ещё не испытала на себе этот метод, моя девочка. Вот увидишь, тебе захочется заплатить больше денег, чем ты отдала бы в пустой комнате на голодный желудок.

Он прошёлся по комнате, зажигая свечи в прибитых к стене канделябрах, и в комнате стало совсем светло.

– Ну, что же, моя девочка, – проговорил вампир, развернув меня к себе и положив руки мне на плечи. – Не снимай вуали, кутайся в плащ и не поддавайся на провокации. Помни, чему я тебя учил и… Я буду рядом, но дальше ты пойдёшь сама. Удачи!

Я подозрительно вгляделась в лицо вампира – что с ним? Показалось или голос напарника дрогнул?

Вампир принуждённо засмеялся и притянул меня к себе, явно борясь с искушением растрепать мне волосы.

– Милая моя, – проговорил он. – Ты бы знала, как я тебе завидую! В первый раз вербовать своего агента…

Он бы говорил ещё, но тут дверь снаружи толкнули, а после послышался требовательный и, как мне показалось, раздражённый стук.

– Всё, иди. Дерзай. Я в тебя верю, – отрывисто выпалил не-мёртвый и словно бы растворился в тенях. Я без особой охоты поплелась открывать дверь. Особого подъёма перед первой вербовкой не ощущалось, только рассеянность и испуг. В ушах звучало «я в тебя верю», произнесённое вампиром, и это удивляло больше всего. Он. В меня. Верит. Вот уж никогда бы не подумала…

Стук в дверь повторился, ещё громче и требовательнее. Я перевела дух и отодвинула засов. Верит он… мне бы его уверенность…

Дверь распахнулась с такой быстротой и силой, что меня едва не убило на месте. Я вскрикнула, отшатываясь в сторону, и чёрная фигура, в первые мгновения показавшаяся мне огромной, застыла на пороге. Потом ночной гость всё же зашёл в дом, закрыл за собой дверь и только после этого обернулся ко мне.

И тут-то прозвучали слова, похоронившие все мои надежды на простую беседу:

– Вы – женщина?!

В голосе говорившего явственно слышалось не столько удивление, сколько крайняя степень негодования; говорил он по-дейстрийски.

– Очень приятно познакомиться с вами, сударь, – нервно проговорила я, разглядывая мужчину при льющемся из комнаты тёплом свете свечей. Смотреть, откровенно говоря, было не на что: чёрный плащ, скрывающий фигуру, на голове широкополая шляпа, а лицо закрывает маска. Сзади полу плаща приподнимал кончик шпаги.

Вот и всё, что я сумела разглядеть, пока гость стоял неподвижно, но, едва он шевельнулся, я заметила некоторую скованность движений, будто что-то ему мешает… Например, свежая рана.

«Глупости, Ами!» – по старой своей привычке возразила я сама себе и осеклась. Мы в Острихе. Здесь бывает всё, и свежие раны отнюдь не редкость.

Незнакомец, видимо, вспомнив о хороших манерах, отвесил мне поклон – сдержано, по-дейстрийски.

– Не могу сказать того же, сударыня, – продолжал он на моём языке. – Я думал, на встречу со мной бюро отрядит человека… – он демонстративно окинул мою фигуру таким взглядом, что я почувствовала себя едва ли не обнажённой, – посолиднее.

Я вспомнила наставления напарника и посторонилась, делая знак гостю проходить в комнату. Тот не стал вспоминать дейстрийские приличия, и прошёл первым. Что ж, можно считать, первый шаг сделан…

– Итак, – сердито проговорил незнакомец, усаживаясь в кресло, – вас прислало бюро вместо серьёзного человека? Прошу прощения, сударыня, но темы, которые я собирался обсуждать, не для женских ушей!

Я покачала головой. Надо было отвечать, и отвечать быстро, пока этот человек не успел убедить себя, что сделка ему не нужна. Если бы напарник хоть что-то мне объяснил так, как это делают люди: спокойно, подробно, предусматривая все возможные неприятности, какие только могут ожидать меня во время вербовки! Куда там, ему показалось достаточным передать мне мысленно суть задания и парой коротких фраз по дороге сюда запретить прямо ссылаться на свою работу в бюро. Пусть, мол, этот человек не сможет потом «представить доказательства разведывательной работы Дейстрии на чужой территории». И что мне прикажете теперь делать?

