Текст книги "Чистая душа"

Автор книги: Мирсай Амир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц)

9

В выходной день Сания вышла прогуляться. Взяла и Розочку. На дворе было ветрено. Сания решила не выходить на улицу, а прогуливалась на веранде.

– Приятно посидеть на руках у мамы? – разговаривала она с маленькой Розой. – Или уже забыла, что такое руки матери? Мать-то редко видишь!..

На веранду прибежал Хасан:

– Мама, посмотри-ка!

В руках у него была пара новеньких валенок.

– Постой, где ты их взял? – спросила удивленно Сания.

– Гашия-апа дала. Хороши, мне по ноге.

Сания сдвинула брови.

– Гашия?

– Да. Сказала: «Валенки твои износились, возьми эти, покажи матери. Коли понравятся – носи», – говорит.

– Сейчас же отнеси обратно! – сердито сказала Сания.

Хасан не понял:

– Почему, мама? Ведь ты говорила, что ищешь для меня валенки.

– Нет, эти не годятся… Хотя дай сюда, я сама зайду к ней. Возьми сестренку, погуляй тут с ней, потом вернешься домой.

Сания действительно искала валенки для Хасана. Достать их было трудно. Правда, изредка они появлялись в магазине, но их продавали по ордерам, а ордера выдавали тем семьям, где были дети. Откуда и как эта пара валенок попала в руки Гашии?

Когда Сания вошла к ней, та пекла пышки. Хоть выпечка пышек в жаркой печи требует наблюдения, однако это не помешало Гашии оторваться от дела. Взяв со сковородки и перебрасывая с ладони на ладонь горячую пышку, она приветливо засуетилась:

– Проходи, проходи! Проходи в горницу! – Она положила готовую пышку на блюдо и, заполнив тестом сковородку, сунула в печь. – Присаживайся, Сания.

Сания обычно не обращала внимания на то, как живет Гашия, что ест, как одевается. На этот раз она приметила, что у нее, как видно, вдоволь и муки и масла: румяные пышки лежали горкой и жирно лоснились.

– Заходила я к тому старику, – неожиданно сказала Гашия.

Сания не поняла, о ком она говорила:

– К какому старику?

– К деду Фахри.

– Ты ходишь к нему? Зачем тебе Памятливый Фахруш?

– Старый человек, горемыка. И дети отреклись от него.

– Ему помирать пора, – сухо сказала Сания.

– Оно так, да смерти бог не дает.

Гашия сняла заглушку с самовара, и он сразу зашумел.

– Доченька, – крикнула Гашия дочери, сидевшей за шитьем в соседней комнате, – ставь чашки на стол! Раздевайся, Сания, будем чай пить.

– Нет, я не чай пить пришла. Надо поговорить об этих твоих валенках.

– Нравятся – бери, о чем говорить? Не такие мы люди, чтобы не договориться.

– Меня интересует, где ты их достала?

– Один знакомый дал. Купил для своего ребенка, да не годятся.

– Не достанешь ли еще пару? – схитрила, пересилив себя, Сания.

– Поспрошаю. Если нужно, найдутся.

Сания помолчала. Затем, сменив тон, начала увещевать Гашию:

– Знаешь, Гашия, я тебе плохого не желаю, но скажу по правде – эти твои дела мне очень не нравятся.

– Какие дела, Сания? – простодушно спросила Гашия.

– Что за люди приносят тебе муку, мясо, яйца, масло? А теперь вот валенки…

– Что случилось, Сания?

– Со мной ничего не случилось. Только я сомневаюсь – не краденый ли это товар?

– Боже упаси! – с негодованием проговорила Гашия. – Если бы кто другой сказал мне такое, я бы в горло вцепилась. Ушам своим не верю, что от тебя слышу эти слова. Да что с тобой случилось, Сания? В жизни своей не взяла чужой иголки, вот отсохни моя рука!

