Текст книги "Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу"

Автор книги: Морли Каллаган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

Развернувшись на перекрестке, где Лиза в тот вечер рассталась с Шором, они проехали три квартала и повернули к Джарвису. Машина остановилась перед большим особняком из песчаника – одним из самых старых городских зданий. Все окна были темные. В сыром тумане старинный особняк казался пустым и заброшенным. Шор повел Ала к боковой двери и позвонил. Им открыл пожилой улыбающийся темноволосый толстяк в смокинге.

– А, мистер Шор! – сказал он. – Добрый вечер.

– Добрый вечер, Альфред, – сказал Шор, уже снимая пальто. Улыбающийся швейцар взял пальто у него и у Ала. Шор, придерживая Ала за локоть, повел его вверх по лестнице, устланной ворсистым ковром, затем открыл дверь, и они оказались в небольшом, обшитом дубом зале, где, сияя белизной скатертей, стояло всего шесть столиков. Кроме них, в зале была только женщина лет тридцати, блондинка в белом вечернем платье, очень элегантная, с чудесными усталыми глазами; она сидела за столиком в углу, пила ликер и ждала кого-то с безмятежной уверенностью – даже в такой час. Она лишь чуть повернула голову, но брови ее дрогнули: волосы Ала и его борода! Больше она не оборачивалась, но ее вскинутые брови сказали Алу, что он посторонний в этом приюте роскоши.

– Приятное местечко, мистер Шор, – заметил он, когда они сели. – Точно тайное убежище.

К ним подошел метрдотель в смокинге.

– Как поживаете, мистер Шор? – спросил он, словно они были старыми друзьями. Идеальный метрдотель – неторопливый, радушный.

И тут вдруг уютная комната, ворсистый ковер, невозмутимая, кого-то ждущая красавица начали внушать Алу робость.

– Ну-с, Ал, надо обдумать, – сказал Шор, не обращая внимания на меню, которое подал официант. – Пожалуй, я порекомендую паштет из зайчатины с тостами, и мы попросим Эдгара подлить вам в кофе коньяку. А, Эдгар? – Метрдотель, любезно улыбаясь, отошел от них.

– А я и не знал, что в городе есть такие уютные местечки, мистер Шор, – сказал Ал.

– Внизу обычный ресторан. Кажется, он уже закрыт, – сказал Шор неуверенно. Нет, это не клуб. Сюда может приходить кто угодно. Сам он бывает тут уже много лет.

Официант принес тосты и паштет из зайчатины. Необыкновенно вкусный.

– Пить что-нибудь будете, мистер Шор? – спросил официант.

– Да, с паштетом мое «виши», – сказал Шор.

Минеральную воду «виши» с паштетом! Тут Ал вдумался в происходящее, оживился и испытал одно из своих озарений. Он внезапно понял, что и Шору в свою очередь что-то от него нужно.

Шор закурил сигару и принялся расспрашивать Ала. Он задавал вопрос за вопросом: где он родился, кто были его родители, о чем у него дома разговаривали и что он читал в детстве. Затем, видимо, он начал раздумывать над какими-то ответами, как будто хотел точно определить, каков же Ал на самом деле. Умолкнув, он скользнул взглядом по молодой женщине, которая все еще пребывала в великолепном одиночестве, а затем, откинувшись, стал разглядывать колбаску пепла, которой теперь оканчивалась его сигара. Вид у него был несколько озадаченный.

– Молодой человек, который воспринимает все по-своему… Это всегда удивительно, – сказал Шор, словно беседуя сам с собой. Потом пожал плечами. – Не знаю, Ал. Мне нравится этот город. Он меня всегда устраивал. Надежное место. Когда в колледже я начал писать, это никого не заинтересовало. Никого здесь не заинтересовала моя первая книга. И это было прекрасно. У меня было что-то, принадлежащее только мне. Еще один мир – вокруг, вне города. – Он улыбнулся своим воспоминаниям. – Как-то в Нью-Йорке один человек спросил меня: «Там у себя в городишке с кем ты можешь поговорить о своей работе, Юджин?» А я сказал: «Сам с собой, с кем же еще?» И знаете что, Ал? – Тут он иронически усмехнулся по собственному адресу. – Сегодня, когда я вас слушал и разговаривал с вами, меня не оставляло ощущение, которое в этом городе, как мне казалось, возникнуть у меня не могло. Наверно, я уже изголодался по разговору о моей работе.

