Текст книги "Чистая душа"

Автор книги: Мирсай Амир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 41 страниц)

5

Башкирцев сел и предложил сесть Сании.

Сания, словно не слышала его, продолжала стоять.

– Что же случилось? Он согласился с вами или ушел с угрозой? – спросила она.

Вместо ответа Башкирцев добродушно усмехнулся.

– Давайте поговорим лучше о вас. Не скрывайте, Сания Саматовна: если бы я не удержал, вы бы сказали: «Если так, я больше не могу оставаться на этой работе. Я была уверена, что у нас в партии чистейшие люди, а вы, оказывается вон какие! Ну, в таком случае я не могу оставаться среди вас». Так ведь?

Только тут Сания села.

– Да, – призналась она, подумав. – Может быть, и не совсем так сказала бы. Но в общем вы верно поняли возникшие у меня чувства. От философии Мухсинова мне стало очень тяжело. А от того, что вы молчали, и вовсе не по себе. Только когда вы сказали все Мухсинову, стало легче…

– Вот в том-то и беда: некоторые судят по таким, как Мухсинов. И по ним составляют мнение о партии и Советской власти.

– А разве, Петр Тихонович, у нас мало таких людей? Как же ставят на такое место, где решается судьба людей, чиновника с деревянным сердцем?

– Если бы всюду сидели идеальные люди, было бы очень хорошо, но в жизни, к сожалению, бывает всякое. И что еще хуже, плохие работники встречаются не только в маленьких городах, вроде нашего, но и повыше. Даже в обкоме, я бы сказал…

– В обкоме?! – спросила Сания с испугом и удивлением.

Башкирцеву ее удивление показалось легко объяснимым. Как не удивляться? Ведь ей еще не приходилось иметь дело с руководящими людьми дальше Ялантау. А теперь придется. Поэтому не помешает, если кое-что будет знать. Пусть не будет наивной, как ребенок.

– Да, Сания Саматовна, такие люди всюду есть… Вы спросите: как таких людей выдвигают? Сейчас, подождите немного…

Башкирцев взял трубку. Попросил начальника пристани, Расспросил, как идут дела на берегу, что делается у причала Бабайкина, и, успокоившись, повесил трубку.

Сания поняла, что за разговором она совсем забыла о своих делах, и поднялась, но Башкирцеву, видимо, не хотелось ее отпускать.

– Не спешите, – сказал он, – Теперь там и без нас дела идут хорошо…

И он заговорил опять, продолжая начатую мысль:

– Спрашиваете, как выдвигают таких людей? Их не выдвигают. Такие люди умеют выдвигаться сами… Таких людей привлекает не работа, а положение начальника. Им нравится командовать другими. Им льстит, когда кто-то подхалимничает перед ними и старается угодить. И они начинают бороться за места. Они знают: в нашей стране во всяком деле ценят людей, которые ставят на первое место интересы народа, интересы партии; они видят, что на ответственную работу назначают таких людей. И они стараются, где надо, казаться такими. Да, только там, где нужно… Они умеют казаться неустанными борцами за интересы Советской власти. А если для проявления своего «геройства» они не находят настоящего врага, то выдумывают его сами…

– Так ведь это же страшно, Петр Тихонович!

– Да, иногда это явление может принять страшный характер. Однако не надо преувеличивать опасность! Потому что в наших условиях такие люди никогда не могут стать главной силой. Главная сила все равно остается в руках честных людей. Возьмите производство, колхоз или какое-нибудь учреждение. Какой бы коллектив ни взяли, вы найдете в нем и лентяев, и рвачей, и демагогов. Они, конечно, торхмозят работу, приносят вред. Но они никогда не смогут изменить социалистический характер нашего общества. Потому что главная сила – в руках сознательных, честных советских людей… Они задают тон. Они управляют жизнью. Они же ведут непрерывную борьбу против испорченных людей… Главная сила – в руках честных людей, с сердцем настоящего коммуниста.

Сания тяжело вздохнула.

– Скажу вам откровенно – иногда мне в голову приходят мрачные, невеселые мысли.

– А знаете, что я делаю в таких случаях? – спросил Башкирцев. Он сказал это тихо, словно сообщая какую-то тайну.