– Знаю. Но может украсть тот человек, который через тебя устраивает перепродажу.

– Не говори зря, разве я возьму что-нибудь от незнакомых людей?

– Гашия, ты сама знаешь, теперь все товары в магазинах на счету. Потому преступлением считается не только прямое воровство, но и перепродажа. Это называется спекуляция.

– Ну, душенька Сания, если человек возьмет для себя одну-две пары валенок, за это особенно винить не приходится. Люди не ангелы.

– Не годится так рассуждать, Гашия.

– Чего ты хочешь, душенька Сания? Или думаешь, что большие начальники не берут? У всех палец к себе крючком загибается!

– Не говори так, Гашия. Не знаешь ты «больших начальников».

– Люди понапрасну не скажут, Сания! Возьми гы самого Газиза Баязитова. Ты для армии свое добро отдаешь, не жалея, а он навертывает хорошую вещь себе на шею, а вместо нее отдает старье.

– Глупая ты, Гашия, что ты говоришь!

– Не я, а все говорят, что он взял себе пуховый шарф, который ты сдала для фронта.

– Не верь сплетням! – сказала Сания, стараясь быть спокойной. – Кто-то, видно, хочет оклеветать хорошего коммуниста.

– Как говорится, нет дыма без огня. Люди зря не скажут, что-нибудь да есть. Если не у тебя взял, то у другого.

– Ладно, помолчи, Гашия! Все-таки я тебя, как соседку, предупреждаю: брось ты эти дела! Родина переживает трудное время, заниматься спекуляцией – позор и преступление! Возьми валенки и не говори, что тебя не предупреждали.

Сания направилась к двери. Гашия бросилась за ней вслед:

– Куда ты, Сания, душенька? Постой, выпей чашку чая!

Сания слышала, как Гашия растерянно сказала:

– Бог знает, что с ней случилось… Тьфу, прости господи!

В плохом настроении вышла Сания из дома Гашии. Может быть, ей не увещевать нужно было соседку, а с валенками в руках отвести в милицию? Но Сания не смогла так поступить!

«На самом деле, – старалась успокоить себя она, – ведь Гашия не только спекулянтка, испорченный человек, в ней много и хорошего. Привлечь человека к ответственности легко. А вот исправить трудно».

Но как ни старалась Сания убедить себя, ей не удавалось это. «Не пойти ли мне к Газизу Баязитову, – подумала она, – не посоветоваться ли с ним? А вдруг то, что говорила о нем Гашия, окажется правдой?.. – Эта мысль привела ее в смятение. – Нет, не может этого быть! Какие грязные сплетни распускают! И о каком человеке!..»

Решение первичной партийной организации о приеме Сании в кандидаты партии на бюро городского комитета еще не рассматривалось. По этому вопросу ее приглашали явиться послезавтра вечером на заседание бюро.

И Сания тревожно спрашивала себя:

«Если там не скажу все, что знаю о Гашии, не будет ли это поставлено мне в вину перед партией?..»

10

С началом войны условия жизни и работы в районе изменились, и на секретаря райкома легло много новых Обязанностей. Надо было убрать урожай на колхозных полях руками женщин, детей и стариков. А лошадей и машин убавилось – взяли на военные нужды.

В городе были заводы – судоремонтный и кирпичный, трикотажная, мебельная и галантерейная фабрики, различные артели и мастерские. Нужно было их работу перестраивать на военный лад. Школы, детсады, ясли, госпитали, больницы, эвакопункты также требовали к себе внимания.

Секретарь райкома Башкирцев понимал, что должны произойти организационные изменения и в партийном руководстве. Когда сюда эвакуировали завод точных механизмов, Ялантау стал городом областного значения, в нем был создан городской комитет, а Башкирцев стал его первым секретарем.

В новом своем кабинете он и готовился к сегодняшнему заседанию бюро. Повестка дня большая.

