Текст книги "Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу"

Автор книги: Морли Каллаган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)

– Ну, как там, номер первый? – спросил он. – Кто они?

– Моряк торгового флота чувствует себя как ни в чем не бывало, – сказал он. – Девушка уже совсем оправилась, сэр. И этот детина тоже. Говорят, что плыли из Бостона. Фамилия девушки Биксби. Чоун, этот второй, – партнер ее отца. По-видимому, финансиста. Банкира… в настоящее время ведут операции в Лондоне.

– Хм. Денежные люди, – заметил капитан. – Биксби, вы сказали?

– Биксби, сэр.

– Уолл-стрит или Лондон?

– Ну, они американцы, сэр.

– Что же, номер первый, на море никогда не знаешь, на что наткнешься или что подберешь. Глядишь, и приобретешь даже приятеля в суде, – он улыбнулся жесткой, кремневой, циничной улыбкой. – Пожалуй, следует позондировать этого… как его?.. Чоуна. – И он отвернулся. Из радиолокационной рубки вышел штурман, постоял, глядя на суда в отдалении, идущие каждое в своем коридоре, потом с улыбкой отвернулся. И длинная верхняя губа на этом лице красного дерева теперь, когда он улыбался, стала похожа на ятаган.

10

Утром, поднявшись из кают-компании на палубу, он услышал у правого борта голоса Мейсона и Боузли.

– Давай подробнее, Мейсон. Ну, значит, уложили вы ее на койку.

– Я уже тебе сказал, Боу, девушка она очень приятная. И говорить с ней приятно.

– Знаю, – сказал Боузли. – Я с ней сам разговаривал. «Это я вас отнес в лазарет», – говорю, и вот что, Мейсон, – по-моему, она очень даже не прочь. Только дороговата будет, я сразу вижу, когда они дорого стоят.

Мейсон захохотал.

– Облому вроде тебя к ней и близко не подойти, Боу.

Но Боузли ответил:

– У себя в такси я с женщинами умею обходиться. Когда зарабатываешь себе на жизнь за баранкой, так всему выучиваешься.

– И как же ты с ними обходишься, Боу?

На это Боузли глубокомысленно изрек:

– Ухаживать за ними надо. Я вот несу их покупки до двери и помалкиваю, а глаза у меня так и вопят: «Ах, до чего же должно быть прекрасно с такой вот женщиной…» Ну, и тогда…

– Что тогда, Боу?

– Тогда они приглашают меня выпить кофе, и все в ажуре. Вопрос только в том, почем мне эта дамочка обойдется.

И они ушли.

Он увидел ее у лазарета, там, где на переборке были наклеены силуэты немецких подводных лодок.

– Привет! – сказала она. Матросский синий свитер плотно облегал ее крепкие прямые плечи, но свисал с них свободно. Белокурые волосы были теперь аккуратно причесаны и падали ей на плечи. На ней были матросские саржевые брюки, резиновые сапоги и спасательный жилет. Все это выглядело на ней так, словно она специально подобрала такой костюм. Однако, несмотря на ее улыбку, было видно, что она еще не совсем пришла в себя и нервы у нее натянуты.

– Не знаю, – сказала она. – Я все еще словно в тумане. Мысли словно отключаются… если я пытаюсь вспоминать. Я думала, у меня отморожена ступня, так она болела. Но я знаю, что все обошлось. А как мистер Чоун?

– Оттаял. И все нормально.

– Я не знаю, как вас зовут, лейтенант.

– Гроум. Айра Гроум.

– Айра Гроум. Благодарю вас за то, что вы так обо мне заботились. А я – Джина Биксби. – И она протянула руку, словно встречая его на пороге своего дома. – Вы были со мной таким добрым, мистер Гроум, – сказала она. – Когда вы закутывали меня в одеяло, я увидела ваше лицо. Не знаю… но мне стало очень спокойно и тепло, а потом сонно-сонно. – Она посмотрела по сторонам. – Я должна оставаться здесь… никуда не ходить?

– Вовсе нет. Можете гулять, где хотите, мисс Биксби.

– И никто не будет возражать?

– Никто, – сказал он, и она пошла рядом с ним.

– А до флота чем вы занимались, мистер Гроум? – спросила она, и он ответил, что археологией – работал в музее и был на раскопках в Юкатане.

– Ну, предметов искусства доколумбовского периода много и вокруг, – сказала она.

– Да, и они дают пищу для размышлений.

– Мне они нравятся. У моего отца есть три прекрасных образчика.

