Текст книги "Чистая душа"

Автор книги: Мирсай Амир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 41 страниц)

5

Камиль и Сания перед сном вышли прогуляться. На улице – светлая летняя ночь с редкими звездами. Все здесь близкое, свое. Здесь, в этом городе, прошла лучшая пора жизни, пора, полная семейного счастья, радостного труда, общения с добрыми друзьями…

Дремлет погруженный в грустную тишину фруктовый сад. Этот сад заставил Камиля вспомнить первые годы жизни в Ялантау.

Маленький сад в углу двора существовал еще до приезда Камиля с Санией. Но в то время там росли только сирень да боярышник, плодовых деревьев не было. Бывшие хозяева, ссылаясь на то, что все оборвут ребятишки, и вообще боясь привадить воров, не считали нужным разводить сад.

Дом был построен человеком с прозвищем «Памятливый Фахруш». Он считался в свое время одним из крупных купцов. Говорили, что, будучи совершенно неграмотным, он до последней ниточки помнил, сколько и каких товаров лежит у него в магазинах, помнил всех должников.

Рассказывали, что однажды, когда Фахри был еще мальчиком, он, оставшись в магазине отца, продал какому-то деревенскому парню осьмушку чая. У парня недоставало копейки. Когда он стал упрашивать сбавить копейку, Фахри сказал: «Ладно, копейка будет за тобой». Прошли многие годы, Фахри вырос и стал торговцем. И должник-парень стал мужиком с большой бородой и усами. Однажды Фахри наблюдал за погрузкой баржи. Продавшие пшеницу крестьяне пришли за деньгами. В кассе сидел сам Фахри. Чернобородый мужик начал просить надбавить ему копейку. И тут Фахри узнал его и сказал:

– А помнишь, ты мне за чай копейку остался должен?

– Когда? – Мужик, конечно, давно уже позабыл, что когда-то, в молодости, покупал чай у Фахри.

Но Фахри ему напомнил должок и вместо прибавки уплатил на копейку меньше. Мужик почесал в затылке и промолвил:

– Однако и памятливая же ты свинья, Фахруш!

Мужики посмеялись. И с того времени Фахри-бай стал Памятливым Фахрушем.

Но среди торговцев его величали уважительно – «Фахри-абый» и даже «Фахрутдин-эфенди».

В годы первой империалистической войны дела Памятливого Фахруша пошли в гору, Тогда он выдал свою дочь за одного из уездных чиновников. Свадьбу сыграли на славу, и Фахруш, купив участок неподалеку от центральной улицы, построил дом для дочери и зятя.

В этом двухэтажном, покрашенном голубой краской доме с железной крышей зять и дочь богача не обрели спокойной жизни. Зять, будучи преданным слугой царя, во время гражданской войны оказался в рядах белогвардейцев и, когда красные начали одерживать победы, ушел с белыми. Вместе с ним исчезла и жена.

Дома у молодых и у самого Фахруша были конфискованы и поступили в распоряжение коммунального хозяйства. В доме зятя-чиновника поселили сначала две рабочих семьи. Один из сыновей рабочего, жившего на втором этаже, стал инженером и, получив квартиру в Казани, взял туда и семью.

Как раз в это время в Ялантау приехали учителя – Камиль и Сания, им и отдали освободившуюся квартиру.

У Камиля и Сании, кроме фанерного чемодана с одеждой и плетеного сундука с книгами да еще жестяного чайника на двоих, ничего не было, и трехкомнатная квартира, отведенная им, показалась огромной.

В одной из комнат от бывших хозяев остались железная сетчатая кровать и два больших стола, а на стене кухни – висячий шкафчик.

– Если их уберут, будет совсем пусто, – сказала Сания.

В душе они уже с сожалением вспоминали свою комнату в студенческом общежитии Казани. В это время вошел один из бывших хозяев.

– Если можно, оставьте эту кровать, столы и шкафчик у себя. Но если они будут стеснять вас, можно вынести в дровяник.

– А можно пользоваться ими? – спросил Камиль.

– Пожалуйста. Можете даже купить и оставить для себя.

– Пока мы не можем ничего покупать.

– Можно уплатить позже.

– Хорошо, пусть останутся, – сказал Камиль. – Договоримся…

Так они начинали жизнь в этом доме.

