Текст книги "Чистая душа"

Автор книги: Мирсай Амир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 41 страниц)

Глава пятая
НА ВЕРНОМ ПУТИ

1

Лес. Высокие, густые ели. Нижние ветки их засохли. На толстых стволах с затвердевшей смолой, словно не желая никого подпускать близко, торчат острые сучья. А вверху зеленая хвоя слилась шатром – даже неба не видно. Уже пора рассвета, а в лесу держится полумрак. Земля под елями сплошь заросла мхом. Такой он ровный и мягкий, словно идешь по пуховому одеялу. Под подкованными солдатскими ботинками пружинит земля.

– Тут можно провести целую дивизию, и никто не услышит.

Это говорит комиссар Павленко.

Группа бойцов идет за ним с оружием и мешками за спиной, а вокруг полная тишина.

Комиссар с автоматом в руке идет впереди. За ним боец с кожухом пулемета на плече. Не отставая от него, несет станок «максимки» другой красноармеец.

А за ними еще около двадцати бойцов. Многие забинтованы. Некоторые идут прихрамывая и опираясь на винтовки. Позади кого-то несут на носилках, устроенных из винтовок и плащ-палатки. Замыкает шествие лейтенант.

Где-то позади, далеко-далеко, еще слышится стрельба. Но сюда грохот войны доносится приглушенно. Точно где-то взбивают подушки…

И вдруг из-за еловых стволов звонкий голос:

– Стой!

Павленко остановился. Замерла идущая за ним группа. Дозорный заметил двух солдат, тесно прижавшихся друг к другу. Оба в красноармейской форме. Один хромает, – видимо, ранен.

К ним подходит Павленко, вглядывается:

– Ибрагимов, ты?

– Товарищ комиссар…

Камиль не договорил. Обессилев, всей тяжестью повис на плече товарища. Подошедшие красноармейцы положили его на устланную мхом землю.

– А вы кто? – оглядел комиссар другого бойца.

– Беляев Яков! – вытянулся боец.

В группе его узнали:

– Ведь это наш Яков! Из третьего батальона!

– Почему отстали от батальона? – спросил комиссар.

Беляев подробно рассказал о том, как в бою, прикрывая отступающий полк, оказался один.

– Конечно, можно было выйти из-под огня противника и присоединиться к своим, – простодушно сказал он, – но я побоялся… Ведь приказа не было. Приказ-то, он, может, и был, только до меня не смогли довести. У меня позиция замечательная была. Меня не видать было, – наверно, забыли… Вот так. Приказа не было, поэтому я и побоялся оставить свою позицию.

– А остаться на вражеской стороне не побоялись?

Яков почувствовал, что комиссар задал вопрос неспроста, и улыбнулся.

– О чем разговор, товарищ комиссар? – сказал он, – Зачем я останусь на вражеской стороне? Я не такой.

– Узнаете этих товарищей?

– Вместе ехали.

Комиссар повернулся к бойцам отряда:

– Знаете этого бойца?

– Знаем, в пути познакомились, – усмехнулся один из бойцов. – Он все за дисциплину ратовал. Службист!

– А как оказался с вами Ибрагимов?

Беляев доложил, как, отрезанный от своих, он пробирался лесом, как заметил двух красноармейцев, выходивших к опушке. Он повернул к ним, но увидел двух немецких солдат и притаился. Один из красноармейцев с поднятыми руками пошел сдаваться, а другой выстрелил ему в спину. И Яков, не раздумывая, открыл огонь в сторону немецких солдат. Один из них сразу свалился, а другой закричал: «Партизан!» – и, прячась за можжевеловые кусты, убежал. Яков подошел к раненому бойцу. Это был Камиль.

– Надо бы помощь ему оказать, товарищ комиссар, у него тяжелое ранение.

– Хорошо, товарищ Беляев, – сказал комиссар, – поможем!

Сделали еще одни носилки и продолжали группой выбираться из окружения. Густой лес скрывал их.

Но вот лес стал редеть, все чаще стали попадаться березы и осины. Наконец открылась просторная поляна. Полоса еще не убранной ржи спускалась к маленькой речке. Две деревни виднелись на том берегу.

Отряд остановился в лесу. Раненых уложили на землю. Павленко развернул карту и подозвал Беляева.

– Садитесь, – предложил комиссар. – Зрение у вас хорошее, товарищ Беляев?

– Хорошо вижу, товарищ комиссар, трахомой не болел.

– Трахомой? – спросил удивленно комиссар. – А вы откуда?

