Текст книги "Чистая душа"
Автор книги: Мирсай Амир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 41 страниц)
Увидев Санию в нарядном халате, Мухсинов не сразу собрался с мыслями. Почувствовал и аромат духов.
– Можно? – проговорил он.
– Почему же нет? Каюта общая, – засмеялась Сания.
Ответ Сании придал смелости Мухсинову.
– Вы очень любезны, – улыбнулся он.
Сания села на свое место возле маленького столика.
– Я заказал чаю. – Мухсинов открыл свой чемодан и стал рыться в нем. – Посмотрим, что приготовила на дорогу моя старуха. Ага, перемечи! И курица! А это что? – Он доставал бумажные свертки и складывал их на стол. – О! – воскликнул Мухсинов тоном искренне удивленного человека. – До чего же догадлива моя старуха! Вы только поглядите – не забыла сунуть мне на дорогу! – Он поставил на стол бутылку портвейна.
Сания нахмурилась.
– Этого могли бы и не доставать.
– Ничего, ведь можно и не пить. Пусть стоит себе, украшая стол…
Принесли чай. Мухсинов, спросив у Сании разрешения, сел на ее койку.
– Эх, и хорошо же на реке летом! – заговорил он. – Истинное удовольствие на пароходе прокатиться…
– Если бы только войны не было, – вставила Сания.
– Не будем об этом вспоминать, Сания. Такое приятное путешествие не часто нам выпадает…
Говоря это, он откупорил бутылку портвейна.
– Я налью, Сания? Чуть-чуть?
– Ни в коем случае!
– Ну, один глоток. Для аппетита. Спать лучше будете.
– Нет! Не надо!
– Ну, как хотите, – сказал Мухсинов. – Но чтобы стакан не стоял пустой…
И Мухсинов налил в оба стакана вина – себе побольше, Сании поменьше.
– Если будете пить, на меня не обижайтесь, – предупредила Сания, – заставлю ночевать на палубе.
– Ладно, не замерзну, время летнее. К тому же портвейн согревает. Можете гнать, если хотите… За ваше здоровье! – Мухсинов выпил свой стакан.
– Не одобряю!
– Извините. В кои-то веки. И то в дороге.
– Что ж, что в дороге? Разве дома вы один человек, а в дороге – другой?
– Интересный вопрос вы задали. Я отвечу на него. – Мухсинов опять налил себе портвейна. – Могли бы и вы выпить немножко… Предлагаю просто по-товарищески. Ну, если не хотите – воля ваша. Извините.
Он опять опорожнил стакан. Молча, сосредоточенно закусил, словно стараясь собрать мысли.
– Знаю, – начал он, – вы будете удивлены, станете возмущаться… Но, я уверен, когда-нибудь поймете… Да, я дома один человек, в дороге – другой. Не скрываю. Скажу точнее: дома – один человек, в дороге – другой, на службе – третий.
– Выходит, вы двуличный?
– Нет, двуличие – это совсем другое. Внешне – коммунист, а по существу – противник партии. Или: на словах советский человек, а на практике – контрреволюционер. А я не такой. В принципиальных вопросах я всегда коммунист.
– Какие же вопросы, по-вашему, не принципиальные?
– Например, если я получаю удовольствие от выпитого портвейна или от какой-нибудь игры или жз развлекаюсь с приятной для меня женщиной, это никому не вредит, и тут ничего предосудительного нет.
– Вы говорите ужасные вещи, товарищ Мухсинов!
– Ничего тут ужасного нет, Сания. Такова жизнь!
Чистых, ангелоподобных людей, каких вам хотелось бы, на свете нет. Если иногда и встречаются такие люди, это исключение! И это, на мой взгляд, отмирающие…
– Вы всерьез говорите?
– Вполне. Если есть возможность понаслаждаться и поразвлечься – пользуйся ею. Таких возможностей у нас пока мало. Не ценить их – просто глупо.
– Вы, кажется, опьянели?
