Текст книги "Чистая душа"
Автор книги: Мирсай Амир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 41 страниц)
На следующий день, хотя мороз был не меньше, все старшеклассники пришли на уроки. У всех было повышенное настроение.
Впервые после начала войны все были радостны и с новыми надеждами ждали очередного сообщения Советского Информбюро.
Неожиданно Санию вызвали к прокурору. Приглашение встревожило ее. Бросив свои дела в школе, она пошла к Мухсинову.
Прокурор встретил ее уважительно. Поднявшись, пожал руку Сании и подвинул ей мягкое кресло. Начал расспрашивать о житье-бытье. Узнав, что от Камиля все еще нет вестей, с горестным выражением высказал сочувствие.
Сании не понравилось, что он заговорил о Камиле с такой безнадежностью, точно о покойнике.
– Я все же веры не теряю, – сказала она. – Надеюсь, что он жив, здоров и даст знать о себе.
Вера, конечно, хорошее дело, – сказал Мухсинов, покачивая головой. – Только вот вопрос: почему от него кет вестей?
Сания молчала.
– Вы знаете, что это значит? – Но, видимо, решив, что нельзя так грубо ставить вопрос, Мухсинов ответил сам – Впрочем, во время войны всякое бывает.
Сания молчала.
– Не только на войне, но и в тылу, – добавил Мухсинов. – Например, Баязитов. Вон ведь как получилось…
– Он ни в чем не виноват, – перебила Сания.
– Но когда ему дали выговор, он тут же отдал приказ об увольнении своего секретаря. Это как, по-вашему?
– По-моему, Раиса Лазаревна действительно виновата.
– Да, если смотреть на дело с формальной стороны. Однако у нее тоже не было злого умысла, не было корыстной цели. За что же такого человека снимать с должности? Пришлось восстановить.
– Я не думала, что вы такой сердобольный.
Мухсинов самодовольно ухмыльнулся:
– Мое дело – стоять на страже советских законов. Вот и вас я позвал не напрасно.
– В чем дело?..
– Говорят, что на охрану здоровья учащихся вы смотрите сквозь пальцы. Так ли это?
Сания растерялась:
– Я не понимаю… Что вы имеете в виду?
– Сколько детей вашей школы обморозили себе носы, щеки? Вам это известно?
– А-а-а! – протянула Сания, сообразив, в чем дело. – Это верно, Каратаев у нас оказался слишком рьяным военруком.
– При чем здесь Каратаев? За школу-то вы отвечаете! Кого я должен привлечь к ответственности?
Хотя Мухсинов заговорил в строгом тоне, Сания не особенно испугалась.
– За всем не углядишь, – сказала она смиренно. – Что было, то было. Буду впредь бдительнее. За этим вы меня вызвали?
Мухсинов понизил голос:
– Вы на ответственной должности, Сания-ханум. А это значит – отвечаете не только за себя. Пожалуйста, не забывайте, что на все существуют свои законы. И если я не отдаю вас под суд, это значит, что ответственность беру на себя.
– Извините, товарищ Мухсинов…
– Понимаете, Сания-ханум, мне не хочется быть строгим, официальным по отношению к вам. Почему? Вы должны сами это понять. Если сейчас не поймете, надеюсь, поймете когда-нибудь.
Сания не знала, говорить ли ей спасибо Мухсинову или рассердиться. Что он хотел сказать? А может быть, он по-своему заботится о семье фронтовика?..
– Хорошо, до свидания, товарищ Мухсинов, – наконец сказала Сания.
Мухсинов проворно вскочил и, выйдя из-за стола, проводил ее до дверей.
13Сании некогда было задумываться над словами Мухсинова. Выйдя из прокуратуры, она поспешила в школу, борясь с немилосердным ветром. А в школе занялась своими повседневными делами. О прокуроре забыла.
Только вернувшись домой и собираясь уже спать, вспомнила слова, сказанные Мухсиновым. И сон рассеялся. «Что ему надо от меня? На что он намекал? Хотел сказать, что любит? Какое мне дело до этого? Как ему не стыдно…»
И что-то скверное почудилось Сании в словах Мухсинова насчет Камиля:
«Почему от него нет никаких вестей? Что это может значить?»