– В таком случае вы, вероятно, знаете об этом куда больше меня. А что вы делаете на берегу, мисс Биксби?

– Работаю в одном бостонском издательстве. Вместе с другими выпускницами колледжа Смита. Их в восточных штатах полным-полно. Я была просто секретаршей, но меня обещали потом перевести в редакторы. Потому я и пошла на это место. Все-таки зацепка. Я хотела писать.

– О чем?

– На спортивные темы.

– Неужели, мисс Биксби?

– Нет, правда. Я и стихи писала. Только им они не нравились.

– Кому – им?

– Редакторам журнала в колледже. И моих спортивных очерков они тоже не печатали. Ну да я другого от них и не ждала.

– Я что-то не знаю ни одной женщины, которая писала бы о спорте.

– Ничего. Вот погодите немножко!

– Вы в колледже занимались легкой атлетикой? Прыгали с шестом?

– Нет, конечно. Теннис, лыжи. Ну, а кроме… – Она неожиданно засмеялась. – Не беспокойтесь, я хорошо знаю мир спорта. Очень мужественный, очень увлекательный. Полный коррупции. Все эти верховные жрецы! Ведь это единственная общенациональная религия. И в нем есть своя грубая поэзия. Я хорошо узнала этот мир, живя с отцом.

– С отцом? – удивленно сказал он. Банкир, который сейчас в Лондоне? Но тут он увидел, что по палубе идет мистер Чоун в толстом сером свитере. Его рыжие волосы блестели на солнце. Он выглядел великаном, хотя был среднего роста. Однако могучая грудь, широкие плечи и мощные руки создавали именно такое впечатление. И на палубе он почему-то не казался посторонним. Он не спускал с мисс Биксби напряженного взгляда, но, подойдя поближе и увидев, что она совсем оправилась, ухмыльнулся до ушей.

– Вы, конечно, хотите поговорить с мистером Чоуном, – сказал Айра Гроум. – Не буду вам мешать. – Но он не удержался и оглянулся на них. Он вспомнил, как она прошептала: «Не дайте ему улизнуть», словно служила в полиции. А сейчас Чоун, сияя радостью, протянул ей обе руки. Он засыпал ее вопросами. Она отвечала, и почти сразу же между ними установилась небрежная непринужденность, словно им и раньше приходилось делить другие опасности и невзгоды. «Что между ними такое?» – подумал он, а позже, когда он увидел, что они стоят у левого борта и смотрят на воду, он взглянул на мостик, заметил, что капитан наблюдает за ними, и решил подойти к ним сам.

– Ну что же, мистер Чоун, – сказал он, – вид у вас прекрасный, верно, мисс Биксби?

– С мистером Чоуном справиться нелегко, – сказала она.

– Удивительная вещь сон, – сказал Чоун с легкой улыбкой. – Я человек не суеверный, сэр, но я вдруг проснулся, а кругом бормочут, охают, храпят. Я уж подумал, что угодил в преисподнюю. Ничего понять не могу. Значит, думаю, я в аду, а потом сообразил, что это люди спят кругом в подвесных койках.

Он говорил как оратор, произнося слова чуть-чуть замедленно, чуть-чуть осторожно, словно его специально учили следить за внятностью речи. И он не побрился, оставил свою рыжую бороду. Ему могло быть лет тридцать пять. Однако вокруг глаз залегли морщины, старившие его. Глаза были голубые, настороженные и цепкие. Даже когда он смеялся, его глаза не менялись.

– Ну, вы везучий человек, мистер Чоун, – сказал он. – Может быть, вы нам всем обеспечите везенье до самого конца плаванья.

– А нам потребуется везенье? – спросила она с тревогой. – У меня нервы совсем ни к черту.

– Джина, Джина, нам тепло, мы в полной безопасности, верно? Мы выкарабкались, – сказал он.

– И можно не опасаться немецких подлодок, Джетро?

– Теперь охотники мы, Джина. Это корабль охранения.

– Очень звучно!

– Ну словно тебя подвозят в полицейской машине, – пошутил он. – Верно, сэр? – Но прежде, чем он успел ответить, капитан окликнул с мостика:

– Мистер Чоун…

– Да, сэр?

– Если хотите, можете подняться на мостик, мистер Чоун.

– Благодарю вас, сэр, – ответил Чоун и повернулся к мисс Биксби. – Очень любезно с его стороны, а? – сказал он с полной серьезностью. – Ну, так я поднимусь на мостик.