Сания вздрогнула и невольно сама заговорила потише:

– А у вас разве тоже бывают такие случаи, Петр Тихонович?

– Случается, Сания Саматовна. Иногда видишь, что слишком зажимают демократию. Иногда вынужден бываешь насильно гнать человека на такое дело, куда он должен идти по доброй воле. Знаешь, что поступаешь не так, как велит здравый смысл, но чтобы быстро исправить такую практику или бороться с ней, не имеешь сил. Как вы говорите, в голову приходят мрачные мысли. Теряешь спокойствие, Ляжешь – не спится, Встанешь – и кажется, что не в силах будешь приняться за работу… И знаете, что я делаю в такие моменты?.. Принимаюсь читать Ленина. Поверите ли, – какой бы томик ни взял, на сердце сразу становится спокойнее. Растет уверенность, что все-таки есть правда, что за нее нужно бороться.

– Петр Тихонович! А ведь и со мной так же бывает, когда читаю Ленина.

– Надо побольше читать Ленина, Сания Саматовна. Ошибающиеся есть, были и будут. А вот если в своей практике не хочешь ошибиться или поддаваться влиянию тех, кто встал на неправильный путь, если хочешь быть в своей практике настоящим коммунистом, прислушивайся к мнению народа, к своей совести и читай Ленина.

– Спасибо за этот совет. Спасибо и Мухсинову, – со смехом сказала Сания, – сколько я сегодня узнала благодаря ему!

– А Мухсинов, по правде сказать, не такой уж опасный человек. Его бы только на свое место…

Зазвонил телефон. Из горсовета спрашивали Санию.

– Я сейчас, – сказала Сания в трубку и вопросительно посмотрела на Башкирцева: может ли она идти?

– Идите идите, – сказал Башкирцев. – И так долго философствовали…

6

Сания вернулась в горсовет. У Раисы Лазаревны сидела женщина с кудрявой, подстриженной «под польку» шапкой волос. Она сидела спиной к двери, и Сания не видела ее лица, но отметила стройность и изящество ее фигуры. Женщина была одета в новенькую, с иголочки зеленую гимнастерку и такую же юбку. «Женщина с хорошей фигурой что бы ни надела, все к лицу», – подумала она. Около двери в кабинет Сания спросила, не оборачиваясь:

– Кто меня спрашивал?

Не успела Раиса Лазаревна ответить, как женщина в зеленой гимнастерке вскочила.

– Это ты, Фардана? А я-то думаю: что эта за девушка сидит?

Фардана обняла Санию и поцеловала в уголок губ.

– Что случилось, Фардана? Почему ты в военной форме.

– Закончила! – весело сказала Фардана. – Закончила курсы сандружинниц и уезжаю на фронт.

– На фронт? Посылают?

– Посылают.

– Никак не ожидала от тебя этого, Фардана.

– Ты виновата в этом.

– Как – я виновата?

– Я ведь говорила тебе! Помнишь, когда приходила к тебе. Сказала, что поступлю на курсы сандружинниц…

– А-а, помню! Еще жаловалась на Карпова. Значит, излечилась от этой болезни?

– От какой болезни? Почему – болезни?

– Ты же говорила, что влюбилась в Василия, дурочка. Значит, прошла любовь? Избавилась?

Фардана стала серьезной. С грустью в темно-синих глазах, которые всегда были веселыми и лукавыми, посмотрела на Санию.

– Ну как тебе сказать… Разве я забуду Василия! Избавиться, говоришь?.. Боже сохрани! От такой любви избавиться нельзя, можно только лишиться ее. А лишиться ее – для меня означает потерять смысл моей жизни… Ты пожелай мне счастливого пути и благополучного возвращения с войны.

– Да, да, – сказала Сания, начиная понимать, в чем дело. – Возвращайся, как говорится, с победой.

– От Камиля нет писем?

– В последнее время нет.

– Ничего не пишет о Фуате? Ты дай-ка мне адрес Камиля, может быть, я его разыщу.