Что он хотел этим сказать? Уж не получил ли каких-нибудь плохих вестей о Камиле? Не хотел ли подготовить к ним Санию?..
Тягостные эти мысли долго не давали уснуть.
Под утро ее разбудил звонок. Сания вскочила. И, не зажигая света, отогнула край глухой занавески и выглянула на улицу. За окнами было темным-темно. Снова зазвенел звонок.
Кто это может быть? Сания зажгла свет, надела пальто и вышла в холодные сени.
– Кто там?
– К Галине Сергеевне, – откликнулся мужской голос. – Муж ее приехал, муж!
– Сейчас разбужу ее.
Но Галина Сергеевна уже проснулась сама. Когда Сания вошла к ней, она уже была в халате.
Сания взглянула на будильник – было шесть часов утра. Проснулась Ольга Дмитриевна. Зашевелились и ребята. Ложиться спать уже не было смысла.
Скоро Галина Сергеевна позвала всех к самовару и познакомила с мужем.
– Это мой Аркадий, – сказала она, – а это Сания Саматовна – родная душа, которую мы нашли здесь.
Губернаторов крепко пожал руку и улыбнулся Сании:
– Рад познакомиться…
– Долго же заставили себя ждать, Аркадий Андреевич.
– Что поделать – дорога!
Губернаторов вздохнул. Затем стал расспрашивать Санию:
– Как дела у вас? Не слишком ли перегрузили город эвакуированными?
– Не такое время, чтобы думать об этом.
– Боюсь, не оказались ли мы бесцеремонными гостями? Мало того, что выжили вас из школы, – вдобавок и в дом к вам вселились.
– Не беспокойтесь, я сама пригласила.
– От всего сердца спасибо вам, Сания Саматовна, за приют, за ласку.
За чаем Губернаторов поделился столичными новостями, рассказал о дорожных приключениях. Бодрый его тон и сдобренные шуткой рассказы подняли у всех настроение. Весело и оживленно стало за столом.
Наконец появились и ребята. Выспавшиеся и свежеумытые Валерик и Хасан были посажены рядом с гостем.
– Слышал, слышал, что есть такой Хасан, и очень рад, что мы нашли здесь не только хорошую квартиру, но и хорошего товарища для Валерика. Ну, Хасан, будем знакомы. Как твоя фамилия?
Хасан протянул руку:
– Хасан Ибрагимов.
Аркадий Андреевич, вспоминая что-то, вдруг насторожился:
– Как? Ты Ибрагимов? В самом деле?
– Да, я Ибрагимов, – повторил Хасан.
– Постой-ка, постой! – Губернаторов сунул руку в боковой карман. – Э, нет, должно быть, в кармане гимнастерки, – сказал он, вставая с места. – У меня есть поручение насчет Ибрагимова. Человек из вашего города, надо разыскать.
Губернаторов подошел к вешалке, вытащил засаленную записную книжку из кармана висевшей гимнастерки и стал терпеливо перелистывать.
– Ну да! Вот он, Камиль Ибрагимов!
В комнате стало совсем тихо.
– Не знаете такого?
– Вы в его квартире, – сказала Сания, встревоженно поднявшись.
– Как, его квартира? Ибрагимова Камиля?
– Камиль – мой муж.
– Мой папа, – добавил Хасан.
– Вот так история! – Аркадий Андреевич широко развел руками и прошелся по комнате. – В таком случае это я для вас принес известия, Сания Саматовна! Вот не ожидал! Кто бы мог знать?…
Сания оторопела:
– Ой, как вас… Николай… как вас… Андрей…
– Аркадий Андреевич.
– Да, да, Аркадий Андреевич! Говорите же скорей. Где Камиль? Что с ним? Жив он?
– Жив, успокойтесь, Сания Саматовна!
И Аркадий Андреевич стал рассказывать все по порядку:
– В Москве я встретил комиссара части, где служил Камиль Ибрагимов. Павленко Остап Иванович, мой старый знакомый. Узнал, что я еду в Ялантау, и дал мне поручение… Они попали в окружение, но пробраться к своим через фронт было очень трудно. Несколько раненых бойцов пришлось оставить в тылу противника. Среди них был и Ибрагимов.
– Камиль? Его ранили? Что с ним?
Заметив, как побледнела Сания, Губернаторов поспешил успокоить ее.
