Текст книги "Чистая душа"

Автор книги: Мирсай Амир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 41 страниц)

3

По дороге его догнал Шакир:

– Погоди, Рифгат, не спеши.

Рифгат замедлил шаги.

– Ну и опозорил же ты меня, брат! – сказал Шакир. Но в голосе его не было обиды.

Они зашагали рядом.

– Не понимаю, – заговорил Рифгат, – что тебя в них привлекает?

– Чем они тебе не угодили?

– Не знаю. И красоты в них никакой не нахожу, и говорить с ними неинтересно.

– Девушки как девушки. Что еще нужно?

– Какие девушки – это еще бабушка надвое сказала.

Шакир даже обиделся.

– Что ты! – воскликнул он. – Может быть, ты считаешь их уличными? Если б зашел к ним, увидел бы, как они живут. Да ты только взгляни, как они одеты!

Рифгат не мог вспомнить, как они были одеты.

– Я ведь не такой человек, чтобы ходить к кому попало, – продолжал Шакир. – А с твоей стороны это просто мальчишество. Ты не видел женщин, вот и все! Целомудренный человек! Парню твоих лет жить без женщины нельзя.

– Ничего, потерпим!

– Дурак ты, Рифгат! В наше время даже девушки не считают большой заслугой такую скромность. А нам с тобой предстоит идти на фронт. Могут сегодня отправить, ничего удивительного… То ли останешься жив, то ли нет. Надо дорожить молодостью, придет время – будешь каяться…

– Неизвестно еще, кто будет каяться.

Слова Рифгата заставили Шакира призадуматься. Но сдаваться не хотелось.

– Раскаешься, брат, – повторил он. – Не зря старики наши говорили: «Смолоду не погуляешь – на старости пожалеешь!», – так кажется?

– Погоди, Шакир, – перебил Рифгат, – а ты-то когда успел узнать женщин? Можно подумать, что в этом ты настоящий ветеран.

– Мы и в Ялантау не как иные, не только целовались…

Рифгата бросило в жар. Он даже остановился.

– С кем же? С Миляушой?

– А что? – подзадоривая Рифгата, спросил невозмутимым голосом Шакир. – Да кто, по-твоему, эта Миляуша?

– Ты не шути, Шакир! Для меня это очень важно…

– Подумаешь! Разве в Ялантау мало хороших девушек, кроме Миляуши…

Рифгат замолчал. Так они вышли на окраину города, где было училище. Рифгат замедлил шаги. Ему давно хотелось откровенно поговорить с Шакиром о Миляуше, только все не находилось повода для такого разговора. Сейчас момент был подходящим.

– Выясним все, Шакир, – сказал он серьезно, – раз зашел разговор о Миляуше. Помнишь, должно быть, как ты поклялся своею кровью…

– Помню. Однако пока бояться нечего…

– Я и тогда не боялся и сейчас не боюсь. Ты это знаешь, Шакир. И в будущем…

– Знаю!..

– Мне вот кажется странным: мы вместе учились в Ялантау, но не дружили. Мало того – ты объявил меня своим смертельным врагом.

– Знаю, помню…

– Погоди! Теперь мы с тобой вот уже несколько месяцев вместе. И я не чувствую вражды между нами.

Напротив, по-моему, все больше крепнет наша дружба. Ну вот. Что ты теперь думаешь насчет своей клятвы?

– Рифгат, клятва моя не была шуткой. Но ты помнишь, как раз в тот день началась война. Вот и теперь сам подумай: если я буду хранить эту клятву и думать о том, чтобы убить комсомольца и будущего командира, какая разница между мной и гитлеровским солдатом? Знай: пока мы не победим врага, я забыл об этой клятве. А когда окончится война, там видно будет, – неизвестно еще, кто из нас останется жив…

Рифгат был взволнован этим признанием.

– Извини, Шакир, – сказал он, облегченно вздохнув. – Я это почувствовал. Но знаешь, я долгое время считал тебя плохим парнем. А теперь вижу – ты… ты… настоящий товарищ.

Они крепко пожали друг другу руки.