– Из Чувашии. С трахомой в наших краях еще до сих пор не покончено.

– Так вы чуваш? А вас не отличишь от русского.

– И по-татарски говорить могу, товарищ комиссар.

Комиссар некоторое время помолчал, обдумывая что-то.

– Хорошо, – сказал он наконец, – смотрите сюда…

Они склонились над картой.

Через час Беляев, взяв с собой красноармейца, вышел в разведку. Им было поручено проверить деревни у речки, расспросить колхозников и найти надежных людей, чтобы пристроить у них раненых.

2

На берегу речки рос густой ольховник и разведчики решили через него пробраться к ближней деревне. Из предосторожности сделали круг по опушке леса. Там их никто не видел. В то же время ведущая в деревню дорога и заречные деревенские дома были у них перед глазами.

Речка оказалась неглубокой. Со звоном она бежала между замшелыми камнями, и почти в любом месте ее можно было перейти, не замочив ног.

Разведчики молча пробрались по тропинкам, вытоптанным стадом в ольховнике, и вышли на дорогу, которая буквально через сотню метров терялась в невысокой роще.

Беляев вдруг заметил двух мальчуганов, вышедших из рощи. Словно почувствовав, что за ними наблюдают, они остановились и тут же, повернув с дороги, пошли по опушке леса.

– Почему они пошли туда? – прошептал Беляев, – Видно, боятся ходить по открытой местности, как и мы с тобой… Пойдем-ка назад, перережем им дорогу.

Разведчики повернули назад и засели в кустах.

Мальчики не заставили долго ждать. Шедшему впереди мальцу с рыжими лохматыми волосами, в синей рубашке, заправленной в широкие брюки, было не больше десяти лет. Другому можно было дать двенадцать. Его рубашка, показавшаяся издали белой, оказалась полинявшей солдатской гимнастеркой. И на голове у него была побелевшая от солнца пилотка.

Они прошли через ольховник к реке, попили воды, умылись. Младший спросил:

– Павка, когда пойдем туда?

– Все! Больше туда не пойдем.

– Почему?

– Так. – Старший взял корзину, поставленную на камни, и строгим голосом предупредил товарища – Ты смотай, Петушок, не болтай об этом.

– Ясно!

– Пусть и мать ничего не знает. Ну, пошли!

Мальчики поднялись. Ждать больше было нельзя, и Беляев, чтобы не испугать ребят, как можно мягче окликнул:

– Павлик!

Мальчики замерли на месте. Оба широко раскрытыми глазами смотрели на разведчиков.

– Откуда идете, ребята? – спросил Беляев.

– Ходили по грибы, – ответил Павлик и посмотрел на товарища так, будто хотел сказать: «Ты помалкивай, отвечать буду я».

– Далеко ходили?

– Не-ет, тут, поблизости…

– А где же грибы?

В корзине Павлика лежали лишь три подосиновика.

– А ты, Петушок? Где твои грибы?

– Мы собирали в одну корзину, – поторопился ответить за него Павлик.

«В этом мальчике что-то есть», – подумал Беляев про себя. Но сделал вид, что верит его словам.

– Вы из какой деревни?

– Из Сосновки.

По карте Беляев знал названия обеих деревень, но, решив проверить, как ответят мальчики, показал рукой на Подлесную.

– Вот из этой?

– Нет, это Подлесная. Сосновка другая – вон та.

– Разве? В этих деревнях нет немцев?

– Нет, пока не показывались.

– Отец дома?

– А кто вы такие? Зачем вам мой отец?

«Нет, Павлик не такой уж наивный, как мне показалось вначале, – подумал снова Беляев. – С ним можно говорить серьезно».

3

Беляев не ошибся.

Павлик как-то прочел в газете, что оставшиеся в тылу вражеских войск советские люди начали партизанскую войну.

Для Павлика звание партизана, знакомое ему по литературе о гражданской войне, было священным. Ему казалось, что партизаны больше никогда не возродятся, и то, что партизанское движение ожило теперь, в наши дни, всколыхнуло душу мальчика. Сообщения о партизанах появлялись все чаще, и район их действий неотвратимо приближался к родным местам.

Павлик уже не раз слышал о том, что такие же, как он, мальчуганы участвовали в боях, проявили геройство, помогали партизанам. Он понял, что, если захочет, тоже может стать партизаном.

Если захочет… Конечно, он хочет, но ведь одного хотения мало! Чтобы стать настоящим партизаном, надо быть храбрым, ничего не бояться. Надо пройти закалку, проверить себя. Какой ты будешь партизан, если, например, боишься темноты?..

