Текст книги "Чистая душа"

Автор книги: Мирсай Амир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 41 страниц)

3

Заседание было закрыто, и люди стали расходиться. Рифгат остался в зале, ожидая, когда освободится Сания.

Человек в милицейской форме подошел к столу и увидел Рифгата, что-то спросил у Сании.

– Это наш Рифгат Сабитов, – не без гордости сказала Сания.

– О-о-о! – протянул тот, внимательно оглядев Рифгата. – Вот каким стал сын покойного Сабита! Познакомимся, брат, познакомимся! Я отец Шакира, Мухсинов.

Рифгат горячо пожал ему руку.

– Вон ты какой парень! Лейтенант! Ну-у-ка! Значит, с Шакиром служите вместе?

– Вместе, Бакир-абый. Вместе окончили училище, вместе воевали…

Мухсинов остановил его:

– Не надо, пока не рассказывай. Не стоит рассказывать на ходу. Приглашаю тебя в гости. Долго пробудешь в Ялантау?

– Еще пять дней.

– Отлично. Послезавтра сможешь прийти, посидеть у нас немного?

– Можно, Бакир-абый.

Пока шел разговор, Сания разобрала на столе бумаги, некоторые заперла в ящик.

Когда Мухсинов вышел, Рифгат спросил:

– Почему он в форме милиционера, Сания-апа? Он ведь бы прокурором?

Сания расказала, что после того, как Ахметшай сбежал, прокурора сняли с должности. Оставили работать в милиции по его просьбе.

– Сания-апа, а как поживает Камиль-абый? Получаете от него письма?

Сания ответила, что Камиль служит в разведке на Северо-Западном фронте.

– У разведчика работа нелегкая, – заметил Рифгат.

Сания вздохнула:

– Уж очень тяжелая война, чтоб ей провалиться!

– И вам тут нелегко приходится. Сужу по заседанию.

– О Рифгат, милый! Ты еще ничего не видел. Но теперь стало легче, я уже освоилась, хорошие у нас люди! Не считаются ни с какими трудностями. На заседании ты их не видел, – на заседание мы вызываем плохих, чтобы отчитать. К сожалению, хороших хвалить не вызываем…

Посмотрев на усталое лицо Сании, Рифгат поднялся.

Сания спросила:

– Ты зашел ко мне по делу или просто проведать?

– Главное желание было проведать вас. Ну, и небольшое дельце было.

– Говори, не стесняйся.

– Беспокоюсь за маму, дров у нее мало. Я прикинул – больше чем на ползимы не хватит.

– Не беспокойся, дружок. Еще подвезем, когда замерзнет Кама и установится санный путь. Это все, что ты хотел?

– Все. Благодарю вас.

– Ну что ж, тогда пойдем пообедаем в нашу столовую. Там и поговорим.

Под вечер Рифгат вернулся домой. Мать уже давно ждала его.

4

На другой день Рифгат решил побывать на заводе. Хотелось посмотреть, как работают знакомые по школе ребята. Побывал в двух цехах, помещавшихся в здании школы. В инструментальном оказалось много знакомых. Увидев его, они бросили работу. Пронзительным голосом Катушка заорал:

– Эй, ребята, смотри, кто приехал!

Все сбежались к нему.

– Рифгат-абый, здравствуй! Командир! О, ты танкист?.. – с любопытством разглядывали его.

Появился начальник цеха Карпов.

– Катеев! Ребята! На места! – скомандовал он. – Поговорите в обеденный перерыв.

Рифгат не без зависти смотрел на ребят, стоявших у станков.

А Карпов отвел его в свой кабинет, бывшую учительскую, и стал рассказывать, как старательно работают школьники на заводе. Посмотрите хоть на этого Катушку!.. Когда Рифгат заканчивал десятилетку, он учился в одном из младших классов, но был известен всей школе. Рифгат хорошо помнил этого бойкого проказника. Теперь он стал рабочим, стоит за станком! Сам начальник цеха хвалит его. Не чудеса ли?..

Рифгату хотелось повидать и девушек, с которыми учился.

– Это в сборочном цехе, – сказал Карпов. – Там ваши девушки. Пойдемте, познакомлю вас с начальником цеха.

Он подвел его к молодой женщине в белоснежном халате.

– Товарищ начальница, – шутливо обратился к ней Карпов, – вручаю вам этого красавца командира. Тихонько, без шума, покажите ему ваш цех.

