Текст книги "Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу"

Автор книги: Морли Каллаган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

– Что теперь, сэр? Места в шлюпке нет.

Хендерсон сказал:

– Какого черта! Пусть плывут к своей пустышке и лезут на нее.

Хорлер сказал:

– Мы же не можем взять их в шлюпку, верно, сэр?

И все-таки он колебался, не отрывая глаз от мокрой руки, которая хваталась за корму, хваталась за него, хваталась за что-то внутри него. Но тут взгляд Хорлера сказал: «Что с вами? Выбора нет: они или мы. Но они же – не мы. Командуйте!»

И он сказал кочегару:

– Сбросьте руку. Это трудно. Но иначе нельзя.

И кочегар сбросил руку, и они смотрели, как пловец отстал, оказался среди своих барахтающихся товарищей, и они вытягивались вереницей в ширящемся пляшущем пространстве за кормой. Гребцы в шлюпке волей-неволей следили, как их руки то поднимаются, то опускаются, и слушали их тоскливые крики. Все молчали, пока они не подошли к своему кораблю, не увидели возбужденные лица своих товарищей, не услышали их радостные вопли. Все смеялись. Он встал в шлюпке, и все смеялись и показывали на него. Только тогда он сообразил, что вместе с резиновыми сапогами сбросил и брюки.

Шлюпку подняли, им трясли руки, их хлопали по спине, а потом он увидел Чоуна – все еще с Джиной – в стороне от толпы у борта. На лице Чоуна не было ни тени огорчения или разочарования оттого, что он вернулся целый и невредимый. Когда их взгляды встретились, Чоун поклонился, а потом, снисходительно улыбаясь, медленно и величественно похлопал в ладоши.

19

На палубе был словно праздник – сияло солнце, суда конвоя двигались в своих коридорах, сверкало море, а на нем была его парадная форма. Никто из матросов не спал. Все поднялись наверх отдохнуть, повеселиться, послушать Хорлера. Все были немного пьяны от гордости, а он прогуливался по палубе в парадной форме, чувствуя себя со всеми легко и приятно. К нему подошли Джина и Чоун.

– Поздравляю, – сказала она, и он заметил, что ее рука продета под руку Чоуна. В первый раз он видел, чтобы она опиралась на руку Чоуна. Как будто теперь она была уверена, что они придут в порт, и именно так собиралась сойти на берег.

– Вы меня насмерть перепугали, лейтенант, – сказала она. В присутствии Чоуна она не называла его Айрой.

– Все прошло неплохо, – сказал он.

– У вас хорошая правая, – сказал Чоун с ухмылкой. – Прекрасный был боковой.

– Вообще-то мне не надо было его бить.

– Если уж у человека такой удар, так надо им пользоваться. Разве нет?

– Ну, теперь я думаю, что у него просто началась истерика.

– Откуда вы знаете?

– Я не знаю, я предполагаю.

– Вот-вот. Вы не знаете.

– А вы знаете, что меня выставили из лазарета? – спросила Джина, улыбаясь. – Там теперь лежит раненый мальчик.

– А как вы, мисс Биксби? Будете спать на палубе?

– Нет. Поменяется местами со мной, – сказал Чоун. – Ей капитанская каюта, а мне какая-нибудь подвесная койка.

– Ведь это же не больше чем на день-два, – сказала она. А потом, поколебавшись, начала другим тоном. – Мистер Гроум…

– Что?

– Вы там думали, что утонете… Я словно почувствовала, что вы это думаете… Не знаю…

– Да, в общем-то странно… – сказал он неловко. – Когда идешь на дно, все вдруг убыстряется. В мозгу мелькают картины. Конечно, это банальность, но они правда мелькают. Когда я опять погружался, то в черноте увидел куст сирени, весь в цвету, у нас дома, в саду.

– Не Юкатан? А родной дом? – спросила она.

– Да, родной дом. – И он повернулся к Чоуну. – Мистер Чоун, я видел вас на мостике. Под огнем. Что это на вас нашло?

– Что на меня нашло? – повторил Чоун, растерявшись, и тут же попробовал отшутиться. – Вот в Нью-Йорке есть человек, который сумел бы ответить точно.

– Человек в Нью-Йорке?

– Маленький такой человечек в ботинках на очень толстой подошве. По имени Уиллард Арп.

– И что же он сказал бы?