Он с большим достоинством направился к мостику, неторопливо поднялся по трапу, сказал несколько слов капитану, и они увидели, как он пожал руку штурману. Потом начал смотреть на море – крупный, сильный, внушительный человек.

– Ах, черт побери, – негромко сказала мисс Биксби. – Он и туда залез.

– Он ведь производит очень внушительное впечатление, – сказал он.

– Вы так думаете?

– Ну… то, как он вас оберегал… И довел себя до такого состояния. Я даже не представлял, что человек может настолько замерзнуть.

– Что ж, это, пожалуй, верно. – Она пожала плечами.

– Во всяком случае, он сделал все, что мог.

– Да, конечно.

– Даже отдал вам свое теплое белье.

– Без сомнения.

– Но ведь правда, – сказал он, удивляясь ее холодности.

– Вел себя героически, да?

– Бесспорно, мисс Биксби.

– О, я совершенно согласна.

– Вам можно позавидовать, что о вас так заботятся.

– Еще бы! – И она снова пожала плечами. – Джетро Чоун всегда под рукой.

– И проделывает подобные вещи?

– И подобные, и не подобные. В общем, так оно и идет.

– Простите, мисс Биксби. Конечно, меня это не касается, но…

– Но?

– Видите ли, я как-то не могу себе представить, чтобы банкир проделывал подобные вещи и был, как вы говорите, всегда под рукой.

– Да, – сказала она и заколебалась, потом положила руку ему на локоть. – Ну, если сказать правду… а сказать надо, потому что откуда мне знать, что будет дальше… мой отец не банкир.

– Но в лазарете вы сказали…

– Это семейная шутка. Мой отец шутя называет себя банкиром. Видите ли, он был горным инженером, занялся разведкой, и ему очень повезло… открыл залежи железной руды на северном берегу озера Верхнего. И смог заняться тем, что его всегда влекло. Он игрок. Профессиональный игрок, и очень крупный. Больше он ничем не занимается. Ну, а Чоун? Я только что сказала ему, что вы, по-видимому, принимаете его за финансиста.

– И как он к этому отнесся?

– Засмеялся.

– Ну так кто же он?

– Телохранитель отца.

– Черт побери! – сказал он, повернулся и посмотрел на Чоуна, который стоял на мостике, четко рисуясь на фоне неба. – Хмм, – сказал он. – Должен признать, что охраннику вашего отца на мостике словно бы самое место. И говорить он умеет хорошо. А ваш отец нуждается в охране?

– Большая игра – приманка для больших преступников.

– Ну, меня он полностью провел.

– Его и в самом деле трудно теперь принять за уличного хулигана, – сказала она, пожимая плечами. – Мой отец положил на него немало сил.

Чоун на мостике заметил, что они глядят в его сторону, и поклонился.

– Только посмотрите на него, – сказала она, принимая насмешливый тон. – Ну, каким бы импозантным он там сейчас ни выглядел, он – всегда лишь дешевая копия моего отца. Если бы вы увидели его рядом с моим отцом в нью-йоркском ресторане, вы бы поняли, что я имею в виду.

– Да, наверное.

– Ну, теперь, когда все расставлено по своим местам…

– Вы вернетесь назад в лазарет, мисс Биксби?

– Почему бы и нет? – сказала она. – Примусь за эти старые журналы.

– Да, конечно, – сказал он и, когда она повернулась, взял ее за локоть, чтобы проводить. Но от этого прикосновения словно запульсировало жизнью все ее тело, до которого он дотрагивался, когда она лежала нагая и холодная как труп, а он заворачивал ее в одеяло, – грудь, живот, бедра. Это ощущение было таким внезапным и удивительным, что он не сразу расслышал ее слова:

– …и после войны вы снова вернетесь к ней.

– Вернусь к ней?

– К археологии.

– А-а. Не знаю. Во всяком случае, в другую экспедицию.

– Почему?

– Меня выгнали, мисс Биксби.

– Вас выгнали?

– Вот именно. – Он засмеялся. – Я нокаутировал своего начальника, профессора.

– По-настоящему?

– Ну, не настолько, чтобы на этот матч стоило продавать билеты, – сказал он. – Дюжий такой лысый бородач. Мы выпили, крепко поговорили, и я врезал ему в челюсть. А потому вернулся домой и пошел на флот.

– Вот это и есть археология?

