Текст книги "Чистая душа"

Автор книги: Мирсай Амир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)

2

Сании некогда было любоваться этим зрелищем, Поднявшись чуть свет, она пошла в горсовет, Не успела войти в кабинет – зазвонил телефон.

Звонил Башкирцев.

– Почему так рано, Сания Саматовна?

Сания ответила тем же вопросом:

– А почему вы так рано звоните, Петр Тихонович?

– Кама разбудила, – засмеялся Башкирцев. – А позвонил вам просто так. Думал, что вы еще не пришли. Собираетесь уходить?

– Еду сейчас на пристань. Может, и вас захватить с собой? Боюсь, что не увидите ледохода.

– Я уже полюбовался на Каму. Поезжайте, поезжайте!

Разговор с секретарем горкома заронил в душу Сании какое-то дурное предчувствие. Видимо, встревожен и Башкирцев. Конечно, встревожен. Нетрудно догадаться по его шутливому тону. Он всегда как нарочно старается казаться веселым, чтобы скрыть тревогу. Если бы он был спокоен, разве стал бы спозаранку звонить?

Проезжая мимо затона, Сания видела, как у причала суетились люди. Из трубы маленького пароходика валил дым. Сания направилась к конторе, однако начальника пристани в кабинете не нашла. Не было и его помощника. Оказалась пустой и комната парткома.

– Все в затоне, – сказали ей. – Если не там, то, наверно, у причала Бабайкина…

Сания отправилась к складу Бабайкина. У берегов плескалась вода, но середина Камы была еще скована льдом, и дувший с реки резкий ветер насквозь продувал пальто Сании. Она плотнее закутала концами пухового платка плечи, пробираясь по весенней грязи к низкому строению с широкой крышей.

Сверху казалось, что склад Бабайкина одним углом стоял у самой воды. «Ну, смотри, что они сделали! – подумала она с беспокойством. – Не могли поставить подальше от берега!..»

Издали Сания узнала директора Заготзерна и Бабайкина. В старой черной шинели Бабайкин размахивал руками, показывая то на склад, то на громады льдин, теснившиеся на Каме, – он что-то объяснял директору.

По крутой тропинке, то и дело оскальзываясь в резиновых сапогах, Сания спустилась к складу.

– Здравствуйте! Ну как дела?

Высокий, стройный, седоусый директор Заготзерна словно бы нехотя ответил:

– Мало утешительного.

Некоторое время все молчали. Директор посмотрел на воду:

– Вон ведь…

Стараясь понять, что их тревожит, Сания посмотрела на реку. Вода между застрявшими льдинами текла очень тихо, несмело, и слабые волны лениво лизали пологий берег. Склад стоял в трех-четырех метрах от воды. Он был построен на склоне, и стена, обращенная к Каме, была установлена на сваях около метра высотой. Конец склада упирался прямо в гору. Если бы даже вода подошла к самому складу, под ним еще было пустое пространство. Чем же так обеспокоены работники пристани?

Сания посмотрела на Бабайкина. Тот понял, что она ждет ответа от него.

– Сказать трудно, – проговорил он со вздохом, – Очень редкий случай. Кто мог подумать, что он повторится именно в этом году?

– О каком случае вы говорите, дедушка?

Бабайкин посмотрел на Каму, устремив взгляд вдаль по течению реки. Указал пальцем:

– Во-он там – видишь?

– Лесной мыс?

Вдали тянулась покрытая лесом круча, она сразу обрывалась, словно провалившись в воду. В этом месте Кама резко сворачивала влево.

– Вот на этом повороте вся беда. В этом месте образовался затор, и льдинам, что плывут отсюда, не дает ходу.

– Значит, есть опасность, что вода зальет склад, прежде чем успеют выгрузить хлеб на баржу?

– Вот этого я и боюсь. Видишь, насколько успела подняться вода за какие-нибудь три-четыре часа. Если затор задержит дольше…

– Подмочить столько хлеба, знаете… – угрюмо сказал директор Заготзерна.