– Он сказал бы, что на меня нашла страсть к сцене. – И он весело захохотал. – В этом вся соль, – сказал он. – Почувствовать страсть к сцене в нужное время и в нужном месте. Пошли, Джина.

И они пошли дальше по палубе. Шагов через десять она оглянулась и, уходя с Чоуном, посмотрела на него. До конца дня он их больше не видел. После обеда усталость, которой он весь день не замечал, наконец одолела его. У себя в каюте он вытянулся на спине, раздвинув ноги, заложил руки за голову и услышал тиканье своих наручных часов, а потом и все привычные звуки – поскрипывания, подрагивание корпуса, стоны помпы в машинном отделении, мирные баюкающие звуки, которые принесли с собой сон.

А потом во сне все его тело затряслось в такт колоколам громкого боя. Перекатившись на край диванчика и свесив ноги, он начал надувать спасательный жилет. И тут раздался грохот взрыва. Спинка диванчика осела, накрыла его, отбросила к сорванной двери и швырнула на ощетиненный край расщепленного косяка. По его кисти, по пальцам заструилась кровь. Корабль вибрировал, как тугая струна, и он слышал крики и топот бегущих ног.

Он лежал оглушенный, а потом топот и рев обрушились болью на его голову. Его глаза открылись, но в темноте ничего не было видно. Он пошарил вокруг, нащупал возле себя длинные острые щепки, сломанную доску и отодвинул ее. Повсюду вокруг несся вихрь звуков. Крики стали громче, потом замерли. В непроницаемом мраке его мысли начали понемногу проясняться. Он почему-то подумал: «Который теперь час?» – и попытался встать. Это ему не удалось. Руку обожгла невероятная боль. По руке текла кровь. Он чувствовал теплую кровь у себя на ладони. Ощупью он нашел бушлат, потянул его за собой и, добравшись до трапа, с огромным трудом начал подниматься. На полпути он остановился и поглядел назад, словно забыл что-то.

Палуба была залита лунным светом, ярким лунным светом, и он поглядел на мостик, ожидая увидеть капитана, выкрикивающего команды. Мостик был пуст. Корма низко осела в воду. Палуба стала покатой и с левого борта доносились крики: матросы, не успевшие спрыгнуть в спущенные шлюпки, прыгали в воду.

Шатаясь, он добрел до трапа капитанского мостика и уже поднялся на три ступеньки, но тут в голове у него прояснилось. Он спустился и увидел, что у борта кто-то лежит. Капитан. Со сломанной шеей. Мертвый. «Швырнуло с трапа на палубу», – подумал он. Значит, ему не надо возвращаться домой к еще слишком красивой жене. Все проблемы для капитана кончились.

На палубе никого не было видно, из чего следовало, что шлюпки спущены, и он здесь в лунном свете один, и никто не знает, что он здесь. И никто не знает, что Джина в лазарете. Он пошел туда. Потом он вспомнил, что там теперь сигнальщик, а не Джина. Но и сигнальщика там не было. Из воды доносились крики. Он подошел к борту и увидел троих матросов, спускающихся по канатам, а в черной воде – головы, пляшущие вокруг перевернутой шлюпки, которую они пытались поставить на ровный киль. Из воды донесся голос – как будто Хорлера:

– Отплывайте, ребята, отплывайте, не то вас засосет! Отплывайте, шлюпки вас подберут! Эй, на шлюпке! Отгребайте! Вот так.

Но тут его окутало клубом дыма, и сквозь дым он побежал к левому борту, туда, где висела спасательная шлюпка. Но шлюпки там не было. К воде свисали канаты, но и внизу шлюпки не было. Только лица. А может, лица ему почудились. Хотя в ярком лунном свете он мог бы различить лица. Но матросы, спускавшиеся по канатам, наверное, прыгнули подальше, чтобы их не ударило о борт. Надувая спасательный жилет, он увидел, что к кораблю приближается широкий предмет – резиновый плотик, потом плотик двинулся в другую сторону, подпрыгивая и скользя на волне. И тут он услышал женский крик. Не спуская глаз с плотика, он прыгнул, описал дугу в воздухе, и его тело ударилось о воду.

Жилет поднял его на поверхность, но он глотнул мазута. Мазут мог попасть ему в глаза и в горло, ослепить его, задушить, утянуть на дно. Он услышал чей-то крик:

– Сюда!