«Концы с концами не сходятся, – думал Ал. – Ему же так удобно и спокойно живется в этом городе. Быть может, он ни во что не ставит местных интеллектуалов? Гордый, высокомерный человек?»

– Идемте, Ал. Я отвезу вас домой, – сказал Шор. Официант не подал счета. Метрдотель, когда они проходили мимо, с улыбкой поклонился им. Шор шел позади Ала, и, когда они поравнялись со столиком элегантной красавицы с чувственным ртом, Ал уголком глаза заметил, что Шор на ходу погладил ее по плечу, а она коснулась его руки – похлопала ее ласково, дружески. А ведь Шор ничем не выдал, что знаком с ней.

Шел снег, тяжелые хлопья медленно кружили в тихом, почти теплом воздухе – мягкий, – весенний, ласковый снег дарил ночи неизъяснимую прелесть. Сев в машину, они проехали два квартала на север, а потом повернули на запад. Туман словно впитывал тающий снег. Все, на что падал свет фар, расплывалось в желтом сиянии. Они остановились на углу Бей-стрит, ожидая, когда загорится зеленый сигнал. На западе вздымались освещенные прожекторами башни административных зданий, а еще дальше к центру такие же башни висели в воздухе, будто золотые шары.

– Золотые шары над лавкой закладчика, – сказал Шор.

– Вот, значит, как вы относитесь к этому городу, – начал Ал, но в эту минуту впереди затормозил почтовый пикап, из него выскочил человек с пачкой утренних газет, бросил их в снег рядом с газетным автоматом на углу и метнулся назад к машине, которая даже не успела толком остановиться.

– Минутку, Ал, – сказал Шор. Он вылез из машины и подошел к автомату. Уперев руку в бок, он посмотрел на пачку газет в снегу. Ал увидел, как он нагнулся, выдернул из пачки газету, потом сунул руку в карман и снова нагнулся к пачке. Весь облепленный мокрым снегом, он быстрым шагом подошел к машине и положил газету рядом с собой на сиденье.

– Без утренней газеты мне не уснуть, – сказал он и проехал через перекресток.

Позади них просигналила какая-то машина. Когда Шор прибавил скорость, взвыла сирена.

– Что за черт? – удивился Шор.

Он свернул к тротуару, и тут же прямо за ними остановилась полицейская машина. Шор опустил стекло со своей стороны, и подошедший полицейский заглянул внутрь.

– Что такое? – спросил Шор.

– Выходите из машины. Оба, – потребовал полицейский.

– В чем дело? – сказал Ал.

Снег валил густо, но они различили брюзгливое выражение на красивом лице широкоплечего полицейского и поняли, что он настроен скверно.

Борода Ала явно заинтересовала полицейского и подтвердила его подозрения, но за сеткой снежных хлопьев ему было трудно разобрать, принадлежит Шор к богатым людям или нет. Машина Шора – не большая и не новая, а этот полицейский давно усвоил, что с бедными людьми можно обходиться без того почтения, которое следует выказывать богатым. Как-то само собой разумелось, что все богатые люди всегда на стороне полиции.

– Будьте так любезны, – сказал он со служебной вежливостью, – пройдите и сядьте на заднее сиденье моей машины.

– Да в чем дело, черт побери? – сердито спросил Ал.

– Спокойнее, Ал, – сказал мистер Шор. Они пошли за полицейским, влезли в его машину и ждали там, пока он не расположился на переднем сиденье, не зажег лампочку и не принялся сверлить их взглядом.

– Ну так что же? – нетерпеливо спросил Шор.

– Я наблюдал за вами на перекрестке и видел, как вы взяли газету, – сказал полицейский. – А к автомату даже не подошли. Это что, у вас такая привычка?

– Вы думаете, что я украл газету?

– А как вы это называете? По-вашему, так это и не кража?

– Нет, почему же, – сказал Шор посмеиваясь, – я знаю, что кражи – наше национальное развлечение… – И вдруг до него дошло. – Да вы что, всерьез? Уверяю вас, я заплатил за газету.

– Вы к автомату не подходили. Просто вытащили ее из пачки. Я все видел.

– А что я оставил четверть доллара, вы не видели?

