Текст книги "Чистая душа"
Автор книги: Мирсай Амир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 41 страниц)
Прошли минуты волнения, и все уже сидят за столом. Рифгат достал выданные на дорогу хлеб, колбасу, печенье и сахар. Кроме того, матери он купил на казанском базаре гостинец – плитку чая. На столе шипела большая сковорода с яичницей.
Гульсум-апа радостно смотрела на возмужавшего сына. Вместе со слезами ушли из ее сердца тревоги последних лет. Она обстоятельно отвечала Рифгату на все его расспросы об Ялантау.
Поговорили о работе в школе, о том, что нынешней осенью измучились с заготовкой дров, – пришлось ездить на тот берег Камы пилить дрова. А ученики старших классов были посланы в деревню, чтобы помогать колхозам.
Рифгат слушал, терпеливо ожидая, когда мать заговорит о Миляуше. Однако ни мать, ни Карима не вспомнили о ней. Пришлось задать вопрос:
– А как поживает Миляуша?
Гульсум-апа не спешила ответить. А Карима спросила:
– Разве вы не переписываетесь с ней?
– Давно ничего не получал от нее. Мне говорили, что она должна быть в Ялантау?
– Да, правда, – вдруг вспомнила Гульсум-апа. – Ну и память же у меня! Только сегодня ее мать говорила… Да, она в Ялантау. А завтра утром уезжает в Казань.
– Завтра утром? – Рифгат вскочил, забыв, что сидит с матерью. – Мне надо увидеть ее. Я пойду…
– Ой, сынок, не поздно ли? Да и темно на улице.
– Нет, мама, все-таки я схожу к ним.
– Не успел приехать, – огорчилась мать, – не нагляделась я на тебя…
– Наглядишься, мама, я пробуду у тебя еще дней пять-шесть. Схожу!
– Хоть бы чай-то допил!
– Боюсь опоздать, могут лечь спать.
Поправляя гимнастерку, Рифгат подошел к зеркалу. Однако не успел оглядеться, как погас свет.
– Вот тебе и на! – пробормотал Рифгат. – Что случилось?
– Такое у нас случается. И не знаешь, когда загорится. Иной раз неделю не горит.
Карима зажгла керосиновую лампу. Комната тускло осветилась. Всем стало немного грустно.
Рифгат молча надел шинель и фуражку. Мать проводила его до дверей.
– Долго не задерживайся, сынок, ладно?
Рифгат вышел во двор и исчез во тьме.
8В доме Миляуши сегодня праздник.
Еще бы! Сегодня должен прийти дорогой гость, будущий зять!.. Гульниса не пожалела ничего, чтобы приготовить угощение. Стол был полон вкусных блюд – совсем не по военному времени. В печи жарилась начиненная яблоками жирная утка.
– Какая же ты мастерица готовить, мамочка! – хвалила Миляуша. – Боюсь, не съесть бы до прихода Сайфуллы.
– Авось, зятек не заставит долго ждать…
– Как ты сказала, мама? – даже рассердилась Миляуша. – Какой такой зятек? Не торопись! Еще ничего не известно.
– Неужели так сказала? Вот ведь язык-то!
– Смотри не сболтни при Сайфулле.
– Не дай бог! Осрамишься…
Сайфулла пришел ровно в шесть, как договорились.
– Вот вы молодец! – встретила его Миляуша. – Люблю аккуратных людей. Давайте вашу шинель.
На Сайфулле была новая гимнастерка с орденскими ленточками на клапане кармана.
Прошли в комнату и сели на диван. Гульниса пока не показывалась, продолжая хлопотать на кухне. Ведь гость пришел к дочери, – пусть посидят вдвоем.
Миляуша поняла мать. Выглянула в дверь:
– Мама, иди сюда! У вас гость.
– Я сейчас, сейчас…
И Гульниса – в длинном шелковом халате с желтыми узорами – неторопливо выплыла в зал.
Миляуша представила ее гостю.
– Не страшно было идти? – справилась Гульниса. – Вечера теперь темные.
– В темноте оно даже спокойнее, – пошутил гость.
Гульниса поинтересовалась результатами летней геологической экспедиции: верно ли, что нашли в Татарии нефть? Табанаков сразу сел на своего любимого конька.