– Помогите! – крикнул он, барахтаясь в мазутном пятне. – Помогите! – Его что-то задело. Труп, сидящий в воде. Труп стукнулся о него, голова безжизненно моталась. Бородатое лицо. Мазут, налипший на красивую бороду йоркширца, задушил его, когда он начал захлебываться.

– Сюда! – вновь донесся крик, но теперь он звучал тише и дальше.

– Сюда! – выдохнул он.

– Сюда, сюда! – ответил далекий голос, и он поплыл, тяжело загребая одной рукой, и понял, что теперь выберется, а вокруг в лунном свете он ясно видел других людей, которые плавали и отчаянно кричали, вскидывая руки, чтобы их увидели и подобрали. А потом над волной вырос плотик, соскользнул к нему, и он уцепился за веревки.

От его тяжести легкий плотик накренился на него, кто-то ухватил его за запястье, дернул и перетащил через толстый закругленный край.

– Ага, это номер первый, – сказал он. – А ну-ка, номер первый!

– А-а… – выдохнул он. – Боузли…

– Ага, Боузли.

– Все в порядке, Боузли. – И он совсем близко увидел их наклоненные над ним лица. Круглое угрюмое лицо Боузли и лицо Мейсона, санитара.

У Мейсона ладонь была окровавлена. Он поднял ее и начал рассматривать.

– Наверное, из вашей руки, – сказал он.

Мейсон начал расстегивать его бушлат, и он закрыл глаза, начал дышать ровнее и окончательно пришел в себя. Тут на другом конце плотика он увидел Джину. Она скорчилась под бушлатом, вцепившись в веревку. Залитая лунным светом, она сидела неподвижно и смотрела прямо перед собой, словно не понимая, почему то, что уже раз с ней случилось, теперь происходит снова.

– Нет, – повторяла она глухо. – Нет, нет. – И смотрела прямо перед собой, и ничего не видела.

– Джина, – окликнул он. – Джина! – Она не ответила. – Как она попала сюда? – спросил он.

– Я вытащил ее из капитанской каюты, – сказал Мейсон.

– Вы молодец, Мейсон.

– Я санитар при лазарете. И ни одной шлюпки. Ни нашей, никакой. Я обвязал ее веревкой.

– Веревку-то нашел я, – сказал Боузли, энергично работая веслами.

– Ты, Боузли, ты.

– Вот именно.

Мейсон закатал рукав свитера на его кровоточащей руке, и с его собственной ладони уже тоже стекала кровь.

– Плохо. Какая-то большая вена на сгибе, – сказал Мейсон. – У вас в руке щепка засела. Вы истечете кровью. Ну, попробуем. – И, расстегнув свой бушлат, Мейсон вытащил ремень из брюк, туго перехватил его руку чуть выше локтя, проткнул в ремне еще дырочку, затянул его, как жгут, и застегнул пряжку.

– Ну вот, – сказал он. – Потом придется его ослабить, сэр. Во всяком случае, насколько я знаю. Ведь я не врач. – И, ополоснув окровавленные ладони в воде за краем плотика, он продел его руку в рукав бушлата.

– Джина, – сказал он, – Джина! – И она чуть-чуть повернулась к нему все в том же оцепенении. Потом растерянно поглядела вокруг – на корвет, на небо, на воду, а потом снова на освещенную как днем воду, где плясали головы и люди кричали, плывя за вельботом, который отошел уже ярдов на сто.

– Джина, как вы себя чувствуете? – сказал он, передвигаясь ближе к ней.

– А? – сказала она смутно, не отрывая взгляда от воды. Внезапно она судорожно сжала его нераненую руку и привстала.

– Черт! Полегче, девушка! – крикнул Боузли, который греб, пытаясь отвести плотик подальше от борта корвета.

– Вон он! – закричала она, как безумная, указывая на корвет. В ярком лунном свете они увидели фигуру, повисшую на поручнях, фигуру, ясно различимую в этом свете, и, возможно, она узнала ссутуленные могучие плечи.

– Джетро, Джетро! – кричала она. – Джетро! – Но его голова все так же неподвижно свисала с поручня. Повернувшись, она сказала отчаянно: – Айра… не бросайте его там. Снимите его оттуда, Айра! О черт! Снимите же!

– Прыгай, Чоун, прыгай! – завопил Боузли.

– Прыгайте! – завопил и он. – Мы вас подберем!