– Если бы только подмочить – полбеды, – сказал Бабайкин. – Это же страшная штука, когда вода поднимается, а лед не прошел. Может развалить и унести весь склад.

До этого при встречах с Бабайкиным у Сании всегда возникали только добрые, хорошие чувства. Ее всегда трогали заботы старика о народном добре. А сейчас этот человек показался ей глупым и беспомощным болтуном. Она почувствовала, как поднимается в ней гнев. Но кого винить? Бабайкина, который стоял сейчас перед ней глубоко расстроенный, или руководителей, доверившихся этому выжившему из ума старику?..

– Где же ваш хваленый сороколетний опыт? – резко спросила она Бабайкина.

Сердитый тон Сании, должно быть, разозлил старика. Стараясь не показать своего раздражения, он ответил на ее вопрос вопросом:

– А скажите, за последние сорок лет у нас в Ялантау бывал мороз в пятьдесят градусов?..

Со стороны затона донесся громкий треск. Заметно было, как в воздух взлетели осколки льда. Сания видела, что никто даже не оглянулся, и тоже постаралась остаться спокойной. А Бабайкин продолжал свое:

– То-то вот! Такое бывало лет сорок пять, а может, и больше пятидесяти лет назад. И кто бы мог предсказать, что это повторится как раз в этом году, когда Бабайкин затеял такое дело! Может быть, господь бог решил наказать меня: мол, записался, старик, в коммунисты – так на тебе! Нет уж…

Сания, махнув на него рукой, спросила директора:

– Не видали начальника пристани?

– Он в затоне. Там у них какой-то ледокол стоит, так они хотят его вывести.

– Подрывники-то у нас никудышные! – вздохнул Бабайкин. – Что в них толку?

Сания знала, что в Ялантау есть бригада технического участка и что работники бригады должны были подорвать застрявший на Каме лед. Смогут ли они справиться? Или Бабайкин не зря относится к ним с таким пренебрежением?

– А что, – спросила она, – может быть, подрывники с технического участка и в самом деле помогут? Если бы сумели открыть путь для баржи…

Но настроение безнадежности у старика, как видно, не легко было сломить.

– Где уж! – проворчал он. – Настоящие подрывники теперь не здесь, а на фронте…

Снова послышались взрывы. Прошло немного времени, и притихшая Кама издала негромкий, но зловещий вой. Со стороны затона послышались испуганные крики людей, и лед на Каме медленно двинулся. Огромная льдина встала на дыбы и застыла, потом медленно погрузилась в воду. Из большой трещины, бурля и кипя, вырвалась вода.

Все, кто был у склада, молчали, поглощенные созерцанием этого зрелища. Сания, еще ничего не понимая, почувствовала какую-то надежду. «Зря я так боялась, техника свое возьмет. Если бы двумя-тремя небольшими взрывами расшевелить лед, остальное – дело самой Камы. Силы ее безграничны. Старик напрасно обижает наших подрывников».

Но Бабайкин, зорко наблюдавший за Камой, вздохнул еще более безнадежно:

– Э-э-эх!..

Там, где ледяная глыба погрузилась в воду, вздыбилась новая. А рядом еще, еще и еще… Вода как-то неспокойно отхлынула от берега, а потом начала на глазах прибывать.

– Нет, не может! – досадливо воскликнул Бабайкин. – Затор на мысу не пускает.

«Как не пускает? – хотелось сказать Сании. – Пустит, не может не пропустить! Только, может быть, будет уже поздно, вот что страшно. Нет, стоять и смотреть не годится, надо принимать какие-то меры».

– А нельзя перетаскать хлеб наверх? – обратилась она к директору Заготзерна.

– Это невозможно.

– Что же, будем глядеть, как нас затопит вода? Готовьте место для хлеба! Я сейчас пришлю людей…

Сания торопливо пошла в гору. Сзади послышался голос Бабайкина:

– Эх! Сбросить бы на затор пяток бомб!..