– Павленко сказал, что рана неопасная, в ногу ранен. Должно быть, уже выздоровел. Комиссар хотел об этом написать вам письмо. Но при переходе через фронт потерял бумажку с адресом. Только и запомнил название – Ялантау.
– Значит, Камиль остался там?
– В тылу врага. Но вы не бойтесь, там есть друзья. Комиссар поручил его надежным людям. Это в Октябрьском районе, деревня Сосновка.
Ольга Дмитриевна, тихо сидевшая до сих пор, вдруг вскочила:
– Я знаю эти места! Я сама оттуда!
– Да? Так, может, вы слышали такую фамилию – Дубцов Захар Петрович?
– Дубцов? Кто же его не знает? Это лучший председатель в нашем районе.
– Да, это председатель колхоза «Труд». Ибрагимов остался у него. Вот об этом и поручил мне рассказать комиссар Павленко…
Часть вторая
Глава первая
ЖИЗНЬ БЕРЕТ СВОЕ
1Давно ли здесь были классы… А теперь вместо парт стоят станки, они беспрерывно гудят. Над некоторыми из них брызжут снопы искр. Раздается скрежет режущих металл станков. Когда грохот затихает, спять слышны звонкие голоса юношей и девушек, как, бывало, в школе.
Парты унесли, а мальчики и девочки, учившиеся за этими партами, снова вернулись сюда. Они стали рабочими, вернее – будущими рабочими. Не успевшее окончить десятилетку, они принесли в цехи шутки, шалости, молодой задор.
Когда послышался пронзительный скрежет станка, над которым брызгали потоки искр, мальчуган, работавший рядом, остановил свой и двинулся к двери. Вслед ему крикнули, но из-за шума он не расслышал голоса. Он, как мышка, юркнул между рядами станков. Однако уйти ему не удалось – гул на минуту затих, и стали слышны человеческие голоса.
– Куда, Катушка? Ведь еще не обеденный перерыв!..
Мальчишка, прозванный за малый рост Катушкой, обернулся:
– Я не обедать иду, а наоборот…
Стоявшие поблизости рассмеялись.
Катушка был уже у дверей, когда Гришка Журавль, работавший на крайнем станке, продолжая отшлифовывать какую-то деталь, выставил длинную ногу, и Ка тушка, споткнувшись об нее, покатился кубарем. Проделка рассмешила весь цех.
Катушка, однако, не подал виду, что обиделся, только крикнул: «Смотри, я тебе покажу, Журавль длинноногий!» – и вышел в коридор.
Он шел по длинному коридору, где тускло горела единственная лампочка, и вдруг ударился обо что-то. Оказывается, это были стулья. Зачем их поставили здесь? Ведь шею сломать можно, наткнувшись на них!
– Ладно, пускай стоят, – проговорил он, – проучу я тебя, Гришка Журавль!
Над Катушкой любили подшучивать. Повелось это с первых дней работы на заводе. Мастер, к которому ребята попали на обучение, подвел их к несложному станку, объяснил устройство и, сказав: «Теперь посмотрим его в действии», включил ток. Станок так внезапно и сердито загудел, что все невольно попятились назад. Но всех больше испугался Катушка, он даже бросился к дверям. Все тогда засмеялись. С этого и началось. То нахлобучат ему шапку во время работы, то спрячут его инструменты – чего только не делали! Катушка сердился редко. Но на этот раз…
«Вот Гришка Журавль опять подставил ножку. Не понимает, что так голову разбить можно! Вот устрою я тебе ловушку, Журавль!» Катушка знает: через несколько минут начнется обеденный перерыв, самым первым, конечно, выскочит Гришка Журавль и побежит сломя голову по темному коридору в столовую.
Не долго думая, Катушка перегородил стульями коридор и не спеша вернулся в цех.
Действительно, как только наступил обеденный перерыв и все станки остановились, первым в коридор выскочил Гришка Журавль. Однако и другие не хотели от него отставать. В темном коридоре началось настоящее столпотворение. Вслед за Гришкой Журавлем кубарем полетели и другие ребята, а налетая на них, падали все новые… Что тут творилось!
Кто-то из мастеров пытался громким басом перекричать стоящий в коридоре шум:
– Что за безобразие? Чья это работа?!