– Я патриот своей Татарии, – с гордостью сказал он, – Среди ученых в течение многих лет бытовало ложное представление, будто наш край беден полезными ископаемыми. Теперь мы убедились – это не так. Чего только нет в недрах нашей республики! Сколько горных пород, которые могут служить строительным материалом! Есть и каменный уголь, есть фосфориты, горючие сланцы, сера, торф, природные красители, всякие руды, минеральные воды… Все есть. А самое важное – это, конечно, нефть…
Гульниса внимательно слушала.
– Значит, по-вашему, у нас столько нефти, что откроются большие промыслы?
– Безусловно, – ответил Табанаков. – Если бы раньше развернуть разведку, эти источники были бы давно открыты. И сейчас они очень пригодились бы нам, когда вышли из строя шахты Украины и находятся под угрозой нефтяные районы…
Табанаков с увлечением заговорил о том, как идет глубокая разведка в Шугуровском районе. Он убежден, что Татария в ближайшем будущем станет республикой нефти и газа.
Наконец Гульниса спохватилась и пригласила гостя к столу.
– Соловья баснями не кормят, – улыбнулась она, – Идемте поговорим за чаем.
Гульнисе с Миляушей уже хотелось перевести разговор в другую колею. И Табанаков сделал это очень удачно. На заключительный вопрос Гульнисы: «Значит, нынешние поиски ваши были вполне успешными?» – он полушутливо ответил:
– Да, я могу быть вполне доволен, и работа прошла успешно, и нашел себе хорошего друга. – Многозначительно улыбнувшись, он посмотрел на Миляушу.
Гульниса поняла его взгляд и подтвердила со своей стороны:
– И Миляуша говорит то же самое.
– В самом деле, Гульниса-апа, мы с Миляушей очень подружились. Правда, Миляуша?..
Миляуша сидела потупив взгляд. Не поднимая головы, прошептала:
– Скажи сам…
– Да… вы уж. Гульниса-апа…
И Гульниса пришла на помощь.
– Дело ваше, – сказала она. – Если любите друг друга, очень хорошо. Вы уже не дети, хватит ума, чтобы самим обдумать все. Только боюсь, не повредит ли это учебе Миляуши…
Миляуша подняла глаза:
– Как может дружба повредить учению, мама?
– А что ж, и дружба, дочка, если зайдет далеко, может круто изменить жизнь…
Сайфулла решил сказать все до конца:
– Простите, Гульниса-апа, я хочу быть другом жизни Миляуши, готов начать с ней совместную жизнь. И вовсе не хочу мешать ее учению…
Миляуша перебила его:
– Мы подождем еще!
– По-моему, тоже нет надобности спешить, – согласилась Гульниса.
Табанаков сказал, что он готов ждать. Таким образом, самый напряженный момент сегодняшней встречи был преодолен.
9Между прочим, Гульниса осторожными намеками подвела разговор к аресту отца Сайфуллы. Сайфулла просто и без всякого смущения рассказал о своих отношениях с отцом.
– Я очень рано понял, что отец не может быть мне советчиком в серьезных вопросах. И правильно сделал, что ушел. Без его помощи и даже, можно сказать, наперекор его желанию окончил вуз. Советская власть позаботилась обо мне, я стал специалистом своего дела, Вступил в ряды партии на фронте перед началом атаки. И тут мне советчиком был не отец, а моя совесть. Однако, когда меня демобилизовали и послали на работу в Ялантау, я приехал прямо к отцу. Каким бы он ни был, он дал мне жизнь. И не хотелось обижать старика. Он обрадовался моему приезду. Не понравился ему только мой характер, обиделся, что я не считаюсь с ним. Вскоре я уехал. А когда вернулся, оказалось, его посадили в тюрьму.
Гульнисе хотелось сказать что-то утешительное: «Может быть, он и не виноват…» – но Табанаков перебил ее.
– Нет, – сказал он, – я не спешу его оправдывать. Я ведь хорошо знаю его.
Все замолчали и принялись за еду. Сайфулла все больше нравился Гульнисе, ей хотелось спросить будущего зятя, по вкусу ли пришлась ее кулинария. Сайфулла сам догадался сказать об этом.
– Замечательные кушанья, – похвалил он, – даже есть жаль…
В это время внизу робко звякнул звонок.
– Кто бы мог так поздно?
Миляуша тревожно вскочила с места, но мать предупредила ее!
– Сиди, я открою.
