Текст книги "Чистая душа"

Автор книги: Мирсай Амир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 41 страниц)

10

Камиль всю ночь просидел, прислонившись к стенке окопа, слушая непрерывный грохот стрельбы, оглядывая играющее на небе огненное зарево. Только на рассвете стрельба прекратилась, и Камиль, словно пассажир, проснувшийся от резкой остановки поезда, вздрогнул и очнулся. Он понял, что малость вздремнул. Но, заметив, что за это никто не ругает, и увидев стоявшего у пулемета Коттыбая, успокоился.

В бледном свете зари все вокруг показалось Камилю новым и вместе с тем знакомым и близким. Над окопами рос овес, такой замечательный, густой, с крепким стеблем, с крупными сережками! Он не был убран вовремя и осыпался, его топтали, не жалея. Кругом чернели ходы окопов и снарядные воронки. Поле слегка колыхалось и шелестело под утренним ветром.

Дальний край овсяного поля был скошен, там лежали кучки снопов. А дальше белело льняное поле, оно сливалось с можжевеловыми зарослями, за которыми чернел еловый лес.

Август уже шел к концу, и все же какое красивое было утро!

Вдруг Камилю показалось, что кругом нет никакой опасности. Он вздохнул, выпрямился во весь рост, высунулся из окопа и начал осматриваться. Но Коттыбай тут же ухватил его за гимнастерку и заставил присесть на дно окопа.

– Что ты делаешь? С ума спятил?

– Почему? Ведь не стреляют.

– Это коварная тишина, Камиль. Фриц следит.

– Объясни мне, почему мы остановились здесь? – спросил Камиль. – Ведь тут врагу легче наблюдать за нами. А сзади опушка леса. И возвышенность. Там нам удобней было бы окопаться, и врага издали могли бы видеть, Почему мы не пошли туда?

– Почему – скоро увидишь, – сказал Коттыбай. – Вот когда немец начнет атаку…

– Думаешь, начнет?

– Обязательно.

И верно, словно подтверждая слова Коттыбая, разрывая утреннюю тишину, пролетел со свистом снаряд, и на опушке леса послышался глухой взрыв. Еще не успела осесть земля, как тут же в нескольких местах зачернели новые взрывы.

С визгом пролетели осколки. Пулеметчики невольно присели на дно окопа.

Враг начал артиллерийскую подготовку.

Разрывы все учащались и вскоре, слившись воедино, казались каким-то гигантским ревом, совместным воем земли и неба. Его слышишь всем телом, всеми жилами. Как бы залихорадило землю, она задрожала и тревожно застонала. Высоко поднялось густое серое облако пыли. В окоп посыпалась земля, полетели стебли овса. Запах гари расползался по полю.

Накануне вечером Камиль не мог скрыть охватившей его нервной дрожи. А теперь, к своему удивлению, чувствовал себя довольно спокойно. Ему даже казалось, что он не впервые стоит под таким огнем. Где-то он читал об артиллерийской подготовке и знал, что после страшного огненного шквала вражья пехота поднимается в атаку. Надо было приготовиться.

И вдруг Камиля охватила тревога.

«Если вот так, – подумал он, – мы будем сидеть на дне окопа, боясь пошевельнуться, вражеская пехота может подойти совсем близко и не даст опомниться».

Кроме того, Камилю показалось, что войск на этом участке мало. Когда он несколько минут назад, выпрямившись, осматривал все кругом, лишь изредка видел отдельные окопы. И подумал, что главный опорный пункт на этом участке – их пулеметное отделение. Камиль осторожно высунул голову. Коттыбай по-прежнему стоял за пулеметом и спокойно наблюдал за вражеской стороной.

От этого Камилю стало как-то легче, он почувствовал себя смелее. Поднявшись, окинул взглядом лощину, но за тусклым облаком пыли ничего не увидел.

Осколки снарядов, с визгом проносившиеся над головой, заставили его снова спрятаться. Все же успел заметить, что впереди окопа воздух был светлее и вражеские позиции были на виду, тогда как позади, у опушки леса, все было покрыто пыльными облаками.

«Правильно выбрано место», – подумал Камиль, вспомнив слова Коттыбая.