– Ой ли? – усомнилась Сания. – Как найдешь знакомого человека на огромном фронте! – Все же подошла к столу и написала адрес Камиля. – Вот тебе адрес. Фамилия да номер, больше ничего. Спрячь на всякий случай.

Фардана взяла бумажку и, сложив вдвое, положила в карман гимнастерки.

Сания невольно обратила внимание на этот нагрудный карман. При каждом движении Фарданы ее упругие груди вздрагивали, словно дразня Санию. Бумага с именем Камиля касается груди Фарданы!.. По подсказке какого-то ревнивого чувства она посоветовала Фардане:

– Спрячь подальше. Очень уж ненадежен этот карман, – еще потеряешь.

Но ей тут же пришлось пожалеть об этом: Фардана вынула бумажку из кармана, расстегнула ворот и спрятала ее за лифчик.

Сания поморщилась, однако, как всегда, тут же взяла себя в руки и про себя посмеялась: «Так тебе и надо, ревнивица!» И уже спокойно продолжала говорить с Фарданой.

– Когда уезжаешь?

– Едем с первым пароходом.

– С первым пароходом? Тогда я буду вас провожать. Уезжающие с первым пароходом бойцы сейчас там нагружают баржу. Я поеду проводить их. Значит, увидимся еще.

Фардана снова обняла и поцеловала Санию.

– Обязательно приходи! Если не придешь на пристань, пожалуюсь Камилю. Вот увидишь, я его обязательно разыщу.

Фардана, легко постукивая каблуками, вышла из кабинета. А Сания восхищенно глядела ей вслед.

– Вот шайтанка, – любовно проговорила она наконец. – Найдет ведь, найдет. И найдет, и обнимет, и поцелует твоего Камиля…

Через три дня Сания приехала на пристань. Стоя на краю дебаркадера, она провожала земляков и вместе с ними уходящую на войну веселую Фардану.

– Счастливого вам пути, родные!..

Белоснежный пароход, только что вышедший из зимнего ремонта, сделал большой разворот и повернул носом по течению. Собравшиеся на пристани махали на прощание – кто шапкой, кто платком, а кто руками.

Сания изредка взмахивала платком, потом скомкала его и вытерла глаза. Рядом всхлипывала мать Фарданы.

– Только бы приехала жива-здорова, доченька.

– Она вернется! – утешала ее Сания. – Фардана – она такая. Вот увидите, вернется! А Василий почему не пришел провожать?

– Хотел прийти, да Фардана ему не велела. «Идите, говорит, на работу. Придете, говорит, встречать».

– Правильно сказала. Придет встречать.

Они поднимались на берег, и неожиданно Сания услышала голос Бабайкина. Он ходил как ни в чем не бывало по набережной.

– Золотые люди уезжают! – сказал он, помогая Сании взобраться на пригорок. – Сколько хлеба погрузили на баржу всего за какой-нибудь день! Это ведь только богатырю под силу!

Сания посмотрела под обрыв.

Кама уже сильно поднялась, и оставшийся пустым склад Бабайкина был наполовину залит водой.

Глава шестая
КОГДА ОТКРЫЛАСЬ НАВИГАЦИЯ

1

Кама очистилась от льда, и все в Ялантау оживилось. Больше стало приезжих из Казани. В гостинице, наполовину заселенной эвакуированными, не хватало мест.

Командированные из какого-нибудь центрального учреждения, не удовлетворяясь ответом директора гостиницы о том, что нет свободных номеров, направлялись в городской Совет или горком, норовя попасть непременно к Сании или к самому Башкирцеву. Конечно, гости сначала пошумят, но в конце концов, не в силах противодействовать аргументу «Военное время!», соглашаются переночевать в каком-нибудь углу или коридоре.

Закончив дела, в надежде хотя бы в дороге переспать ночь по-человечески, они опять стучались в двери начальства, требуя билеты в каюту. Однако и тут, подчиняясь неумолимой силе тех же двух слов, вынуждены были ехать на палубе, между ящиками и бочками.

Все же нельзя сказать, чтобы начальство было совсем бессильно в этих вопросах. Кому нужно – находили и комнату в гостинице, и место в каюте. А уж когда самим надо было ехать – и говорить нечего.