4

С того дня прошло немало времени. Друзья усердно занялись учением, чтобы стать командирами, достойными водить танки, да не какие-нибудь, а самые могучие, Т-34.

Однажды они пошли на стрельбище. На практические занятия Рифгат и Шакир вообще выходили охотно. Оба были хорошими стрелками и всякий раз с удовольствием стреляли по мишеням из винтовок или пулемета. На их долю доставалось немало похвал, а кому не приятно слушать похвалу?..

Шакир в этот день был особенно доволен. В стрельбе по движущейся мишени он добился отличных показателей, отличилось и все отделение. Стрельбу наблюдал начальник училища полковник Ромашкин. Он поблагодарил Шакира за хорошую стрельбу и, самое главное, упомянул его имя перед взводом. Сначала он отчитал плохо стреляющие отделения, а потом, возвысив голос, закончил:

– Учитесь все стрелять у сержанта Шакира Мухсинова.

Выслушав эту похвалу, Шакир старался держаться спокойно и все же не мог скрыть чувства гордости, переполнявшего грудь. Фигура его выпрямилась, плечи расправились, голова вскинулась, взгляд посуровел.

Полковник направился в другие подразделения, а отделения второго взвода стали собираться домой.

Когда дошли до угла казармы, Шакир остановил отделение.

– Проверить одежду, винтовки!

Один из курсантов испуганно обратился к Мухсинову:

– Товарищ сержант, разрешите обратиться…

– Что случилось?

– У меня нет затвора винтовки. Очевидно, я забыл закрыть, он и выпал.

– Э-э, разиня!..

Если бы потеря была обнаружена раньше, отыскали бы затвор – и дело с концом. А теперь нельзя было не доложить командиру взвода.

Командир взвода лейтенант Иванушкин был человеком уравновешенным.

– Плохо, – сказал он не отвечающим его маленькой фигуре низким голосом. – Ладно, идите отыщите. Мы будем ждать вас тут.

Шакир повернул отделение обратно к стрельбищу.

Курсанты, рассыпавшись по полю, начали искать затвор. Снег на стрельбище был утоптан, и у Шакира не было сомнений, что затвор быстро найдется.

5

У начальника училища настроение было неважным.

Было отчего тревожиться. Прошло полгода, как пехотное училище преобразовали в танковое, а танков для практических занятий не хватало. Не было машин новых конструкций. В училище есть курсанты, которые еще ни разу не садились на настоящий танк! Просить у командования бесполезно. «Не знаешь разве, что на фронте не хватает танков? – таков обычный ответ. – Потерпи, будут!..»

Полковника Ромашкина это не успокаивало. «А почему танков не хватает? Сколько лет мы говорили о близкой опасности войны, сколько твердили, что, если империалисты поднимут на нас оружие, мы готовы в любую минуту дать им сокрушительный отпор… А когда враг вторгся в нашу страну, стал бомбить наши города и заводы, мы оказались без танков. Если это делалось для того, чтобы ввести в заблуждение врага, – еще туда-сюда. А зачем было обманывать себя?..»

Эти свои сердитые мысли Ромашкин, разумеется, никому не высказывал. Хотя и тяжело было, молчал. Какой смысл теперь говорить об этом? Все это знали и без Ромашкина. Заводить об этом разговор – значило выказать недоверие к высшему командованию, расшатывать дисциплину армии.

Ромашкин ясно понимал это. Поэтому, несмотря на нехватку танков, он, как начальник училища и коммунист, старался не допустить ни малейшего ослабления в своей работе. Как бы там ни было, а училище должно выпускать командиров танков с хорошей подготовкой.

И Ромашкин сумел организовать занятия так, что курсанты были убеждены, что все идет как нужно. Что удивительного, если такое большое значение придается физкультуре и лыжным походам? Чтобы стать командиром танка, надо, конечно, быть физически закаленным. Обучение стрельбе из винтовки и пулемета – какому командиру это не нужно? Об изучении теоретических дисциплин и материальной части, о взаимодействии пехоты и танковых частей, об усвоении сигналов – обо всем этом и говорить не приходится.