6

А с садом получилось так.

В глубине двора, рядом с садиком, был маленький флигелек, где раньше жил дворник хозяина дома. После революции он стал работать дворником в трех-четырех домах. А в год приезда Камиля обязанности дворника передали человеку по имени Мулладжан, приехавшему из какой-то отдаленной деревни вместе с женой и шестилетней девочкой.

Никто из них не интересовался садом, и Камиль взял его на свое попечение. Прежде всего поправил ограду, очистил его от мусора и начал подсаживать плодовые деревья. Привез из-за Камы несколько кустов смородины, посадил около десятка вишен и пять яблонь разных сортов.

Соседи поначалу косо посматривали на его работу, но пока молчали. Но вот развязался язык у Мулладжана. Будучи дворником, он считал себя ответственным за все на дворе. Однажды явился навеселе и завел издали разговор:

– Ты, браток, хоть и ученый человек, а насчет того, чтобы своего не упустить… Да-а!..

Камиль не сразу его понял:

– Что вы хотите сказать?

– Но ведь, может, и у меня также давным-давно руки чешутся на этот сад… Да-а!..

– Кто же вам мешал ухаживать за ним?

– Не только у меня, но, может, и у соседа Чтепа на была такая думка: эх, мол, хорошо бы посадить кусты в этом саду и продавать ягоды! Да-а!..

– Почему же не посадили? Кто запретил?

– Кто запретил! Кто может запрещать? Он мне запрещал, я ему запрещал… Как деды говаривали: от общего добра и собака отвернется. Вот что запретило.

– Это же глупость, Мулладжан-абый! Из зависти друг к другу оставлять без призора сад…

– Ай-яй, а у тебя что получится ли? Человека, позарившегося на общее добро, у нас того… Да-а!

– Вы что, – сказал Камиль, нахмурясь, – бредите, что ли?

– Ладно, ладно, вы уж хороши…

Но тут вышла жена Мулладжана – Гашия.

– Ты что болтаешь, Мулладжан? – сказала она сердито. – Иди ложись, пьянчуга!

И, повернувшись к Камилю, извиняющимся тоном добавила:

– Не слушайте его, он сам не знает, что говорит.

Мулладжан заупрямился было, но Гашия увела его домой.

Камиль подумал про себя: «Вот еще глупость», – и продолжал работу в саду.

Никто из соседей ему не мешал, но никто и не помогал.

В первый же год сад принес первые сладкие плоды – крупную-крупную смородину. Хотя сад выращивал Камиль один, но ягоды решил разделить со всеми соседями. Присмотр за садом Камиль поручил дворнику – все это одобрили.

Все жильцы поневоле стали считать сад общественной собственностью, все стали за ним приглядывать и оберегать посадки.

На заботы о нем сад ответил с исключительной щедростью: через два года принес богатый урожай сладких вишен. А затем пошли румяные, вкусные яблоки. Правда, сад был маленький, и урожай не покрывал спроса всех жильцов. Тем не менее все радовались ему и любили посидеть в зеленой тени, любуясь пышным его цветением.

– Посмотрю на этот сад и всегда буду вспоминать тебя, – сказал в этот вечер Сания. – Ведь это твой сад, твое детище.

Камиль обнял ее.

– Наблюдай за ним, Сания, ладно? Следи, чтобы не засох, береги сад.

7

Наутро Сания почувствовала себя нехорошо, поэтому Камиль решил попрощаться с ней дома. Хасану также велел оставаться дома, около матери.

Когда вышли на крыльцо, крепкая толстушка в цветастом с крылышками переднике подметала двор около сада. Увидев Камиля с Санией, она оторвалась от работы и приветливо улыбнулась:

– Здравствуйте! Куда собрались?

– А, Гашия-апа! – сказал Камиль. – Хотел зайти к тебе попрощаться. Ну, прощай, соседка, уезжаю! Вот! – Камиль поднял плечи и показал заплечный мешок.

– Сегодня? – удивилась Гашия. – Почему так? Бро» саешь жену в таком положении… – Гашия обернулась к Сании, и на ее лице мелькнул испуг. – Как здоровье, Сания? Плохо себя чувствуешь?

– Немного знобит.