Башкирцев уже успел съездить в Казань по делам. Дошла очередь и до Сании: секретарей райкомов и горкомов, а также председателей районных и городских исполнительных комитетов вызвали на пленум обкома. Расчитывая занять заодно кое-какими своими делами, Сания решила выехать пораньше. Как раз в эти дни собрался в Казань и Мухсинов. Он предложил Сании выехать вместе.

– Хорошо, тогда билеты доставайте вы, – сказала Сания.

Съездить из Ялантау в Казань летом одно удовольствие. Тем не менее, – оттого ли, что давно никуда не выезжала, – Сания волновалась так, словно ей предстояло далекое путешествие.

Розочка к этому времени уже начала ходить. Даже стала капризничать, все звала мать гулять на улицу.

– Идем, идем, погуляем вместе, пока не уехала. Пойдем в садик – его вырастил твой папа.

– Папа! Па-па! – повторяла Розочка знакомое слово.

– Посмотрим яблоньки, их посадил папа.

Сания одела девочку потеплее и вынесла во двор.

– Ну, походи, – поставила она Розочку на землю, – Видишь, как Гашия-апа чистенько подмела садик! Идем!

Из-за ограды кто-то тоненьким голоском протянул:

– Розочка-а, ау! Иди к на-ам!..

– А вон и Карима-апа тут.

Кусты смородины густо покрылись молоденькими листочками. В глубине сада белоснежно распустились вишни. Расцвела и черемуха. Только яблони стояли голые. «Что с ними случилось? – подумала Сания. – Им ведь тоже пора ожить». Держа за ручонку дочь, подошла к скамейке, где сидела Карима с завернутым в лоскутное одеяло младенцем. Карима подвинулась.

– Хоть и соседи мы, а даже проведать некогда, – сказала Сания. – Сынок, наверно, большущий стал?

– Э-э, где ему быть большим!

– Не говори, и не заметишь, как начнет ходить. Как звать-то?

– Азат.

– Ну-ка дай посмотреть на Азата.

Сания приоткрыла край одеяльца, и вдруг ей стало не по себе: ребенок очень напоминал кого-то из знакомых. «Господи, чей же это ребенок? На кого он похож?» – силилась припомнить она.

Однако она не сказала этого Кариме – не хотела ставить в неудобное положение молодую мать.

– Иди погуляй немного сама, – пустила она по дорожке Розочку. И, поглядывая, как та зашагала к кустам смородины, Сания стала расспрашивать Кариму: – Ну как Гашия к тебе относится? Не показывает недовольства, что у тебя ребенок?

– О, Сания-апа, Гашия оказалась таким хорошим человеком! Относится ко мне лучше, чем родная мать. Большое вам спосибо, что устроили меня!

– Кстати, о твоей матери… Как она? Не приезжала?

Карима сразу погрустнела.

– Мама, может быть, и простила бы. Когда я лежала в родильном доме, она один раз приезжала потихоньку. В деревне ведь на такое смотрят очень плохо. Отец тоже на меня очень сердит… Спасибо Гашии-апа, что приютила!

2

Словно почувствовав, что упоминают ее имя, во дворе появилась Гашия с неизменной сумкой в руках.

Она заметила, что в садике сидит Сания, и с приветливым видом направилась прямо к ней. Еще больше просияла, увидев у смородинного куста Розочку.

– И эта красавица тут! Здравствуй, Розочка! Какая большая стала!.. Рви, рви листочки! Хорошие листочки!

– Хо-лё-си?

– Да, да, хоро-ошие! Дай-ка я тебе сорву.

Она нарвала листочков с куста смородины и сунула в ручонку девочке. Потом подошла к Сании.

Та встретила ее без улыбки.

– Гашия, почему у нас яблони голые?

– Не говори! – махнула рукой Гашия, точно она была виновата. – И сама жду, да нет. Говорят, померзли. Не только у нас, везде.

Сания вспомнила, как она прощалась здесь с Камилем. «Береги сад», – сказал тогда Камиль.

– Боюсь, не пришлось бы спилить на дрова.

– Спилить? Нет, не торопись, Гашия.

– Уж очень лютой была зима.