– Ничего. По правде сказать, мне немного надо, чтобы развязался язык. И вот я скажу… Знаете, я тоже когда-то был такой же наивный, как и вы. Но жизнь научила меня. Знаете, я очень любил жену, верил ей… А она меня обманула. Когда родился сын, я радовался. А мне однажды сказали: «Напрасно радуешься, Шакир вовсе не твой сын». Да я и сам подозревал одного человека… Долго я не мог прийти в себя. Но жизнь подсказала мне, как быть. И, чтобы отомстить жене, я тоже решил не отказывать себе при случае…
– Что вы хотите этим сказать? – прищурилась Сания.
Мухсинов невинно засмеялся.
– Вы теперь, вероятно, думаете обо мне: «Ну, этот человек досыта насладился жизнью». Нет, мне, пожалуй, и вспомнить-то нечего. Женщины, способные затронуть мою душу, встречаются так редко.
– Бедняга! – насмешливо протянула Сания.
Но Мухсинов зацепился за это слово.
– Вот именно: бедняга.
Мухсинов подвинулся ближе и посмотрел ей в глаза. Однако… лучше бы ему не глядеть: его зеленые глаза с жадно уставленными зрачками вдруг вызвали у Сании страх и отвращение. Она невольно отшатнулась назад, прижалась в угол.
– И все-таки, – сказал Мухсинов, – есть такая женщина, что подарила мне однажды ласковый взгляд.
– Пожалуйста, не смотрите на меня так.
– Слушаюсь. Не буду смотреть. И я никогда не забывал этот ласковый взгляд. Эта женщина жива и сейчас. Но уже не смотрит на меня так, – посмотрела и забыла. А я не могу забыть. Душа осталась раненной. И сейчас вот…
Мухсинов, как бы не заметив, взял со стола бутылку и опять налил стакан.
– Довольно! – Рассердившись, Сания вскочила и принялась убирать со стола.
А Мухсинов откинулся в угол и, к удивлению Сании, вдруг стал скандировать стихи Такташа:
6
Волшебница, зачем ты встала на моем пути
С кинжалом острым в ласковах руках
И почему исчезла в утренних лучах,
Вонзив мне в душу свой кинжал?
Взошла заря. Ушла луна Я недвижим,
Я жду тебя, дочь утренней зари,
Вот, думаю, придет, понежит и возьмет
Кинжал кровавый из груди моей…
И Сания перестала сердиться. В самом деле, этот Мухсинов странный человек! Видать, действительно кто-то ранил ему душу.
– Товарищ Мухсинов, – сказала она помягче, – вы расчувствовались. Стоит ли вспоминать вам эту женщину?
– А вы знаете, кто она?
– Откуда мне знать?
– Нет, вы ее знаете! Эта женщина – вы.
Сания растерялась.
– Прошу вас, не забывайтесь! – сказала она резко.
– Не сердитесь на меня, Сания, но это правда. Верю, вы даже могли ничего об этом не знать. Ничего плохого нет, если я делюсь с вами своими мыслями. Вы будете знать, кто такой Мухсинов, только и всего…
Сания вспомнила слова Гашии: «Ты еще не знаешь Мухсинова!» И тут же у нее перед глазами возникло личико ребенка Каримы, странно похожее на Мухсинова. Может быть, сказать ему? Нет, выйдет глупо, Зачем?..
Неспроста он изливает сегодня перед ней душу. А может быть, он выдумал все это сейчас? Впрочем, были моменты, когда он и раньше пытался намекать о своей любви. «Такой ли он бесхитростный и жалкий, каким хочет представить себя?.. И вправе ли я осуждать его за откровенность?..»
– Если даже и так, – сказала она, отвернувшись, – зачем нужна вам эта исповедь? Вы хорошо делали, что молчали до сих пор.
– Нет, я скажу. Все скажу. Может, вы и поймете… Про вас говорят, что вы хороший, добрый человек, Я надеюсь, что и меня коснется ваша доброта…
Он помолчал немного, словно ожидая, не обронит ли Сания теплое словечко, не задаст ли ему вопрос, Но Сания молчала.