Чтобы не затянуть заседание излишними словопрениями, Башкирцев обдумывает краткие формулировки для своих выступлений:

«Первым, по обыкновению, будет обсуждаться вопрос о приеме в партию. Бабайкин Курбан Айтуганович? Знаем. Сания Саматовна Ибрагимова? Знаем. Ага, Газиз Баязитов дал ей рекомендацию? Очень хорошо».

Баязитов – один из самых близких друзей Башкирцева по работе. Все вопросы, относящиеся к жизни города, они решали согласно.

Вон, кажется, он явился – слышен его голос.

И в самом деле, в кабинет, не стучась, вошел Баязитов.

– Здорово!

– Проходи!

Вдоль длинного стола выстроились новенькие дубовые стулья. Баязитов сел около секретаря. Поправил складки красной скатерти.

– Не жарко у тебя.

– Натопим… В госпитале бываешь?

– Они теперь обеспечены дровами, можно не беспокоиться.

– А как в школе? Вот сегодня утверждаем решение о принятии в партию Ибрагимовой…

– Достойный человек. Подходящим директором оказалась.

– Хорошие люди идут в партию, Газиз Закирович. Вот и Бабайкина принимаем. Шестьдесят лет старику.

– Курбан? Знаю! – Баязитов расстегнул надетый поверх гимнастерки меховой жилет.

– А шарф греет, видать, тебя здорово, – заметил Башкирцев. – Где такой добыл? Чистый козий пух! Смотри-ка, и цветок вышит! Не девичий ли подарок?

Баязитов засмеялся:

– Находятся люди, заботятся о своем председателе.

В дверях показалось лицо прокурора Мухсинова:

– Можно?

– Пожалуйста!

– Не все собрались еще? – Мухсинов протянул руку сначала Башкирцеву, затем Баязитову. – Там, в приемной, народу пропасть.

В кабинет вошли и другие члены бюро. Все уже были знакомы с повесткой дня.

– Начнем? – сказал Башкирцев. – Позовите Бабайкина.

В кабинет вошел, высоко вскинув бритую, в черной тюбетейке голову, невысокий худой старик. Ему указали место. Старик сел, погладил на кончике подбородка седой клочок и оглядел сидящих живыми, быстрыми глазами.

Женщина-инструктор огласила автобиографию и анкетные данные Бабайкина.

– Есть вопросы?

– Товарищ Бабайкин, – обратился один из членов бюро, – почему вы именно сейчас решили вступить в партию? Почему до этого не вступали?

Бабайкин прокашлялся.

– Да, – сказал он, – если бы не нагрянула на нас беда, я, возможно, и не подал бы заявления. А в такое время хочу целиком отдать себя в распоряжение партии. Как же иначе?

– Ясно! Еще есть вопросы?

– Ну-ка, Курбан-абый, скажи, – обратился к нему Баязитов, – как ты работаешь в военное время?

– Трудимся, как можем.

– Ты скажи о своем предложении.

– С удовольствием. Вы знаете, мы работаем на пристани и еще с зимы готовимся к навигации. Навигация в этом году рано кончилась. Много грузов осталось. И все накапливается. Настанет весна – надо будет отправлять. А склады наши на горе. Чтобы погрузить все, сколько понадобится грузчиков? А грузчиков сейчас нет. Я и предлагаю строить склады на берегу, под яром. Как только пройдет ледоход, до паводка приведем баржи к складу и успеем все погрузить. Работа в десять раз облегчится. Вот так.

– А если вода поднимется до ледохода?

– Только через три-четыре дня после ледохода. Сорокалетние мои наблюдения говорят об этом.

– Это важный вопрос, – сказал Башкирцев. – Нужно будет заинтересоваться этим предложением.

Он что-то записал в блокнот.

– У кого еще вопросы?

– Можно? – И Мухсинов не спеша, строгим голосом начал допрашивать Бабайкина: – Объясните, товарищ Бабайкин: родители ваши из Тетюши, а вы родились в Симбирске, в теперешнем Ульяновске, – как это понять?