11

Хотя артиллерийская подготовка немцев продолжалась всего около десяти минут, Камилю она показалась нескончаемо долгой. Напряженное ожидание утомило пулеметчиков. По окопу быстрыми шагами прошел Мартынов. Его почерневшее от пыли лицо было хмурым, глаза красные, злые. Он подал какую-то команду, но в грохоте пушек она была неслышной. Однако по его виду пулеметчики поняли, что он хотел сказать. В одно мгновение стали на свои места. Коттыбай, держась за ручки пулемета, через прицельный прибор наблюдал за противником. Камиль, чтобы не было задержки при стрельбе, поправил патронную ленту. А подносчики патронов положили под рукой гранаты и зарядили винтовки. Мартынов крикнул, чтобы никто не открывал огонь без его команды.

Камиль напряженно приглядывался, но на вражеской стороне не заметил никакого движения. Тем не менее с нашей стороны поднялась сильная стрельба. Стреляли из автоматов, открыла огонь артиллерия, из лесу полетели мины. Где-то далеко зарокотали пулеметы.

«Почему же наш пулемет молчит?» – подумал Камиль, нетерпеливо оглядываясь то на Мартынова, то на Коттыбая. Но сержант и наводчик молча наблюдали за противником.

Камиль посмотрел туда же, куда глядели они. Глаза его остановились на дальнем поле, где были видны избы деревни. Там то и дело рвались наши снаряды. И Камиль увидел, как из дыма выползли два вражеских танка. Чуть ближе, на краю льняного поля, появился еще один танк. Стрельба с нашей стороны сразу усилилась. Камиль хотел спросить, видит ли сержант эти танки, и подошел к Мартынову, но, увидев его спокойно стоящим, повернул обратно.

И тут же услышал, как над самым ухом с неожиданной яростью затараторил пулемет, и увидел, как поспешно залегли несколько зеленых фигур, которые бежали в нашу сторону по скошенному участку. Но чуть левее появились новые. Они так же, наклонившись вперед, бежали по тому же скошенному полю. Коттыбай, не ожидая команды сержанта, повернул дуло пулемета в их сторону. Другой наш пулемет, спрятанный на овсяном поле, успел открыть огонь до Коттыбая. Коттыбай тоже дал длинную очередь. В это время залегшие немцы, пользуясь тем, что пулеметный огонь был перенесен в сторону, вскочили и стали делать перебежку. Рассвирепевший Мартынов со своего наблюдательного пункта махал руками и даже показывал Коттыбаю кулак.

Тот понял, что отвлекся, и повернул пулемет в прежнем направлении. Бежавшие по скошенному участку немцы падали на землю. Одни из них, прижатые огнем пулеметов, залегли, а другие продолжали ползти вперед. Коттыбай, водя дулом пулемета перед собой, беспрерывно палил и палил. Камиль заправил ему уже третью ленту с патронами.

Первый танк повернул по направлению к их окопу и, наполовину скрытый в овсах, помчался вперед.

Коттыбай уже видел черные кресты на бортах танка и, нацелив пулемет, выпустил длинную очередь. Он стрелял по смотровым щелям. Камиль и Коттыбай видели, как пули били по броне, высекая искры. Танк словно не замечал их, с густым ревом шел прямо на пулемет. Вот из окопа бросили бутылку. Но она упала в стороне. Кто-то бросил связку гранат – гранаты взорвались около самой гусеницы танка. Непрерывно стреляя, танк по-прежнему шел к окопу. Еще немного – и танк раздавил бы пулемет. Коттыбай и Камиль схватились за пулемет, стащили его на дно окопа и залегли сами. В ту же секунду танк прошел по тому месту, где только что стоял пулемет. Облепленные глиной гусеницы повисли над окопом. Танк уперся в противоположную сторону окопа и, обдавая горячим вонючим запахом бензина из всех своих щелей, пошел дальше. Камиль и Коттыбай, без слов понимая друг друга, тут же подняли оставшийся невредимым пулемет и приготовились стрелять.

«Максимка» снова открыл огонь, и немецкие солдаты, уже подбегавшие к нашим окопам, были снова прижаты к земле.