Испытывая себя, он с замирающим сердцем не раз спускался в подполье.

А их подполье не такое, как у людей. Это была просторная яма глубиной в человеческий рост, со стенами из дубовых бревен, поставленных стоймя. Павлик знал, что на одной из стен два бревна открываются и за ними еще дверь, железная, покрытая ржавчиной, а там другое темное помещение с кирпичными стенами. В конце его через подвал выход на огород. Кроме большого пустого ларя, там ничего не было. В подполье зимой хранят пчел, ссыпают картофель и другие овощи.

Для чего был сделан потайной амбар? Кто и когда это сделал, об этом Павлик ничего не знал.

Вот он стоит в подполье. Темным-темно. В углах странные шорохи. Перед глазами начинают мелькать беловато-красные тени. Страшно! Сердце бьется так, словно хочет выскочить. Дрожат ноги. Хочется скорей подняться наверх. Но нет, нельзя! Надо пройти в соседнее помещение и через подвал выйти в огород…

Павлик нащупывает таинственные бревна. Вот они. Но почему они не поддаются нажиму плеча? Может быть, он перепутал? Сколько он ни толкался в темноте, бревна не поддались.

«Все равно своего добьюсь, – думает Павлик. – Не отсюда, так с огорода пройду в подвал».

Но когда он вылез из подполья и вышел во двор, поставленная задача показалась пустяковой и неинтересной. Подумаешь, он не боится темноты! А что тут страшного?..

И Павлик, уже забыв про подвал, решает ночью один пойти в лес… От страха звенит в ушах, но он сворачивает с дороги и исчезает в лесной тьме. Потом выходит на опушку и спускается к ночной реке. Идет мимо развалин мельницы, мимо кладбища и потихоньку возвращается домой. Никто не знает об этом его путешествии: спит Павлик на сеновале.

4

В одно из таких ночных путешествий он впутался в неприятную историю.

В ту ночь он ушел в густой лес, в дальнем конце которого начинались болота.

По опушке, когда он подошел к ней, пробежал какой-то зверь, даже зашуршали травы. Но Павлик не испугался. Чего бояться? Ведь зверь-то – заяц или лиса – сам убежал, испугавшись Павлика. Не пугали его и крики ночной совы, похожие на детский плач.

Он знал, что если кто-то и хватает его за одежду, то это не черт и не медведь, а обыкновенный сучок. А вот в одном месте зажглось множество огненных точек. Это не волчьи глаза, а светляки. Чтобы хорошенько рассмотреть их днем, Павлик взял несколько штук в карман и зашагал дальше.

Но когда почувствовал, что ноги наступили на что-то зыбкое, в испуге остановился. «Болото, – подумал он. – Хорошо, если обыкновенное болото. А вдруг трясина? Вдруг начнет засасывать?»

И тут где-то совсем близко послышалось лошадиное фырканье. Павлик навострил уши.

Шорох. Треск сучьев… Нет, это не заяц и не лиса… Скрипит телега. Кто-то выругался… В такую темень кто бы мог заехать сюда? Ведь тут и дороги нет. Люди опасаются ходить в эти места не только ночью, но и днем. Но, к удивлению своему, Павлик тут же услышал знакомый голос дяди Прохора, конюха из колхоза. Еще более странным было то, что Прохор назвал имя отца Павлика:

– Захар Петрович! Эй! Где ты тут?

И Павлик услышал спокойный голос отца:

– Давай сюда! Правее держи!

Так и есть, отец! Не зная, что и подумать, Павлик застыл на месте. Его охватило любопытство. Что делает отец здесь, в таком страшном месте?..

Стук телеги и голоса начали удаляться.

«Быстро едут! – удивился Павлик, – Видно, где-то тут есть проезжая дорога. Где же она?»

Прислушавшись, Павлик понял, что телег проехало несколько. Куда они едут? Зачем?..

Стук колес внезапно оборвался. Кто-то начал рубить дерево. Павлик двинулся вперед. В густых зарослях перед ним засветлела прогалина. С треском ломая сучья, упало срубленное дерево.

Павлик снова услышал голос отца:

– Поехали! Держи лошадей.

И слышно было, как с места тронулось несколько телег. Темная тень, похожая на стог сена, покачиваясь, двинулась вперед.

«Не с сеном ли едут?»