– Пожалуйста! – Она сдвинула на лоб монокль-лупу. – Давайте познакомимся^- Ибатуллина.

Рифгат назвал свою фамилию.

– Вы не из Ялантау? – спросил он. – Фамилия у вас татарская.

Ибатуллина ответила ему по-татарски:

– Да, я татарка, только не из Ялантау. Я эвакуировалась с заводом из Москвы. Что вас интересует?

Рифгат объяснил, что он танкист и ему хотелось бы посмотреть, как делают часы для танков.

– К тому же здесь должны быть мои одноклассницы, хотелось бы и их повидать.

– Нравятся вам часы, которые мы делаем?

– Замечательные часы делаете, – сказал Рифгат, – танкисты наши не нахвалятся. Если недоглядишь, отвинчивают их и кладут в карман.

– Не шутите?

– Бывали такие случаи.

– Часы собирают вот эти девушки. А детали производятся в других цехах.

Рифгат окинул взглядом цех и был поражен царившей здесь чистотой и порядком. Вдоль зала стояли два узких длинных стола. Несмотря на дневной свет, над столами горели яркие электрические лампы.

По обе стороны столов рядами сидели девушки, все в чистых халатах и с такими же лупами-моноклями на лбу, как у начальницы. Девушки были поглощены своей работой. Хоть бы одна подняла голову и взглянула на вошедшего в цех командира!

– Какие все щеголихи у вас в цехе! – усмехнулся Рифгат.

– Это не щегольство. На нашем производстве необходимы чистота и аккуратность.

Начальница цеха повела его вдоль столов, давая пояснения. Рифгат внимательно оглядывал каждую из сидящих девушек, всматривался в лица.

Сборка часов, оказывается, очень сложный процесс. На металлическую пластинку с округлыми краями и несколькими отверстиями прикрепляют отдельные детали, колесики. Все это выполняет не один человек, – у каждой девушки своя операция. Прикрепит деталь – передает другой. Та добавит свою деталь, и передаст соседке. Таким образом, механизм переходит из рук в руки и постепенно превращается в готовые часы…

Наблюдая за этой работой, Рифгат успел разглядеть знакомых девушек. Некоторые, заметив его, улыбнулись, кто-то помахал рукой, однако ни одна не оставила работы. А некоторые даже и не посмотрели на него, просто не заметили или не узнали. И сам Рифгат не решился отрывать их от дела. Ему казалось, что девушки работают так же точно, как часовой механизм. Если хоть одна из них отвлечется на две-три секунды, собьется работа всего конвейера…

Рифгат невольно залюбовался этой тонкой работой. Руки и лица девушек, освещенные двойным светом – дневным и электрическим, казались ему особенно нежными и привлекательными.

Часы! Маленький прибор, отсчитывающий время! Через десятки цехов и сотни рук проходят детали, пока станут часами, пока их поставят на танке. И все другие приборы танка создаются таким же образом. Перископы, слуховые и переговорочные аппараты, рация! А сам танк, его моторы! Пушки, пулеметы, боеприпасы… Да, труд всего народа, всей страны сосредоточен в его машине.

Было как-то странно. Танкист вернулся с фронта, больше года он провел на полях битвы, в огне сражений. Сколько раз смотрел смерти в глаза. Теперь встретился с товарищами, сидевшими с ним за одной партой. Но не смеет даже поздороваться с ними. Почему они не вскочат с мест, чтобы обнять его? Какая сила их удерживает? Какое суровое и в то время высокое, замечательное это чувство!..

– Вот эта милая девушка оживляет наши часы, – показала Ибатуллина.

Рифгат узнал Кариму. Ее смугло-румяное, сосредоточенное в работе лицо, казалось, было озарено каким-то внутренним светом, красивая головка наклонена, и черные длинные стрелки ресниц покрывали опущенные глаза.

Она, конечно, слышала, что сказала о ней начальница цеха, но продолжала работать, не отвлекаясь. Рифгат долго смотрел на нее. Карима, не обращая на него внимания, покрутила что-то в механизме, лежавшем у нее на ладони, и, приложив к уху, послушала. Еще не ставший часами механизм уже тикал. Карима отложила его и потянулась за другим механизмом.

«Даже не взглянула!» – отметил про себя Рифгат.