– Я сказал, что давно люблю вас. Подарив мне ласковый взгляд, сами того не ведая, вы заставили полюбить себя. Я всегда благодарил вас в душе. Однако всю жизнь удовлетворяться этим я не мог. Где-то в глубине души теплится надежда. Если бы, думаю, она хоть когда-нибудь, хоть один раз в жизни ответила на мои чувства хоть одной минутой любви… неужели, думаю, это невозможно?..
– Это невозможно, – проговорила Сания.
Мухсинов обвел глазами пустой стол.
– Конечно, я некрасив, я это знаю. Но ведь вы… ну, женщина… Думаю, она тоже, наверно, скучает по мужской ласке… так что ничего странного. Никто же не видит, никто не узнает…
– Довольно! – гневно вскочила Сания. – Я уйду… Я не думала, что вы настолько низкий человек!
– Зачем вы так говорите? Пожалуйста, сядьте, Сания.
– Идиот вы, Мухсинов! – сердито сказала Сания.
Мухсинов замолчал. Он даже не шевельнулся, лицо его было спокойно.
– Правильно, – усмехнулся он. – Идиот! Любовь выпросить нельзя…
И перешел на шепот;
– Пожалуйста, сядьте.
Не вставая с места, он потянулся и схватил ее за руку.
– Пустите! – прошептала Сания.
Мухсинов с силой притянул ее к себе.
– Что вы делаете, Мухсинов?! Я закричу!
Яростно вцепившись в волосы, она рванула его голову. Но Мухсинов, не обращая внимания на боль, продолжал все крепче прижимать ее к себе.
– Сания, милая! Не надо! Не противься… Я тебя люблю… – Голос его стал хриплым, он тяжело дышал.
Сания из последних сил попыталась вырваться. И, чувствуя, что другого спасения нет, душераздирающим голосом закричала:
– Пустите!
Из соседней каюты застучали в стену. Мухсинов замер и тут жё отпустил руки.
– Что вы наделали, Сания! – сказал он, поднимаясь.
Сания, перегнувшись через столик, распахнула окно.
Мухсинов поправил гимнастерку.
– Не беспокойтесь, – холодно сказал он, – я сейчас уйду.
Он снял с вешалки плащ и повесил на руку.
– Не бойтесь, ключ остается у вас! – Вскинув голову, он вышел.
7В коридоре никого не было. Быстрыми шагами Мухсинов вышел на палубу.
Ночь была тихая, теплая, на небе густо мерцали звезды. Мухсинов с плащом в руке долго кружил по пустой палубе. Встречный ветер приятно освежал разгоряченную голову. Он долго стоял, держа на руке трепыхавшийся плащ.
– Рассердилась! – сказал он и, вздрогнув от своего голоса, осмотрелся. – Поблизости никого не было, И еще раз громко повторил – Навсегда рассердилась!
Но сам он не сердился на Санию.
Сания сразу выросла в его глазах. «Вот говорят: женщины, женщины… Мол, ни одна не может устоять, чтобы не изменить мужу… Чепуха! У этой женщины любовь ни выпросить, ни силой вырвать нельзя… А я-то дурак! Хотел взять силой… Да, Камиль счастливый, сукин сын! Ему и умереть легко. Если твою смерть будет оплакивать такая женщина! И духовой музыки не надо… Да, не повезло мне, не повезло!.. А ведь когда-то и моя Джамиля была не хуже этой… И любила. Не смотрела, что я Мухсинов…»
В молодости Мухсинов и Баязитов воевали в рядах Красной Армии. Только он раньше, чем Баязитов, приехал в Ялантау и раньше женился. Жена его была местной жительницей. В годы революции она, тогда еще совсем юная, училась в драмкружках и успешно выступала на сцене. В те годы они и познакомились с Баязитовым.
Газиз Баязитов тогда работал в деревне, но время от времени бывал в Ялантау.
В один из таких приездов он остановился у Мухсиновых, как у близких знакомых (в гостинице не было свободных номеров). На грех, в тот день самого Мухсинова не оказалось дома. Но Джамиля приветливо встретила гостя. И Газиз, не думая о том, что Мухсинов может его приревновать, остался у них ночевать.