Павлик пошел сбоку воза с сеном. Но, судя по тому, как тяжело скрипели колеса, Павлик догадался, что везут тяжелый груз.

Снова послышался сердитый голос Прохора:

– Ну, заехали!

– Маета вся впереди, Прохор, – спокойно ответил отец. – Не ворчи!

– Я не ворчу. Думаю только, что не по той дороге поехали.

– Нет, дорога у нас одна…

После некоторого молчания отец, вкладывая в слова какой-то непонятный Павлику смысл, повторил:

– И совершенно верная! Вернее этой нам теперь не сыскать.

Кажется, понял это и Прохор, – уже без раздражения он сказал:

– Что верно, Петрович, то верно.

5

Наконец обоз остановился на широкой лесной поляне.

– Сено! Давай сюда! – крикнул отец.

Один из возов повернул на его голос – в дальний край поляны. И другие возчики, оставив лошадей, пошли туда же.

Павлик насчитал шесть телег. При каждой возчик. Это были колхозники, Павлик всех их знал. Но все же мальчик не смел показаться им на глаза – боялся отца. Отец не любил, если кто совал нос не в свое дело. А тут, сразу видно, какое-то тайное дело. Скрытое дело. Если отец увидит, даст жизни. И Павлик, спрятавшись за деревьями, продолжал наблюдать со стороны.

Отец стоял возле большой, свежевырытой ямы.

– Прохор, подъезжай! – скомандовал отец.

Прохор, отделившись от группы, подвел одну из телег к краю ямы. С телеги начали выгружать мешки. Никто не разговаривал, лишь изредка слышны были тяжелые покряхтыванья. Кто-то, словно не умещая в душе неприятные думы, громко вздохнул.

– Эх, настали времена!..

И опять все работали молча.

Снова кто-то заговорил:

– Эх, прошло бы все по-хорошему! Не жалко, если бы даже все сгнило тут.

– Не болтать! – сурово обрывает отец. – Говорят: слово – серебро, молчание – золото. Смотрите у меня, что бы ни приключилось – умри, а язык держи за зубами. Понятно?

– Ладно уж, Захар Петрович! – говорит кто-то обиженно. – Неужто не верите нам?

– Знаю, вы все хорошие люди. Однако не думайте, что предатели бывают только из таких, которые не советские. Болтовня да трусость живут рядом. А из труса выходит предатель…

Павлик вздрогнул, словно эти слова отец сказал, заметив его, спрятавшегося за деревьями.

«Разве я трус? Если бы было так, разве я смог бы прийти ночью в такой лес?» – «А показываться отцу боишься», – словно поддразнил его кто-то.

Павлик вышел и встал перед отцом:

– Папа, я не трус!

– Павлик?1 Ты?..

Все бросили работу. Наступила тишина. Казалось, даже лошади насторожились.

Павлик ждал, что отец сейчас возьмется за него. Хорошо, если дело обойдется без подзатыльников. Но Захар Петрович, – или оттого, что был очень поражен, или же рассчитывая заставить Павлика сказать всю правду, – против ожидания, заговорил благодушно:

– Ты что, в разведчики пошел? Да? Следить за нами? Ишь, следопыт выискался!

– Я не знал, что вы едете сюда.

– Не ври, сынок!

– Нет, папа. Я один пришел в лес, и я не трус.

Пропустив без внимания эти слова, отец продолжал допрос:

– Говори, кто тебе сказал, что мы собрались ехать в лес? Кто научил следить за нами?

– Никто, папа! Никто не говорил, и я не знал об этом.

– Так. А где твой товарищ?

– Какой товарищ? Я один…

– Говори правду, не бойся.

– А я и не боюсь.

– Не боишься? А знаешь, что ты сделал?

– Что я сделал?

– Ты узнал то, что тебе не следовало знать. И ты за нами следил. Кто тебя послал?

Павлик чуть не заплакал от обиды.

– Говорю же, никто! – крикнул он запальчиво. – Я сам хочу быть партизаном. – Сказав это, Павлик уже не смог удержаться, слезы брызнули из его глаз.

– Так ты хочешь быть партизаном? – спросил его Прохор.

– Конечно, хочу. И буду!

И Павлик рассказал, как учился не бояться, как в темные ночи один бродил по лесу.

– Дурак! – сказал отец.

Но это оскорбительное слово прозвучало у него совсем не сердито, словно он хотел сказать: «Молодец!»

Люди, стоявшие около ямы, добродушно рассмеялись. Легко стало и Павлику.

Но отец тут же распорядился.