– Если быть точным, я не в Симбирске родился, а на плоту. Плот проплывал мимо Симбирска. Когда спросили моих родителей, где я родился, они и сказали: «В Симбирске». Вот так.

Баязитов рассмеялся. И другие улыбнулись. Но Мухсинов был серьезен.

– Ловкий ответ, – отметил он.

– Почему ловкий? – спросил Бабайкин обиженным голосом. – Это правда.

– А откуда взялась ваша фамилия Бабайкин?

– Когда брали на действительную службу, спросили: «Как фамилия?» – «Не знаю», – говорю. «Как зовут твоего деда?» – «Отец моего отца приходится мне бабаем, по-русски – бабайка». Ну, так и записали – Бабайкин. Вот так.

Члены бюро вновь засмеялись.

– Ясно! – сказал Башкирцев.

Спрашивающих больше не было. Все знали этого старика, проработавшего свой век на пристани Ялантау. Единогласно утвердили решение о принятии его кандидатом в члены партии.

Мухсинов все-таки записал что-то в свой блокнот.

– Позовите Ибрагимову! – распорядился Башкирцев.

11

Приемная перед кабинетом Башкирцева была заполнена приглашенными на заседание бюро. Не только на кожаном диване или на стульях, беспорядочно расставленных в разных местах, даже на подоконниках не было свободного места. Опоздавшие приносили стулья из других комнат.

Сания пришла раньше других и сидела на диване. Из приглашенных сюда она знала Бабайкина и старого учителя из русской школы. Тут же сидели инженер с судоремонтного завода, женщины с фабрики, – все это были, должно быть, новые кандидаты в члены партии, принятые различными организациями города. Бросались в глаза и незнакомые Сании люди, раньше не встречавшиеся ей. По разговорам она поняла, что это мастера, руководители партийных организаций и профсоюзные работники с завода точных механизмов.

Когда вызвали в кабинет Бабайкина, разговоры притихли.

Чувствуя, что приближается ее очередь, Сания заволновалась. Она уже обдумала все, что скажет на бюро. Коротко расскажет о жизни, не скрывая своих недостатков. Например, недавнее проявление мягкости в отношении одной из своих знакомых, занимающейся спекуляцией. Члены бюро выскажутся, подскажут, как ей держаться в дальнейшем. Конечно, ей, как учителю и директору школы, могут задать много вопросов по поводу ее работы.

Веселый смех, доносившийся из кабинета, несколько подбодрил ее. Подумалось, что члены бюро, все знакомые люди, поймут ее, не будут задавать каверзных вопросов.

Наконец в кабинете послышалось движение, и, как всегда, высоко держа голову, оттуда вышел Бабайкин. Лицо его раскраснелось.

Сания предложила ему свое место: почему-то ей казалось, что старик устал. Однако Бабайкин не сел. Знакомые окружили его и стали поздравлять.

Из кабинета выглянула Сабитова, технический секретарь, и по-свойски сказала:

– Сания-апа, входите.

Сания вошла. Первым она увидела Башкирцева, – он, улыбаясь, смотрел на нее, как бы говоря: «Не робей, Сания, все будет хорошо».

От этого Сания сразу почувствовала себя свободнее.

– Здравствуйте, – сказала она, оглядывая сидящих за столом.

И тут же заметила, как Мухсинов упорно уставился на нее своими зелеными глазами.

– Садитесь, – сказал Башкирцев.

Сания села напротив Газиза Баязитова. Он только улыбнулся ей.

И что-то вдруг укололо ее сердце. Не сразу сообразив, в чем дело, она невольно опустила глаза. А когда снова взглянула на Баязитова, совсем растерялась: шея его была замотана знакомым пуховым шарфом. Значит, Гашия сказала правду! Что же это такое? И как ей теперь быть?..

Она уже не видела сидящих за столом – так поразил ее этот шарф.