– Нет. Просто два археолога. Две разные точки зрения. – Они остановились у двери лазарета, но она смотрела на него с таким интересом, что он добавил: – В общем-то похвастать нечем. А произошло вот что.

Он рассказал ей, как они вчетвером вели неподалеку от древней майяской деревушки на краю юкатанских джунглей раскопки большого, густо заросшего холма, под которым скрывалась одна из тех низких пирамид, которые строились, вероятно, около двух тысяч лет назад. Ну, а то, что произошло… джунгли тут, собственно, ни при чем. Дело было в близости майяской деревни, в близости майя, которые оставались точно такими же, как две тысячи лет назад – непонятно терпеливыми, полными достоинства, – и исполняли религиозные обряды, давно забыв их смысл, как давно-давно было забыто то, что некогда сделало их великим народом. Но они были рядом. И как-то ночью… может быть, виной была луна, но ему вдруг пришло в голову, что он трудится на погосте, на кладбище, и что черепа, которые они откапывают, развалины, алтари для жертвоприношений – все это ничего не говорит о том, как люди здесь жили тогда, как они относились к жизни и друг к другу. В эту ночь его томило желание увидеть призрак – какой угодно призрак. Он копается на кладбище, а ведь рядом в деревне – живые люди, те же самые люди, и в их памяти погребена былая жизнь.

Ну, и он решил обратиться к ним и познакомился с восемнадцатилетней девушкой, чьи черные волосы падали ниже пояса. Она была полна душевной теплоты и неизъяснимого достоинства. Она говорила по-испански, и он тоже кое-как объяснялся по-испански. Они проводили вместе часы и часы. Профессор, начальник экспедиции, упрекал его за то, что он забросил работу и много пьет. Возможно, так и было. Однако он не мог оторваться от этой девушки: дух и чувства ее древних предков создали две тысячи лет назад эти камни, эти алтари. Когда он держал ее в объятиях, она, казалось, рассказывала ему чудесные вещи о своем народе. Когда она крепко его обнимала, он соприкасался со всеми ее мертвыми предками. Они жили в ней. Даже их камни жили. Это было странное, грозное очарование, и он повторял про себя: «Марина, вспомни, ну, вспомни же! Так или иначе, но вспомни, вспомни».

Ну, как бы то ни было, профессор Болл пригласил его выпить. Они выпили. Профессор, подзадоривая его, сказал: «Так, значит, вас интересует ее древний народ, а? Да, возможно, архитектурные памятники и захоронения ничего нам не рассказывают. В отличие от мусорных куч. Если хотите узнать народ, изучайте его мусор».

– А я встал и сказал: «Вы покойник, профессор Болл. Я ощущаю запах мусорной кучи», – и я хотел уйти. А профессор завизжал: «Немедленно вернитесь», – и набросился на меня с кулаками, царапался, так что я дал ему в зубы. И вот я тут, мисс Биксби.

– Ну, а девушка?

– В каком смысле?

– Вы почерпнули у нее древнюю мудрость?

– Кое-что.

– Правда? И что вы узнали?

– Как они смотрели на мир. Жестокий и бессмысленный кошмар, таким он был, и таким он будет всегда, и нам остается одно: попытаться преобразить частицу кошмара во что-нибудь прекрасное.

– Но это же очень много! Да, конечно. – Казалось, она была удивлена. Потом после недолгой паузы она переменилась, стала грустной. – В этом же есть правда, не так ли? Страшная правда, мне ли не знать! – И она добавила с изумлением: – Вы узнали это от простой девушки, только потому, что были с ней. Она, наверное, думала, что вы приехали из-за моря лишь ради нее. Как прекрасно! – Она отступила на шаг, оглядывая его с головы до ног, словно он стал кем-то другим, и замолкла. Он не знал, что ей ответить. Он ведь не пытался ее заинтересовать, а просто хотел развлечь.

– У нас было не так, – сказал он. – Она не спрашивала, откуда я.

– Но все равно, как чудесно для нее, – сказала она негромко. – И для каждой женщины. Она была всей историей. Пусть нежная, кроткая, любящая, но не сомневайтесь, она знала, что для вас она – вся история. Как вы сказали, в ней было все… для такого человека, как вы, и она это знала.

– Для такого человека, как я, – сказал он. – А я был проездом.

Она подошла к двери лазарета, и он неловко остановился, потому что она о чем-то думала и улыбалась про себя.

– Да, – сказала она потом. – И конечно, эта девушка все думала и думала, откуда вы. – С глубокой серьезностью она спросила: – Так откуда же вы, Айра Гроум?