На другой день Мухсинов вернулся. Узнав, что его юная жена и молодой красавец Баязитов оставались на ночь вдвоем, он потерял доверие к жене. Та пыталась убедить его, что ни она, ни Газиз ни в чем не повинны. Но Мухсинов уже не мог успокоиться.
Со временем, может быть, и успокоился бы, но другой неожиданный случай совсем вывел его из равновесия. Он был женат уже два года, а у Джамили не было детей. А тут вдруг она забеременела.
Настало время, родился сын. Его назвали Шакиром, Мальчик рос и все красивее становился, совсем не похожий на отца. В душе Мухсинова снова зашевелился червяк сомнения. А злые языки стали намекать на то, что ребенок похож на кого-то другого… Все это обостряло чувство ревности в Мухсинове.
Незаслуженные обидные слова и упреки, бесконечные оскорбления и издевки мужа отразились на характере Джамили, и она не хотела больше иметь детей.
Муж с женой так и жили вместе, но каждый считал себя несчастным…
Ночной ветер стал холоднее. Мухсинов надел плащ и опять зашагал по палубе. На корме было безветренно и тепло. Мухсинов уселся в плетеное кресло и, глядя на волны, едва мерцавшие в слабом ночном свете, задремал.
Так он и просидел до рассвета. Пароход уже вышел на Волгу. Из-за густого леса поднялось чистое, ясное солнце. Мухсинов встал и опять прошелся по палубе. Время было раннее, никто из пассажиров еще не проснулся. Во многих каютах прикрытые деревянной решеткой стеклянные рамы были опущены. Мухсинов поравнялся с окном своей каюты. «Перепугалась, бедняжка, – подумал он про Санию, – наглухо заперла окно».
Но вот одно за другим стали открываться окна. Какой-то плотный пассажир, выйдя на палубу в одних трусах и майке, стал делать физзарядку. В дверях первого класса показалась женщина в пестром, с цветочками халате, но тут же исчезла, – очевидно, смутилась, увидев человека в трусах. А окно каюты, где заперлась Сания, все еще было наглухо закрыто. «Спит, наверно. Оно и понятно: вчера долго не могла уснуть…»
Солнце поднималось все выше. На пароходе все уже были на ногах. А окно Сании по-прежнему оставалось закрытым. Мухсинов прошел по коридору, попробовал потянуть дверь – она была заперта. Подождав еще немного, он постучал в окошко. Ответа не последовало. «Нет, конечно, она не спит. Может, решила не показываться?»
Открылся салон, пассажиры стали собираться на завтрак. Мухсинов остановился у каюты Сании и еще раз тихонько постучал. Ответа не было.
Он зашел в салон. Заказал завтрак. Пришлось долго ждать. Но спешить было некуда. Наконец показалась Казань. Надо зайти в каюту и собрать вещи.
Приняв такое решение, он решительно подошел к каюте. Стал громко стучать. «Что за штука? Почему она молчит? Что-нибудь случилось?..»
В голову пришли страшные мысли. Он наклонился к замочной скважине. Нет, в двери ключа не было.
Подошла дежурная:
– Вам кого?
– Мне надо зайти в свою каюту.
– Ключ от каюты у меня.
– А женщина, которая была там?
– Она еще вчера сдала мне ключи и ушла.
– Совсем ушла с парохода? Где? Куда?
– Не могу сказать.
Мухсинов открыл каюту и начал торопливо собираться. Нашел под столом недопитую бутылку с портвейном и, налив его в немытый стакан, выпил: не пропадать же!
«Куда же девалась эта дуреха? – недоумевал он. – Неужели сошла с парохода? Вот так история!..»
8Сания с парохода не сошла. Как только Мухсинов вышел, она собрала вещи и спустилась вниз, в помещение четвертого класса. Села в темном углу, чтобы не попадаться на глаза людям. Она готова была плакать от обиды и унижения. «Нет, этого так оставлять нельзя. Как только приедем, зайду в обком. И Кариму тоже он погубил. – Гашия не станет зря говорить».