Кто-то тонким голоском ответил:
– Катушкина, конечно!
В эту минуту в коридор вошли с улицы два человека. Увидев свалку, они остановились у порога, словно не решаясь идти дальше. Один из вошедших, одетый в коричневое кожаное пальто и меховую шапку, был главным инженером завода. Катушка сразу его узнал. Кто же второй – в черной шубе и малахае? И почему он так хмурится?
Главный инженер увидел мастера. Густым, приятным голосом он громко окликнул:
– Николаев!
Мастер подошел. При виде человека в черной шубе лицо мастера оживилось.
– А… товарищ Губернаторов! Аркадий Андреевич! Здравствуйте. Как доехали? – приветствовал его мастер и, улыбаясь, протянул руку.
Губернаторов поздоровался серьезно, без улыбки.
– Что здесь творится?
– У нас такое бывает, Аркадий Андреевич.
– Это цех? Или детсад?
Катушка знал, что Губернаторов – директор завода, и, услышав его замечание насчет детсада, не на шутку обеспокоился: не о нем ли это было сказано?
«А вдруг прогонит, скажет, что я еще мал?» – подумал он и, чтобы не мозолить глаза директору, побежал в столовую.
2Это и есть наши герои!..
Главный инженер и мастер переглянулись и засмеялись.
Однако Аркадий Андреевич не смеялся. Настроение у него падало.
Он приехал в Ялантау в хорошем настроении. Оно стало еще лучше, когда директор увидел здоровыми и благополучными жену и сына. Радостно было и то, что он оказался добрым вестником для хозяев квартиры.
После завтрака он улегся в теплую, мягкую постель. Но часа через два проснулся и уже не мог больше уснуть. Галина Сергеевна пыталась уговорить его поспать еще. Директор и сам понимал, что поспать еще часок-другой не мешало бы. Дальняя зимняя дорога утомила его. Тем более, что в последние сутки он совсем не сомкнул глаз. Да, поспать бы еще немного. Будет вернее – отдохнуть, а затем уж взяться за дела… И он повернулся на другой бок.
Но в это время зашел главный инженер. Губернаторов быстро вскочил, оделся, умылся. Хотя он и не успел еще проголодаться, однако, чтобы не расстраивать жену, снова перекусил.
– Пошли, Василий Васильевич.
Оборудование, которое привез директор на колхозных подводах, уже переносили в помещение спиртового завода. Это было неприглядное, холодное здание, похожее на сарай, в нем ничего не осталось, даже печи были разобраны. Казалось, здесь даже холоднее, чем на улице. Однако было некогда ждать, пока построят печи и привезут дрова, нужно было в этом здании срочно начинать монтажные работы.
Если бы в таком положении оказалась только та часть завода, которую привезли последней, было бы не страшно. Однако в столь же плачевном состоянии пребывали и ранее прибывшие цехи. Их тоже разместили в холодных зданиях. Прибывшие с заводом квалифицированные рабочие ходили заготовлять дрова на другой берег Камы. В лучшем положении считались цехи, расположенные в двух школах города; говорили, что там нашлись и рабочие из учащихся-старшеклассников, которые уже стали выпускать продукцию. Теперь Аркадий Андреевич воочию увидел эти «отличные молодые кадры». Вот они, построили из стульев баррикады и играют в коридоре в войну….
– Пойдем в столовую, посмотрим, как они работают ложками.
В столовой стоял такой же гам. За длинными некрашеными столами, сбитыми из досок, сидели подростки и громко, на сто голосов разговаривали – кто по-русски, кто по-татарски. Слышны были споры, пение. Звенели алюминиевые тарелки – по ним нетерпеливо били ложками.
Из кухни вышла молодая красивая женщина с большой кастрюлей в руках. Губернаторов невольно засмотрелся на нее.
В голубом фартуке с оборками на плечах и груди и в бумажной наколке, она была похожа на официанток столичных ресторанов, Аркадий Андреевич подумал, что она, наверное, из эвакуированных. Но он ошибся. Едва она показалась, в столовой поднялись крики:
– Фардана-апа, несите сюда! К нам!
– Тетя Фая, сюда, сюда!
– Тетя Фая! Миленькая!
Аркадию Андреевичу вспомнилась собственная юность.
«Совсем как в детдоме», – подумал он.