– Как это – оставили? В снег бросили? Ну, знаете…

– Газеты перевязаны проволокой. Я подсунул монету под нее. – Шор возмущенно откинулся на сиденье. – Уверяю вас, я за газету заплатил.

Полицейский сидел молча, все с тем же брюзгливым выражением на лице, и Шор сказал сердито:

– Почему бы вам не вернуться туда и не проверить?

– Ничего себе ночку выбрали, гонять человека туда-сюда, – сказал полицейский с холодной злостью. Потом слегка улыбнулся, в первый раз нарушив свою деревянность. Он явно рассчитывал получить удовольствие. – Ладно, – сказал он, – вернемся и поглядим. Полезайте в свою машину. Я поеду за вами. Когда выйдете из машины, ждите меня.

Снова сев за руль, Шор долго не поворачивал ключа зажигания. Ал хотел было что-то сказать – и не смог. Он не сомневался, что Шор думает о том, не забрал ли монету случайный прохожий, увидев ее под проволокой. На нее мог польститься какой-нибудь парнишка или пьянчуга. Этот неприятный, угрюмый, без проблеска юмора полицейский, конечно, с удовольствием обвинит его в мелком воровстве… Но вот Шор включил мотор и развернул машину: решил доказать, что он не вор. Ал испытывал мучительную неловкость.

– Будем надеяться, что она там, – сказал Шор. Его улыбка еще больше встревожила Ала.

Они подъехали к углу, вылезли, подождали полицейского и вместе с ним пошли через улицу. Пачка газет лежала на прежнем месте, но проволоку скрывала снежная пелена. Около пачки виднелись следы. Они описывали полукруг, словно кто-то задержался тут, а потом пошел дальше.

– Ну что ж, поглядим, – сказал полицейский, и Шор, пригнувшись, начал сметать снег. Он сметал его, пока не обнажилась проволока. Под проволокой мокро поблескивала монета достоинством в четверть доллара.

– Так, так, так, – небрежно сказал полицейский. – Даже чаевые оставили. Широкий человек.

Шор медленно, с облегчением выпрямился, и тут унизительность происходящего уязвила его гордость.

– Да, шуточка что надо, – сказал он. – Клоун, как я погляжу. Бьюсь об заклад, что вас так и называют – полицейский-циркач. Идемте, Ал.

Полицейский стоял в снегу, не пытаясь помешать им перейти улицу, но Ал чувствовал, что он провожает их оскорбленным взглядом. Хоть бы Шор поскорее включил мотор и уехал! Полицейский стремительным шагом подошел к машине и постучал в стекло дверцы, а когда Шор опустил стекло, всунул голову внутрь.

– В такую погоду нельзя садиться за руль пьяным. Когда я вас остановил и вы опустили стекло, от вас так разило спиртным, что я еле на ногах устоял.

– Машину веду я, и я не пил, – сказал Шор.

– Пил только я, – сказал Ал.

– Здоровы же вы пить! Вся машина пропахла спиртным.

– Печка была включена, а все стекла подняты, – объяснил Ал.

– Эй вы! – сказал полицейский Шору и выжидающе замолчал, а Шор глядел на него. Выжидал тот по меньшей мере десять секунд. Лицо его, освещенное включенной в машине лампочкой, было полно терпеливо сдерживаемого презрения к человеку, который назвал его клоуном. – Вы! – повторил он. – Предъявите водительское удостоверение.

Пока Шор вынимал бумажник и растерянно рылся в нем, словно его вот уже лет сорок не просили показать удостоверение, полицейский следил за его неуклюжими пальцами с угрюмой улыбкой.

– Выйдите из машины, – сказал он, взяв удостоверение.

– Это возмутительно, – заявил Шор, но тут же взял себя в руки и вылез из машины. – Что теперь?

– Откройте багажник.

– Багажник? С какой стати?

– Я сказал: откройте багажник. Где ключ?

Ал, который тоже вылез из машины, мысленно пожелал Шору, который уже огибал машину сзади, найти нужный ключ сразу. Он его нашел, но, не стерпев унижения, которому его подвергали, негодующе обернулся к полицейскому:

– Вы что, проверяете меня на алкогольное опьянение?

Но его слова заглохли в кружащих хлопьях – он поскользнулся на мокром снегу и упал на колени. Ал вскрикнул:

– Да что же это такое! – Он был вне себя от возмущения и растерянности: всего два-три часа назад они в библиотеке Шора философствовали, рассуждая о преступниках, и вот теперь Шор распростерся в снегу у ног этого дюжего полицейского.