12

Когда танк проходил через окоп, Мартынов держал наготове бутылку и спички. Как только танк прошел, он выскочил из окопа и, размахнувшись, с силой запустил бутылкой по корме танка. Машину, шедшую так упорно, словно ее не могла остановить никакая сила, тут же охватило пламя. Мартынов спрыгнул в окоп, Камиль увидел его как раз в этот момент. Лицо забрызгано грязью, с левого уха стекала струйка крови.

– Сволочь! – гневно сказал сержант. – Бандит!

Кто-то из подносчиков патронов хотел перевязать его рану, но Мартынов махнул рукой.

– Огонь! – крикнул он.

Камиль вытащил новую коробку и стал в ряд с Коттыбаем, держа патронную ленту. Оглянулся на танк, подожженный Мартыновым. Танк во весь опор мчался по полю, как будто хотел смести с себя огонь стеблями овса. Кто-то бросил в него гранату. Танк с подорванной гусеницей начал кружить на месте.

Не успел Камиль заправить конец новой ленты, как совсем близко взорвался снаряд. Пулемет нащупали, И Мартынов дал команду о перемене позиции.

Коттыбай с Камилем стащили в окоп свой пулемет с раскалившимся кожухом. Прошли по траншее, потом поднялись на поверхность и, скрываясь в гуще овса, быстро и легко, точно детскую игрушку, поволокли за собой пулемет. Сделав перебежку, спустились в окоп, указанный Мартыновым. В ту же минуту в оставленном ими окопе взорвалось несколько снарядов. Они успели уйти вовремя.

Пулемет снова открыл неистовую стрельбу, и Камиль увидел, как забегали по полю немецкие солдаты, уже успевшие выйти на нашу позицию. Делая неловкие перебежки, они падали на землю, а некоторые стали в беспорядке отступать, оставляя трупы скошенных нашим огнем.

Вот остановился еще один танк, из него повалил густой черный дым. А третий танк повернул обратно.

И тут наши солдаты с криком «ура» выскочили из окопов, Немецкая пехота, лишившаяся поддержки танков, дрогнула и повернула назад.

Наступил удобный момент для массового истребления врага. Но пулемет, выпустив очередь, неожиданно заглох. Камиль, не понимая, в чем дело, оглянулся на сержанта. Мартынов яростно кричал: «Огонь!» Подбежал к Коттыбаю:

– Коттыбай! Что с тобой?

Коттыбай молчал.

Камиль понял, что Коттыбай ранен, сдвинул в сторону его обмякшее тело и лег за пулемет сам.

– Огонь! – кричал сержант.

И Камиль, глядя через прицельный прибор на убегающих немецких солдат, послал им вдогонку длинную очередь. В ту же минуту заметил, как несколько немецких солдат, теряя равновесие, повалились на землю.

Ожесточенная атака была отражена. На овсяном поле горели два немецких танка, валялись сотни вражеских трупов. Стрельба затихала. Тяжелые стоны доносились с разных сторон.

Камиль увидал санитаров, перебегавших из одного окопа в другой.

– Коттыбай, родной, что с тобой?

Коттыбай не ответил. Глаза его были закрыты. Видно, рана была тяжелая.

Молодая санитарка спрыгнула в окоп.

– Ранен? – спросила она. – Давайте-ка сделаем перевязку.

Камиль с уважением посмотрел на бесстрашную девушку, на ее запыленную гимнастерку, на рыжие кудряшки, выбившиеся из-под пилотки. Как бы в ответ она подняла чистые голубые глаза.

– И вы ранены?

Камиль еще во время боя ощутил боль в левой руке. Но лишь теперь заметил, что рукав его в крови, и снова почувствовал ноющую боль.

– Как же я не заметил? – сказал он, удивляясь.

– Значит, рана легкая. Снимите гимнастерку.

Камиль послушно снял. Рана действительно оказалась легкой – пуля прошла в мякоти навылет. Перевязать такую рану для санитарки было делом нетрудным.

– Заживет! – уверенно сказала она, ощупывая мускулистую руку Камиля. – Если будет беспокоить, зайдите на медпункт.

– Спасибо. А как быть с моим товарищем? – Камиль указал на Коттыбая.

– Товарища придется отправить в тыловой госпиталь. Видно, положение его тяжелое.

Они начали укладывать Коттыбая на носилки.