Начали читать ее анкету. Сания слышала голос, но не понимала слов.

Видимо, все обратили внимание на ее изменившееся лицо. Баязитов и Башкирцев переглянулись, как бы спрашивая: «Что с ней?»

– Одну минутку! – сказал Башкирцев, прерывая чтение документов.

И повернулся к Сании:

– Что с вами? Не больны ли?

Ей подали стакан с водой:

– Выпейте, Сания.

Заметив, что все на нее смотрят, Сания пересилила себя.

– Не надо, – сказала она, – не беспокойтесь. Голова у меня закружилась. Уже прошло.

– Можно продолжать? – спросила Сабитова.

– Продолжайте, – спокойно проговорил Башкирцев.

Сделав над собой усилие, Сания вслушивалась в чтение документов. Но внимание рассеивалось, будто кто-то тихонько нашептывал ей: «Не ошибись и ты, посмотри, может, это не твой, а совсем другой шарф?» Сания осторожно подняла взгляд на Баязитова.

А Баязитов в эту минуту сочувственно думал о ней: «Видно, через силу работает, мало спит, неважно питается… Не мудрено нажить малокровие».

И, не замечая того, что делает, механически разматывал конец шарфа с вышитой на нем ромашкой.

Опять Сания перестала слышать инструктора.

– Товарищ Ибрагимова, ваше слово, – окликнул ее Башкирцев, – Коротко расскажите о себе, о вашей работе, о ваших планах.

Сания вздрогнула и стала рассказывать, стараясь не повторять написанного в анкете. И когда начала говорить, ей как-то стало легче и спокойнее.

Она рассказала, что родилась и выросла в таком же, как и Ялантау, уездном городке, где большинство населения татары. Родилась в семье учителя Самата, десяти лет осталась сиротой, была взята в детский дом, там стала пионеркой. Там же получила среднее образование и была послана в институт.

После этого вступления Сания начала говорить о работе в школе.

– Я знаю, что теперь главный наш лозунг: «Все для фронта!» Этому подчинены все наши мысли, дела и заботы. Тем не менее дело воспитания и обучения детей я не могу считать чем-то второстепенным. Обучение детей я считаю таким же важным делом, как, например, постройка новых железных дорог или поиски новых месторождений нефти или угля. Так я понимаю…

– Верно понимаете, товарищ Ибрагимова, – одобрительно заметил Башкирцев.

Эта реплика воодушевила Санию.

– В нынешнее время, – продолжала Сания, – когда идет тяжелая война, мы, работники школы, свою работу стремимся перестроить тоже на военный лад. Стараемся выполнять все хозяйственные дела школы своими силами. Помогаем колхозам в уборке урожая, участвуем в субботниках…

Сания привела цифры. Потом рассказала об учителях, которые трудились не покладая рук, чтобы полностью и хорошо выполнить учебную программу.

Когда Сания сделала паузу, Башкирцев спросил:

– Все?

Однако Сания не спешила сказать «все». Только, чуть смутившись, примолкла. В ней шла борьба. Поколебавшись, она пришла к решению: «Не выяснив дела, не стоит начинать разговор». И только после этого решительно ответила:

– Все!

– Вопросы есть? – спросил Башкирцев, оглядывая сидящих.

И тут поднялся Мухсинов.

– Товарищ Ибрагимова, – сказал он вкрадчиво, – вы, кажется, хотели еще что-то сказать? Мне кажется, вы не до конца были искренни. Так ли это?

Лицо Сании вспыхнуло.

– Хорошо, – сказала Сания, растерявшись, – я еще должна поговорить и о некоторых своих слабых сторонах. Думаю, что умалчивать о них при вступлении в партию нельзя.