Оставив дверь полуоткрытой, она спустилась вниз. Вскоре оттуда послышался мужской голос.
Миляуша прислушалась. «Уж не папа ли?» – мелькнула мысль.
Не успела она выбежать в сени, как тут же замерла, услышав восклицание матери: «Рифгат?!» Миляушу бросило в жар. Как человек, пойманный на месте преступления, она не знала, куда ей спрятаться. Словно ее привели в зал суда. Вот он, громко стуча сапогами, поднимается по лестнице, ее безжалостный судья!..
«Спрятаться на кухне, не показываться совсем…» – было первой мыслью. Но, как чужие, не повиновались ноги. Она невольно двинулась к двери.
10Шагая по темным осенним улицам, с хрустом ломая молодой ледок, затянувший лужи, Рифгат начал было колебаться. Не слишком ли поздно явится? Кто ему Миляуша? Не жена, не невеста… А вдруг они легли спать? Ведь Миляуше надо завтра уезжать…
Нервная дрожь била его, как в лихорадке. Будто он не фронтовик, побывавший в страшных боях, горевший в огне, а прежний мальчишка-десятиклассник.
Но какая-то сила толкала его вперед и вперед и привела наконец к заветной двери. В темноте нащупал висящую проволоку с кольцом на конце, осторожно потянул вниз…
Его не удивило, что Гульниса вскрикнула, когда он назвал себя. Ведь он появился так неожиданно.
А вот и сама Миляуша. Рифгат увидел ее застывшей, с побелевшим от испуга лицом. Ему стало не по себе.
– Миляуша!
Увидев, что Рифгат остановился в нерешительности она постаралась взять себя в руки. Двинулась навстречу.
– Здравствуй, Рифгат! Как это ты, откуда? Так неожиданно… Раздевайся! О, как ты вырос! Не узнать!..
Рифгат снял шинель и фуражку. Пригладил не успевшие еще отрасти после госпиталя волосы. Поправил гимнастерку. И, не зная, что сказать, откашлялся. Через силу спросил:
– Что с тобой, Миляуша?
– Нет, так… ничего. Ты появился так неожиданно, я немного растерялась. Ну, проходи.
Следом за Миляушей Рифгат прошел в комнату. Табанаков встал из-за стола.
Увидев его перед собой, Рифгат первым делом заметил протянувшийся поперек лба след от раны. «Ого, вот это шрам!» – вспомнил он Шакира. Не мог не заметить и орденских планок на груди. «Как видно, настоящий герой».
– Познакомьтесь, – сказала Миляуша. – Мой школьный товарищ Рифгат Сабитов. Видите, уже офицером стал…
Затем коротко представила Сайфуллу:
– Инженер Табанаков.
Молодые люди пожали друг другу руки.
Рифгат молчал. Кто такой этот инженер? Зачем он здесь? И что сказать Миляуше? Если бы она была одна, Рифгат, конечно, не растерялся бы. Но что может он сказать Миляуше при постороннем человеке! Хоть бы они первые заговорили, задали бы ему какой-нибудь вопрос. Нет, все замолчали, точно ожидая, что скажет он, ночной гость.
Наверно от растерянности, Рифгат посмотрел на горевшую под потолком электрическую лампочку и задал нелепый вопрос:
– А у вас, оказывается, огонь горит?
– На вашей улице погасили, что ли? – спросила Гульниса.
– Да, на нашей улице свет погас.
«Ничего, зажгут, – словно утешая его, сказала Гульниса. – Теперь у нас так: то на одной улице горит, то на другой…
Разговор опять оборвался. Чтобы нарушить тягостное молчание, Гульниса пригласила всех к столу:
– Садитесь, попьем чайку.
Рифгату не хотелось пить чай.
– Спасибо, я только что из-за стола, – сказал он, усаживаясь на диван. – Вы пейте, не обращайте на меня внимания.
Но Гульниса была настойчивой хозяйкой. Она решила во что бы то ни стало усадить всех за стол. И – черт попутал, что ли! – забыла данное дочке обещание.
– Идите-ка все к столу, гости дорогие. Миляуша, ты ведь еще ничего не кушала. Сейчас подаю утку с яблоками… – Тут она обернулась к Табанакову, и у нее нечаянно сорвалось с языка запретное словечко: – И вы, зятек!..