По скользкой, размокшей тропинке Сания пробиралась к своей машине, оставленной у конторы.

«Кто это? – остановилась она, увидев идущих навстречу людей. – Никак, Мухсинов? Зачем он сюда явился?»

– Что случилось? – спросил Мухсинов, даже не поздоровавшись с ней.

Сания ответила, не останавливаясь?

– Плохи дела…

– Бабайкин там?

– Там…

3

Сания решила немедленно прислать мобилизованных на склад для выгрузки хлеба, но потом подумала, что надо сначала поговорить с начальником пристани. Ведь он должен знать больше Бабайкина. Кстати, надо будет позвонить и Башкирцеву…

Около конторы она увидела машину горкома. Значит, Башкирцев уже здесь.

И действительно, из конторы вышел Башкирцев с начальником пристани.

Сания подождала их.

– Кажется, дела плохи, – сказала она, глядя поочередно на Башкирцева и на начальника.

Башкирцев подтвердил:

– Да, если не будет срочной помощи…

– Я сейчас пришлю сюда призывников из военкомата, – предложила Сания.

– Погодите, дело тут не только в хлебном складе. Начальник пристани сам знает, что здесь надо делать, а мы давайте попробуем поговорить с Казанью. Садитесь в машину.

Они поехали в город. Перед зданием горкома остановились и прошли в кабинет Башкирцева.

Петр Тихонович взял телефонную трубку. Попросил Казань, соединился в Совнаркомом. И коротко стал рассказывать председателю Совнаркома о том, что происходит на ялантауской пристани.

Только тут Сания в полной мере представила себе, какая опасность угрожает городу. Оказывается, не только складу Бабайкина, но и всему затону грозит беда. Напирающий сверху лед, запертый затором, грозит обрушиться на суда, стоящие в затоне. К тому же ветер, дующий снизу по реке, с каждой минутой увеличивает эту опасность. Лавина взбесившихся льдин может заполнить затон, сдавить и искалечить стоящие там баржи и пароходы. Чтобы этого не случилось, надо разбить ледяной затор на повороте реки.

Остался только один выход: из Казани должен немедленно прилететь самолет и сбросить бомбы на ледовую плотину.

– Найдите!!

Башкирцев так громко выкрикнул это слово, что Сания вздрогнула, С кем это он разговаривает? На кого кричит? Неужели приказывает председателю Совнаркома?..

Сании еще не приходилось видеть Башкирцева столь решительным. Так вот он какой, оказывается!

– Да! Да! – опять сердито крикнул Башкирцев. – Соедините с секретарем обкома… Иначе невозможно. Решают минуты… Пожалуйста!..

Не отнимая трубку от уха, он повернулся к Сании, и голос его сразу стал мягче:

– Идите, – сказал он, – Надо предупредить жителей ближних к Каме районов – пусть заклеят окна бумажными полосками. Будут взрывы…

– Значит, пришлют самолет?

– Пришлют! Лучше предупредить всех по радио. Затем поднимите на ноги этих ваших солдат. Не мешает… Да, да… Я слушаю…

Он опять приник к телефону. Сания поспешно вышла из кабинета.

Она выполнила возложенную на нее задачу и решила снова поехать на пристань. В это время на Каме прогремел мощный взрыв, какого не слыхали в Ялантау. Через минуту раздался еще один взрыв. За ним третий. А там и еще и еще… В промежутках между взрывами был слышен ровный рокот моторов бомбардировщика.

Возникший было испуг сменился приливом радости.

– Бомбят Каму! – сказала Сания шоферу. – Значит, самолет из Казани прилетел.

Они проехали по центральной улице и повернули на набережную. Машина замедлила ход: здесь было открытое место, удобное для наблюдения за Камой, – на набережной собралось множество зрителей.