Сания посмотрела на клеенчатую сумку Гашии.

– Ты с этой сумкой никогда не расстаешься, – перевела она разговор. – Как ни посмотрю, всегда у тебя в руках эта сумка.

– За хлебом ходила, – сказала Гашия. – Послушай, Сания, что у нас опять с хлебом? Народ с полночи в очередях…

– Знаю, Гашия.

– Одно время было совсем хорошо. Может быть, с пароходами много приезжает чужих… Как ты думаешь?

Этот вопрос тревожил в последнее время Санию. С открытием навигации действительно в Ялантау наехало много народу. На базаре полно каких-то сомнительных людей. А мяса, масла и яиц стало меньше, и цены на них круто поднялись. Что еще хуже – перед хлебными магазинами опять появились проклятые очереди, а между тем в пекарнях норма выпечки не уменьшалась.

– Есть люди, которые шалят с карточками, – сказала Сания. – Они все дело портят… Мы доберемся до них, конечно… Вот вернусь из Казани…

– Ты едешь в Казань? – перебила Гашия.

– На несколько дней.

В это время запищал ребенок Каримы, она ощупала его и пошла в дом сменить пеленки.

Загадочно улыбаясь, Гашия села поближе к Сании:

– Видела мальчонку Каримы? Милый ребеночек, верно?

– Немилых детей, Гашия, наверно, не бывает.

Гашия понизила голос:

– На кого похож, по-твоему?

– Кто знает! – засмеялась Сания. – И правда кажется, на кого-то похож, только на кого – никак не могу вспомнить.

Гашия, довольная, засмеялась:

– Ха-а! Как этого не знать! Один подбородок обо всем говорит. Точь-в-точь он!

– Кто – ты хочешь сказать?

– Да ну уж! На прокурора похож. Разве не видно?

Сания поняла, что хотела сказать Гашия. Однако ей не хотелось показывать, что поняла. С равнодушным видом проговорила:

– Не знаю. Мало ли на кого человек может быть похож…

– Нет, Сания, ты не так смотришь, – серьезно сказала Гашия. – Ты думаешь, почему бедняжка Карима так упорно скрывает, кто отец ребенка? Думаешь, она боялась бы сказать, если бы это был простой человек?

– Брось, Гашия! Неужели ты серьезно можешь думать, что отец ребенка Мухсинов? Не говори ерунды.

– Я никому не говорила. И не скажу. Но ведь люди сами замечают. Всякий, кто ни увидит, говорит, что ребенок похож на Мухсинова.

– Даже если и похож, нельзя подумать такое. Особенно про Кариму…

– Не ручайся, Сания. Чего не бывает на этом свете… Ты еще не знаешь Мухсинова…

– Ладно, Гашия, будь здорова! – поспешила закончить разговор Сания.

Вот сплетница эта Гашия! Откуда приходят ей в голову такие мысли? «Не знаешь, говорит, Мухсинова!» А ты, как видно, не знаешь Каримы, хоть она и живет в твоем доме!..

3

Когда Мухсинов предложил Сании ехать вместе в Казань, ей и в голову не пришло заподозрить что-нибудь. Она даже обрадовалась: все-таки знакомый человек, будет товарищ в дороге.

В день отъезда Мухсинов зашел за Санией, собственноручно вынес ее чемодан и положил в багажник, И успел предупредительно открыть дверцу машины:

– Прошу вас!

Его проворство показалось Сании вполне естественным. Мужчина должен быть внимательным к женщине.

Мухсинов не оставил без внимания и ее сынишку.

– Как тебя зовут-то, парень? Хасан, кажется? Мать провожаешь? Давай садись. А товарищ твой кто? Сын Губернаторова? Ладно, пусть садится, уместимся.

Мальчики нырнули на заднее сиденье к Сании, а сам Мухсинов сел с шофером.

Когда подъехали к пристани, было уже темно.

Пароход дал второй гудок. Мухсинов, не останавливаясь, прошел с чемоданами на пароход. Сания задержалась на дебаркадере, прощаясь с мальчиками. Потом поднялась на верхнюю палубу.

– Хасан! Хасан! – кричала она сыну.