– Мистер Шор, – крикнул Ал. – Я здесь!

Он помог Шору подняться и подал ему шляпу. Пока Шор стряхивал снег со шляпы и надевал ее, полицейский невозмутимо ждал. Шор ткнул в полицейского пальцем и хотел заговорить, но полицейский его опередил:

– А теперь откройте багажник.

Шор пристально посмотрел на полицейского, потом справился с собой и послушно открыл багажник. Пока полицейский, светя фонариком, осматривал все уголки багажника, словно получил сведения, что там спрятаны наркотики, никто не произнес ни слова. Кончив обыск, полицейский сказал:

– Теперь закройте багажник.

– Да, я закрою багажник, – сказал Шор спокойно. Он запер багажник и повернулся к полицейскому. – Смакуете каждую секунду? – сказал он презрительно. – Мстительная полицейская душонка. Что ж, мне вас даже не жаль.

Ала поразило яростное, ничуть не сдерживаемое презрение в голосе Шора и то, как он отстранился, словно полицейский был комком грязи. Окажись он на месте полицейского, он не выдержал бы такого презрения.

– Ваши подленькие инструкции позволяют вам проделывать со мной такие фокусы, – продолжал Шор с гадливостью. – Любой злобный тупой полицейский может досаждать гражданину страны мелкими придирками, главное – сохранять при этом положенную официальность.

Полицейский, похоже, не знал, что ответить, и они стояли в снегу друг против друга, разделенные завесой падающих хлопьев. Шор – надменно вскинув голову, и полицейский, тоже откинув голову назад, напряженный, настороже. Он был дюймов на шесть выше Шора. Но теперь господствовал Шор, уверенный в себе Шор, от которого исходило убийственное презрение.

– Все эти ваши придирки, – продолжал он, – эти ритуальные придирки, может быть, даже служат мне защитой. Если бы, как, возможно, учитывает закон, у вас не было такой отдушины, вы сорвались бы с цепи и одному богу известно, чего натворили!

Подбородок полицейского дергался, лицо изуродовала злоба. Потом по этому лицу скользнула растерянность, словно он почувствовал, что человек, стоящий перед ним в снежной пелене, может его уничтожить, и уничтожит.

– Послушайте, вы! – в бешенстве крикнул он и схватил Шора за локоть. Ал быстро шагнул к ним. Он знал: если полицейский ударит Шора, он ударит полицейского. Он знал, что сделает это, и ему было все равно. Стискивая локоть Шора, полицейский делал гигантские усилия, чтобы овладеть собой, вспомнить все полицейские заповеди… И это ему удалось. Он отпустил локоть Шора, все еще сверля того глазами, а потом сказал спокойно: – Поговорить любите. Садитесь в машину и включите дальний свет.

– Ну что ж, слушаюсь, – саркастически сказал Шор, сел в машину и включил дальний свет.

– Теперь задние мигалки, – скомандовал полицейский. Взглянув на замигавшие фонари, он снова скомандовал: – Теперь тормозные фонари. Нажмите на педаль тормоза.

Он стоял позади машины, Ал – рядом с ним. Наконец полицейский подошел к Шору.

– Левый тормозной фонарь у вас не работает, – сказал он с удовлетворением.

– Это правда, Ал?

– Правда, мистер Шор.

– Ездить на неисправной машине в метель опасно. Должны сами понимать, – категоричным топом заявил полицейский. Он так и не вернул Шору удостоверение и теперь начал выписывать квитанцию на штраф.

– Я платить не буду, – спокойно сказал Шор, – и обращусь в суд.

– Очень хорошо, – сказал полицейский, протягивая ему удостоверение и квитанцию.

– В суде вы уже не будете всемогущим полицейским, – сказал Шор. – Когда я с вами покончу, даже судье, даже секретарю будет противно на вас смотреть. Поняли?

Но полицейский уже шел к своей машине. Ал догнал его. Полицейский открыл дверцу, и на лицо его упал свет – вид у него был довольно устрашающий.

– Минутку, сержант, – вежливо сказал Ал. За то время, пока он был таксистом, Ал научился ладить с полицией. – Я свидетель. Запишите мою фамилию… Ал Дилани. Вот мой адрес. – Он вытащил из кармана записную книжку, вырвал листок и написал адрес. Чернила расплывались в тающих снежинках.