Но Карима, вскинув ресницы, чуть улыбнулась ему и тихо сказала:

– Не смотри, проходи дальше.

И Рифгат пошел дальше, вслед за часовым механизмом, – теперь, оживший, он продолжал переходить из рук в руки.

«Красивая девушка Карима, – подумал он. – И она не нравится Шакиру?..»

Они пришли к концу стола, и начальница цеха показала Рифгату готовые часы. Он внимательно осмотрел их.

– Знакомые часы. Значит, их уже можно считать готовыми?

– Им еще надо пройти испытательный срок, – сказала начальница цеха.

«Пройти испытательный срок!»

Вечером в разговоре с Каримой Рифгату довелось услышать эти слова еще раз. Только в другом смысле…

5

В тот вечер Гульсум ушла на совещание. Рифгат и Карима остались вдвоем. Маленький Азат уснул с резиновой пустышкой во рту.

Тревожные чувство заговорило в Рифгате. Он заставил себя отойти подальше в глубину комнаты и сел в углу, около письменного стола матери.

Вспомнилось, как очень давно, в день, когда началась война, он поцеловал Миляушу, на берегу Камы. Он бережно хранил в памяти это прекрасное воспоминание. Миляуша была строгой девушкой, низкие чувства при ней не смели поднимать голову. А эта?..

Он посмотрел на Кариму. Она с невинным видом шила своему младенцу рубашонку; длинные ресницы опущены, губы чуть улыбаются, словно приготовились сказать что-то интересное.

Рифгата неожиданно потянуло к ней. Ему показалось, что, хотя она и шьет детскую рубашку, мысли ее совсем о другом: она ждет, что Рифгат заговорит с ней или прямо, без слов, подойдет и обнимет ее… И ничто не помешает ему сделать это.

Рифгату вдруг стало нестерпимо жаль Кариму. «Много еще мужских объятий пройдет на своем веку эта брошенная девушка, – подумал он, – но станет ли когда-нибудь чьей-то женой?»

Ему захотелось утешить Кариму, приласкать ее, и он подошел к ней.

– Карима, о чем ты грустишь?

Карима перестала шить. Словно почувствовав опасность, насторожилась.

– Разве я кажусь грустной?

Рифгат сел рядом.

– Хочу поговорить с тобой, Карима, – сказал он.

Но ему ничего не пришло на язык, мысли начали путаться. Он положил ей на плечо руку. Однако Карима встала со стула и прислонилась к детской кроватке.

– Говори, Рифгат, – сказала она, – только пожалуйста, не трогай меня.

– Не бойся, Карима. Я хочу только приласкать тебя, – попытался он снова обнять ее.

Карима неожиданно для него стала серьезной, даже суровой. Она взяла на руки спящего ребенка.

– От тебя я не ожидала этого, – с горечью упрекнула она его.

– Да что ты, Карима! Я просто хотел утешить, жалея тебя…

– Спасибо! – насмешливо поглядела Карима. – Вижу, как ты жалеешь…

Рифгат и сам понял, что чувство, заставившее его потянуться к Кариме, не было жалостью. И все же, не желая сдаваться, сказал:

– Я тебя не понимаю!

– Не притворяйся, Рифгат. А я тебя поняла. Если у тебя возникло это мерзкое желание, я тебя не виню. Но я думала, что ты сумеешь побороть себя. А ты…

– Карима!

Но Карима не хотела его слушать.

– Предупреждаю заранее: если не хочешь, чтобы я сейчас же взяла ребенка и ушла из этого дома, не подходи ко мне с такими мыслями.

Рифгат отошел. Помолчав некоторое время, повернулся к Кариме:

– Положи ребенка в кроватку, пусть спит спокойно.

Увидев, что опасность миновала, Карима уложила ребенка и взялась за работу.

– Прости меня, Карима, я очень ошибся насчет тебя.

– Не ты один, Рифгат. Очевидно, я сама виновата в этом.

6

Теперь Рифгату захотелось в самом деле сказать что-то теплое и ласковое Кариме. Но что он ей скажет? Что она красива? Что она отличная хозяйка?.. «Наиболее приятным для нее было бы, конечно, услышать что-нибудь о Шакире… Почему она сама не спрашивает о нем?»

– Рифгат, – помолчав, заговорила Карима, – если ты не сердишься, я хотела спросить тебя… Ты ходил вчера провожать Миляушу?