Так думали курсанты. Однако сам начальник отлично понимал: курсантам недостает практики вождения боевых машин. Он постоянно чувствовал этот недостаток и, чтобы подавить внутреннюю тревогу, требовал от курсантов и командиров как можно лучших результатов на других занятиях.

Ромашкин сам был отличным стрелком и спортсменом. Поэтому он любил проверять занятия по стрельбе и физкультуре и запоминал хороших стрелков и физкультурников среди курсантов.

Сегодняшними занятиями он остался доволен.

Когда полковник возвращался в казармы, он заметил отделение Шакира. Курсанты, рассыпавшись цепью, шли по дороге к стрельбищу. Все смотрят в землю. Что там они потеряли?

– Сержант! Ко мне!

Шакир вскинул голову. Увидев начальника, он не растерялся, скомандовал отделению «смирно», подбежал к полковнику, отдал честь.

– Товарищ полковник! Сержант Мухсинов явился!

– Вольно, – скомандовал полковник. – Что ищете?

Шакир не решился сказать про затвор.

– Котелок ищем, – ответил он, прямо глядя в суровые глаза полковника. – Потеряли котелок.

Полковник некоторое время молча, не отрывая взгляда, смотрел ему в глаза. Сержант выдержал этот взгляд.

– Идите, – сказал полковник и пошел своей дорогой.

Вернувшись к курсантам, Шакир весело подмигнул: дескать, вот как надо выкручиваться, не смотри, что полковник!

– Ищите лучше, черти!

Вскоре они нашли злосчастный затвор. Шакир считал, что гроза миновала. Однако полковник Ромашкин оказался не таким простаком, как он думал.

Ответ Шакира показался ему подозрительным: «Разве котелок так ищут? Котелок не иголка, – подумал он, – на ровном поле котелок за версту видно. Уж очень уверенно ответил сержант, даже глазом не моргнул. Неужели обманул?..»

Полковник увидел командира взвода Иванушкина, поджидавшего у ворот казармы возвращения отделения Мухсинова.

Лейтенант скомандовал взводу «смирно», подошел к полковнику и стал рапортовать, что второй взвод возвращается со стрелковых занятий. Полковник, не дожидаясь конца рапорта, скомандовал «вольно» и спросил:

– Что делают там ваши, что ищут?

– Курсант Сидоркин потерял затвор. Я послал искать.

– Затвор?

– Так точно, затвор.

Ни одна жилка не дрогнула на лице полковника. Он словно о чем-то задумался.

– Значит, затвор ищут?

– Так точно! – Лейтенант оглянулся и, будто желая успокоить полковника, добавил – Вон, кажется, и нашли уже, повернули сюда.

– Ладно, подождем.

Шакир заметил, что командир взвода машет ему рукой, и отдал команду перейти на бег. Через несколько минут отделение подошло к казарме. Увидев тут же полковника, Шакир опешил, его как жаром обдало от недоброго предчувствия.

Как положено по уставу, Шакир спросил разрешения поставить в строй свое отделение. Ему разрешили.

И тут вышел вперед полковник:

– Взвод, слушай мою команду!

Его чуть глуховатый, но всегда сильный голос заставил всех подтянуться:

– Ра-авняйсь!.. Смирно! На пле-е-ечо!

Полковник продолжал давать команду за командой.

Он повернул отделение Мухсинова ко всему взводу и задал вопрос:

– Сержант Мухсинов, вы нашли котелок?

Шакир догадался, что обман раскрыт. Конечно, полковник неспроста задал этот коварный вопрос. Что ответить? Ладно, семь бед – один ответ…

– Нашли, товарищ полковник.

– Сержант Мухсинов, а зачем вы обманули своего взводного командира лейтенанта Иванушкина?

– Товарищ полковник, я лейтенанта не обманывал.

– Обманули. Вы ему сказали: «Курсант Сидоркин потерял затвор». Но ведь вы потеряли котелок?

– Товарищ полковник!..

– Не перебивать! Обмануть командира – для солдата это большое преступление! Особенно для сержанта! Зачем вы обманули?

Шакир успел сообразить, почему полковник так поставил вопрос, и решил опередить его.