Я опустилась в поставленное для меня кресло и поправила распахнувшийся на груди плащ.

– Сударь, – проговорила я, лихорадочно подыскивая слова. – Давайте говорить начистоту: у вас есть товар, который вы хотите продать, и есть нужда в деньгах. У моих друзей есть деньги и есть нужда в вашем товаре, но у них нет возможности встретиться с вами. Они обратились ко мне, потому что хорошо знают меня и уважают, и верят, что мы с вами отлично поладим к обоюдной выгоде. Вы хотите что-то сказать моим друзьям – их здесь нет, но есть я, и я охотно выслушаю каждое ваше слово. Вы можете доверять мне ровно в такой же степени, как и моим друзьям, ничуть не меньше, и то, что я женщина, никак не влияет на условия сделки. Итак?..

Я перевела дух, сама удивляясь, как ловко и плавно сумела сформулировать свою мысль. Информатор сделал протестующее движение, когда я упомянула нужду в деньгах, и как-то недовольно шевельнулся при слове «сделка», словно эти слова оскорбляли его чувствительную натуру. Не исключено: если он явился с оружием, то передо мной острийский дворянин, а эта разновидность человечества весьма неохотно признаёт свои потребности в презренном металле. Однако в этом не было ничего страшного, уже то, что этот человек не ушёл при виде меня и сейчас спокойно сидит в кресле (он даже как бы рассеянно взял из вазы яблоко и поднёс ко рту, хотя надкусывать не стал), показывало: всё идёт как надо, и сделка состоится. Это уже не могло не радовать…

– Вот как, – медленно произнёс незнакомец, пристально разглядывая меня сквозь прорези чёрной маски. – Вы отдаёте себе отчёт, сударыня, что здесь вы полностью в моей власти, и я могу забрать у вас деньги силой вместо того, чтобы о чём-то договариваться?

Я вжалась в кресло, не очень уверенная в том, как нужно отвечать на подобное заявление. В крайнем случае напарник всегда успеет прийти мне на помощь, однако мне бы совсем не хотелось срывать переговоры таким нелепым образом. И, опять же – кого я должна изображать – слабую женщину, которая, как и настаивал информатор, явилась одна на назначенную встречу – или уверенного в себе специалиста, которого не напугают и трое таких вот громил, даже если они будут все одновременно размахивать шпагами?

– Вы не станете этого делать, – сударь, – холодно ответила я. Голос почти не дрожал, и это тоже не могло не радовать. – Отобрав деньги сейчас, вы лишаетесь возможность и дальше поддерживать отношения с бю… с моими друзьями.

– Вот как, – не менее холодно, чем я, повторил информатор.

– Именно так, – резко кивнула я. Информатор не стал вскакивать с кресла и размахивать шпагой, и переговоры всё-таки продолжались. Главное – не сказать ничего конкретного до того, как этот человек произнесёт пароль. Однако же он отнюдь не собирался облегчать мою задачу.

– Вы пришли сюда одна, сударыня? – безо всякого перехода спросил он. Я молча кивнула. – Ночью?

Я снова кивнула, не зная ещё, какую ошибку совершаю этим признанием.

– Вы сошли с ума! – возмутился дворянин. – Безумие женщине разгуливать ночью одной по улицам! Вы представляете, какой опасности подвергались?!

Я состроила гримасу, пользуясь тем, что моё лицо надёжно закрыто вуалью. Где-то я эту песню уже слышала, и ничем хорошим она не кончилась…

– Уверяю вас, сударь…

– На вас могли напасть вампиры! Вас могли ограбить или похитить по пути сюда! – гневно выкрикнул дворянин. – О чём думали ваши хозяева, отпуская вас на эту встречу?!

– Сударь, послушайте…

– Так продолжаться не может! – заявил дворянин и, к моему ужасу, поднялся с кресла. Резкий шаг в мою сторону – и вот он уже нависает надо мной, продолжая свою нравоучительную тираду. – Вот что, сударыня. Одна вы отсюда не выйдете. Я провожу вас до дома и на следующую встречу будьте добры прислать мужчину, чья смерть, во всяком случае, не будет на моей совести.