В полудремоте провела всю ночь. Не вышла и тогда, когда все проснулись. Едва причалили к пристани в Казани, первой спрыгнула с парохода, села на трамвай и поехала в город. Хотя она и знала, что в гостинице приготовлены места для вызванных на совещание, чтобы не встретиться с Мухсиновым, решила устроиться у знакомых, живущих на улице Карла Маркса. Подруга ее была на работе, но Санию встретили приветливо.
За расспросами и разговорами стали отходить на задний план случившиеся ночью неприятности.
Она не побежала в обком, как решила в дороге, «Может быть, вообще не стоит ходить? – думала она теперь. – Ведь ничего же страшного не случилось, стоит ли поднимать шум? – Но тут же рассердилась на себя за свою слабость, – В том-то и беда наша, что видим подлость, низость и грязь, возмущаемся ими, а когда нужно выступить на открытую борьбу, быстро охладеваем. Нет, надо быть беспощадными к таким людям, как Мухсинов. Чтобы других не портили…»
Сания подошла к зеркалу, и ее бросило в жар: на белой шее синим пятном отпечатался след мухсиновского поцелуя.
Как человек, прячущий постыдную болезнь, она стала окутывать шею шарфом. Людям на глаза не покажешься теперь…
«Пойду-ка я, – решила Сания, – к самому Забарову. Он сумеет дать этому должную оценку. Вопрос о моральном облике коммуниста не шуточное дело… Оскорбить жену фронтовика, который, не жалея жизни, воюет на фронтах Отечественной войны… Покажет тебе Забаров, что это значит…»
Забарова Сания знала давно. Она хорошо помнила его блестящие выступления на собраниях и лекциях по истории партии. К тому же и сам он был весьма обаятельным, простым человеком.
Забаров когда-то учился вместе с Башкирцевым. Но когда Башкирцев был еще секретарем райкома, тот уже работал в аппарате областного комитета и в контрольной комиссии. По окончании каких-то курсов его выдвинули секретарем областного комитета по пропаганде.
9Забаров не заставил Санию долго ждать.
Он сильно изменился. Когда-то румяное его лицо покрылось желтизной, под глазами легли тени, рот испещрили морщины. И облысеть успел.
– Так, – сказал он, оглядывая Санию. – Значит, это вы – Ибрагимова? На пленум приехали? С Башкирцевым?
– Петр Тихонович приедет завтра.
– Еще кто?
– На пароходе со мной ехал и наш прокурор. Но…
Сания замолчала, и Забаров уточнил:
– Мухсинов?
– Он самый…
По тону Сании Забаров почувствовал что-то неладное.
– Что? Почему вы замялись? У вас с ним каша не варится?
– До сих пор ничего такого не было… Но, видно, я плохо его знала.
– А что случилось?
– Из-за этого я и пришла к вам сразу, как только приехала в Казань. Этот человек не умеет вести себя, как подобает коммунисту.
– Конкретней! – поморщился Забаров.
И Сания рассказала о том, что случилось с ней ночью в каюте. Но тут же почувствовала: мерзкий поступок Мухсинова в ее изложении не получил достаточно резкой окраски и не произвел впечатления на Забарова.
– И все? – спросил он.
– Разве этого мало? – возразила Сания. – Он же коммунист, ответственный работник. Человек, решающий судьбы других людей! – Она замолчала, глядя Забарову в глаза и как бы спрашивая: «Что вы на это скажете?»
Забаров молчал.
– Я жена фронтовика! – возмущенно продолжала Сания. – Как он смеет оскорблять меня!
Она опять посмотрела на Забарова, ожидая, что он скажет.
А Забаров продолжал молчать.
– Отношение коммуниста к женщине – это, по-моему, очень большой и принципиальный вопрос. А Мухсинов в этом… Честь, совесть, душевную чистоту – все это он и в грош не ставит, – закончила Сания свою жалобу.