Фардана поставила кастрюлю на крайний стол и стала разливать суп в протянутые алюминиевые тарелки.
– Погуще налейте мне, тетя Фая!
Как видно, Фардана с ребятами не очень церемонилась.
– Сядь, милый, сейчас налью, – говорила она некоторым ласково.
И тут же ее голос звучал совсем по-другому:
– А ты куда лезешь, шалопай? Смотри, останешься у меня голодным!
И опять переходит на ласковый тон:
– Иди, Катушка, держи, милый, тарелку.
Только хотела Фардана налить ему полный половник супа, как подсунулся Гришка Журавль со своей тарелкой. Фардана задержалась.
– Убери тарелку, Гришка, не безобразничай!
– Ладно, налей, Фаечка! – Гришка подмигнул Фардане.
– Не уберешь тарелку?
Фардана вылила суп в кастрюлю и шлепнула Гришку ладонью по лбу.
– Убирайся!
– Ты что это, Файка? Говори, а рукам воли не давай!
– Я еще половником тебя огрею, не то что рукой!
– Попробуй только!
– Сказано тебе – не нарушай порядка! – Фардана снова схватила половник.
Наблюдавшие со стороны эту сцену директор и главный инженер решили вмешаться.
– Тихо! – крикнул инженер.
Шум стал затихать. Со всех сторон слышалось: «Тсс!.. Тсс! Директор приехал!» Стало совсем тихо.
– Что у вас за безобразие? – заговорил Аркадий Андреевич, не повышая голоса. – Рабочие вы или беспризорники? Порядка не вижу! – Губернаторов подошел к Фардане. – Продолжайте раздачу.
Румяное лицо Фарданы сделалось пунцовым. Словно очнувшись, она опять принялась за работу. И речь ее стала сдержанней:
– Передавайте друг другу. Осторожнее, ребята, не пролейте!
Директор и главный инженер прошли на кухню. Когда Фардана с пустой кастрюлей вернулась туда, она услышала, как Губернаторов отчитывал за что-то заведующего столовой.
Пока повар наливал Фардане суп, она, прислушавшись, решила вмешаться в разговор:
– Может быть, с первого взгляда наша столовая покажется неприглядной, но больших беспорядков у нас нет. Бывает, конечно, шумят – молодежь ведь. Но зато все вовремя обедают, талоны сходятся. Значит…
Ей никто не ответил. Она не стала ждать ответа, взяла свою кастрюлю и, покачивая бедрами, направилась в столовую.
Ее вмешательство в разговор было неуместным. Однако Аркадий Андреевич вдруг успокоился. И непорядки, которые он заметил, показались ему совсем пустяковыми. Даже прошло раздражение, вызванное неполадками в цехах. Следом за Фарданой он вернулся в столовую. Ребята торопливо ели, согнувшись над тарелками, в столовой было тихо.
Директор остановился около Фарданы и стал наблюдать за тем, как она разливала суп. Ему хотелось сказать что-нибудь хорошее этой женщине.
– Молодцы они у вас, «тетя Фая», – сказал он. – Дружно работают ложками.
Фардага просияла.
– Хорошие у нас ребята! – ответила она, улыбнувшись.
– Вы не педагог?
Неожиданный вопрос не удивил Фардану.
– Нет, я окончила всего семь классов.
– Почему бы вам не пойти на производство? – спросил директор.
– Спасибо, мне и здесь хорошо.
Директор больше ничего не сказал. Выйдя из столовой, он тут же забыл о Фардане.
Но Фардана не забыла этот разговор. Вначале ома не придавала ему значения. Однако через час, перемывая посуду в опустевшей столовой, неожиданно повторила про себя свой ответ директору:
«Спасибо, мне и здесь хорошо».
«Почему он предложил мне пойти на производство?» – задумалась Фардана.
Вернувшись домой, она рассказала матери об этом. Она привыкла спрашивать ее советов во всех случаях жизни.
А мать Фарданы, Фирая-ханум, умела в каждом слове найти пять смыслов.
В годы гражданской войны, когда отец Фираи умер, она некоторое время была артисткой в любительской труппе. Вскоре нашла мужа, пустив к себе на квартиру служащего, приехавшего откуда-то в Ялантау. У них родилась дочь. Ее назвали Фарданой. Однако Фардана выросла без отца: чем выше он поднимался но службе, тем холоднее становились у него отношения с матерью Фарданы. Кто из них был виноват, Фардана не знала.