Он протянул мне руку, явно намериваясь вытащить меня из кресла и, как и сказал, провожать до дома. Бежать было некуда, соглашаться на это «заманчивое» предложение – немыслимо. Я набрала в грудь побольше воздуха, вознесла коротенькую мысленную молитву и начала говорить, глядя на дворянина снизу вверх:

– Поверьте мне, сударь, я глубоко тронута вашим щедрым предложением, однако, уверяю вас, эта забота совершенно излишня. Мне уже приходилось, и не раз, выходить ночью после захода солнца из дома и ни разу я не столкнулась с описанными вами опасностями. Что касается мужчины, о безопасности которого вы не станете так же сильно беспокоиться, как о моей, то, боюсь, ваше предложение неосуществимо. Бю… мои друзья не имеют возможности прислать к вам кого-либо, кроме меня, иначе, смею вас заверить, вы бы вели дело с человеком, которого сочли бы более подходящим для ваших целей. Однако обстоятельства складываются так, как складываются и, может быть, вы сядете, и мы продолжим нашу беседу?

Мужчина хмыкнул. Несколько мучительных мгновений он так и стоял, нависая надо мной, а после отступил на шаг.

– Вы ведь всё равно не прекратите шляться по ночам, верно?

Он так и сказал «шляться», словно это слово допустимо в приличной беседе, но я решила не обращать внимания ни на тон, ни на грубость выражений, и кивнула. Информатор снова хмыкнул и вернулся в своё кресло; я позволила себе перевести дух.

– Может быть, сударь, перейдём к делу, – предложила я. – Час поздний и, по правде сказать, мне хотелось бы пораньше оказаться у себя дома и лечь в постель.

Дворянин фыркнул.

– Я могу предложить вам другой способ времяпрепровождения, – насмешливо произнёс он. – И, хоть у меня и «имеется нужда в деньгах», вряд ли они будут лишними для вас, сударыня. Вряд ли ваши «друзья» особенно щедры с вами – не так ли?

Я вспыхнула и едва удержалась от того, чтобы не подойти к мерзавцу и не отвесить ему оплеуху.

«Спокойно, Ами, – напомнил о себе напарник, – он всего лишь пытается вывести тебя из себя».

– Вам плохо, сударыня? – почти искренне заволновался информатор, когда я сжала руками виски: мысленный голос вампира по-прежнему причинял сильную боль. Я покачала головой.

– Благодарю вас, сударь, я чувствую себя прекрасно. Однако чем скорее мы перейдём к делу, тем будет лучше для нас обоих.

– Но вы не ответили на моё предложение, – вкрадчиво напомнил остриец. – В конце концов, зачем молодой женщине забивать головку государственными делами, когда она создана совсем для другого?..

Я выпрямилась в своём кресле так резко, как будто меня ударили в спину.

– Сударь, – холодно проговорила я. – Позвольте мне самой судить, для чего я создана. И – если вас не интересует сделка, я, с вашего разрешения, откланяюсь. Моё время дорого, в отличие от вашего.

– О, я заметил, – протянул информатор, но больше спорить не стал. Он отодвинул кресло так, чтобы его лицо оставалось в тени, и снял шляпу, а после стащил через голову тонкую цепочку. Волосы, до того скрытые головным убором, у этого дворянина были такими же светлыми, как и у того, который дрался на площади Трёх свечей прошлой ночью. Он надел шляпу и подвинулся на прежнее место. Я, в свою очередь, отстегнула точно такую же цепочку со своей шеи и, примерившись, кинула информатору вместе с висящем на цепочке крестиком. Он ловко поймал крестик и, повернув к себе обратной стороной, провёл пальцев по выцарапанной на серебре надписи:

– Любовь, – насмешливо прочитал он, растягивая гласные, и выжидательно посмотрел на меня.

– До смерти, – медленно ответила я. Дворянин кинул свой крестик так, что он упал мне на подол. Я подняла распятье, перевернула его обратной стороной и тоже провела пальцем по надписи.

– Верность, – как можно быстрее прочитала я.

– Навсегда, – буркнул информатор, после чего снова отодвинулся в тень, чтобы снять шляпу и надеть мой крестик на место своего, как сделала и я со своим «подарком».