– Вон что-о-о! – протянул Забаров, выслушав все. – А ведь время-то у нас какое, а? Вся страна поднялась на священную войну! На полях сражений гибнут сотни, тысячи лучших наших людей. Разрушаются гигантские сооружения, уничтожаются города с вековой историей, бесценные для народа исторические памятники…
Воодушевившись, Забаров поднялся на ноги. Голос его стал громче, желтоватое лицо зарделось румянцем, глаза оживились.
– Решается вопрос – кто кого. Решается вопрос жизни и смерти Советского государства! А тут…
Голос Забарова стал вдруг насмешливым и едким:
– А тут, в маленькой, тесной каюте, мужчина пытался обнять женщину! Ха-ха! Какая важная проблема! Не знаю, в силах ли обком разрешить ее? Или, может, проконсультируемся в Центральном Комитете?..
Сания не знала, что ей сказать, что подумать. Она никак не ожидала, что разговор примет такой оборот.
– А? – гаркнул Забаров, уставившись ей прямо в глаза.
– Я не совсем понимаю вас, товарищ Забаров, – с трудом пролепетала Сания.
– Зато я хорошо понимаю вас. Что? Мухсинов мешает вам? Хотите отправить его вслед за Баязитовым? Не выйдет!
– Что вы говорите, товарищ Забаров?! – воскликнула она с крайним изумлением и обидой. – Разве это я отправила Баязитова?
– Мы знаем, товарищ Ибрагимова, всё знаем! Знаем и про ваш пуховый шарф. В руках держали. Помним даже вышитые на его конце буквы…
Пораженная Сания широко открытыми глазами смотрела на Забарова. В ней уже не было испуга и растерянности. Было изумление. «Что ты за человек?» – говорили ее глаза, устремленные на Забарова.
В эту минуту кто-то, не спрашивая разрешения, открыл дверь. Забаров перевел взгляд на дверь, и в ту же секунду его лицо смягчилось. Поднятые в гневе плечи опустились.
Человек, открывший дверь, не то шутливо, не то всерьез, басовито спросил:
– Кто тут ругается?
– Мы тут беседуем, – ответил Забаров с заискивающей улыбкой.
– Ну, продолжайте…
Сания обернулась к двери, но успела только заметить, как басовитый человек повернулся спиной и вышел.
– Ну, еще что? – спросил Забаров, голос его стал мягче и спокойнее.
Но Сании не хотелось больше с ним разговаривать.
– Извините, – сказала она, – не буду отнимать у вас время, до свидания.
Забаров, очевидно, не ожидал этого.
– Погодите. Куда же вы спешите? Садитесь.
Сания села.
– Что, обиделись?
– Очень, товарищ Забаров! Я никогда ничего плохого не думала о Баязитове. Никогда не желала ему плохого. Баязитов уехал на фронт добровольно. Уезжая, благодарил меня. В каждом письме посылает мне привет…
– Ладно. Вот что, товарищ Ибрагимова, я говорил все это не для того, чтобы обидеть вас. Вы же теперь руководящий работник. Глава города! Вам предстоят большие дела – так не забивайте вы себе голову такими мелочами. Ну, пристал… Мужчина ведь… сами знаете… Решил, видно, что вы «свой человек». Дурак, конечно! Я о Мухсинове говорю. И его я взгрею, не бойтесь, так не оставлю. А вот вы… Оставили его в дураках, молодец! Ну и довольно. Если бы вдобавок дали оплеуху, было бы еще лучше. Но бежать из-за этого в обком, поднимать мировой скандал! Мухсинов ведь тоже нужный для нас человек… Кого найдешь на его место? А Баязитов разве не нужен был? Упустили его из-за этого вашего шарфа. Правда, он уехал добровольно. Но кто из нас не хочет ехать на фронт? Если бы не этот шарф, мы его, может, и не отпустили бы. Вот так, товарищ Ибрагимова. Не путайте принципиальных вопросов с мелочами. Учитесь быть настоящим руководителем…
Поучительный тон Забарова озадачил Санию. И все-таки ей не хотелось продолжать разговор.
– Хорошо, – поднялась она. – Постараюсь. До свидания.