– Нет. Знаешь, Карима, Миляуша больше для меня не существует.

– Значит, слух оказался правильным?

– Какой слух?

– Я слышала, что она собирается замуж за одного инженера.

– Да, – сказал Рифгат, – это верно.

– Ты любил ее?

– Любил.

– Наверное, тяжело тебе было?

– Тяжело.

– А сейчас?

Рифгат задумался.

– Как тебе сказать… Должно быть, в моем характере есть большой недостаток: я быстро мирюсь с выпавшим на мою долю несчастьем.

– А сейчас как? Ты все еще любишь Миляушу?

– Не считаю возможным любить человека, который меня не любит.

– А ты знал о том, что она любила Шакира?

– Я никогда не верил, что она любит Шакира.

– Почему? Разве Шакир не стоит этого?

– Не знаю, так мне казалось…

– А Шакир Миляшу любит, да?

Рифгат снова задумался.

– Может быть, мне не следовало бы говорить с тобой об этом, – ответил он. – Но раз ты сама спросила, скажу. Шакир говорил, что любит Миляушу. Но, по правде, я не верил в его любовь к ней.

– Почему?

– Были причины…

В глазах Каримы мелькнула чуть заметная лукавая улыбка.

– А знаешь, Рифгат, – сказала она, – ты ведь и сам не любил Миляушу по-настоящему.

Рифгат даже обиделся:

– Как ты можешь говорить это, Карима!

Не ответив ему, Карима повернула разговор в неожиданную для Рифгата сторону.

– Знаешь, Рифгат, – сказала она, – нам, и мне и тебе, надо еще пройти испытание временем.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты был сегодня на заводе в нашем цехе? Видел только что собранные часы?

– Ну, видел.

– Это уже настоящие часы, верно? Они ходят, показывают время. И все-таки их еще не выпускают в свет. Они проходят довольно длительный испытательный срок. И у человека тоже должен быть такой испытательный срок.

– У человека? Человек проходит испытание всю жизнь, со дня появления на свет.

– Может быть, мое сравнение не совсем удачно, – улыбнулась Карима. – Я беру период нашего созревания. Скажем, мы достигли того возраста, когда получают паспорт. Можно сказать, стали вполне взрослыми. Однако мы еще, как невыверенные часы, многого не знаем в себе. Большинство часов хорошо проходит испытательный срок, но бывают и такие, что не выдерживают проверки. Вот и я не смогла выдержать испытательный срок, ошиблась…

– Да, – согласился Рифгат, – у тебя получилось не совсем ладно. Теперь, конечно, и сама раскаиваешься.

– Вот ведь и ты так думаешь! – обиженно сказала Карима.

Рифгат не понял ее:

– Как?

– Ты, конечно, знаешь, Рифгат: когда рождается ребенок, мать все поздравляют. Действительно, рождение ребенка – большая радость для женщины. А меня с этой большой радостью не поздравил ни один человек. В лучшем случае проявили лишь сожаление. Все осудили, с презрением отвернулись многие знакомые, родные, даже родители. И превратили мою радость в горе. А я не могу даже обидеться на них: они поступили так не потому, что хотели мне зла…

Новый прилив сочувствия вызвали эти слова у Рифгата.

– Слушай, Карима, – сказал он, – если ты сама не огорчена этим, если твой ребенок для тебя радость, плюнь ты на все остальное! Пусть говорят, что хотят… Я вот от всей души поздравляю тебя. Молодец!

– Спасибо, – еле улыбнулась она. – Я и сама так думала. А теперь несу за это наказание… Теперь я поняла: если ты живешь и работаешь с людьми, пьешь ту же воду, моешься в той же бане, нельзя не считаться с их мнением о тебе. Нельзя!.. А я не считалась. Для меня была дорога только моя любовь к Шакиру. На все остальное, как ты говоришь, я плевала…

– Продолжай и дальше так! – горячо поддержал он.

– Нельзя, Рифгат. Ведь что тяжело: даже очень хорошие люди, к которым я отношусь с большим уважением, считают меня легкомысленной и невоздержанной. А люди развращенные подходят ко мне слишком вольно. От этого страдает мое самолюбие. Ведь и ты сам только что плохо подумал обо мне…

Рифгат почувствовал, как лицо его залила краска стыда.