Ну, сказала и сказала! Если бы, не останавливаясь, продолжала говорить и дальше, возможно, Рифгат не заметил бы. Но Гульниса, испугавшись своей оплошности, поспешила поправиться:
– Ой, что это я? Как вас… Сайфулла, я хотела сказать…
Миляуша сердито оглянулась на нее и упрекнула:
– Мама!
Только Табанаков остался невозмутимым, он опустил глаза и благодушно улыбнулся.
Теперь Рифгат все понял. В каком же глупом положении он оказался! Значит, зять? Вот как? Выходит, прав был Шакир – покорил герой Миляушу своим бравым видом… Зачем же в таком случае ему, Рифгату, оставаться тут? Он – лишний.
Рифгат резко поднялся с дивана. Разозлившись на себя, сердито откашлялся.
– Что ж… до свидания! – сказал он. – Не буду вам мешать.
Миляуше, видно, было неловко отпускать его.
– Куда же ты, Рифгат? Мы еще ни о чем не поговорили…
– О чем тут… – У Рифгата даже перехватило голос, он снова раздраженно закашлялся, – толковать!
– Ну, как же о чем? Я ведь ни о чем тебя не успела распросить. Что-нибудь знаешь о Шакире?..
– О Шакире? Он жив-здоров, посылал тебе привет.
– И насчет себя ничего не рассказал…
– А что рассказывать?..
– Ты не контужен? – спросила Миляуша растерянно.
«Да, от такого удара будешь контужен!» – хотелось зло крикнуть Рифгату. Однако он не захотел продолжать разговор, вышел в коридор и стал надевать шинель.
– Ты, кажется, рассердился на меня, Рифгат? – робко спросила наконец Миляуша.
– За что?..
В это время в коридорчике появился Табанаков:
– Пойду и я. Мне пора.
Миляуша не стала его отговаривать при Рифгате.
– Что же вы так торопитесь? Посидели бы еще, – сказал Гульниса.
– Нет, до свидания, – попрощался Табанаков. – Миляуша, завтра я приду проводить вас. И с вами, Гульниса-апа, еще увидимся. Я ведь остаюсь в Ялантау…
Рифгат пробормотал сквозь зубы: «До свидания!» – и торопливо сбежал по лестнице.
На улице его догнал Табанаков.
– Не спеши, Рифгат, – проговорил он.
Рифгат не ответил.
– Не сердись на меня, Рифгат.
– Я же ничего…
– И Миляушу обвинять не спеши.
– Я же ничего не говорю! – повторил Рифгат.
– И все же я должен сказать: ты вел себя не по-мужски…
– Сам знаю!
– Хорошо, если знаешь. Дай руку. Дай, не бойся! Я тебе не враг. Вот так. – Он почти насильно взял руку Рифгата. – Вот так. До свидания! Он придер жал его руку в своей. – Я ведь тебя знаю. Ты сын Гульсум-апа? Может, еще встретимся. Я теперь в Ялантау… Ну, мне сюда, до свидания!
Табанаков остановился, а Рифгат пошел дальше. Пройдя полквартала, он замедлил шаги. Глубоко вздохнул.
– И правда, куда мне спешить? – подумал он. – Наверно, хочу убежать от стыда. Эх ты! Командир!..
Эх, Шакир! Мудрые были твои слова. Вот почему, оказывается, он не писал писем Миляуше. Неужели он знал, что она увлеклась другим? Откуда ему знать? Нет, конечно. Но он чувствовал. Недаром она почти год не писала нам… Разве не должен был я задуматься, не получая ответа на свои письма?
Поравнявшись со своим домом, замедлил шаг. Не хотелось возвращаться к себе. Что ему скажут? «Почему быстро вернулся?» Станут допытываться: «Миляуши дома нет? Или спать легли?» Что может ответить Рифгат? Пожаловаться матери, что Миляуша изменила ему?..
Изменила!