Машина медленно пробиралась в толпе, в окно Сания оглядывала горожан. И вдруг увидела человека, заставившего ее вздрогнуть. В толпе стоял необычайно исхудавший – кожа да кости – Памятливый Фахруш. Все в той же замызганной шубе и свалявшейся шапке-ушанке. Казалось, он был чем-то чрезвычайно воодушевлен и рвался вперед, напряженно вытягивая длинную шею со вздувшимися жилами. Какая-то молодая, нарядно одетая женщина удерживала его за руку.

Сания не успела больше ничего разглядеть, машина ускорила ход и повернула к пристани. Кто была эта женщина, удерживающая сумасшедшего старика? Откуда возникло это привидение?.. Значит, жив Памятливый Фахруш? Даже тиф не берет проклятого!

4

Когда Фахруш заболел тифом и был положен в больницу, Нурания снова вспомнила о нем.

– Отец ведь, как не навестить! – объясняла она работающим в больнице сестрам. – Кто его пожалеет, кроме меня?

Никто не укорял ее за то, что она пришла проведать больного отца, однако Нурания неспроста говорила так, словно пыталась оправдаться. Не болезнь отца встревожила Нуранию – ее по-прежнему интересовало золото старика. «Неужели старик унесет на тот свет тайну своего клада?» – думала она.

Старик перенес кризис и остался жить.

Когда Памятливый Фахруш совсем поправился, ее вызвали в больницу проводить отца домой.

Брюзгливый старик раньше при каждой встрече с дочерью начинал поносить ее, а теперь молча и покорно следовал за ней.

Нурания, обнадеженная этой переменой, старалась обращаться с отцом помягче, даже взяла его под руку. Пусть видят люди, как она заботится о старике.

В то время, когда они возвращались из больницы, на Каме вдруг послышались взрывы. Старик насторожился:

– Стой! Что это?!

И, потащив за собой дочь, рванулся к самому краю обрыва, откуда видна вся Кама.

– Слышишь? Дошел ведь! Дошел до Ялантау! О господи!..

– Что ты с ума сходишь? Кто дошел?

– Не слышишь разве? Немец!

– Какой немец? Наверно, лед взрывают.

– Будто я не слыхал, как подрывают лед? Самолет не видишь? Это немец!..

На обезумевшего старика обратили внимание в толпе. Послышался смех.

– Сумасшедший он, – сказал Нурания, чтобы отвести насмешки над отцом. – Бредит, веду его из больницы. Он все еще бредит, люди добрые. Не смейтесь над ним!

Люди начали успокаивать его:

– Не бойся, дедушка! Это наши, взрывают лед.

– А, наши? – протянул старик и понурился. – Значит, не немец?..

– Какой там к черту немец! Немцу сроду не дойти до Ялантау.

Фахруш не сказал больше ни слова. Снова обессилев, он целиком отдался на волю дочери. Нурания взяла его под руку и повела домой.

По дороге они сели отдохнуть на чью-то скамейку возле забора Совсем обмякший старик, посидев немного, опять оживился.

– Откуда столько народу? – спросил он.

Дочь не поняла, что он хотел сказать, да и не старалась понять – она просто оставила его слова без внимания. Старик пояснил сам:

– Тиф-то хоть взял сколько-нибудь?

– Вот, оказывается, чем ты все бредишь! – рассердилась Нурания. – Хоть бы бога побоялся!

– Бог и послал эту напасть. Это наказание коммунистам за то, что они обидели нас, невинных.

– Наказание коммунистам, а бог свалил тебя?

– Разве, кроме меня, никто не болел тифом?

– Только один, слышала, помер. Нынче этому тифу не дали ходу. Такой поднялся шум, все дома провоняли дезинфекцией. Теперь в Ялантау ни одной вши не найдешь.

Фахруш слабо вздохнул.

– То-то, смотрю, и в больнице разговоров не слышно было… О люди! В грош не ставят божью волю. Ну да придет время, накажет господь!

– Тьфу ты, прости господи!.. – вздохнула Нурания.