– Это от нервов, видно, – сказал Камиль. – Ты уж иди домой, Сания. Иди, иди! Ничего не поделаешь, Гашия-апа, приходится ехать. Ты, Гашия-апа, была хорошей соседкой, спасибо. И после моего отъезда не за» бывай Санию. В эти дни особенно. Сама понимаешь…

– Как не понять! Об этом не беспокойся. Разве оставлю Санию! Боже упаси! Иди. Счастливого пути! Уезжай здоровым и вернись здоровым. Желаю тебе!

Гашия решительно отошла и прислонила к забору метлу.

– Знала – не стала бы мести. Даже и не начинала бы!

Хасан заинтересованно спросил:

– Почему не начинали бы, Гашия-апа?

– Не знаешь, почему? Когда человек уезжает, в доме не подметают.

Камиль улыбнулся:

– Есть такой обычай, сыночек… Ладно, до свидания. Будьте здоровы, живите хорошо!..

8

В саду перед военкоматом собрались сотни уезжающих и провожающих.

Камиль в растерянности остановился. Тут было немало знакомых, однако ни с кем из них Камиль не был близок.

Но вот из-за кустов акаций донеслись веселые голоса, точно на большой перемене во дворе школы. Действительно, показались шумной компанией его ученики, окончившие в этом году школу. Одни из них уезжали в армию, другие пришли провожать. Камиль заметил Рифгата, Миляушу, Карима стояла тут же, как показалось Камилю, с виноватым видом. Первым подошел Рифгат.

– Камиль-абый! – сказал он, радостно улыбаясь. – Не нас ли пришли провожать?

Усмехнувшись, Камиль ответил:

– Как провожать? Я еду вместе с вами.

– С нами?

Рифгат смешался. Ему показалось не совсем удобным стоять рядом со своим учителем, и не просто учителем, а директором школы. Словно он был виноват в том, что жизнь вдруг уравняла их обоих.

И тут ему на помощь пришел Шакир.

– Вы, конечно, Камиль-абый, будете нашим командиром, – сказал он.

– Не знаю, как придется, – улыбнулся Камиль. – Чтобы стать командиром, вряд ли будет достаточно одного опыта учительской работы.

Но Миляуша повернула разговор в другую сторону, шутливо укорив своего недавнего директора:

– Как можно так, Камиль-абый? Со своими учениками не захотели попрощаться. Мы для вас устроили бы настоящие проводы.

– Не нужно, Миляуша! Разве я один уезжаю, чтобы только мне устраивать проводы? Сама ты что думаешь делать?

– Уезжаю в Казань. Хотя считаю не совсем удобным…

– Почему?

– Думала идти на завод, но папа…

– Поезжай в университет, – сказал твердо Камиль.

– А вдруг возьмут и папу?

– Газиза-абый? Разве его призывают?..

– Призовут наверняка, – сказал кто-то знакомым, не то сердитым, не то больным, голосом. – И не только отца, но еще и вас призовут.

Все повернулись туда, откуда раздался голос.

Недалеко в саду росла старая, кривая, покрытая грибками осина. Около нее стоял Фуат, прислонившись плечом. На нем заношенная одежда, на ногах рваные сандалии. Его вид угрюм, губы роджаты.

А рядом прислонилась к белой березе Фардана. Она точно пришла на свадьбу – на ней модное платье с узорчатыми цветами, на ногах лиловые шелковые чулки и такого же цвета туфли на высоких каблучках. Словно созерцая какое-то интересное зрелище, смотрит она на Камиля и улыбается по-детски наивной улыбкой.

– Ах, это вы, Фардана! – подошел Камиль. – Кто тут кого провожает? Вы Фуата или вас Фуат?

Фардана ответила:

– Призвали и Фуата. Так ведь, Фуат?

Фуат не ответил. А Фардана начала расспрашивать Камиля:

– А где же Сания? Почему не пришла провожать?

– Я не разрешил ей. Ей не до того.

Фардана стала серьезной:

– Начались роды? Есть младенчик?

– Пока еще нет…

Фуат раздраженно проворчал:

– Кому нужны сейчас твои младенчики!

– Фуат, что это с вами? – спросил Камиль. – Вы сегодня встали не с той ноги? На что рассердились?

– Как же не сердиться! Ведь знают: человек не годен для армии – и тем не менее берут.