Появился Мартынов. Голова его была забинтована. Проводив санитаров, подхвативших носилки с Коттыбаем, он тут же распорядился занять новую позицию. Надо было готовиться к повторной атаке противника.

Солнце уже показывало полдень и довольно сильно пригревало. Камиль попытался разобраться в происшедших на его глазах событиях.

«Вот, заставили отступить, – удовлетворенно подумал он. – Значит, можно воевать? Не допустили немца!»

Но еще рановато было делать выводы. Камиль не знал, что основные силы немцев на этом участке были сосредоточены не здесь, а чуть левее – у большака. Главные бои были еще впереди.

13

В тот день отразили еще несколько атак.

Но на следующий день полк получил приказ отступить на новую позицию.

Комиссар Павленко принял это известие внешне спокойно, хотя на душе у него было нелегко. Значит, на главном направлении дело не удалось, понял он.

В гражданской войне комиссар был рядовым красноармейцем. Потом его направили на краткосрочные военно-политические курсы, и он стал политруком. К началу войны работал секретарем парткома в одном из высших учебных заведений. И сразу пошел добровольцем на фронт, стал комиссаром.

За месяцы, проведенные в условиях тяжелых боев и отступлений, чего только не пришлось ему увидеть.

Когда был готов план вывода полка из боя, комиссар решил отправиться на самый ответственный участок.

Самый ответственный участок был на правом фланге. Правый фланг батальона, державшего здесь оборону, опирался на озеро, берег которого был покрыт тальниковой и ольховой уремой. Противоположный берег сливался с болотами, поэтому та сторона считалась недоступной врагу.

По берегу озера проходила проселочная дорога, по ней вражеские войска и пытались проникнуть в наш тыл.

Для укрепления опасного участка батальону было придано несколько дополнительных подразделений. Туда перевели и отделение Мартынова.

Скрытыми путями отделение двинулось назад, под укрытие леса. Затем, пройдя лесными дорогами к озеру, снова оказалось на поляне. Пулеметчики шли по пояс в высокой полузасохшей траве. Поляна была вскопана снарядами и исполосована окопами, которые тянулись до самого озера.

Когда пересекли дорогу, Мартынов остановился около двух снарядных воронок.

– Наша позиция здесь, – сказал он. – Во время артиллерийской подготовки спустимся в соседние окопы.

Пулеметчики, не теряя времени, приступили к работе: действуя саперными лопатами, начали превращать снарядные воронки в пулеметный окоп. Мартынов ушел проверить черневшие неподалеку окопы.

По сведениям, полученным разведкой, немцы усиленно готовились к атаке. Но пока было тихо. Среди бойцов воцарилось даже некоторое успокоение. Хотя вслух об этом и не говорили, многие надеялись, что сегодня немец не предпримет наступления.

Однако с нашей стороны стрельба ни на минуту не прекращалась: чтобы враг не заподозрил произведенной перегруппировки, был отдан приказ все время поддерживать стрельбу.

Немец заметил это с большим опозданием и, словно внезапно проснувшись, открыл огонь. Начался бешеный артиллерийский налет. Отделение Мартынова спустилось в ближайшие траншеи. Сам сержант еще не успел вернуться. Около пулемета, в снарядной воронке, остался один Камиль.

Камилю казалось, что вся земля, докуда видит глаз, встала дыбом. Небо закрыли тучи серой пыли, день превратился в ночь. Оглушенный взрывами, Камиль прижался ко дну окопа.

Сквозь волны разрывов, сотрясавших землю и небо, Камилю вдруг почудился приближающийся рев самолета. И тут же, казалось, весь земной шар взорвался и рассыпался на части. Камиль почувствовал, что вместе с ямой и пулеметом он поднялся в воздух и осел книзу. Не успел он подумать, что случилось, – еще… еще… еще… Яма, где он лежал, как бы превратилась в люльку, и какой-то безжалостный человек с бешеной злобой встряхивал ее, ударял об стену. Заболели уши, стиснуло ребра, остановилось дыхание. Его затошнило. Он ни о чем не мог думать. Все мускулы напряглись и одеревенели.

Жив ли он? Или мертв? Ранен? Контужен?..