А тот в это время засмотрелся на стоявшие в ряд по краю палубы белые ведра с крупной буквой на каждом. Из букв складывалось слово «Тукай».

– Что это – «Тукай»? – спросил Валерик.

Хасан стал объяснять ему, что Тукай – известный татарский поэт и что этот красивый двухэтажный пароход назван его именем.

– Тебя мать зовет! – толкнул Хасана Валерик.

Когда Хасан разглядел в толпе отъезжающих Санию, пароход затрубил в третий раз. Они замахали друг другу. Сания еще что-то кричала сыну. Но сильный гудок заглушил ее голос.

4

Неспроста Мухсинов был сегодня таким проворным. Встретиться с Санией один на один было его давнишней мечтой. Наконец выдался этот удобный случай. Правда, со стороны Сании не замечалось каких бы то ни было чувств к нему, но это не особенно тревожило Мухсинова. Откуда у нее могут зародиться такие чувства? Ведь и он не выказывал ей своих чувств.

Теперь Сания согласилась поехать вместе с ним. И даже не без удовольствия принимала его любезные ухаживания.

Значит, все будет в порядке, предвкушал он. Отчего бы нет? Разве много осталось таких, как он, мужчин? Ничего удивительного, если он понравится женщине, уже год живущей без мужа.

Чего ему бояться? Близок момент, о котором он давно мечтал и о котором, наверно, всю жизнь будет вспоминать. Если упустишь удобный случай, всю жизнь потом будешь каяться, дурак!..

Ялантау остался позади. Пассажиры разошлись по каютам. И для Мухсинова настало время сказать наконец Сании, что их места…

– У нас с местами получилось немного неудобно, – сказал он, не проявляя никакого смущения. – Нам дали билеты в одной каюте.

Сания недовольно пожала плечами:

– Как в одной? Почему вы раньше…

Мухсинов поспешил ее успокоить:

– Ничего, если вы стесняетесь, можете ночевать одна. Я лягу в салоне. Или просижу на палубе. Летняя ночь…

– Но это для вас неудобно, – смущенно сказала Сания. Тем не менее слова Мухсинова ее успокоили. – Каюта двухместная?

– Можете проверить. – И Мухсинов весело рассмеялся, как человек, не чувствующий за собой никакой вины.

Двухместная каюта оказалась тесной каморкой с местами одно под другим, как в железнодорожных вагонах.

– Располагайтесь, – сказал Мухсинов. – Если надо переодеться, пожалуйста. Я не буду мешать вам. – Он приготовился уйти.

– Ничего, – смутилась Сания. – Впрочем, в самом деле, я приведу себя немного в порядок…

– Пожалуйста. – Мухсинов взялся за дверь.

И Сания снова поверила, что у него на уме нет ничего дурного.

– Не чувствуйте себя безбилетником, заходите.

– Потом, когда устроитесь, может быть, вместе попьем чайку, закусим. – Мухсинов опять засмеялся с самым невинным видом, – В дороге, Сания Саматовна, самое большое удовольствие поесть да поспать.

Он вышел из каюты. И слышал, как Сания щелкнула замком.

«Запирайся, запирайся! – сказал про себя Мухсинов. – Умывайся, причесывайся, наводи красоту, голубушка!..»

Выпятив грудь и заложив руки в карманы, он вышел на палубу. Наслаждаясь свежестью речного воздуха и вечерней тишиной, он обошел несколько раз пароход и завернул в салон.

Сания не спеша разделась и с удовольствием умылась. Смазала кремом лицо. Надела шелковое платье-халат, слегка надушилась.

Увидев в зеркале свои обнаженные руки и немного осунувшееся лицо, невольно вспомнила Камиля. Каждое лето они с Камилем совершали поездку на пароходе, Какие чудесные это были дни!..

«А для кого я теперь нарядилась? Для кого надушилась? Для Мухсинова? Ну нет. Я даже не пущу его сюда…»

Но как раз в эту минуту в дверь каюты постучали.

«Мухсинов! – Сания на какую-то секунду оторопела. – А что такое? – сказала она себе, сразу осмелев, – .Чего мне бояться его!»