Фардана с матерью осталась жить в своем небольшом домике из двух комнат, теперь ставшем довольно просторным для их маленькой семьи. Они снова решили пустить квартирантов: и деньги не помешают, и веселее будет.
И вот тогда в одной из двух комнат поселились Фуат с женой.
Фуат был женат недавно: он работал в начальной школе, а его жена служила в отделе народного образования. Фардана не вникала в их отношения. Только от матери слышала не раз такие слова: «Муж хороший, а жена гроша ломаного не стоит», или «Какой парень – и с кем губит свою жизнь…»
Чем больше взрослела Фардана, тем красивее она становилась и тем чаще стал поглядывать на нее Фуат. А какая женщина не любит, когда на нее обращают внимание…
Бесхитростной по натуре, не имевшей жизненного опыта Фардане Фуат казался умным, талантливым, чутким, но и несчастным человеком, которому досталась плохая жена, не понимающая его тонкой души.
Она жалела его. А Фуат был мастером вызывать к себе жалость. Если он приглашал ее в кино, то Фардана отказать ему не могла: ей казалось, что этим она может обидеть и без того несчастного человека. То же самое было, когда он приглашал ее на каток. К тому же его жена перешла на комсомольскую работу, реже стала бывать дома, и приглашения Фуата участились.
Дело дошло до того, что однажды жена Фуата позвала Фардану к себе и в присутствии мужа, стараясь не повышать голоса, сказала:
– Если ты так уж жалеешь Фуата, сестренка, бери его совсем. А с меня довольно. Только смотри, не раскаяться бы потом…
Сказав это, она взяла свой узелок и ушла. Фардана осталась, не зная, что и сказать. В ушах у нее еще долго звучали ее слова: «Если ты так уж жалеешь Фуата, сестренка, бери его». Шли дни, недели. Наконец пришел день, когда она сказала себе:
«Ну что ж, и возьму!»
Фирая-ханум сразу согласилась на это. Таким образом, квартирант стал мужем Фарданы, а для Фираи-ханум – дорогим зятем.
Когда Фардана прожила с Фуатом месяца два, ей вспомнились слова: «Только смотри, не раскаяться бы потом!..»
«Почему она так сказала? – думала Фардана. – Неужели Фуат в самом деле плохой человек?»
Эти слова то и дело вспоминались ей, и Фардана уже начала бояться за себя. Но когда Фуат ушел на войну, они перестали вспоминаться Фардане. И она не тосковала о муже.
Теперь ее беспокоило другое. Надо было работать, Ведь теперь все работают. Ждать нельзя: перед людьми неудобно, к тому же могут поставить на какую-нибудь тяжелую работу, время военное. Лучше самой поискать.
Фирая-ханум одобрила эту мысль дочери. Подумали, порасспрашивали, и, наконец, Фардана устроилась подавальщицей в столовую завода точных механизмов.
– Для военного времени очень даже хорошее место, – сказала мать, – По крайней мере, не будем голодать.
Обе, и мать и сама Фардана, были в самом деле очень довольны этой работой.
А тут на тебе, новости!
– Знаете, мама, что мне сказал директор? «Почему бы, говорит, вам не перейти на производство?»
– На производство? А сам он как, пожилой человек?
– Пожилой. Симпатичный. И пошутить, кажется, любит.
– Пошутить? Может быть, и тут он пошутил? Или хотел припугнуть тебя?
– Нет, он сказал серьезно. Спросил насчет образования.
– А?! Образование? Постой, а может быть, он хочет взять тебя в секретарши?
Фардана задумалась.
– И в самом деле?
– Хорошо, если возьмет, – оживилась Фирая.
– Я ему сказала: «Нет, спасибо, мне и в столовой хорошо».
– Эх, зря поторопилась! Может, он и вправду под «производством» подразумевал свою контору? Ведь хорошо бы! Директор такого завода не маленький человек.
– Ладно, – сказала Фардана. – Пусть сами работают на производстве. Если хочет взять в контору – это еще туда-сюда. Я правильно ответила: мне и в столовой хорошо.