Но вот, кажется, перестали падать бомбы и чуть ослаб грохот. Камиль вспомнил, что он оставлен дежурить около пулемета. Осторожно высунув голову, решил осмотреть окрестности. Но вдруг по плечу словно ударили дубиной, что-то тяжелое рухнуло на край воронки. Камиль приник к земле и некоторое время лежал оглушенный. Когда открыл глаза, увидел: медленно скользя по развороченному краю ямы вместе с осыпающейся землей, ползла оторванная рука. Человеческая рука!

Рука, оторванная от локтя вместе с рукавом. Ее пальцы восково-желтого цвета затвердели в полусогнутом состоянии. И на запястье из-под рукава гимнастерки видны часы. Знакомые большие часы. И веснушки на руке… Постой, ведь это… ведь это… часы сержанта! Мартынов?! Где он? Что с ним?..

Но не было времени думать об этом. Нужно было встречать поднявшегося в атаку врага.

14

Как ни страшна была артиллерийская подготовка врага, усиленная воздушным налетом, оказалось, что основные наши огневые точки уцелели.

Ответно загрохотали орудия, заработали минометы. На земле, только что вспаханной снарядами, развороченной бомбами, затрещали автоматы, затарахтели пулеметы. По всей передовой линии открылась стрельба. Казалось, враг не мог знать, что основные силы полка вышли из боя, что бой вели только части, оставленные на передовой для прикрытия перехода главных сил на новые позиции. И все же он разгадал наш маневр и, не считаясь с потерями, рванулся по берегу озера – хотел выйти в тыл полка.

Если бы это ему удалось, мог погибнуть весь полк, уже стоявший на марше. А может быть, и не только полк.

После гибели Мартынова Камиль стал командиром расчета.

Сначала он вел бой под прямой командой лейтенанта. А через некоторое время и лейтенант вышел из строя. Пришлось действовать по собственному усмотрению. С досадой заметил, что попал под огонь немецкого пулемета. Противник не давал возможности выйти на открытую позицию и буквально осыпал пулями. Поднимешь голову – конец. Невозможно было даже переменить позицию.

И тут пришла на помощь одна из наших пушек: прямой наводкой она уничтожила вражеский пулемет. Значит, кто-то заметил, что Камиль оказался в трудном положении, и выручил его. И снова ожил его пулемет.

В его укрытие пробрался из командного пункта младший лейтенант.

– Переносите огонь ближе к озеру! – крикнул он Камилю. – Правее одинокой ивы. Приказ комиссара.

– Комиссара?

– Комбат ранен. Командование принял комиссар.

Лейтенант оказался связным офицером, он объяснил Камилю обстановку и, уходя, сказал, что комиссар благодарит его за хорошую работу.

Похвала комиссара придала Камилю новые силы, и он открыл огонь по вражеским автоматчикам, пробиравшимся через густой ольховник по берегу озера.

Наконец Камиль и его товарищи получили сигнал оставить позицию. Значит, основные силы полка выведены из-под опасности!

На поле боя оставалось совсем мало прикрывающих подразделений. Чтобы вражеские войска не сели на их плечи, они были вынуждены по очереди вести непрерывный огонь. Но тут – казалось, очень кстати – вражеский огонь внезапно ослаб. Несколько подразделений начали отход.

И вдруг с неожиданной стороны – с нашего тыла – загремели автоматы. Кто-то пронзительно закричал:

– Нас обошли! Отрезали!

Значит, враг просочился в тыл? Значит, мы в окружении?

Окружение! Это было самым отвратительным из всех бедствий войны.

Пулеметный расчет Камиля одним из первых продвигался к лесу, когда немцы открыли огонь, откуда никто не ждал.

Камиль скомандовал ложиться.

«Отрезали? Неужели отрезали?» В эту же минуту с шемяшей болью Камиль вспомнил о семье. Как бы у самого уха услышал голос Сании: «Береги себя!..»

И тут в самом деле кто-то совсем близко крикнул на родном языке:

– Камиль! Голову береги!

Кто это? Знакомый голос! Уж не Фуат ли? Откуда он тут взялся?

Это был действительно Фуат. И его предостерегающий голос показался Камилю близкий и родным.

– Где ты, Фуат? – крикнул он, оглядывая залегших поблизости солдат.

Сам не понимая, что делает, Камиль повернул назад. Казалось, и в других подразделениях заколебались. Солдаты сбивались в толпу.