– Вас признали негодным?

– Я и сам знаю, что негоден. Все равно вернут обратно из Казани. Лишние расходы для государства, и мне нервы треплют.

– Может быть, признают годным для какой-нибудь работы в тылу?

– Куда я годен, с моим сердцем? С моим желудком… Не знаю, если дело дойдет до таких, как я… не знаю… – Вдруг, что-то вспомнив, он сунул руку в нагрудной карман. – Пропади пропадом, не взял лекарства! Фардана, на-ка рецепт, сходи в аптеку. Куда я положил эти чертовы грамоты? – Порывшись в кармане, он вытащил какие-то бумаги и быстренько спрятал обратно. – Пропади пропадом, оставил в кармане другого пиджака. Иди быстрей, Фардана, шевелись!

Фардана не спеша направилась в аптеку.

– Зайди по дороге к Исаку Соломоновичу, – крикнул ей вслед Фуат, – пусть он поговорит с комиссаром. Скажи, что, мол, все равно из Казани вернут обратно. Да шагай же быстрей!

Но Фардана, точно не слыша, все так же степенно шествовала по улице.

– Чертово племя! – выругался Фуат. – Тьфу!

Камиль посмотрел на его искаженное злобой лицо и невольно призадумался.

В это время сотрудник комиссариата начал выкликать прибывших.

Рифгат, Миляуша и другие школьники окружили Камиля. Он с улыбкой повернулся к ним – с молодежью было легче. Вскоре мобилизованных построили. Послышалась команда, и они зашагали к зданию военного комиссариата.

9

На следующий день, в предрассветных сумерках, мобилизованных повели на пристань. Парохода еще не было. Берег Камы, обычно тихий, был заполнен провожающими. Дебаркадер, лестницы, лежавшие на берегу бочки и кучи толстых канатов, даже прибрежные камни были густо усеяны людьми.

Люди, связанные узами родства или дружбой, разбились на группы. Некоторые устроились на берегу у воды и в ожидании парохода, разостлав скатерти, расставили закуски. Другие, усевшись поодаль, вели тихие разговоры. Слышались звуки гармоник, песни. Кто-то задорно плясал.

Камиль и Фуат стояли рядом.

– Задержалась ваша Фардана, – сказал Камиль.

– Видимо, уже забыла меня. Не успел уехать из дома, а уже забыла, – злобно сказал Фуат. И добавил – Чертово племя!

– Вы это всерьез? – удивился Камиль.

– Мне не до шуток. – У Фуата задергалась щека, – Эх! Ты еще не знаешь женщин!

– Видимо, не только женщин, но и мужчин как следует не знаю, – рассердился Камиль, Он в упор посмотрел в глаза Фуату. – Хотя бы в эти последние минуты поостерегся говорить такие слова. Стыдно, Фуат! Фардана не такая женщина…

– Вон ведь, – перебил его Фуат, – посмотри, как она вышагивает! Точно красотка, вышедшая пофигурять по скверу…

По дороге к берегу не спеша спускалась Фардана.

– Да еще скалит зубы, – добавил Фуат.

Они пошли навстречу Фардане.

– С праздничком! – язвительно сказал Фуат, когда поравнялись.

Фардана ответила ему в том же духе:

– Не спеши, вернешься из Казани – тогда будет праздничек. – И повернулась к Камилю. – Ну, Камиль, остались бы еще на денек, я бы успела вас поздравить.

– Что случилось? – встревожился Камиль.

Фардана улыбнулась:

– Проводила вашу Санию в больницу.

Камиль побледнел.

– Как – в больницу?

– Ну да, в родильный дом.

– Почему вы так улыбаетесь! С ней плохо? Говорите правду!

– Будьте спокойны, ничего с ней не сделается. Если хотите знать, рожать ребенка – это одно удовольствие. Труднее не рожать… В общем, Сания велела вам не беспокоиться. Приказ.

«Сания велела» – эти слова успокоили Камиля, Словно он увидел Санию, услышал ее голос.

– А Хасан где?

– Не беспокойтесь. Пока не вернется Сания, я буду ему матерью.

Тут Фуат неожиданно начал успокаивать Камиля:

– Не беспокойся, Камиль, Фардана сладит с ним.