– Отдайте старому хрычу.

– Какому старому хрычу?

– А вон тому.

– Смешно! – сказал Ал и засмеялся. – Да вы знаете, кто он?

– Отправляйтесь домой. У вас борода намокла.

– Ну да, вы ведь из тех, кто книг не читает…

– Ишь умник. Как раз читаю.

– Потрясающе, – сказал Ал. – Вы любитель чтения? Читайте и впредь. – Он снова засмеялся. – Этот старый хрыч – Юджин Шор. Думаю, вы кое-что прочтете о себе в газетах.

Полицейский презрительно фыркнул, но Ал пожал плечами с полным равнодушием, и полицейский, утратив уверенность, посмотрел через улицу на Шора, сидящего в машине. Казалось, угроза, которую почуял полицейский в презрении Шора, вновь на него подействовала, и, может быть, он пожалел, что вручил ему квитанцию. Внезапно оробев, он начал что-то говорить, но Ал отвернулся, пошел назад и сел в машину рядом с Шором.

Они тронулись. Ал молчал. Он не мог говорить, его душило волнение. Он все еще видел эти две фигуры, застывшие друг перед другом на снегу. Ему казалось, что вот сейчас он бросится на полицейского, пусть только тот посмеет ударить Шора, и что самое странное – все эти чувства рождали в нем какое-то ликование.

– Мне очень жаль, что так получилось, – сказал Шор ровным голосом, – но я ненавижу все, что воплощено в этом человеке.

– Я заметил, – сказал Ал, и оба засмеялись.

– Утром от этого нежданного снега ничего не останется, – сказал Шор, – и все происшедшее покажется сущей нелепицей.

– Я живу за следующей остановкой, четвертый дом по правой стороне, – сказал Ал.

Когда они развернулись, он осторожно покосился на Шора, стараясь разглядеть выражение его лица, по которому скользили отблески света уличных фонарей. Сидя рядом с ним, он ощущал исходившее от него спокойствие. «А он жесткий. Еще какой жесткий, хотя сразу и не заметишь», – подумал Ал. Ведь его произведения полны сострадания и доброты. А вот к полицейскому ни малейшего сострадания. Возможно, если надо защитить свои владения, он по-своему еще жестче полицейского. Но какие владения?

«Понимаю, – неожиданно пронеслось в голове, – я просто шел по неверному пути. Преступники. Всюду преступники. Не исключено, что Шор чуть-чуть сумасшедший. Для него все наоборот. Для него этот полицейский – преступник. Все столпы закона и порядка – вот истинные преступники. И он ненавидит их всех. Полицейских от правосудия, полицейских от церкви. Полицейских от так называемого общества. Им всем закрыт доступ в его владения. А кому он, черт подери, открыт? Возможно, только художнику и святому, последнему из благородных разбойников, укрывшемуся в каком-то тихом, уютном уголке. А Лизе?» – спросил себя Ал. Шору ведь она нравится. Он вдруг смущенно засмеялся, и Шор вздрогнул от неожиданности.

– Мне вот что пришло в голову, – сказал Ал. – Почему я всегда умел ладить с полицейскими? Наверно, потому, что долго был шофером такси. Может, мне в университете вдолбили: ученый – это полицейский, надзирающий за художниками, а? Аспирантура – высшая полицейская школа? – И вдруг, поддавшись порыву, он выпалил: – Эта книга, которую я пишу о вас… ученый идет по вашему следу, чтобы защелкнуть на вас наручники.

Но Шор расхохотался и перебил его.

– Отлично придумано, Ал, – сказал он и остановил машину. – Ну, вот мы и приехали.

Мостовая впереди протянулась в лучах фар черной поблескивающей полосой. С неба теперь сеялась изморось. С деревьев на тротуар падали хлопья тающего снега. Окно Лизы светилось.

– Вы с Лизой живете наверху? – спросил Шор. – Лиза очень интересная девушка. – Он перегнулся через Ала, пытаясь вглядеться в освещенное окно, но не увидел силуэта в нем и не смог подтвердить свой образ: Лиза ждет, Лиза тревожится. Ал не сказал: «Поглядите, вон она стоит у окна». Он не хотел, чтобы Шор интересовался Лизой больше, чем им.

– Для меня это был чудесный вечер, – начал он. – Я его долго не забуду.