– Виноват, товарищ полковник, – проговорил он, низко опустив голову. – Моя вина еще больше: я солгал не лейтенанту, а вам.

Это признание было сделано раньше, чем ожидал полковник. «Разгадал, черт возьми», – подумал он. И все же нисколько не смягчился.

– Как вы посмели, сержант Мухсинов? – крикнул он. – Зачем понадобилось обманывать меня?

– Товарищ полковник, я не хотел вас расстраивать. Я знал, что затвор найдется. И решил не беспокоить вас из-за такой мелочи.

Голос полковника загремел:

– Вы продолжаете лгать, сержант! Не меня беспокоить боялись – за себя вы боялись. Вам понравилось, что я сегодня похвалил вас. И не захотелось сразу после этого получить замечание. Ведь так?

– Виноват.

Шакир не сказал больше ни слова. Полковник, заставив взвод стоять по команде «смирно», заговорил о том, от чего у него с первых дней войны болело сердце, – об обмане. Ведь, по его мнению, именно обман привел нас к неудачам в первые дни войны. Он подозревал, что кто-то из командования давал ложные информации о нашей боевой готовности, вследствие чего мы и не смогли отразить внезапное нападение хорошо подготовившегося врага. Сейчас возник повод поговорить на эту тему, и полковник говорил с жаром, горячо, почему ложь и очковтирательство особенно нетерпимы в армии.

– Потерять затвор винтовки – позор для бойца! – сказал он. – Какого геройства можно ждать от солдата, который потерял затвор и, значит, стал безоружным? И все-таки ложь – несравнимо худшее преступление…

В заключение полковник объявил:

– За ложь, за попытку обмануть командира приказываю: сержанта Мухсинова посадить на пять суток под арест.

6

Вечером, когда шла подготовка к предстоящему лыжному походу, с Рифгата потребовали сюенче[3]3
  Сюенче – благодарность за радостное сообщение (тат.)


[Закрыть]. Был во взводе парень – башкир Жомабай. Он любил получать сюенче. Пришло ли кому письмо, приехали ли родные, отдан ли приказ с благодарностью кому-то – первым приносил сообщение Жомабай. Он требовал сюенче даже в тех случаях, когда услышит что-нибудь хорошее в сообщениях Информбюро. Конечно, на подарки Жомабай не рассчитывал. Доставить радость товарищу – это было для него лучшим подарком.

Вот он влетел в физкультурный зал. Его черные под припухшими веками глаза сверкают, ноздри раздуваются.

– Сабитов! Где Сабитов?

Рифгат стоял тут же, нагнувшись, – он, подобрав лыжи по ноге, подтягивал крепления.

– Что такое, Жомабай? Сюенче тебе?

– Уже сказали? – огорчился Жомабай. Он готов был повернуться и уйти.

– Постой, Жомабай! – вскочил Рифгат. – Говори, говори!

– Не слышал? А что дашь на сюенче?

Рифгат повторил слова, которые обычно говорят детям, требующим сюенче:

– Возьмешь себе свое правое ухо. Ну, говори скорее!

– Тебе письмо!

– Вот спасибо! Где оно?

– У дневального.

Жомабай ушел. Рифгат управился с лыжами и помчался к дневальному.

Письмо было от Миляуши.

Рифгат с удовольствием осмотрел конверт. Отличный конверт из гладкой белой бумаги, довоенного производства конверт, наверно, остался от отца Миляуши.

Неровный, знакомый, дорогой для его сердца почерк. И печать ялантауская. Значит, она приехала из Казани к матери.

Чтобы не испортить конверт, Рифгат осторожно расклеил его.

А когда письмо было вынуто, он уже не замечал, что бумага, на которой оно написано, была такой же белой и лощеной, как и конвертная, – очевидно, тоже осталась от мирного времени. Глаза спешили скорее прочесть письмо.

«Рифгат, Шакир! Я пишу это письмо вам обоим…»

«Ты уж вечно такая, – рассердился про себя Рифгат. – Нам обоим! Как будто мы один человек».

И правда, писала ли Миляуша Рифгату или Шакиру, она всегда адресовала письмо обоим.