– Спасибо вам, Фардана. Сания ничего больше не наказывала?

– Как же! Приказала беречь себя.

– Похоже на нее, – сказал Камиль как бы про себя.

Погрузившись в свои мысли, он замолчал. А Фардана повернулась к Фуату:

– Ну что ты губы надул? На что злишься?

Камиль почувствовал, что ему лучше уйти. Сославшись на то, что ему хочется пить, он направился к ближайшим ларькам.

Тяжело ему было.

Ожидание ребенка всегда тревожит отцовскую душу. В эти минуты все чувства как бы обостряются. И мелочи, мимо которых в другое время проходишь без внимания, приобретают особую значимость. Так было, когда он ждал первого своего ребенка. Он долго сидел тогда в саду около родильного дома.

Родильный дом был построен недавно, вокруг раскинулся настоящий лесной участок. Камиль вышел на заросшую цветами полянку и сел на скамью, механически жуя сорванную былинку.

Вдруг он почувствовал на ногах легкие укусы. Оказывается, рядом находился муравейник, и потревоженные муравьи густо облепили его ноги.

Случись это в другое время, Камиль яростно смахивал бы их, давил ногами… Но в эти минуты тревожного ожидания он был добр и полон нежных чувств.

– Кусайте, милые, кусайте, – говорил он, глядя на суетившихся муравьев.

Наконец вышла сестра в белом халате и поздравила с сыном. Сказала, что Сания жива и здорова.

Велика была его радость.

А сейчас?..

С высокого берега, опершись локтями на ограду, Камиль смотрит вниз, на столпившийся около дебаркадера народ.

Кого только не было в этой облепившей пристань, тревожно гудящей, как пчелиный рой, толпе. Какие чувства бушевали в ней, какие роились мысли, сколько лилось горьких слез! Был ли тут хоть один человек, который с болью в сердце не чувствовал, как дороги ему пришедшие проводить люди и как сам он бесценен для них? Не могло быть такого! Ведь каждый человек сам по себе – это целый мир, и для кого то он дороже всего на свете…

Казалось, громада чувств таится в этой толпе и не может найти выхода. Какое-то странное, торжественное спокойствие царило над колышущейся толпой, над глухим изломом голосов…

И вдруг все вздрогнуло – протяжный гудок парохода напомнил о приближении разлуки. На берегу поднялась суматоха. Неожиданно Камилю послышалось, что кто-то его окликнул. Он увидел на дебаркадере Рифгата. Около него стояли его мать, Гульсум-ханум, с Миляушей. Оказывается, окликнула Камиля Миляуша, – она махала ему рукой.

Камиль стал проталкиваться к ним, они тоже двинулись к нему навстречу.

– Тоже уезжаешь, Камиль? – спросила Гульсум-ханум. Ее приветливое, всегда готовое к улыбке лицо стало серьезным, глаза увлажнились.

Чтобы поднять настроение старой учительницы, провожавшей сына, Камиль постарался сказать бодрее:

– Почему мне не уезжать, Гульсум-апа? Чем я хуже других?

Но шутка не удалась, никто даже не улыбнулся.

– Где Сания? – спросила Гульсум.

Камиль, нахмурившись, рассказал о положении Сании и закончил просьбой:

– Надеюсь, вы позаботитесь о ней.

– Надейтесь! И я на вас надеюсь: пожалуйста, не упускайте из виду моего Рифгата.

– Не беспокойтесь, Гульсум-апа, Рифгат за себя и сам постоит.

– Ведь мальчик еще! – Глаза ее наполнились слезами, дрогнули губы. – Дитенок!..

– Ну уж, мама, зачем ты так…

Гульсум обняла Рифгата.

– Все, все, не буду!

Миляуша, стараясь не замечать смущения Рифгата, повернулась к Камилю:

– Камиль-абый, если будет время, пишите нам письма.

– Постараюсь, Миляуша. Но не забывайте и сами писать.

– Разве мы вас забудем!..

Дебаркадер покачнулся – это причалил пароход. Шум и суета усилились. Послышались рыдания, начались прощальные объятия, поцелуи. Каждый кричал, словно стараясь, чтобы все услышали только его голос, Резкие слова команд перекрывали этот шум.