Эта сцена, нелепая на взгляд дейстрийца, более или менее приемлемо смотрелась в Острихе, где было принято обмениваться личными крестами между друзьями, родственниками или возлюбленными и даже выцарапывать на священных символах первые слова пафосных девизов. Однако нам с информатором – во всяком случае, мне, – сентиментальность была чужда, и нелепый обмен крестами служил своеобразным паролем, выполняя одновременно несколько назначений. Во-первых, таким образом мы оба могли убедиться, что не беседуем с представителем не-мёртвых: принеся с собой серебро и проследив, как его берёт в руки собеседник можно, по крайней мере, чувствовать себя застрахованным от подделки. На этой стороне дела настоял информатор ещё в то время, когда нас с напарником не было в Острихе, а он вёл осторожную переписку с бюро, соглашаясь передавать документы только лично в руки под гарантию, что их не будут провозить через границу, где все письма просматриваются таможенниками и, что самое печальное, даже тайными агентами контрабандистов. Что касается меня, то гораздо более важным казалось подтверждение, что это, скорее всего, тот самый человек, с которым через тайную переписку (письма оставлялись в тайниках, а позже забирались оттуда) обсуждался пароль. Можно украсть крест, прочесть на нём надпись, можно даже додумать девиз, но важным здесь было всё – и тон, и скорость произношения, и паузы. Напарник заверял, что тайник не был раскрыт ни городскими стрелками, ни кровниками, ни агентами контрабандистов, одним словом, никем, а, следовательно, некому было и узнать пароль. С другой стороны, всё было совершенно невинно – подарок, знак доверия, и не более. Смущало, правда, почему всё-таки информатор отказывался от передачи сведений письменно через те же тайники, но мало ли что он мог себе надумать? Начиная от ловкой провокации со стороны острийских коллег и заканчивая страхом попасться «на месте преступления» с компрометирующими документами. С третьей стороны – а разве сейчас он не рискует? А я? С четвёртой, возможно, это-то и заставляло информатора протестовать против ведения дел с женщиной?.. С пятой…

Но придумать пятую сторону я не успела: дворянин взял со стола отложенное было яблоко и с хрустом его надкусил.

– Теперь я понимаю, кто придумал этот пароль, – произнёс он, едва ли прожевав откушенный кусок. – Женщины тянутся к романтике, красивым фразам, громким обещаниям – не так ли, сударыня?

– Позвольте вас заверить, что вы ошибаетесь, сударь, – возразила я. – И, прошу вас, постарайтесь воздержаться от нападок на мой пол! Уже поздно, и мне бы хотелось…

– Знаю, знаю, – перебил меня дворянин. – Оказаться у себя дома в постели. Что ж, поскольку мою постель вы отвергли…

Он откинулся в кресле и безо всякого вступления выпалил:

– Крупная партия контрабанды.

– Сколько? – в тон ему спросила я.

– Пятьсот.

Я присвистнула, как это всегда делал мой напарник, когда чему-то удивлялся. У информатора оказалась губа не дура…

– Марок, сударь?

– Зачем же так, сударыня? – мягко укорил меня дворянин. – Талеров, разумеется.

Я засвистела ещё громче. Это превосходило всякое разумение. Пятьсот талеров, это полторы тысячи марок! Шестьсот крон! На эти деньги в Дейстрии можно безбедно прожить целый десяток лет! Господи всемилостивейший, с такой откровенной наглостью я не сталкивалась, даже когда лучшую шляпку из лавки госпожи Кик у нас пытались купить за пару филлеров! Этот человек или безумен или издевается надо мной!

– Вы не согласны с моей ценой, сударыня? – всё так же мягко уточнил остриец. Кажется, он всерьёз назначал свою чудовищную цену.

Изо всех сил стараясь не расхохотаться ему в лицо, я покачала головой.

– Пятьдесят марок – красная цена вашим сведениям, – грубовато произнесла я. – И то я советую рассматривать их как залог будущего сотрудничества.