И на этот раз Миляуша посылала им большой привет, сообщала, что приехала погостить к матери, рассказала ялантауские новости.

«…В Ялантау теперь прибавилось народу, в каждом доме живет по две-три семьи. Кого ни возьми, все стали рабочими. Все работают на заводе, эвакуированном из Москвы (на каком именно заводе, писать нельзя, военная тайна). Там работают многие из девочек, окончивших с нами школу. А наши мальчики… о них я уже писала. Кстати, поскольку речь зашла о мальчиках, расскажу вам одну интересную историю. Вернее будет сказать – печальную историю.

Вы, наверное, помните девушку Кариму – она училась в девятом. Здоровая такая, еще любила бороться с мальчишками. Так вот, я встретилась с ней, – она тоже работает теперь на заводе. В десятом учиться не стала, – знаете, почему? У нее, бедняжки, очень печальное поло жение: собирается стать матерью. Почему называю ее бедняжкой? Не потому, что собирается стать матерью. Она… вы меня извините, не замужем. Я ее не осуждаю, она обманута. Сама она этого не говорит, но все же я поняла из ее недомолвок: ее обманули! Спросите, кто? Карима этого не говорит. Почему? Потому, что запретил говорить тот мерзавец, который скоро станет отцом ее ребенка. Разве он стал бы скрывать, если бы с самого начала не задумал обмануть? Вот ведь какие вы, мальчики! Почему я говорю «вы, мальчики»? Потому, что этот негодяй, который сам боится своей подлости, оказывается, один из окончивших с нами десятый класс. Вы меня извините, я, конечно, не думаю, что все мальчишки такие мерзавцы и подлецы. А этот подлец даже письма не напишет Кариме, даже не ответил, когда узнал, что Карима будет матерью… А положение Каримы плохое. И мать, говорит, выгнала… Не могла вам не написать, уж очень расстроила меня эта история.

Как вы поживаете? Скоро ли станете танкистами? Смотрите не опоздайте. Ведь наши войска здорово гонят немцев и продвигаются вперед!..»

Рифгата заинтересовало известие о Кариме. «Кто же это такой «один из ребят, окончивших с нами десятый класс»? Уж не Шакир ли?..»

Рифгат вспомнил недавно сказанные им хвастливые слова: «Мы и в Ялантау не только целовались…» И еще: «Разве в Ялантау мало хороших девушек, кроме Миляуши?»

Неужели это было сказано про Кариму?

Рифгат вспомнил тот день, когда была объявлена война. Они тогда переплыли Каму. Шакир никогда не пропускал таких состязаний по плаванию, но на этот раз почему-то уклонился. Все тогда обратили на это внимание. «Куда ушел Шакир?» – спрашивала не раз Миляуша.

А чего только не наговорил Шакир, когда Рифгат поцеловал Миляушу! В чем только не обвинял Рифгата! Любовь к Миляуше сделала его, можно сказать, сумасшедшим. Парень готов был пойти на убийство… Как это можно связать с Каримой? Мог ли влюбленный Шакир вступить в связь с другой? Это уму непостижимо!

Нет, не Шакир тот подлец, о котором пишет Миляуша. Он не стал бы скрывать. Тогда кто же это может быть? Черт побери, как назло, нет Шакира, еще четыре дня ему сидеть под арестом…

Однако ждать четыре дня не пришлось. Совершенно неожиданно случилось так, что они встретились на другой день.

В училище проходили лыжные соревнования, в которых, кроме курсантов, участвовали и командиры, известные как опытные лыжники.

Позади училища лежит широкое и ровное снежное поле. За ним начинается лес. К лесу тянется овраг, заросший по склонам кустарником.

Из ворот училища вышел отряд лыжников. Все в солдатских шинелях. У каждого за спиной солдатский мешок, котелок, винтовка, на боку – противогаз, на поясе – патронташ. Словом, полная выкладка. И не определишь, кто курсант, кто командир.

Сегодня назначены индивидуальные соревнования – каждый лыжник борется за себя, а не за команду.

Вот по направлению к оврагу выехал первый лыжник. По его следу двинулся второй. Еще один, еще… еще… Первые уже добрались до оврага и скрылись в зарослях кустов, а другие еще только выходили на старт.