– Еще раз прости, Карима, – сказал он. – Ты целиком права…

А Карима продолжала свои рассуждения:

– Многочисленные любовные и семейные драмы происходят из-за того, что кто-то не посчитался с общественным мнением. Мне кажется, прежде наш народ более трезво относился к этому…

– Ты и сейчас любишь Шакира?

– Я и сейчас люблю его, – твердо ответила она, – А ты говоришь – невозможно любить того, кто тебя не любит.

Рифгату казалось, что он сделал для себя какое-то большое радостное открытие.

– Шакир должен любить тебя, – сказал он с уверенностью. – Знаю, что до сих пор он был равнодушен к тебе. Непростительно равнодушен. Потому ли, что любил Миляушу? Нет. Просто он тебя хорошо не знает, Карима. Видел бы он тебя сейчас! И увидит, остался бы только жив. Увидит – и заново влюбится, по-настоящему. Вот помяни мое слово…

На этот раз Карима тепло улыбнулась, как бы говоря: «Вот это похоже на утешение».

– Спасибо, Рифгат, за такие слова. Я и сама не теряю надежды дожить до этого дня. Есть еще один человек, который поддерживал во мне такую надежду, – это отец Шакира, Бакир-абый.

– Бакир-абый?1 – обрадовался Рифгат. – Ну, если так, совсем отлично.

– И мать Шакира не против.

– И мать? В таком случае завтра я с удовольствием пойду к ним. Я приглашен к ним в гости.

7

Бакир и Джамиля встретили его как дорогого гостя, На дворе было ветрено и темно, шел дождь вперемешку со снегом. И в доме Мухсиновых Рифгату показалось особенно тепло и уютно. Маскировочные шторы на окнах изнутри были оклеены светлыми обоями и не только не напоминали о военном времени, а даже придавали комнате праздничный вид.

Мухсинов помог снять шинель и повесил ее на вешалку, Джамиля, в коричневой шерстяной кофте, такой же, как джемпер мужа, тоже вышла навстречу в прихожую.

– Проходи, – сказал Бакир. – Вот это мама Шакира, Джамиля-апа.

– Очевидно, вы к Шакиру не приходили? Мальчиков, которые у него бывали, я знала.

– Да, в то время мы с Шакиром не были друзьями и в гости друг к другу не ходили…

Его усадили за стол. На нем стояли тарелки и еще что-то, покрытое сверху развернутой газетой.

– Какая дружба у школьников! – сказал Мухсинов. – Настоящая дружба – это фронтовая. Дорог тот друг, с которым вместе горя хлебнешь.

Он убрал газету, и перед глазами Рифгата открылся целый строй тарелок с закусками.

Затем Мухсинов достал из шкафа бутылку водки.

– Раз гость с фронта, без этого нельзя, – сказал он, открывая бутылку, и наполнил рюмки. – И вам, наверно, удается попробовать ее на фронте?

А Джамиля уже подкладывала на тарелку гостя закуски.

Рифгат, соблюдая приличие, молчал и только улыбался. Поглядывая на Мухсинова и на Джамилю, он как бы говорил: «Я гость и в вашем распоряжении…»

Мухсинов поднял рюмку.

– Ну, а теперь, – сказал он, – давай выпьем. Джамиля, садись, садись и ты. Первую поднимем в честь дорогого гостя.

Бакир опрокинул рюмку, причмокнул и закусил соленой капустой.

– Крепка! – сказал Рифгат. – Сразу ударила в голову.

Мухсинов засмеялся.

– Это только поначалу. Но смотри, пей сколько можешь. Я не люблю принуждать. Чтобы не стояла пустой, наливаю. – Он опять наполнил рюмки. – А насчет того, сколько пить, это каждый должен знать сам, И тебе налью, Джамиля…

– Нет, мне не надо!

– Не пей, если не хочешь. Ну вот. А теперь, Риф гат, расскажи нам все, что знаешь о Шакире. Так ведь, Джамиля?

– Хорошо, – сказал Рифгат. – Постараюсь рассказать все.

Хоть он и сказал так, однако не счел нужным рассказывать все, что знал про Шакира. По его рассказу выходило, что и курсант Шакир, и командир танкового взвода лейтенант Шакир Мухсинов был отличным товарищем, смелым бойцом, не знающим страха, и преданным сыном своей родины. И это не было ложью.