Камиль, решив оставить мать и сына в последние минуты наедине, торопливо попрощался и поднялся на палубу, обращенную к дебаркадеру.

Пароход дал второй свисток, на дебаркадере все смешалось, слышен был только душераздирающий плач женщин.

Камилю стало не по себе. Что же это такое? Точно провожают навеки…

Из толпы выделился седобородый, с красным лицом старик. Подняв над головой маленький жилистый кулак, он что-то яростно кричал.

Камиль узнал в нем бессменного рабочего пристани Ялантау, потомственного водника Бабайкина.

– Бейте проклятого! – кричал старик. – И возвращайтесь с победой!

Слова эти, звучавшие необыкновенной страстью, словно придали резкий и ясный смысл невообразимой суматохе на берегу. Дрожь прошла по всему телу Камиля. Очень большую ответственность налагали эти слова, но они же вселяли твердость и веру…

Пароход отчалил. Скоро на берегу затихло все. Воцарилась тишина и на пароходе. Но огненные слова старика все еще звенели в ушах Камиля:

«Бейте проклятого! И возвращайтесь с победой!»

10

В Казани мобилизованных привели на пересыльный пункт военного комиссариата. Большой зал клуба был заполнен до отказа. Стулья были сдвинуты в угол: в просторном зале, где в мирное время танцевали сотни людей, даже на подмостках сцены вплотную сидели новобранцы. И хоть настежь были открыты все окна, в зале висела густая духота. Казалось, не найдется больше места и для одного человека. Тем не менее втиснулась вся команда, с которой приехал Камиль. Да еще кто-то нашел возможным пошутить: «Добро пожаловать, гости дорогие!»

Однако кое-кому из новоприбывших было не до шуток.

– Может, солить нас тут собираются, – проворчал Фуат. – Безобразие!

– Лучше уж помолчите! – заметил сердито Камиль.

Но долго ждать не пришлось. Новичков разделили на несколько команд. Всех молодых сразу увели, в том числе и Рифгата с Шакиром.

Камиль одним из первых попал на медкомиссию и вскоре вышел.

– Что-то очень быстро, – сказал Фуат. – Ну, что сказали?

– Годен.

– Может, как следует не смотрят?

– Если надо, смотрят. А я… На что мне жаловаться? Я здоров.

Из комнаты, где работала комиссия, один за другим выходили люди. Фуат с интересом всех расспрашивал, А Камиль сел па подоконник и собрался было писать письмо Сании.

Не зная, как начать, он сидел в раздумье. Впервые в жизни почувствовал мучительность разлуки. Расставания бывали у них и раньше – поездки в дома отдыха или двухнедельные командировки в Казань; даже и тогда, стосковавшись друг о друге, они писали нежные письма. Но все это казалось теперь чем-то незначительным. Разлука, которая ничем не угрожает, оказывается, вовсе не разлука. Это только освежение любви.

А теперь? Нет, это совсем другое.

«Сания моя!» – написал Камиль. И когда писал эти слова, у него от волнения задрожали руки.

– Сания моя! – повторил он. – Сердце мое!

И стал писать быстрей, словно испугавшись, что не успеет кончить.

«…Тороплюсь, чтобы успеть отправить это письмо с Фуатом…»

Как раз в эту минуту услышал за спиной голос Фуата.

– Не спеши, Камиль, – сказал Фуат сдавленным голосом.

Камиль обернулся:

– Что с тобой, Фуат?

– Добавь: солдат Фуат.

До сих пор они обращались друг к другу на «вы», теперь сразу перешли на «ты».

– Что ты говоришь, Фуат?

– Взяли. Говорят, годен в строй.

Камиль пристально посмотрел в глаза Фуата. И в его взгляде тот почувствовал укор.

Камиль спрятал в карман начатое письмо и улыбнулся:

– Значит, признали здоровым, Фуат? Очень хорошо. Выходит, ты не хуже других.

– Я сам так думаю, – съехидничал Фуат, – Зачем было лечиться в санаториях, надо было пойти на комиссию в военкомат. – И, как бы отвечая на какой-то упрек, возникший в глазах Камиля, добавил: – Честное слово, никогда меня не обнадеживали так в медкомиссиях.

– Ладно, – сказал Камиль, – если так, нам придется пройти долгий путь вместе, А сейчас давай писать письма домой.