– А вы странная, – сказал он.

– Времена странные… для меня, – сказала она.

– Капитанский мостик… – сказал он внезапно, вспомнив Чоуна. – Чоун на капитанском мостике! Чей-то телохранитель…

– Но капитан его пригласил.

– Ну да. После того, как я сообщил, что он крупный банкир. – Он попробовал засмеяться. – Прошу прощения, мисс Биксби.

Он шел назад и представлял себе, как капитан будет зондировать Чоуна – возможно, за рюмкой виски. В свойственном ему стиле он начнет исподтишка атаковать его словно бы дружескими вопросами. Мало-помалу он выяснит о Чоуне всю подноготную. Капитан это умеет. В каких школах учился Чоун? В каком университете? Как он смотрит на современное финансовое положение? Что он думает о Джоне Мейнарде Кейнсе? И, упиваясь своей академической проницательностью, капитан ничем не выдаст собственного мнения о Чоуне.

Хотя его мысли были как будто полностью поглощены Чоуном, он вдруг повернулся и поглядел назад. Она все еще стояла у двери лазарета и внимательно смотрела на него с выражением, которого он не понял.

11

Море в лучах предвечернего солнца оставалось спокойным, на корвете все шло своим размеренным порядком, а он стоял на мостике и смотрел в бинокль на танкер в колонне судов. Танкер замедлял ход. Пока еще трудно было решить, не начинает ли он отставать от конвоя.

– Вон тот как будто ломает строй, – сказал он капитану, который стоял у переговорной трубы. – Посмотрите, сэр.

Капитан посмотрел, а потом сказал:

– Возможно, небольшая неполадка в машине. Возможно, сейчас нагонит. Дадим ему время. – И внезапно добавил: – Поглядите-ка! Справа по носу.

Вдоль борта, скорчившись, словно на невидимом стуле, проплывал мертвец в трусах и спасательном жилете, который удерживал его в сидячей позе.

– Похоже, сэр, что впереди нас ждет работа.

– Только если коммодор не сможет уклониться, – сказал капитан, а снизу донесся смех матросов, растянувшихся в тени у орудия, потом послышались сбегающие по трапу шаги, матросы негромко запели: «Есть честная девушка в дальнем порту, как говорят, лежит в колыбели с соской во рту, так говорят…», а море становилось шиферно-серым, и серебристые солнечные блики ртутью скользили и перекатывались по шиферно-серой зыби. По левому борту в воде играли и кувыркались дельфины. Морские свиньи. Удивительные – дружелюбные, озорные. Действительно ли им нравятся корабли и люди, думал он, или, как утверждают некоторые, им нравятся насекомые? У носа и у кормы всегда роятся насекомые. Дельфины и люди! Они кружатся и играют в ртутно-сером море, а мимо, сидя, проплывают люди в нижнем белье.

Эсминец промигал изменение курса на двадцать градусов. Это входило в игру – ответный ход против немецких подлодок, стаей затаившихся где-то впереди. Суда начали поворот, словно участвуя в каком-то громоздком механическом балете.

– Хореография морской войны, – сказал он капитану, и тот одобрительно кивнул.

Когда суда в своих примерно намеченных коридорах повернули «все вдруг», строй нарушился, коридоры исчезли и конвой превратился в хаос грязно-серых пятен на фоне ясного синего неба, но затем мало-помалу из хаоса возник новый строй на новом курсе – снова упорядоченный и контролируемый строй.

Он увидел, что к корме медленно идет мисс Биксби, иногда останавливается и берется за поручень, потом отнимает руку, потом проводит ладонью по поручню, словно стараясь приучить себя к тому, что ее окружает. Он увидел, как Боузли уставился на нее с площадки кормового орудия. Затем рядом с ней возник старшина: в одну-две секунды она рассеяла его неловкость и начала расспрашивать. Вскоре старшина уже что-то многословно объяснял, указывая на шканцы, – скорее всего почему матросам положено отдавать честь, когда они проходят мимо шканцев. Тут он заметил, что она вышла на палубу босиком. И пока он глядел на ее ноги, его вдруг охватила тревога. Бессвязные слова, которые она бормотала в полубреду в лазарете, – слова, которые заставили бы любого контрразведчика насторожиться: «Они опять промахнулись и все время промахиваются», а потом издевательское: «Какое дерьмо!» Что это за «они», спросил он себя.