А на Каме поднялось ликование. Лед пошел! Все в затоне и на пристани остались на своих местах. Там и сям раздавались веселые крики. Оповещая весь Ялантау о том, что Кама ожила, из затона двинулся, непрерывно гудя, речной ледокол.

Сания поняла, что опасность прошла. Оставив машину, она опять спустилась к причалу Бабайкина.

«Зря обидела давеча деда, – подумала она. – Наверно, радуется старик. Порадую его и я, скажу, что сейчас должна прийти команда призывников на погрузку хлеба».

Сания была уверена, что Бабайкин не уйдет со склада, пока не погрузят хлеб. Она подошла близко к складу, разыскивая глазами знакомую фигуру в черной шинели.

– Ну, все в порядке? – спросила Сания, завидев стоявших людей. – Как вода?

Ей ответил директор Заготзерна:

– А что ей делать? Против бомбы ей не устоять.

– Почему же вы так невеселы? – спросила Сания, оглядев собравшихся.

Директор Заготзерна отвернулся:

– Старика жалеем.

– Какого старика?

– Да нашего Бабайкина.

– А что с ним случилось?

– Как что случилось? Будто вы не знаете?

– Ничего не знаю.

– Его арестовали…

У Сании побежали по телу мурашки. Так вот зачем приходил Мухсинов!..

Она тут же поехала к Башкирцеву. Вызвали Мухсинова.

Прокурор вошел с важным видом, прямо держа голову. Башкирцев даже не ответил на его приветствие. Он сидел молча, глядя Мухсинову в глаза. Тот спокойно прошел в глубь кабинета и сел на свободное кресло возле стола.

– За что арестовали Бабайкина? – спросил Башкирцев.

– Вы сами должны знать за что, – спокойно ответил Мухсинов.

– Не вижу причин для такой суровой меры.

Мухсинов подвинул на красном сукне стола чернильницу. И, не отрывая от чернильницы ни руки, ни взгляда, стал объяснять:

– Откровенно говоря, мы несколько поторопились. Прилетевший из Казани самолет все дело испортил.

– Как это испортил? Что испортил?

– То есть не испортил, конечно. Он помог нашему Ялантау. Спас хлеб от затопления. Но я рассуждаю с чисто юридической точки зрения.

– То есть?

Мухсинов поставил чернильницу на старое место и, выпрямившись, устремил зеленые глаза в упор на Башкирцева.

– Откровенно сказать, – заговорил он, повысив голос, – если бы не прилетел из Казани самолет, дело Бабайкина было бы дрянь. И вы не стали бы сейчас меня спрашивать: «За что арестовали?» Пожалуй, одним Бабайкиным еще не отделались бы. Пришлось бы заинтересоваться и теми, кто дал ход, мягко говоря, очень-очень сомнительному предложению какого-то безвестного Бабайкина.

Говоря все это, Мухсинов продолжал смотреть прямо в глаза Башкирцеву.

Башкирцев побледнел. «Дурак!» – хотелось ему крикнуть. Но сдержался.

– Я хочу знать, какие у вас основания подозревать в преступных намерениях Бабайкина? Мы его давно знаем.

На лице Мухсинова отразилось искреннее удивление.

– Если бы этот вопрос задала мне Ибрагимова, это было бы понятно. Но вы, товарищ Башкирцев, разве не видите? Что было бы, если бы не прилетели из Казани и не сбросили бомбы?..

– Но ведь прилетели же! Не случайно же это вышло!

– А могли и не прилететь? Или не успели бы прилететь?

Молчавшая до этого Сания решила вмешаться в разговор.

– Не понимаю, – сказала она срывающимся голосом, – как можно арестовать человека за несовершенное преступление? Даже не за преступление, а за несчастье, которое могло случиться, но не случилось. Опираясь только на какие-то беспочвенные подозрения…

Мухсинов покровительственно посмотрел на Санию и улыбнулся.