– Говорите, – сказал Башкирцев, – что там у вас такое…

– Мне кажется, я еще не научилась открыто и смело разоблачать недостатки. Например…

Она хотела рассказать о недавнем случае с Гашией и вдруг осеклась. Пример этот показался ей теперь мелким и незначительным. После тяжелой паузы, Сания вздохнула и, опустив глаза, проговорила:

– Например, Газиз-абый Баязитов…

Все члены бюро резко вскинули головы. Только Башкирцев и сам Баязитов продолжали сидеть, как сидели до этого.

– Среди наших руководителей это самый близкий мне человек, – продолжала Сания. – Он был для меня самым уважаемым человеком. Ничего, кроме хорошего, я о нем сказать не могла. Тем более – он первым дал мне рекомендацию для вступления в партию…

В кабинете воцарилась напряженная тишина.

– Когда я услышала плохие разговоры о нем, я не верила, считала это клеветой. Но я не могу промолчать, когда вижу своими глазами присвоенные им вещи из тех, которые собраны для фронтовиков.

Глаза Башкирцева заискрились. Он круто обернулся к Баязитову. «Что это значит?» – спрашивал его взгляд.

И Баязитов, отвечая на его взгляд, двинул плечами, как бы показывая: «Ничего не понимаю».

– Смотрите, – показала Сания, – на нем шарф, который я своими руками передала для отправки на фронт. Тут нет ошибки.

Все вопросительно повернулись в сторону Баязитова. Сания видела, как Баязитов, словно не зная, куда спрятаться под строгими взглядами, низко склонил густо покрасневшее лицо, медленно развязал на шее шарф и, не зная, что с ним делать, положил на стол. Сании так стало его жаль, что слезы навернулись ей на глаза.

– Извините, – сказала она срывающимся голосом, – но у меня это таким тяжелым комом осело на душе, что я не могла удержаться. Когда меня принимают в партию, как я могу не сказать о том, что тяготит мою совесть! Ведь об этом уже идет молва в народе…

Башкирцев встал.

– Правильно делаете, товарищ Ибрагимова, – сказал он.

И обратился к заседающим:

– Спокойно, товарищи! В свое время мы разберем это дело. Продолжаем рассмотрение вопроса повестки дня. Есть вопросы к товарищу Ибрагимовой?

Вопросов не было, и бюро горкома единогласно утвердило решение о приеме Сании кандидатом партии.

– Поздравляю вас, – сказал Башкирцев, пожимая руку Сании. – Будьте смелее в жизни. Не стесняйтесь приходить к нам, советоваться со старшими товарищами, когда это потребуется. Сила коммуниста – в его правоте перед партией и перед народом. До свидания.

12

«Сила коммуниста – в его правоте перед партией и перед народом».

Баязитов и сам хорошо знал это. Именно потому с кем угодно и где угодно он говорил смело, чувствуя себя полноправным представителем партии. Поэтому и народ верил ему.

«А теперь? Погоди, что же изменилось? Разве совесть моя не чиста?..»

Как он ни старался успокоить себя, он уже не мог держаться свободно на заседании бюро. Правда, когда решались серьезные вопросы, он не мог не участвовать в их обсуждении. Но участие это было как бы вынужденным – все это чувствовали.

Когда обсуждался вопрос о пуске завода точных механизмов, имя Баязитова упомянули с благодарностью. Его хвалили за содействие в получении топлива, транспорта, в размещении людей по квартирам. Действительно, Баязитов оказал очень большую помощь заводу. Ко он не мог сейчас по-настоящему радоваться успехам завода. Ведь на нем лежало пятно, от которого надо было очиститься.

Наконец все вопросы были рассмотрены. Давно опустели в приемной и диван, и стулья, и подоконник. Время было позднее. И все же Башкирцев не торопился закрыть заседание.

– Подождите, товарищи, – сказал он, – нам надо еще разобраться с Баязитовым.

Никто из членов бюро не запротестовал. Усевшись снова на свои места, они приготовились слушать внеочередной вопрос.

– Ну, товарищ Баязитов, расскажите, что случилось.