И Джетро Чоун – тоже. Чоун шептал так невнятно: «Лучший их выстрел, и они промазали. Они не знают, что остались ни с чем». Что за «они»? Старшины рядом с ней уже не было, и она шла дальше по палубе. Сойдя с мостика, он нашел ее у Двери лазарета.

– Здравствуйте, мисс Биксби, – сказал он. – Ну как, освоились?

– Вполне. Благодарю вас.

– А мистер Чоун?

– Банкир? – сказала она с сухой иронией. – Возможно, он в капитанской каюте попивает виски в ожидании капитана.

– Не исключено, – сказал он и, стоя у поручня над сверкающей зыбью, добавил: – Кстати, мне хотелось бы кое о чем вас спросить, мисс Биксби.

– О чем же?

– Об одной вашей фразе в лазарете. Кто такие «они»?

– Они?

– Вы и Чоун словно считаете, будто кому-то было известно о том, что вы плыли на том судне.

– И оно было потоплено?

– Вот именно.

– Я понимаю, – сказала она. Молчание невыносимо затянулось. Оно стало вызывающим. Наконец она сказала:

– «Они», да? Нет, это не вражеские агенты, лейтенант. Подручные Марти Россо.

– Марти Россо?

– Неужели вы никогда не читаете спортивные страницы в газетах?

– Почему же? Иногда читаю.

– Впрочем, до самого последнего времени вы бы не встретили фамилии Россо в газетах, – сказала она, пожимая плечами. – Никто никогда ничего о Россо не печатал. А теперь он красуется на первых страницах. По крайней мере в Нью-Йорке. Окружной прокурор начал расследование. Допрашиваются владельцы спортзалов по всей стране. Матчи с подстроенным исходом. За деньги подстраивается все что угодно. Видите ли, Марти Россо – хозяин примерно тридцати боксеров. В «Гарденс» вы можете выступать, только если вы – боксер Россо, ну и конечно, игорный синдикат охватывает всю страну. Россо занимается и скачками. Профессиональный игрок без намека на совесть и с огромными связями, и знаете, до последних недель его имя в газетах вообще не упоминалось. Теперь ему приходится круто – так, во всяком случае, говорят.

– И этот Россо охотится за Чоуном?

– Ну, примерно…

– И Чоун думает… Ну, черт побери! – Он рассмеялся. – Чоун ненормален?

– Вовсе нет. С чего вы взяли?

– Это все-таки уж слишком.

– О чем вы?

– Он думает, что и война подстроена? – Он снова засмеялся.

– Не смейтесь. Он абсолютно нормален. А о войне, возможно, знает больше нас с вами. Но, конечно, он не верит тому, что о ней говорят политиканы и генералы.

– Погодите минуту… Извините. Эти подручные Россо… Что натворил Чоун?

– Ничего. Дело во мне.

– В вас?

Солнечные блики играли на тихом синем море, и ее глаза были устремлены на какую-то точку в дали, где небо и море смыкались в легкой дымке. Наконец она сказала:

– Кому-нибудь здесь следует что-то знать про меня… на всякий случай. И я предпочту, чтобы это были вы. Именно вы. Хорошо?

И ровным, спокойным тоном она начала рассказывать о себе. Этот благовоспитанный тон в солнечной монотонности дня, клонящегося к концу, вызывал у него ощущение, что он не узнает ничего, кроме голых фактов.

Прежде ему следует получить некоторое представление о ее жизни. О том, что даже в колледже как-то отъединяло ее от соседок по общежитию. Ей нравился колледж, она упивалась атмосферой интеллектуальности. Всегда была немножко влюблена в какого-нибудь преподавателя литературы, назначала свидания какому-нибудь мальчику из Амхерста или знакомилась с каким-нибудь йельским студентом, который любил поэзию. А по субботам и воскресеньям, работая над очередным рефератом об Элиоте и Одене, она вдруг утрачивала интерес к ним и грезила о волнующем беззаконном мире своего отца. И по субботам она начала ездить в Нью-Йорк. Деньги на это у нее были. Отец водил ее по ресторанам и ночным клубам, где собирались люди, живущие спортом и около спорта. И рядом всегда был Джетро Чоун, присматривавший за ней, как распорядился ее отец. Если какой-нибудь остряк позволял себе лишнее, тяжелая рука Чоуна опускалась ему на плечо: «Ну, хватит, парень». И у нее возникало такое ощущение, словно она – фамильная драгоценность, принцесса в притоне, которое не проходило, даже когда с ней была подруга из колледжа.