Высоко над ними Чоун медленно поднял голову, словно собираясь с силами, затем могучая фигура медленно, переползла через поручень, рухнула из лунного света в тень борта и ударилась о воду всего в десяти футах от них. Спасательный жилет поднял Чоуна на поверхность. Боузли погреб к нему. Мейсон и Боузли вместе ухватили его – один за волосы, другой за плечо, – перетащили через валик накренившегося плотика и уложили на брезентовый настил. Чоун лежал с закрытыми глазами.

– Отгребайте от корвета, – приказал он им. – И побыстрее. Ну же! Когда он начнет погружаться, нас засосет, плотик перевернется.

Боузли приналег на свое весло, они начали медленно отходить от корвета, и он посмотрел на Чоуна, лежавшего по другую сторону Мейсона, который говорил:

– Мистер Чоун, мистер Чоун, вы меня слышите?

– Ну, слышу, – сказал Чоун.

– Что у вас болит?

– Бок. Весь бок словно вдавило внутрь.

– Как это произошло?

– Я спал. Бах! – Он задохнулся и сморщился от боли. Потом продолжал. – Меня выбросило из койки на что-то большое и тяжелое, – прохрипел он.

Мейсон, ощупывавший Чоуна под бушлатом, покачал головой и посмотрел на свою ладонь. Крови на ней не было. Тогда он прижал ладонь к губам Чоуна. И тут из уголка этого рта потекла тоненькая струйка крови – тонкая темная ниточка на его подбородке, освещенном луной.

– Наверное, внутреннее кровоизлияние, – сказал Мейсон. – Я ничего сделать не могу. Оно может усилиться. Не знаю. Будем надеяться, что не усилится. Я не знаю, что делать.

– Джетро! – позвала Джина и подползла к Чоуну. – Джетро, – сказала она нежно.

Приподняв голову, он спросил:

– Джина, ты ведь не ранена?

– Нет. Совсем не ранена.

– Вот видишь. А! – И он ухмыльнулся. В лунном свете ухмылка казалась сумасшедшей. Он приподнялся повыше, оперся плечами на валик плотика, так что лунный свет упал на его широкое бородатое лицо. Потом рывком откинул голову и вновь обрел свою неколебимую уверенность. – Пробуют и пробуют, сволочи, а, Джина? – сказал он все с той же ухмылкой. – Но ты цела и невредима, и я тоже здесь. А что я тебе говорил? Неприятно, конечно, но ты цела, мы здесь, и нас скоро подберут.

– Обязательно, – сказала она. – И мы поплывем дальше. – Она отползла на свое место. – Да, Айра, он здесь, – угрюмо сказала она, наклоняясь к нему. – Вы только поглядите на него, Айра! – И он не понял, была ли в ее тоне горькая насмешка или изумление. Или даже какое-то страшное смакование. Потому что, когда она так властно крикнула: «О черт! Снимите его оттуда!» – он был потрясен ее тоном. Неужели даже теперь Джетро не будет позволено ускользнуть? Но если так, то почему сейчас она так глубоко его тронула?

– У нас только одно это поганое весло, – крикнул Боузли. Весло было короткое, и толку получалось мало.

Дно плотика было покрыто плетеным брезентовым настилом, но их ноги все равно лежали в воде; и, поглядев вокруг, он увидел, что его нога касается ноги Джины, а ее другая нога касается ноги Боузли, чья нога касается ноги Мейсона, и все ноги протянуты к центру плотика. Только не ноги Чоуна.

– Да отгребайте же, Боузли! – крикнул он. – Корвет погружается. Ради бога, гребите! Гребите, как черт! – И продолжал смотреть на корвет, который словно воспарял над водой, потому что корма медленно погружалась. Боузли отчаянно работал веслом, а Мейсон загребал ладонью. Когда плотик немного отошел от корабля, его здоровая рука, свешивавшаяся в воду, задела за что-то. Он подтянул это что-то поближе, увидел лицо старшины Хендерсона и оттолкнул труп.

– Бедняга Хендерсон – чем это его? – сказал Боузли и вдруг завопил: – Берегись!

Легкий плотик закружило, потянуло туда, где уходил под воду корвет, и все нечеловеческие усилия Боузли не могли его удержать. Плотик завертелся как волчок, а потом корабль внезапно исчез, плотик закружился медленнее, и в полном мраке под тяжелыми тучами, скрывшими луну, издалека до них донесся слабый звук голосов.

– Утоп, – сказал Боузли. – Что дальше, номер первый?

– Передохните пока, – сказал он.

– Как по-вашему, который час, Айра? – спросила она тихо.