– И я тоже. – Шор, удобно откинувшись, положил руки на рулевое колесо. – Рад был с вами познакомиться, Ал.

– Спокойной ночи, мистер Шор.

– Одну минутку!

– Да, мистер Шор?

– Почему бы нам завтра не поужинать вместе? Моя жена в отъезде. Может быть, вы с Лизой составите мне компанию?

– С большим удовольствием, мистер Шор.

– Ну тогда в «Короле Эдуарде»? Мне все еще нравится этот старый викторианский зал. В половине восьмого в вестибюле?

– Мы придем. И еще раз – огромное спасибо.

– Спокойной ночи, Ал.

Ал вылез из машины, постоял, глядя ей вслед, а потом вбежал в дом и вверх по лестнице к свету на верхнем этаже, где ждала Лиза.

– Это был Шор, правда? Ты провел с ним все это время и он отвез тебя домой?

– С ним вдвоем, Лиза! Сказочный вечер!

Он возбужденно засмеялся, сбросил пальто и повел ее за собой в гостиную. Она выжидающе смотрела на него. Ее черно-коричневый шелковый халатик был распахнут, открывая шею, грудь и плечи. Она пытливо всматривалась в его лицо, такая красивая в своей полунаготе, а он улыбался до ушей. Тут она заметила, что борода у него намокла. И волосы тоже. А ботинки выглядели так, словно он долго гулял по лужам.

– Послушай, Ал! – сказала она. – Чем вы занимались? Валялись в снегу?

– Почти.

– Ну говори же, говори!

– Садись и слушай. Это очень смешно, – сказал он и, притянув ее к себе, усадил рядом. Он рассказал ей все, что было, – все мельчайшие подробности с той секунды, когда он позвонил в дверь Шора, и до сцены в снегу. Он засмеялся.

– Нет, ты вообрази, Лиза, Шору чуть было не предъявили обвинение в мелком воровстве. Представляешь себе газетные заголовки!

Но она, думая о чем-то своем, негромко сказала:

– Нет, каково – заячий паштет и тосты.

– С «виши».

– Да, с «виши». Мне нравится.

– Бутылка коньяку, которую мы купили в парижском аэропорту, еще цела?

– Стоит в моем шкафу в спальне, на верхней полке.

– Для чего мы ее берегли?

– Для такого случая. Верно?

– Верно. Сейчас я за ней схожу. – Он встал, чувствуя внутри приятную теплоту и безмятежность. Но у двери остановился, задумался, а потом сказал: —А знаешь, странно…

– Что странно?

– Ты ведь считала, что у меня ошибочное представление о Шоре, да?

– Я этого не говорила.

– Пусть не говорила, но думала.

– Я думала, что ты не сможешь определить свой взгляд на него, если с ним не познакомишься…

– Нет, я верно его себе представлял, Лиза. Он именно такой. Но не только такой. Странно то, что я это понимал, когда готовился броситься на полицейского и чувствовал себя героем в глазах всего человечества. Шор… он тигр, Лиза. Втайне он – тигр. – Ал засмеялся и пошел к двери. Но тут она сказала:

– А разве тигр – это плохо? Мне тигры всегда нравились.

И он обернулся. Ее лицо сияло таким блаженным довольством, что он растрогался – он не сводил с нее глаз. Откинув голову, глядя куда-то мимо него, она, тихонько улыбаясь, упивалась своей радостью. А потом вдруг засмеялась.

– Вот что мне пришло в голову… – Она умолкла и задумалась, вынуждая его ждать. Потом снова засмеялась. – В тот вечер, помнишь, когда мы говорили о твоей работе, я сказала: «А где же полицейский?» Вот он и появился.

12

В вестибюле гостиницы Шор в элегантном двубортном костюме в узкую светлую полоску приветственно протянул им навстречу руки, блеснув двумя дюймами белоснежных манжет и золотыми запонками с монограммой. И повел их в красивый старомодный зал ресторана. Ал захватил с собой книгу, чтобы попросить у Шора автограф. Шор держался с такой мягкой любезностью, что к тому времени, когда они сели за столик, уже казался давним и хорошим знакомым. Проглядывая меню, он сказал:

– Выберем что-нибудь вкусненькое.

Ал, садясь за столик, положил книгу рядом на пол возле кресла. А теперь поднял.

– Вы ее помните? – спросил он.