И в этот момент подоспел комиссар Павленко. Лицо его было разъяренным, глаза сверкали.

– Ложись! – крикнул он.

Бойцы, как снопы под бурей, бросились на землю.

– Не терять голову! – кричал комиссар. – Что случилось? Пока мы хорошо выполнили свою задачу: полк сменил позицию. Сейчас мы продолжаем бой. Кто сказал, что окружены? На все четыре стороны – наша собственная земля!..

Стрельба заметно усилилась, заработали немецкие пулеметы. Комиссар позвал командиров к себе.

Увидев комиссара, Камиль словно очнулся от бредового сна. Он снова овладел собой. Быстро оглядев новое поле боя, приник к пулемету.

Боевая группа, отрезанная от своей части, преодолев короткое замешательство, заняла позицию круговой обороны. Начался бой, продолжавшийся до темноты.

Только под утро Камиль пришел в себя. Было тихо. Над головой ясное бледное небо. Солнце еще не взошло.

От непонятного страха у Камиля вздрогнуло сердце. Стараясь понять, где он, осторожно повернул голову. Над ним вздымался крутой песчаный обрыв. Из земли торчали змеистые корни. Озеро совсем рядом. На поверхности его полно рыбы – красноперки, лещи, сорожки, щуки. Все они беспомощно лежат кверху белыми животами. Некоторые еще живы, пытаются плыть. Их оглушило взрывами снарядов.

Где-то вдали по временам еще грохочут выстрелы.

Камиль попробовал встать. Но резкая боль в ноге на мгновение лишила сознания. Все вокруг опять погрузилось в темноту.

Кто-то склонился над ним, и осторожный голос зашептал:

– Тише! Ради бога, не кричи, Камиль!

Что такое? Разве он кричал? Кто тут?

Сознание вернулось.

– Кто здесь?

– Это я, Камиль.

– Фуат?

– Да, да. Надо скорей уходить отсюда.

– А где наши?

– Не спрашивай – не до того. Радуйся, что голова на плечах. Пошли, я помогу тебе. Ясно?

Камиль вспомнил все.

Когда группа бойцов, которой командовал Павленко, попала в окружение, комиссар попытался пробиться на соединение с отступившими частями, а ночью внезапно повернул в тыл врага, пытаясь вывести бойцов из «котла». Маневр удался. В коротком решающем бою Камиль был ранен в ногу. Санитар наскоро сделал ему перевязку, но Камиль уже не мог передвигаться самостоятельно, и комиссар приказал первому подвернувшемуся бойцу взять Камиля под руку.

Этим бойцом и оказался Фуат.

У Фуата были свои расчеты. Он давно уже искал случая выйти из боя.

Однажды во время сильного артналета он незаметно выставил руку из окопа. «При такой адской стрельбе кто будет смотреть», – полагал он. Но тут кто-то крикнул:

– Ты за кого голосуешь, сукин сын?!

Фуат отдернул руку и постарался поскорей сменить место.

Как-то в лесу он поднял маленький клочок бумаги: «Воткни штык в землю и переходи на нашу сторону. Эта бумага будет тебе пропуском».

На всякий случай Фуат спрятал бумажку в нагрудный карман.

Оказавшись в подразделении, прикрывавшем наши отступающие части, Фуат задумал при первом удобном случае сдаться в плен. И когда выяснилось, что группа попала в окружение, понял, что пришел его час. Он надеялся сдаться вместе со всеми, но комиссар Павленко со своими бойцами, как видно, решил продолжать борьбу в тылу врага. Это вовсе не входило в расчеты Фуата. Он пошел на риск – без риска на войне ничего не делается.

Фуат охотно взялся сопровождать раненого Камиля. Ведь Камиль теперь беспомощен, как ребенок, и без Фуата погибнет. Еще как знать, может быть, он скажет спасибо Фуату, что тот спас его…

И Фуат, подхватив потерявшего сознание Камиля за плечи, отделился от боевой группы. Так они оказались в укромном местечке на берегу озера. Бой быстро уходил в глубину леса.

– Я тебя спас, Камиль, – гордо сказал Фуат земляку, когда тот очнулся.