Отцу и матерью было приятно выслушать такой отзыв о сыне. Особенно их растрогал рассказ о том, как Шакир спас Рифгата от смерти. Джамиля даже несколько раз вытерла слезы. Да и сам Бакир разволновался, Он встал и поднял рюмку:

– Так выпьем же за его здоровье!..

Рифгат и Джамиля тоже встали.

8

Главное, что тревожило Бакира с Джамилей, Рифгат не затрагивал.

Мухсинов был вынужден сам начать об этом разговор.

– Одно нас удивляет, – сказал он, – почему Шакир не пишет нам?

В другое время Рифгат, вероятно, не решился бы отвечать на такой вопрос. Но водка развязала ему язык. Он осмелел и готов был рассказать такое, что вряд ли пришлось по душе Мухсинову.

– Я тоже удивлялся, почему он никому не пишет, Вначале он не хотел даже разговаривать об этом, И все-таки со временем я его понял…

– Так, так? – нетерпеливо понукал Мухсинов.

– Все дело в Кариме. Вы знаете, у Шакира и в мыслях не было связывать себя с этой девушкой. Ну, молодость, глупая молодость, сами понимаете. Не подумав о последствиях, допустил ошибку… А девушка, очевидно, решила воспользоваться этим… – Рифгат нарочно сказал так, чтобы проверить отношение Мухсиновых к Кариме.

Но Мухсинов не спешил высказаться на этот счет.

– Так, так, – проговорил он.

– А теперь, когда появился на свет ребенок, вопрос ставится по-другому. Я знаю, что Шакиру не хочется связывать свою судьбу с этой девушкой. Ведь он даже не знает, что она за человек.

– Вот именно! Не знает! – заметил Мухсинов. – Если бы знал, возможно, переменил бы решение. Мальчишке встретилась прекрасная девушка.

«Ага, – порадовался Рифгат, – как видно, невестка и вправду им понравилась».

– Если бы Шакир понял это!.. Я же писал ему, писал! – горячо воскликнул Мухсинов. – «Знал ты или не знал, но тебе попалась чудесная девушка, – прямо так и сказал. – Дурака не валяй, говорю, напиши ей письмо. Скажи ей, пусть живет у нас, – она ждет твоего слова». Нет, не ответил! Мать пробовала написать – ответа нет! Думали – не получает наших писем, но почему доходят твои письма? Людей стыдно – адрес сына узнаем стороной. А если изменится адрес, что будем делать? Почему же он не пишет?

– Знаете что, Бакир-абый, – решился Рифгат, – и говорить неудобно, и промолчать нельзя: он вам не верит. Говорит: «Отец не обо мне тревожится, он боится за свою карьеру. Я, говорит, знаю характер отца. Он прокурор. Не хочет потерять место. Если раздуют дело, заговорят, что его сын надругался над девушкой, это может повредить его карьере. Чтобы не получилось скандала, вот и старается женить меня на этой девушке».

– Дурак! – крикнул Мухсинов. – Он и не знает, что я давно снят с этого поста.

– Он действительно об этом не знает, – повторил Рифгат.

– Откуда он может знать, если я ему не писал? Нарочно от него скрывал. Думал, если мальчик услышит такую весть, может расстроиться, подумать невесть что… А он вот как…

– Если бы он узнал, что вы теперь не прокурор, может быть, ему было бы легче все решить.

Мухсинов сидел, подперев руками голову. Джамиля вдруг беспокойно посмотрела на него:

– Почему до сих пор нет Тайбы?

– Кого? – спросил Рифгат, не поняв ее.

– Нет, это я так… У нас живет сестра Бакира, Тайбой зовут. В баню ушла, и до сих пор нет. Такой темный вечер…

Мухсинов поднял голову. Не предлагая другим, налил рюмку и выпил. И протянул раздумчиво:

– Так-так-та-ак!..

После этого, словно все взвесил и пришел к какому-то решению, встал и положил руку на плечо Рифгата.

– Никогда не подозревай людей в дурном, друг мой. Если у тебя зародится хоть малейшее сомнение в ком-нибудь из близких, постарайся выяснить. Выясни до конца. Живи с открытым, чистым сердцем. Самый счастливый человек на свете тот, у кого чистая душа…

Как это бывает с подвыпившими людьми, он настроился на покаянный лад.

– Я виноват, – закончил он. – Признаюсь, я сам оказывал на Шакира плохое влияние. Поэтому теперь он и не верит мне…