– Около трех, наверное.

– А наши шансы?

– Очень неплохие.

– Но вдруг будет шторм и поднимется сильное волнение?

– Постараемся выдержать.

– Так какие же они неплохие?

– До этого нас, может быть, успеют подобрать.

– Может быть? Никаких «может быть», если здесь Джетро. Что вы, Айра! – И она засмеялась. К ней вновь вернулось ее поразительное самообладание, и он не мог решить, то ли она иронизирует, то ли, как он давно подозревал, действительно подчинилась неколебимой уверенности Чоуна, что им уготована какая-то иная судьба на берегу. – Джетро! – окликнула она, осторожно передвигаясь к нему. – Джетро!..

– Как ты, Джина?

– Привыкаю к обстановке.

– Это твердо, Джина.

– Что твердо?

– А что нас подберут.

– Откуда ты знаешь?

– Тут нечего знать, Джина, – сказал он очень медленно и с большим трудом. – Для нас это так. И другого ничего быть не может, Джина.

– Только ты держись, Джетро, – сказала она ласково и прижала ладонь к его лбу.

– Зачем ты это, Джина? – спросил Джетро.

– Чтобы нам всем была удача, – сказала она.

– Чего-чего? – громко осведомился Боузли. – Погладить на счастье парня по лбу? Когда я играл в бейсбол, нам удачу приносил один черномазый мальчишка: каждый раз, когда я шел отбивать, обязательно гладил его по волосам, ну и был в своей лиге первым. А мистер Чоун, он что же, такой удачливый, мисс Биксби?

– О да!

– Значит, ты отбивал лучше всех в своей лиге, Боу? – сказал Мейсон. – Расскажи своей бабушке! Ты и по мячу-то не попадешь!

– Слушай, ты, трепло! Вербовщики лучших команд мной интересовались.

– На каком месте вы играли? – спросила Джина.

– Отбивал. У меня талант от природы.

– Это сразу видно. А кто будет победителем в этом сезоне?

– «Доджерс», мисс Биксби.

– Вы когда-нибудь видели их игру?

– Нет, не приходилось.

– Вот что, Боузли, – сказала она. – Если сумеете выбраться в Нью-Йорк, я свожу вас на матч, а потом пообедаем вместе.

– Без шуток?

– Ну, так договорились?

– Погодите минутку! Как это я приеду в Нью-Йорк?

– Я вам дам мой адрес. Напишете мне и приедете. Очень будет хорошо, верно, Джетро?

И Чоун, лежавший неподвижно, словно без сознания, сказал слабым голосом:

– Ага. Деньги на дорогу мы вышлем.

– Это что же – всерьез? – спросил Боузли.

– Конечно, всерьез, – сказал Чоун, и голос его стал чуть громче, словно этот разговор прибавил ему сил.

И слушая их, он тоже вдруг ободрился.

На плотике не так уж плохо, сказал он себе. Даже отлично. Утонуть плотик не может. Вот они поднялись на пенистую волну и соскользнули в ложбину. Рука, перетянутая ремнем, налилась тяжестью и совсем онемела. Еще немного, и начнут мерзнуть ноги, если только не шевелить ими. А пока им остается бесцельно дрейфовать. Он подумал, что было бы хорошо, если бы проглянула луна или хотя бы звезды. Вместо этого зарядил дождь. Этот ровный мелкий дождик словно заставил плотик сжаться, превратил его в крохотную пылинку среди непроглядной тьмы, и некоторое время они молчали. Он, как и все остальные, кроме Чоуна, держался за веревки.

– Как нас подорвали? – спросил он наконец. – Я спал.

– Засадила рядом с машинным отделением, – сказал Боузли. – Подкралась к нам втихую. Только дали боевую тревогу, а торпеда – раз!

– А что случилось со шлюпками?

– Одна, с левого борта, стукнулась о борт, когда ее спускали, и перевернулась.

– А подлодку кто-нибудь видел?

– Вроде бы нет.

– Мы выберемся, – сказала Джина, опустив голову. – И чего только не приходится терпеть на этом свете, чтобы просто куда-то попасть. Ну, перетерпим. – И она повысила голос: – А, Джетро? Э-эй, Джетро! – словно стараясь поддержать в нем сознание и жизнь. Он приподнял плечо, потом руку. В темноте было плохо видно, но, казалось, он сжал кулак.

– Мы доберемся, Джина, – сказал он.