Подходила очередь Рифгата. Сильнее билось сердце, и с каждым его биением он, казалось, чувствовал спрятанное на груди письмо Миляуши на белой хрустящей бумаге.

Все, кто стоял впереди, уже скрылись в снежном море. Наконец взмах флажка, и Рифгат, выдвинув левую ногу, сильно оттолкнулся. Смазанная лыжа легко скользнула вперед. Дыхание, казалось, обрело простор. Крепкие лыжи понесли его.

Рифгат с детства любил бегать, ноги его были сильными, не знающими устали. Не раз он вызывал у своих товарищей курсантов восхищение выдержкой в самых трудных походах.

Во время походов командиры всегда ставили Рифгата направляющим, и весь взвод должен был подлаживаться под его шаг.

– Переломать бы эти журавлиные ходули! – ворча ли коротконогие.

Даже начальство подчас было вынуждено сдерживать его:

– Направляющий, короче шаг!

Разве не принесут победу такие ноги на лыжных соревнованиях?

Рифгат без особых усилий догнал впереди идущего лыжника и повелительным голосом крикнул:

– Эй, освободи лыжню!

Идущий впереди без разговоров подался вправо, и Рифгат мигом обогнал его. Даже не оглянувшись на отставшего, он еще сильнее рванулся вперед. Ногам становилось все теплее и легче.

Так он обогнал пять-шесть человек. Впереди никого не было. Однако это не означало, что он перегнал всех. Оставленные позади были просто плохими лыжниками. Предстоит догнать настоящих. А их даже не видно.

И Рифгат изо всех сил рванулся вперед по тянувшейся вдоль реки лыжне. День тихий, безветренный, но в ушах свистит холодный ветер. Рифгат, поднимая за собой снежную дымку, летит к темнеющему вдали лесу.

За поворотом Рифгат догнал еще одного лыжника. Он не чувствовал усталости. Казалось, за спиной не было тяжелого мешка и винтовки. Казалось, прибавилось силы в руках и ногах, когда он увидел впереди приближающуюся с каждой минутой спину соперника. Еще немного усилий – и…

– Эй! Освободи лыжню!

Победный крик Рифгата подействовал на впереди идущего так, будто его хлестнули плетью. Он не собирался покорно уступать дорогу. Рифгат заметил, что начал отставать, и яростно заработал ногами. Спина с винтовкой и мешком опять замелькала перед глазами.

– Освободи лыжню!

Идущий впереди убыстрил бег. Но Рифгат уже не отставал. Чуть не наступая на лыжи противника, он опять крикнул, требуя уступить дорогу.

Лыжник, казалось, не слышал Рифгата. В чем дело? Не знает условий соревнования? Что за упрямый черт!..

Рифгат не узнал капитана Журавлева. Он вел в училище занятия по химии. В лыжных соревнованиях он всегда был на одном из первых мест.

Сегодня он тоже рассчитывал завоевать, по крайней мере, третье место, зная, что двое лучших лыжников ушли вперед, а сзади не было опасных для него соперников. Когда Рифгат потребовал дорогу, это было для капитана неожиданностью. Он напряг силы и попробовал убыстрить ход, надеясь оставить курсанта позади. Но скорость оказалось недостаточной: он снова услышал требовательный голос Рифгата. Поняв, что победить не удастся, капитан упрямо решил не уступать дорогу. Он рассчитывал, что курсант не решится вступить с ним в спор. Однако слепой спортивный азарт целиком захватил Рифгата. Потеряв остатки терпения, он еще раз потребовал дать дорогу. И, видя, что соперник прикидывается глухим, оттолкнулся изо всех сил, сделал прыжок и наступил на задники лыж противника. Тот чуть не кувыркнулся вперед головой, а когда выпрямился, Рифгат столкнул его с лыжни.

Он даже не оглянулся, когда над разворошенным снегом сверкнули поднятые в воздух лыжи. Только когда отъехал далеко, услышал сзади выкрики:

– Не уйдешь, хулиган! Знаю тебя!

Рифгат, не обращая внимания, продолжал мчаться вперед.