– Я сказал, что поторопились. А теперь…

– Если поторопились, извинитесь перед стариком и отпустите, – перебила его Сания.

– Э-хе-хе, товарищ Ибрагимова! Вы все еще не научились рассуждать с государственной точки зрения. А еще руководящий работник!

– Я вас не понимаю, товарищ Мухсинов. Как же я, по-вашему, рассуждаю?

– Как дочь учителя Самата.

Сания невольно покраснела. Ей вспомнился давно умерший отец – он жил в ее памяти как литературный образ из старых романов, самобытный просветитель, но совсем не революционер.

Да, учитель Самат не был революционером. Он мечтал о какой-то идеальной честности. А о политике был очень плохого мнения. «Политика – самое грязное дело человеческого рода», – говаривал он.

Что же хочет сказать Мухсинов? Откуда он знает о ее отце? Очевидно, он подробно исследовал биографию Сании. Ну и что же? Что тут страшного для Сании? И что плохого, если она дочь учителя Самата? Чем опорочен учитель Самат? Всю жизнь он служил народу, Старался обучать детей-татар русскому языку, дать им как можно больше знаний. Да, он не сумел подняться до уровня революционера и на многое смотрел ошибочно, но разве это удивительно для той эпохи?

– Товарищ Мухсинов, я все же не понимаю вас: что из того, что я дочь учителя Самата? Объясните.

– Человеку на руководящей должности нельзя быть излишне мягкосердечным, товарищ Ибрагимова, – наставительно сказал Мухсинов. – Надо смотреть на дело по-государственному.

– Вот как! Разве требование быть справедливым к людям противоречит коммунистическим взглядам?

– Если бы мы еще не арестовали Бабайкина – другое дело.

– Исправить ошибку никогда не поздно.

– Нет уж, поздновато! – возразил Мухсинов, снова повысив голос. – Судьба какого-то безвестного старика вас тревожит, а об авторитете Советской власти вы не думаете?

– Что это значит?

– Мы арестовали человека, а вы требуете: «Выпусти!» Да еще извинись! Это вам что, детская игра? Что после этого будет думать народ о прокуроре, о следственных органах? Все скажут: «Вот у нас, не разобравшись, хватают человека – и в тюрьму». Нет! Закон существует не только для тех, кто совершил преступление, но и для тех, кто собирался его совершить, но не сумел или не успел.

– А если он не думал его совершать?

– Даже если так… не страшно. По правде говоря, кто там разберется, где правда…

Сания возмутилась. Она вскочила с места и закричала:

– Товарищ Башкирцев! Если это так, я…

– Тсс!!

Башкирцев не дал ей продолжать. До сих пор внимательно слушавший спор, он тоже вскочил с места. Затем негромко, но твердо заговорил:

– Товарищ Мухсинов, вы тут здорово зарапортовались. Не смешивайте авторитет Советской власти, авторитет прокуратуры и следственных органов с авторитетом товарища Мухсинова или товарища Башкирцева, Это совсем разные вещи. Авторитет Советской власти можно сберечь, только соблюдая справедливость. Бабайкин не только не виноват, – наоборот, Бабайкин заслуживает награды. В результате его заботы об интересах народа и государства мы сейчас можем на пять-шесть дней раньше обычного погрузить баржу и отправить зерно, которое должно быть доставлено в колхозы к весеннему севу…

– Ну а если бы самолет…

– Если бы не прилетел, мы бы выяснили, почему он не прилетел, – продолжал Башкирцев. – Но мы будем повторять практику Бабайкина ежегодно. Молодец Бабайкин! Задерживать его под арестом – преступление. Отпустите, извинитесь и поблагодарите… Ведь если мне придется за вас просить прощения, это будет для вас хуже. Скажут: «Мухсинов посадил, Башкирцев выпустил…»

Мухсинов крепко сжал губы, помолчал несколько секунд и быстро встал. Коротко бросил: «Хорошо!» – и, не сказав больше ни слова, быстрым шагом вышел из кабинета.