– Ладно! – сказал он отвердевшим голосом. – Прохор, твоя телега освободилась, езжай домой. Увезешь кстати и этого сопляка. Я с ним завтра как следует поговорю. А мы переменим место…

6

На следующий день отец подозвал Павлика.

– Иди-ка помоги мне. – Связав пеньковые пряди, он собирался вить веревку. – Крепче держи!

Павлик молча взял концы.

– Ну, выспался, «партизан»?

– Выспался, – тихо ответил Павлик.

Отец сложил веревку вдвое и, соединив концы, начал скручивать ее снова. Павлик с удовольствием смотрел, как красиво и плотно вьется у отца веревка. Попросить бы сплести кнут! Да разве сплетет? Еще в прошлом году просил, не сплел. «Учись сам!» – только и сказал. Правда, Павлик и сам умеет плести, только у него так не получается, как у отца.

Отец долго работал молча, только изредка поглядывая на сына. Наконец заговорил.

– Тебе придется уехать, парень, – сказал серьезно, как говорят взрослому.

– Куда?

– Где спокойнее. Может, на Урал или в другое какое место… Детей из колхоза отправляем.

Павлик встревожился:

– Зачем?

– Здесь оставаться опасно, сынок. Фашисты идут.

– А вам разве не опасно?

– Мы взрослые. Нам стыдно, сынок, оставлять свое село. А ты еще маленький. Тебе надо учиться. Там будешь ходить в школу.

Павлик не знал, что ответить отцу. А разве он не может стать партизаном? Ведь он тоже готовился!..

Он понял, что отец, а с ним и другие колхозники готовятся к борьбе с фашистами. Они приготовили место в лесу для пратизанского лагеря, если окажется так, что придут немцы…

Наверное, отец решил отправить меня потому, что я узнал тайну. Дескать, если попаду в руки врага, не выдержу, испугаюсь, расскажу врагу и провалю все дело…

Павлик едва сдержал слезы.

– Я не поеду, – тихо, но твердо ответил он.

Отец отозвался не сразу. Он был занят своим делом – не спеша достал ивовую палку и затянул на ней петлю. И только после этого сказал:

– Поедешь, сынок!

С озорным выражением на лице он взмахнул палкой, и веревка щелкнула в воздухе, словно кто выстрелил. В руках отца был самый настоящий кнут, замечательный, крепкий кнут с узлами на конце, с выгнутым кнутовищем!

– Ну как, хорошо?

Павлик молчал, ему было не до кнута.

– На, бери!

Павлик взял протянутый отцом кнут.

– Зачем мне кнут? – спросил он.

– Как зачем? Ведь сам просил. А я тебе обещал. Пригодится.

Павлик отшвырнул кнут в сторону и сдавленным от слез голосом закричал:

– Не надо мне кнута! И я никуда не поеду! Ни за что не поеду. Вот увидишь!..

Отец неторопливо поднял кнут и молча повесил его на деревянный гвоздь на стене амбара.

– Думаешь, я не могу хранить тайну? Разве Павлик Морозов был большим?.. Я тоже ничего не боюсь. Не поеду – и все! Если насильно отправишь, убегу! – плача навзрыд, повторял Павлик.

И отец призадумался. Он долго смотрел на сына, потом прижал его к себе.

– Ну-ну, хватит! – сказал он. – Глупыш ты! Для твоей же пользы говорю, тебя жалея…

Голос его смягчился. Павлик, хорошо знавший характер отца, почувствовал эту перемену.

Все еще продолжая всхлипывать, он твердил:

– Или же я… не понимаю? Или же я… газету не читал?

– Тяжело тебе будет, Павлик! – вздохнул отец, – Трудные будут времена. Отец у тебя председатель колхоза, старшие братья – коммунисты, сам ты – пионер…

– Потому я и не боюсь…

– Нисколько не пожалеют, попадешь – изрубят…

– И пусть рубят! Все равно ничего не скажу!

И отец не выдержал.

– Ну, вытри слезы! Но только смотри – во всем будешь слушаться меня. Понял?

7

С этого дня Захар Петрович стал разговаривать с сыном по-иному. Не пошучивал, как с ребенком, не поддразнивал. Осторожно и незаметно испытывал его и каждый раз оставался доволен. Значит, и последыш растет не шалопаем. Если благополучно переживет военные годы, будет толк из парня. А если придет враг? Ведь это вполне возможно. Не зря райком ведет такую серьезную подготовку к встрече господ фрицев.