– Ну еще бы! – сказал Шор. – Я этой книге многим обязан, – продолжал он с теплотой в голосе. – Вы никогда не слышали о старике Уилфе Барнаби, спортивном репортере? Он, кроме того, умел обеспечивать себе недурные побочные доходы. Этот старый грабитель был другом моего друга Сэма Айви, устроителя боксерских матчей. Сэм, который как-то сказал про Барнаби, что он украл бы и топящийся камин, если бы мог его унести, был человек щедрого сердца. Он мне нравился. Когда Барнаби скоропостижно умер, Сэм Айви, собирая у всяких спортдеятелей взносы на банкет в его память, попросил меня написать что-нибудь. Раздумывая о Барнаби, прожженном мошеннике, я вспомнил только его слова: «Грязные деньги? Таких не бывает!»

Но потом ему вспомнился вечер, когда Сэм Айви дал ему билет на встречу Клея с Чувало и велел ему сесть у ринга на местах, отведенных для прессы. А туда хлынули люди, утверждавшие, что они – спортивные репортеры, и предъявлявшие удостоверения от торговых бюллетеней, ежемесячников по санитарной технике, журналов женских мод, справочников строителя и тому подобных изданий.

– А настоящим репортерам сесть было негде, и старик Барнаби проклинал самозванцев на чем свет стоит. Явился старший билетер и выгнал их всех, включая меня, – сказал Шор. – Я сослался на Сэма Айви, но его нигде не было. Сгоняли меня с места как раз рядом с Барнаби. «Погодите-ка, – говорит Барнаби билетеру. – Юджин Шор? Это вы написали книжку про двух девок и священника?» И заявляет билетеру: «Этот парень – настоящий писатель и имеет право сидеть рядом со мной». А потом пробурчал себе под нос: «Не могу же я вернуться домой и рассказать жене, что позволил им выгнать автора книжки, которая ей так понравилась. Хочу сегодня спать спокойно». – Посмеиваясь, Шор сказал: – Теперь вы понимаете, Ал, почему я хорошо отношусь к этой книге?

– Мне она нравится сама по себе, – возразил Ал. – Да, кстати, я послал те две книги, которые вы надписали, моему брату в Калифорнию. Может быть, вы надпишете эту для моего отца?

Он объяснил, что чувствует себя виноватым перед отцом и хотел бы как-то загладить размолвку.

– Но знаете, – сказал Шор с сомнением, – в таком случае я на вашем месте не стал бы посылать ему эту книгу.

– Почему?

– Если вы хотите успокоить его, помириться с ним…

– Я думал, она натолкнет его на размышления.

– Вы хотите снова его расстроить? Он ведь может подумать, что вы сделали это нарочно, что вы совсем ему чужой.

– Пожалуй, вы правы, – подумав, сказал Ал. – Я с вами согласен. – Он убрал книгу и, переменив тему, спросил Шора, помнит ли тот, как он, Ал, рассказывал ему про Марка Стивенса в Риме, а потом о разговоре в парижском баре. – И вы, мистер Шор, – сказал он, – вы угадали мое позерство.

– Ну что вы, Ал…

– Ал не позер, – спокойно заметила Лиза.

– Конечно, нет, – согласился Шор. – Мне кажется, я знаю об Але очень много.

Однако его взгляд, обратившись на Лизу, задержался на ее высокой груди там, где платье натягивалось ниже вырезу, Ал заметил, что Лиза перехватила взгляд Шора. Она даже посмотрела ему в глаза, мимолетно улыбнувшись. С недоумением Ал вспомнил, как она сразу же поняла взгляд, который бросил на нее Шор при первой их встрече. И теперь взгляд, устремленный на ее грудь, словно подтверждал то первое впечатление и добавлял к нему что-то новое. Одобрение все еще было написано на лице Шора, и Ал внимательно взглянул ему в лицо, словно оно могло рассказать ему о Лизе что-то, чего сам он не сумел разглядеть. Любезное, невозмутимое, румяное лицо – такое могло бы принадлежать судье. Его милость судья Шор. Канцлер Шор. Или даже еще лучше: епископ Шор. Этот большой нос суется в темные закоулки. Нос с чутьем на молоденьких женщин. Может быть, в Мексике, в Париже, в Нью-Йорке – в потаенных уголках вдали от дома. Такому носу позавидовали бы богословы семнадцатого века, размышлял Ал на свой эрудированный лад. Нос и уши – вот и все, на что позволено было глядеть богословам.