Камиль, стиснув зубы, молчал. Потом, словно что-то вспомнив, хмуро спросил:

– Где моя винтовка?

– Зачем тебе винтовка? Для нас война кончилась, Камиль.

– Бери свою винтовку. Найди и мою.

– Вот что, Камиль, – озлившись, сказал Фуат, – если ты будеть капризничать, я возьму тебя и поволоку. Куда ты пойдешь без меня?

Он взял за плечи Камиля. Тот, словно взбесившись, вдруг заорал не своим голосом:

– Найди!

Фуат в растерянности стоял перед Камилем. Тогда Камиль, схватившись зa свисающие корни, медленно поднялся на ноги. Лоб его покрылся испариной, в широко раскрытых глазах затаилась боль. Сбавив голос, но еще более повелительно он повторил приказание:

– Найди винтовку!

– Найду, только не шуми! – Фуат пошел по берегу, бормоча про себя: – На что ему винтовка? Дурак!.. Идиот!..

Вскоре вернулся с винтовкой и длинной палкой в руках.

– Хватит одной на двоих, – сказал он, закидывая винтовку на плечо, и протянул Камилю палку. – На вот тебе! Вместо костыля.

Гнев Камиля успел утихнуть. Он молча взял палку и приспособил изогнутый ее конец под мышкой, а свободной рукой оперся на плечо Фуата.

– Нам во что бы то ни стало надо пробиваться к своим, Фуат.

В голосе его послышались просительные ноты. Фуат не ответил, но про себя подумал:

«Ага, смягчился! Ничего, придет время, еще спасибо скажешь своему земляку…»

Медленно прошли они по берегу озера и скрылись в зарослях можжевельника. Совсем близко чернел густой еловый лес. По чуть приметной тропинке они двинулись вперед. Оба молчали, только Камиль стонал сквозь зубы и мучительно морщился от боли. Скоро тропка вывела на проезжую лесную дорогу.

Фуат остановился, прикидывая, в каком направлении идти дальше.

– Свернем в лес! – предложил Камиль.

Но не успели сойти с дороги, как сзади послышалось:

– Хальт!

Фуат замер. Камилю, повисшему на его плече, ничего не оставалось, как остановиться, Хриплый голос крикнул:

– Хенде хох!

– Ложись! – шепнул Камиль и, свалившись на бок, вытянулся между кочек.

Фуат лег около него. В ту же секунду со стороны дороги простучала короткая автоматная очередь, Пули свистнули где-то совсем рядом.

– Стреляй, Фуат! Их немного. Стреляй!

Фуат нерешительно взял винтовку и положил ее на землю дулом назад.

– Что ты делаешь?

– Винтовка нас не спасет, Камиль, Только погубит. Надо сдаваться.

– Что-о? Дай сюда винтовку!

– Рус, сдавайсь! – послышалось за деревьями.

И еще раз протарахтела автоматная очередь.

Фуат дрожал как в лихорадке. Диким голосом он крикнул:

– Кап-у-ут! – и вскочил на ноги.

Подняв руки, он зашагал туда, откуда слышался голос немца.

– Сто-ой! – крикнул Камиль и, не спуская глаз с Фуата, потянулся за винтовкой.

Фуат, испуганно перебирая ногами, продолжал шагать по дороге, высоко поднимая белый клочок бумаги.

Камиль нажал спусковой крючок. Был ли выстрел – он не помнил. Он только видел, как Фуат вдруг остановился и бумажка, которую он держал в руке, медленно колыхаясь, словно осенний лист, осела на землю. Постояв, Фуат зашатался и упал на дорогу.

Тут же послышалась грубая немецкая ругань и застрекотали два автомата. На Камиля упали, срубленные пулями, несколько веток. За деревьями по ту сторону дороги мелькнули две немецкие каски. Камиль прицелился и выстрелил. Подождав, выстрелил еще раз. Щелкнул затвором, нажал спусковой крючок. Винтовка не стреляла. Камиль понял, что патроны кончились. Значит, все кончено.

Он уже видел приближающиеся к нему немецкие каски. Где-то в стороне трещал автомат.

От мучительной боли у Камиля закружилась голова, в глазах странно перевернулись кочки с можжевеловыми кустами. Казалось, он проваливается в какую-то бездонную пустоту…