После двухнедельных упорных боев в этом районе наши войска вынуждены были снова отступить. Фронт стал ближе. Хорошо, что Сосновка была в стороне от стратегических дорог и не попала под огонь. Но все же гитлеровские самолеты не оставили деревню без внимания – пролетая мимо, они сбросили несколько бомб на колхозное поле. Во многих домах были выбиты стекла, у некоторых разворотило крыши, убило несколько коров.

Фронт покатился дальше, а в деревне установилась тревожная тишина. Связи с районным центром оборвались, но и немцы не показывались. Люди с вечера запирались и, когда темнело, перестали выходить на улицу.

Будучи председателем колхоза, Захар Петрович по-прежнему считался в деревне главным. Все беспрекословно выполняли его распоряжения, ибо каждый понимал, что наступают дни, полные зловещих тревог и опасностей. Оставшиеся в селе мальчики не всегда считались с тревожными настроениями. Они с увлечением добывали порох и взрывчатку, мастерили из гильз пистолеты и гранаты, которые взрывались не хуже настоящих. Откуда доставали они патроны – никто не знал. Ходили слухи, что в семи-восьми километрах от Сосновки, у реки Лесной, можно собрать сколько угодно не только гильз, но и нестреляных патронов. Сколько хочешь бери, валяются целыми кучами.

Слухи об этом дошли и до Павлика. Но Павлик теперь считал себя серьезным человеком. Увлекаться такими пустяками? Он же не маленький! Если отец оставил его при себе, то, конечно, не для забавы.

Но потом Павлик передумал и решил все проверить на месте.

«Если столько патронов валяется на земле, почему им пропадать? Могут пригодиться».

Родители, дедушки и бабушки строго-настрого запретили ребятам ходить в такие опасные места, но это только укрепило намерение Павлика пойти и собственными глазами осмотреть то место у Лесной.

Взяв с собой Петушка, он незаметно ушел. Петушок был соседский мальчик, он во всем слушался Павлика.

– Сходим посмотрим, – предложил ему Павлик, – может, найдем что-нибудь и сделаем себе пистолеты.

Действительно, они нашли немало интересного. На этом месте несколько дней тому назад был бой, и всюду остались его следы. Было много стреляных гильз, в вырытых снарядами воронках лежали помятые коробки противогаза, на пригорке были разбросаны части разбитого оружия, даже чернел немецкий танк со сгоревшими бортами. Мальчики собрали несколько обойм нестреляных патронов. Павлик тут же зарыл их в приметном месте и поспешил домой – он не хотел, чтобы его похождения стали известными отцу. Ведь отец приказал ничего не делать без спросу, и Павлик дал ему слово.

Возвращаясь из этого путешествия, мальчики и столкнулись с Беляевым.

Павлик хотел скрыть от Беляева, откуда они идут.

– Ты, Павлик, не виляй, – сказал Беляев, – я ведь понимаю, что вы не по грибы ходили. А куда?

Петушок взглянул на Павлика, растерянно улыбнулся. Павлик не смутился.

– Ну… думали найти гильзу получше.

– Какую гильзу? – спросил Беляев.

– Петушку пистолет надо сделать.

Павлик вытащил из кармана самодельный пистолет. Это была пустая гильза от противотанкового ружья, приделанная к деревянной рукоятке.

– Дай-ка посмотреть.

– Нельзя. Заряжен.

– Неужели стреляет?

– Что – не веришь? – сказал Павлик. – Думаешь, не выстрелит?

Беляев не успел моргнуть, как Павлик достал спичечную коробку и провел ею по спичечной головке, торчавшей на пистолете. Пистолет гулко хлопнул, выбросив сноп огня. Даже эхо загремело в лесу.

Петушок с удовольствием рассмеялся.

Беляев сердито схватил Павлика за руку:

– Что ты делаешь, дуралей!

– А что?

– А вдруг близко немцы? Услышат выстрел и заметят нас! Не играй, брат, согнем. Лучше проведи-ка нас в деревню, мне надо с людьми поговорить.

Павлик уже успел поверить в то, что этот красноармеец «наш человек», ему даже что-то нравилось в нем. Но, подозрительно оглядев спутника Беляева, вдруг остановился.

– А кто с тобой? – спросил он Беляева. – Ты все говоришь, а этот товарищ почему ничего не говорит? Или, может быть, он не знает по-русски?

– Ишь ты какой! – расхохотался тот и одобрительно хлопнул Павлика по плечу.

Посмеявшись, все двинулись в деревню,