Это было такое тяжелое слово, что Рифгату стало не по себе. Действительно ли изменила ему Миляуша? Если это так, почему он растерялся? Нет, здесь произошла какая-то ошибка. И у него не хватило мужества признать, что он ошибся. Да, Табанаков прав, Рифгат вел себя с Миляушей не по-мужски. Надо было все выдержать стиснув зубы. Не подавать виду. Извиниться, что побеспокоил в поздний час, поздравить ее, что нашла нового друга, и уйти. Вот это было бы по-мужски. Может быть, завтра прийти на пристань проводить? И там исправить ошибку? Нет, пожалуй, и на это у него не хватит мужества…
Наконец Рифгат повернул к своим воротам. «Больше задерживаться нельзя, – подумал он. – Наверно, не спят, дожидаются меня. Обеим с утра на работу…»
Миляуша и Гульниса, проводив гостей, давно уже легли, но не могли уснуть. Гульниса беспокоилась о Табанакове. Инженер очень пришелся ей по душе. Непонятно только, почему он ушел вместсе с Рифгатом. «Уж не заподозрил ли в чем-нибудь Миляушу?» – тревожилась она.
Эта мысль долго не давала ей уснуть. И вдруг она услышала тихие всхлипывания.
– Миляуша, дочка, никак ты плачешь?
– Хочется плакать, мама.
– Что случилось?
– Рифгата жаль…
Гульниса вздохнула облегченно.
– Чего его жалеть? Что с ним случилось?
– «На нашей, говорит, улице свет погас». Бедняжка!..
– Не дури! Почему это он бедняжка? Ему ничего не сделается. Он еще молод. По правда сказать, ему еще рано думать о девушках… Ты подружилась с хорошим человеком, про остальное забудь. Спи!
Глава десятая
В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС
1К утру следующего дня Рифгат несколько успокоился, но настроение все-таки у него было не из хороших. Мать почувствовала, что это связано со вчерашним визитом к Миляуше, однако не беспокоила сына расспросами, раз сам он помалкивал. Рифгат вырос без отца, поэтому мать была ему особенно близка, у него не было от нее секретов. Только в делах любви он не был откровенен. Мать и не требовала от него этого. «Был бы умен, – рассуждала она про себя, – сам смекнет, что делать, а когда найдет нужным, и с матерью посоветуется…»
Рифгат решил хранить в тайне свое оскорбленное чувство. Присутствие матери успокаивало его, и хотя дома было гораздо меньше житейских удобств, чем в госпитале, все здесь было милым и родным. По старой привычке, проснувшись, он хотел принести из колодца воды, а ведра оказались полными. Все хозяйственные заботы выполняла теперь Карима.
Гульсум приготовила Рифгату завтрак. Настало время ей идти в школу.
– Постараюсь освободиться пораньше, – озабоченно сказала она. – Тебе, наверно, захочется куда-нибудь сходить, сынок?
– Ладно, мама, обо мне не беспокойся. Если мне захочется пойти, я не забыл, как запирать дверь.
В домашнем хозяйстве дела для Рифгата не находилось.
В дровянике все оказалось в порядке: дрова распилены, расколоты и аккуратно сложены в поленницу, только маловато их. «Надо будет заготовить на всю зиму, – решил Рифгат. – Только куда обратиться?
В военкомат, что ли? Нет, схожу-ка в городской Совет. Кстати, и Санию-апа повидаю».
Молодого командира-фронтовика Раиса Лазаревна встретила особенно ласково.
– Мне нужна товарищ Ибрагимова.
– Сания Саматовна на заседании, – сказала Раиса Лазаревна. У вас что-нибудь спешное, товарищ офицер?
Дело Рифгата было, конечно, не спешным. Но ведь он не какой-нибудь бездельник, а офицер-фронтовик, который вот-вот должен уехать на войну.
– Да, – сказал он, – у меня время ограничено.
– В таком случае попробую шепнуть Сании Саматовне. Как о вас доложить, товарищ офицер?
– Рифгат Сабитов.
Оставшись один, Рифгат усмехнулся:
– Кажется, этой мадам очень нравится слово «офицер»…
После Октябрьской революции долгие годы слово «офицер» для советских людей было чуть ли не бранным, а во время войны оно опять начало входить в обиход, и Раиса Лазаревна с удовольствием подчеркивала это.
Послышались знакомые быстрые шаги. Рифгат подумал: «Она!» И раньше, будучи в школе, он узнавал ее по звуку шагов в коридоре.
Сания-апа все та же. Тот же высокий лоб, тот же светлый, открытый взгляд. На ней все тот же синий костюм с белоснежным воротничком.
Рифгат бросился к ней.
– Здравствуйте, Сания-апа!
– Неужели это ты, Рифгат! Здравствуй, дорогой! – Сания крепко пожала ему руку и тут же взглянула на часы. – Ты как, очень спешишь?
– Могу и подождать, – сказал Рифгат. – Или зайду позднее.