– Люди черт-те что делают, словно свихнутые, верно? – внезапно сказал Боузли. – Я стоял и радовался, что не прыгнул в эту скиксовавшую шлюпку, и тут вижу плотик. Ну и, прощаясь с кораблем, я вдруг почувствовал, что должен забрать с собой что-то свое, а тут, глядь, Мейсон и мисс Биксби, так я ее схватил и обвязал веревкой.

– Довольно, Боузли, – сказал он резко. – Вы среди Друзей.

Он брал на себя команду плотиком. Слабость его объяснялась потерей крови, а плечо болело оттого, что рука все больше немела из-за ремня, нарушившего кровообращение. Но голова у него была ясной.

– Если мы останемся здесь до рассвета, нас кто-нибудь заметит. Так что волноваться особенно нечего. Только нужно как-то сохранять тепло.

В темноте он не мог различить, сочится ли все еще изо рта Чоуна кровь. Только сам Чоун знал, насколько серьезны его повреждения. Но он переместился так, чтобы даже в темноте его глаза были устремлены на Джину. Возможно, он ждал, чтобы рассвело и она увидела, что его глаза устремлены на нее.

Невольно все они придвинулись ближе друг к другу, чтобы согреться, – все, кроме Чоуна, который теперь словно отдалился от них. В тишине ему послышалось, будто Мейсон молится. А сам он пытался убедить себя, что смерть ждет его не здесь. Дождь не прекращался. Ветра не было, и капли сеялись тихо, поглаживая их в темноте. Потом дождь перестал. Поднялся ветер, волны стали круче. Гребни захлестывали плотик, обдавали их влагой, и его начал бить озноб.

В тучах внезапно образовалась прореха; прямо над головой разлилось озеро черноты, а затем в это черное озеро вплыла луна, и он посмотрел вверх на ее круглый диск, серебрящий тучи вокруг. Глядя на несущиеся через луну клочья туч, он почувствовал себя лучше и вдруг поразился тому, что ночь, луна и море движутся своим извечным движением, словно не происходит ничего сколько-нибудь значительного, а ведь они – здесь, на плотике.

– Во всяком случае, нам следует вести себя разумно, – неожиданно сказала Джина, откидывая назад мокрые волосы. – Мы ведь движемся куда-то. Так почему бы и не в нужном направлении? Я уже вижу, как схожу на берег. Сначала в поезд – тук-тук-тук, – и уже в Лондоне. Потом – «Савой». Все, что душе угодно, а главное – тепло. Обед мне принесут в номер.

– Пожалуй, я загляну к вам в «Савой», – сказал Боузли. – Сводите меня куда-нибудь поужинать.

– Договорились, – сказала она.

– Мне уже теплее, – сказал он. – Валяйте дальше, дамочка.

– Мне нравилось, как вы все на меня глядели, – продолжала она, и ее светский тон никак не вязался с мокрым плотиком посреди океана.

– А, бросьте! – выпалил Боузли. – Теперь мне сразу голодно стало.

– Ну так подсаживайтесь поближе к нам.

– Ладно, мисс Биксби, – сказал он, но едва попробовал придвинуться к ним, как плотик накренился, и он поспешно откинулся назад. – Уж такое мое везенье, – сказал он.

– А тут акулы есть? – вдруг спросила она.

– Пусть акулы вас не беспокоят, – сказал он.

– Акулы боятся дельфинов, – сказала она. – Я читала большую статью про дельфинов. Они удивительно дружелюбны и красивы, говорилось в ней. Свет мира почиет на дельфинах. Это правда?

– Дельфины! – буркнул Боузли. – Ну и в компанию я попал!

– А как узнать, что ноги отмораживаются? – спросила она.

– Становится приятно и тепло, – сказал Гроум. – Ничего не чувствуешь.

– Ну так, значит, я еще не совсем заморожена, – сказала она. – Вовсю их чувствую.

– Придвиньтесь ближе, Джина, – сказал он. Конечно, Чоун следит за ними, но ему было все равно. Он теснее прижался к ней и попытался обнять ее здоровой рукой. Боузли, который все еще его побаивался, не спускал с них глаз.

– А ведь верно, – сказал он и тоже попробовал подобраться к ней поближе, но при этом движении плотик резко накренился и черпнул воды.

– Довольно, Боузли! – сказал он резко. – Вы что, не соображаете? Не раскачивайте этот чертов плот.