– Вы шутите, сударыня, – как-то не слишком уверено произнёс информатор. – После того труда, который я приложил, чтобы собрать все эти сведения, вы не можете…

Я остановила его взмахом руки. Ещё рано расслабляться, и всё это может быть очень-очень хитрой игрой, но сейчас собеседник казался мне хитрецом из той категории, которые в конечном счёте обманывают в первую очередь самих себя.

– То, о чём вы говорите, сударь, интересует в первую очередь таможню, а таможня не расположена оплачивать труд моих друзей и тех, кто хочет с ними подружиться. Контрабанду перевозят все, и поимка нескольких не слишком чистых на руку путешественников моим друзьям совершенно ни к чему. Поэтому, сударь, они предлагают вам пятьдесят марок и ни пфеннига[18]18
  Пфенниг – самая мелкая монета в Острихе; только её чеканят из меди. Двенадцать пфеннигов составляют один грош, самую мелкую из серебряных монет, имеющих хождение в Острихе.


[Закрыть] больше.

– Пятьдесят марок! – воскликнул информатор, только сейчас, видимо, смиряясь с серьёзностью моих слов. Возникла неприятная пауза, во время которой дворянин доедал своё яблоко, а я напряжённо ждала ответа. Если бы мне удалось найти явные признаки провокации, то срыв переговоров мне бы простили, но во всяком другом случае мне рекомендовалось любой ценой наладить контакт. Дейстрия ежегодно теряла огромные суммы из-за контрабандного провоза всего и вся на нашу территорию, начиная с гуано, необходимого для удобрения пастбищ и пахотных полей и заканчивая серебром из богатых острийских банков. Я говорила чистую правду: бесполезно отлавливать по одной «крупные партии», как это делалось до сих пор, пора начать поиск людей, которые этим занимаются. Впрочем, я, пожалуй, немного преувеличиваю: поиск таких людей вёлся постоянно, что заставило контрабандистов сплотить ряды и установить среди своих железную дисциплину и конспирацию. Напарник передавал мне – своим ужасным мысленным способом – что это не первые попытки продать нам необходимые сведения, но каждый раз дело заканчивалось провалом нашего агента. На что надеялось бюро в этот раз, я не знаю, видимо, на особые способности напарника – которыми, кстати, интересовались и контрабандисты. Не зря же они похитили его тогда в столице и пытались голодом и подкупом принудить к сотрудничеству?

– Итак, сударь? – произнесла я, когда яблоко было съедено и огрызок полетел в темноту за креслом дворянина. – Вы принимаете мою цену?

– Сто, – предложил информатор.

– Пятьдесят, сударь, – мягко возразила я.

– Сто, и двадцать пять вы положите себе в карман, – внёс следующее предложение дворянин. Ничего не скажешь, заманчиво. А после он будет иметь полную возможность угрожать мне разоблачением перед обманутыми работодателями. Неужели я кажусь ему настолько наивной?

– Пятьдесят и ни пфеннигом больше, сударь, – повторила я. – Этот вопрос не обсуждается.

– Должен ли я понимать, что вы готовы обсуждать другие вопросы, сударыня? – уточнил информатор. Я кивнула. Являться на тайную встречу ради очередной партии контрабанды было бы верхом нелепости даже для такого новичка, как я. Бюро интересовали люди, которые за этим стояли, те, кто столько лет противодействовали нашим попыткам закрыть границу. А моего напарника – те мерзавцы, которые похитили нас и убили его наставника. Впрочем, вряд ли этот человек расскажет нам что-нибудь именно о тех людях, за которыми мы охотились. С другой стороны, он ведь может вывести нас на их след…

– Назовите сведения, которые хотите получить, сударыня, – предложил дворянин. Я покачала головой.

– Сначала докажите, что вы можете их предоставить.

– Отдать вам бумаги? Сейчас? За пятьдесят марок?

Я удивилась и не смогла это скрыть.

– Вы записали всё и носите бумаги с собой? И ничего не боитесь?!

Зачем тогда весь этот маскарад и сложный пароль, когда так просто убить человека и взять бумаги у трупа, а ещё – контрабандисты могли бы поймать предателя и допросить, предъявив в качестве доказательства вины отобранные у него бумаги.

– Со мной не так-то легко справиться, сударыня, – усмехнулся информатор. – А в бумагах не только мои наблюдения и догадки, там есть копии с документов, которые недвусмысленно изобличают…