Но Шор в задумчивости снова налил вино в бокалы и начал медленно чертить ложкой круги на белой скатерти.

– Я подумал, Ал, – сказал он наконец, – и решил, что у вас получится нечто стоящее.

– Вы правда так считаете?

– Да.

– Можно я задам вам один вопрос?

– Задавайте.

– До сих пор, – сказал Ал, – вас удовлетворяло, что вы были безвестны. Один из тех ваятелей, что работали в Шартрском соборе. Для нас они такие, какими предстают в свете своих творений, вы понимаете меня. Но теперь…

– Возможно, мне хотелось бы увидеть себя в том свете, в какой поместите меня вы, – перебил его Шор, пожимая плечами. – Я знаю, это будет интересно. А потому, если я могу как-то помочь вам выбрать верное направление…

– Конечно, можете, – быстро сказала Лиза и наклонилась ближе к Шору. Ее красивое лицо загорелось мягким, лукавым, манящим оживлением. Длинное ожерелье скользнуло по ее груди.

– Лиза, – сказал Ал, – разреши все-таки мне самому.

Она резко выпрямилась, думая, что ослышалась.

– Могу я говорить прямо, мистер Шор? – спросил Ал.

– Давайте.

– Вы носите двубортные пиджаки. Сейчас вас можно было бы принять за председателя какого-нибудь правления. Район, где вы живете, – это район биржевых дельцов и рантье, и вы, кажется, чувствуете себя среди них как дома. Извините меня… я хотел сказать… – Он запнулся. – Теперь, когда вы в центре внимания, что-нибудь переменилось?

– Да, – сказал Шор улыбаясь. – Меня пригласили приехать как-нибудь вечером в университет и побеседовать со студентами.

– Вы поедете?

– Нет.

– И это все?

– Ну, редактор «Ивнинг уорлд» попросил меня написать большой очерк для их воскресного приложения все о том же – о моем родном городе. А что именно я напишу, они полностью оставляют на мое усмотрение.

– Так почему бы вам не взяться за очерк?

– Но к какой теме я его привяжу?

– Значит, что-то должно вас задеть по-настоящему?

– Какой смысл писать или говорить о том, что по-настоящему не задевает?

– Мне очень хочется, чтобы вы написали. Какие будут заголовки!

– Я не нуждаюсь в заголовках.

– Одно ваше имя – уже заголовок. Да и как может быть иначе?

– Дело в том, Лиза, – сказал Шор, оборачиваясь к ней с иронической усмешкой, – что Ал, по-моему, никак не возьмет в толк, почему бы мне не заработать себе газетных заголовков, пырнув жену ножом в живот, и почему я не устраиваю пьяных скандалов в барах. Верно, Ал? И не дрался со львами врукопашную в Африке? – Он презрительно фыркнул. – Ради чего? Чтобы меня здесь обожали, как местную знаменитость? Кем бы я был в таком случае?

– Городской шлюхой, мне кажется, – весело сказала Лиза.

– Вот именно, Лиза.

– Тем не менее вы – странный плод для такого города, – упрямо сказал Ал. – Не могу понять, откуда вы взялись?

– Откуда я взялся? – повторил Шор в полном недоумении. – Господи! Так вы это от меня хотите услышать? – Ал ничего не ответил, и Шор продолжал мягко: – Почему у вас карие глаза, Ал? Почему птицы улетают на юг и не сбиваются с дороги? Почему вам встретилась Лиза?

Покраснев, в упор глядя на Шора, Ал, казалось, твердил ему своим взглядом: «Откройтесь, мистер Шор, ну откройтесь же!»

– Я создаю мои притчи, наблюдаю, как происходят маленькие, незаметные события, – продолжал Шор, – и стараюсь запечатлеть их. Ну а потом, возможно, явится какой-нибудь умник и начнет рассуждать о символах. Символы? Все это вместе – символ. Все целиком. И если есть здесь какая-то магия, то она воплощается в том, как воображение соединяет каждую жизнь воедино. Вашу точно так же, как мою. Возможно, я вижу что-то в баре или в соборе. Возможно, какой-нибудь человек рассказывает мне о чем-то… о том, что происходит и тревожит его. Возьмите, например, мою книгу…