– Значит, мне тут и сидеть, а?

– Там и сидите. Шевелите ногами, Джина, все время шевелите, – сказал он.

– Если я лишусь ног, будет очень жаль: что у меня было хорошо, так это ноги, – сказала она.

– А что в них такого хорошего, Джина?

– Они настолько маленькие, что я могу носить образцы модельной обуви с витрины и плачу за них полцены. На распродаже.

– Мистер Гроум, – с трудом окликнул его Чоун.

– Что, мистер Чоун? – Он полагал, что Чоун отключился от происходящего, сберегая силы, боясь потерять сознание. Однако его освещенные луной губы раздвинулись в широкую решительную усмешку.

– Вам бы жениться на девушке с ножками под образцы модельных туфель, а, мистер Гроум? – сказал он. Несмотря на свое тяжелое состояние, Чоун все еще посмеивался. Его физическая сила перестала быть угрозой; единственной его силой оставалось молчание. И, бросив эту шутку, он снова в нем замкнулся. Но Айра Гроум ощущал, что Чоун следит за ними, и ощущал эту странную силу.

Море оставалось спокойным, как мельничная запруда, и плотик покачивался мягко и убаюкивающе. Яркий, льдистый лунный свет словно лил холод. Ему показалось, что мокрая одежда залубенела на нем. Он потрогал бушлат – бушлат был мягким. Джина у его плеча утомленно вздохнула и задремала. Легкое покачивание плотика убаюкивало их всех. Они молча отдавались покою. Вскоре Джина уснула. Потом он услышал, что она что-то бормочет – что-то бессвязное, неразличимое. Но кошмар, по-видимому, становился все мучительнее, и уже можно было разобрать обрывки слов и отдельные фразы. Боузли и Мейсон тоже слушали.

– Джина, – сказал Чоун. Чоун тоже был вынужден слушать ее бредовый шепот.

– Нет, вернись… останься… чтобы стало тепло… совсем тепло… Вот так. Совсем хорошо… – Секунда молчания, неясный шепот, и потом: – Высокая Троя в огне. – Она забормотала, он перестал понимать, и вдруг: —…красота, как натянутый лук – натянутый лук, нелепый в таком столетье, как это…

Россетти, Йетс. Во сне она вернулась в колледж. Он растерялся и сказал громко:

– Джина, Джина…

Она пошевелилась и прошептала:

– Нет. Мое имя, мое настоящее имя… Ах да, Тулан.

А Боузли крикнул:

– Тулан! Это придумать. Ну, раз ей так хочется пусть будет Тулан. Эй, Чоун…

– Оставьте Чоуна в покое, Боузли, – сказал он. – Заткнитесь. Вы что, никогда не бредили? А после того, что ей пришлось перенести…

– У меня на это хороший слух, вот что! – сказал Боузли.

– Сказано вам: заткнитесь, – сказал он.

Боузли ответил угрюмо и злобно:

– Мне ведь тоже может что-нибудь сниться, сэр. Тулан, это надо же!

Внезапно, словно все еще в кошмаре, она выпрямилась и дико посмотрела вокруг. В лунном свете ее лицо было мертвенно бледным.

– Где я? – вскрикнула она. Потом ее глаза остановились на нем, и она простонала: – Господи, Айра Гроум. Слава богу, это вы! – Она раскинула руки и вдруг обняла его. Он знал, что Чоун приподнялся и не спускает с них глаз, в которых блестит луна, но ему было все равно. Если в миг стремительного возвращения из кошмара в мир сырого холода она не смогла больше притворяться, не смогла больше прятать от Чоуна правду даже ради упоения местью, ни о чем другом он думать не хотел. Он крепко обнял ее. Она, дрожа, прижималась к нему, и он забыл про Чоуна. Он просунул руку под ее бушлат, а она прижалась к нему еще теснее, его ладонь легла на ее грудь, и на него словно хлынуло все тепло мира. Ее мокрые волосы скользнули по его лицу, ее губы прижались к его губам, а плот соскользнул в ложбину, снова поднялся на волну, и пенистый гребень осыпал их брызгами.

– Айра Гроум, Айра Гроум, – сказала она. – Где мы?

– Что-что? – крикнул Боузли с сумасшедшим хохотом. – Я понимаю, что с вами, мистер Гроум. Вы махнули на все рукой. Вам теперь все до лампочки, и вы щупаете ее на холоду, как эскимос. Верно, мистер Гроум?