Она рассказала, как отец взял ее в Европу и в Париже они зашли в один из маленьких клубов, где выступают боксеры-любители. На отца большое впечатление произвел средневес, которого звали Робер Риопель, совсем еще мальчик, красивый, наивный, очень одинокий, с большими природными данными. У этого французского мальчика был трогательно благородный характер. И он проникся к ее отцу доверчивой симпатией. Как бы то ни было, отец оплатил его проезд в Америку, поручил его старому менеджеру, на которого полагался, – Уайти Ангеру, и отправил выступать в Монреаль, где для него, француза, не возникало трудностей с языком. Ее отец ничего от этого не получал. Ну, кроме одного: удовольствия наблюдать, как с блеском оправдывается его мнение. Но теперь это вообще стало главным удовольствием его жизни, а деньги у него были. Уайти Ангер заключил с мальчиком контракт, получил деньги, чтобы тренировать его и не торопить, пока он осваивал основы, и вскоре Риопель стал любимцем монреальских болельщиков. А потом – еще года не прошло – Уайти Ангер написал отцу, что продал Марти Россо долю в контракте Риопеля, чтобы мальчик мог выступать в «Гарденс».

– Чему вы улыбаетесь? – спросила она.

– Вы говорите прямо как спортивный репортер.

– Но ведь я и хочу стать спортивным репортером. Я же вам говорила.

– Я думал, вас интересует поэзия.

– И до нее дойдет очередь.

– Безусловно, – сказал он. – Ну, и что же Россо?

Бывал ли он когда-нибудь у Линди на Бродвее? Ну, во всяком случае, как-то вечером, когда она была там с мальчиком из Амхерста и приятелем отца, она услышала, как кто-то из завсегдатаев сказал: «Почему я не пишу про Россо? Конечно, о нем будут писать – распахнутся шлюзы, и я тоже напишу. Ну а пока у меня есть жена и внуки». Рука Россо дотягивалась до всех больших спортзалов в стране – всемогущая и страшная. И вот теперь окружной прокурор начал расследование махинаций игорного синдиката с центром в «Гарденс». В прошлом Россо отсидел пять лет за убийство по неосторожности, а кроме того, ему предъявлялось и обвинение в умышленном убийстве, но он сумел выкрутиться. И потому с Россо никто себе лишнего не позволял.

– Извините, – сказал он: по палубе, бесцельно поглядывая по сторонам, брел маленький бородатый йоркширец, и он направился к нему.

– Нечем заняться, а? – спросил он. – Считайте, что вы в плавании для поправки здоровья.

– Здоровье у меня хорошее, сэр.

– Только хотели бы чем-нибудь заняться?

– Я не прочь, сэр.

– Вы же хороший моряк, а хорошему моряку всегда найдется дело. – И он похлопал его по плечу.

– Мистер Гроум… – сказала она.

– Что, мисс Биксби?

– Что это – нормальное отношение к такому человеку… или это вы?..

– Простите, я не понял…

– Неважно. Ну, так о ставках, о подстроенных боях…

Опершись на поручень и глядя в воду, она продолжала: владельцы больших спортзалов все знали, что так или иначе сотрудничают с Россо, используют его боксеров. Один из таких владельцев, разбогатевший нефтяник из Сент-Луиса… она училась в колледже с его дочерью, отличной наездницей… Так вот, этот богатый человек давал показания окружному прокурору, и было видно, что дружба с Россо ему очень льстит. Вы подумайте! Никто ничего не желал говорить, никто ничего не знал. Нравилось ли этим богатым людям пощекотать себе нервы? Или они попросту боялись? Но надо вернуться немного назад. Ее отец жутко рассердился, что Уайти Ангер взял Россо в долю, но, с другой стороны, он понимал, как хочется Риопелю драться в «Гарденс». И он знал, что Риопель фальшивить не будет. Ну, Риопель начал выступать в «Гарденс» и выигрывал бой за боем – и все нокаутом.

– Но это я мог бы узнать и из газет, – перебил он.

– Да, конечно. Факты. Я перечисляю факты.

– А вы и Чоун?

– Дайте я буду рассказывать по-своему, – сказала она.

На солнце наплыло большое пухлое облако, блеск на воде погас, она стала шиферно-серой, и по палубе потянуло холодом, но облако поплыло дальше – и вновь засияло солнце.

– Вы знаете чемпиона в среднем весе Гуса Дехорла, боксера Россо? – спросила она.