– Пожалуйста. У нас заседание… Впрочем, если никуда идти не надо, можешь посидеть, послушать. Узнаешь, кстати, кое-что про нашу жизнь в Ялантау.
– С удовольствием.
2Они прошли в комнату, где шло заседание. Рифгаг сел на один из стульев у стены, а Сания прошла на председательское место.
Все, кто был, посмотрели на Рифгата. Среди них Рифгат узнал только Башкирцева и заведующего отделом народного образования Касимову.
Сания глянула на лысого человека, стоявшего спиной к двери:
– Продолжайте!
Тот безнадежно вздохнул и глухим голосом сказал по-русски:
– Что же еще говорить? Все! У нас нет людей.
– Садитесь.
Сурово и требовательно Сания обратилась к другому:
– Товарищ Лукашкин! Сколько человек приказал вам выделить исполком для разгрузки?
Из-за стола лениво поднялся худощавый усатый человек с большим носом.
– Точно не помню, не то десять, не то пятнадцать.
– А вы сколько послали?
– Не то семь, не то пять…
– Плохая у вас память! – сказала Сания. – От вас явилось трое.
Человек удивленно пожал плечами:
– Ну? Неужели? А по-моему, было послано пять человек, даже семь.
– Товарищ Лукашкин! Почему вы так безответственно относитесь к выполнению решений исполкома?
Лукашкин выпрямился и сердито, обиженным голосом, начал объяснять:
– Не от хорошей жизни, конечно, товарищ Ибрагимова! Где мы возьмем вам людей? Самим не хватает.
Голос Сании отвердел:
– Теперь нигде нет лишних работников. Надо работать с теми людьми, которые есть. А вы, видно, плохой организатор. Ищете только, как бы оправдаться… – Сания даже передразнила Лукашкина: – «Не то десять, не то пятнадцать, не то семь, не то пять…» А явилось трое!.. В наши дни преступление относиться так безответственно к распоряжениям исполкома! Товарищи члены исполкома, какие примем меры?
Башкирцев попросил слово.
– Вот что я хочу сказать: когда исполнительный комитет городского Совета требует от какого-нибудь предприятия выделить людей, некоторые думают, что исполком берет цифры с потолка. Неверно, товарищи. Я знаю, что Сания Саматовна сама проверяет, где и сколько можно взять людей. Мы в горкоме это знаем, товарищ Лукашкин! Так вот, для каждого руководителя учреждения решение исполкома – закон! Если считаете, что оно неправильно, приходите в горком. Посмотрим, разберемся. А насчет этих двух товарищей, Лукашкина и Десяткина, я вношу такое предложение: они оба члены партии – рассмотреть их поведение на бюро горкома.
Лукашкин вскочил с места:
– Товарищ Башкирцев! Это все не основная наша работа, чтобы так раздувать.
– Основная работа! – резко прервал его Башкирцев. – Вот это и плохо, что некоторые товарищи относятся к мероприятиям горсовета как не к основной работе…
– Других предложений нет? – спросила Сания.
Предложение Башкирцева было принято.
Рифгату не приходилось обращаться за чем-нибудь в городской Совет, он вообще ничего не знал о том, как ведется городское хозяйство. Теперь он с интересом следил за всем, что происходило здесь. Так вот как работают люди в тылу!
Даже казавшиеся незначительными вопросы подвергались здесь тщательному разбору.
Говорили, например, о выделении помещения для химической мастерской, которая выпускала мыло и средства для борьбы с паразитами, и о помещении для мастерской по ремонту обуви. Сания вспомнила о подвале двухэтажного дома на Нижнекаменной улице. Кто-то задал вопрос:
– Это где жил Памятливый Фахруш? Умер он, что ли?
– Дочь взяла его к себе….
Рифгат знал Памятливого Фахруша и ходившие про него анекдоты: значит, жив еще…
– В подвале, говорят, поселился Атлы Хайрулла, – сказал кто-то.
Сидевший спиной к Рифгату человек в милицейской форме заметил:
– Для Атлы Хайруллы квартирка уже нашлась.
Многие засмеялись, толька Рифгат не понял, над чем.
Возникали все новые и новые вопросы. Казалось, им конца-края нет. Рифгат внимательно слушал. Вот он вернется на фронт, и если спросят о жизни в тылу, он расскажет об этом заседании.