Чоун ничего не сказал. И сила этого молчания заставила его очнуться.

– Заткнитесь, Боузли, – сказал он.

– Так ведь я тоже замерз. Возьмите меня в долю, мистер Гроум.

– Заткнись, Боу, – сказал Мейсон.

– Ты мне рта не затыкай, Мейсон. Подумаешь, подчищала из лазарета!

– Как только мы доберемся до берега, Боу, получишь в морду.

– Боузли! – крикнул он. – Я отправлю вас на губу.

– Вот бы мне сейчас на губе сидеть, сэр!

И тут сквозь всплеск крутой волны он услышал голос Чоуна:

– Эй, мистер… эй, мистер…

Он прополз туда, где лежал Чоун, опираясь головой на валик, и нагнулся над ним.

– Ну что, Чоун? – спросил он жестко.

– А вот что, – сказал Чоун, и в холодном свете луны он ясно увидел презрительную усмешку на бородатом лице. – Запомните вот что, – сказал Чоун, хрипло дыша. – Никто не хотел ее больше, чем я. Никто не знал о ней больше, чем я. Никто не молится на нее так, как я. Никто не любил ее больше, чем я. – Он закашлялся и вытер губы. – А вы – пустое место, – прошептал он презрительно. – Пустое место. И все. Проваливайте.

– Ну ладно, Чоун, – сказал он ему на ухо. – Я все о вас знаю. И о ваших фантазиях тоже знаю. Поберегите дыхание. Чтобы протянуть подольше.

Он уже отвернулся, когда Чоун сказал:

– Нет!

Значит, он понял, что она рассказала ему о себе и о нем, – понял и не мог поверить.

– Нет, – шептал он с отчаянием. – Нет.

Но Боузли, который пододвинулся к Джине, сказал:

– Мисс Биксби, а мисс Биксби…

– Что?

– Все в порядке, а? На таком холоду что угодно скажешь, лишь бы чуточку согреться. Ну, так все в порядке?

– Все в порядке, – сказала она, протягивая Боузли руку нелепо вежливым жестом. Когда Боузли взял ее руку, она попыталась любезно улыбнуться. Тут плотик резко накренился. Они услышали всплеск. Ее лицо было повернуто в ту сторону, и она вскрикнула:

– Джетро!.. Нет!.. Удержите его!

Мейсон, сидевший ближе всех к Чоуну, уже попытался схватить его, когда он перекатывался через валик, а теперь снова протянул к нему руки, так далеко и так стремительно перегнувшись через борт, что их всех швырнуло в его сторону.

– Какого черта! – взвизгнул Боузли. – Сиди смирно!

Голова Чоуна возникла на миг футах в восьми от плотика и скрылась.

– Жилет! Где его спасательный жилет? – закричал он.

– Джетро! – ахнула она. – Кто-нибудь… кто-нибудь… – Выпрямившись, откинув голову, она истошно закричала и гневно умолкла, выжидая. – Джетро, вернись… вернись, сукин ты сын! – Потом приподнялась и точным движением, даже не качнув плотика, нырнула в волну.

– Господи! – вскрикнул он, оцепенев от неожиданности, а она плыла за Чоуном. Она ведь говорила, что хорошо плавает.

Очнувшись, он крикнул:

– Я ее вытащу, – и перекинул ногу за борт.

– Нет! – рявкнул Мейсон, хватая его за плечи. – Нет! Нет! Опомнитесь! – кричал он. – Вы же совсем ослабели. Вы утонете. Жилет удержит ее на воде. Мы поищем. – Он вцепился в него еще крепче. – Извините, сэр, – сказал он.

Боузли молчал и отчаянно греб в ту сторону, куда она поплыла, но плотик почти не двигался.

– Господи, Боузли, – повторял он. – Господи, господи! – Он все еще не понимал своей мгновенной растерянности. – Я бы мог ее схватить. О господи, я бы мог ее схватить, – стонал он.

– Не могли, – крикнул Мейсон. – И я не мог.

В темноте они видели воду вокруг не дальше, чем на десять футов. Когда плотик соскальзывал с волны, все заслоняла покатая стена воды, а плотик кружило, и они уже не знали, в каком направлении искать. Если бы светила луна или хотя бы звезды!

– Больше десяти минут им не продержаться, – сказал Боузли.

– Нет, она крикнет. Мы ее услышим. Слушайте, Боузли, – сказал он с отчаянием.