Ах, знает? Тогда он должен знать и Джимми Джонсона, который был чемпионом, а потом ушел с ринга. Очень хорошо. Про Джонсона ее отец говорил, что лучшего боксера в его весе не бывало ни до, ни после. Голосом светской девицы она растолковывала ему тонкости, словно знала, что о закулисной стороне бокса он не имеет ни малейшего представления.

Ну, три года назад Джонсон снова начал драться, продолжала она, и за шесть-семь разминочных боев вошел в прежнюю форму. Чемпион, Дехорл, уже два года не защищал своего звания, и боксерская комиссия предложила ему либо принять вызов, либо сложить с себя звание. Ну, был организован матч. Конечно, не с Джонсоном. Дехорл предложил встречу Риопелю. Хорошая разминка перед решительным боем с Джонсоном, а местом встречи выбрали монреальский стадион – ради болельщиков Риопеля, которые его прямо на руках носили. У нее была подружка, Мишель, которая до колледжа училась в школе монастыря Святого Сердца и в это время была в Монреале. Ну, они с отцом поехали в Монреаль посмотреть бой Риопеля, а Мишель пришла к ним в номер в «Ритце» в воскресенье вечером и ужинала с ними.

– Мишель пришла в дикий восторг от компании, которая окружала отца, – сказала она.

Но богатый человек может обзавестись любыми друзьями – с высоким положением и с низким, умными и безмозглыми, ведь верно? А тут был полный набор боксеры, игроки, менеджеры, газетчики, – и все пили за счет ее отца, других таких любителей выпить на дармовщинку в мире не найдешь. Все элегантно одеты и с дамами любезны донельзя – с той тяжеловесной, серьезной, почти чопорной галантностью, которая по-своему очень забавна. А Джетро Чоун и вовсе заворожил Мишель своей тщательной манерой выражаться. Она сказала, что от глаз Джетро ее бьет дрожь, ну, и конечно, он все время бдительно держался возле них.

«Готов отдать за тебя жизнь, правда?» – пошутила она.

Уайти Ангер выглядел встревоженным. Он отвел отца в сторону, но тут же решил ничего не говорить. А потом попытался еще раз В конце концов, уже уходя, он сказал уголком губ: «Через шесть месяцев будет матч-реванш». В тот момент ее отец не понял, что за этим кроется. Он уже поговорил с Риопелем, и мальчик, обняв его, сказал, что он оправдает его мнение. Риопель любил ее отца.

Позднее в тот же вечер отец с Чоуном повезли ее и Мишель «по притонам», как выразилась Мишель. Они отправились в ночной ресторанчик Слиткина и Слоткина. Он знает это заведение? Фантастически шутовские личности, специализируются на том, чтобы грубить клиентам. Для близких друзей они держат маленький бар, остающийся открытым еще долго после того, как ресторан закрывается. В глубине бара стоит длинный стол, и за ним в углу сидел маленький человек с жирными черными волосами и испуганными злобными глазками. Она не может забыть, как этот человечек все кивал и кивал ее отцу, чтобы он подошел. Фамилия его была Койл. Между матчами они, чтобы сделать ему приятное, называли его тренером Риопеля. В эти пустые месяцы он был на посылках у Россо, выполнял всякие его поручения. Служил он Россо уже много лет и делал, по словам Чоуна, все, что ему приказывали, работал на него, обеспечивал голоса в Нью-Йорке во время выборов, то тут, то там пускал в ход нож или подстраивал избиения. Но потом заболел и попал в больницу. Чоун сказал, что у Койла вышли из строя почки и теперь у него трубочка. Ну, и конечно, Россо перестал ему платить. Он страшно нуждался. В конце концов ее отец пошел к Койлу и сел рядом с ним. Несколько минут спустя она увидела, что Койл вдруг испуганно вскочил и быстро ушел. Ее отец сидел белый, а в глазах у него горела ярость. Он сказал им, что Койл долго бормотал про «него» (Койл всегда называл Россо только «он»): если «он» его, Койла, обратно не возьмет, ему остается только умереть с голоду. И тут Койл проговорился, что бои Риопеля в «Гарденс», его знаменитые нокауты, все были подстроены. Риопель про это не знал. Его ни во что не посвящали. Просто его противник ложился. Койл был уверен, что ее отец знает про это. Сгорбившись в кресле, отец угрюмо задумался, а потом сказал про Риопеля: «Бедный, милый, честный, верующий сукин сын! Это ему сердце разобьет, бедному мальчику. Такая мерзость».