Текст книги "Чистая душа"
Автор книги: Мирсай Амир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 41 страниц)
И в самом деле, это заседание он запомнил навсегда.
Большой этот подземный зал Аркадий Андреевич видел и раньше. Но сегодня он был другим. Столица была на осадном положении, по улицам на фронт шли танковые колонны, на улицах строились баррикады, в небе летали вражеские самолеты с грузом смерти, и на крыше каждого дома стояли посты противопожарной охраны. В эти дни знакомый подземный зал казался сказочным.
Стояла холодная ранняя зима, город окутан сплошной темнотой, а здесь было светло, как в солнечный весенний день. На покрытом красным бархатом столе президиума корзины живых цветов, над ними возвышается бюст Ленина. Все просто и в то же время празднично-торжественно, как в мирное время.
Аркадий Андреевич с интересом оглядывает опоясывающие зал мраморные колонны, замечает выложенную на конусообразном потолке мозаику из драгоценных камней и диву дается: неужели она была здесь и раньше?
Бесчисленные, расставленные словно по линейке, ряды стульев выстроились словно на параде. Многие из них еще пустуют – значит, он пришел рановато. Но это не беда. Уже один вид украшенного с таким тонким и требовательным вкусом зала придал ему душевных сил и развеял его мрачные мысли. Значит, живет Москва! Стало даже как-то легче дышать. Аркадий Андреевич расправил плечи, выше поднял голову и, твердо ступая, стал прохаживаться вдоль колонн.
Зал быстро наполнялся людьми. Среди депутатов Моссовета, партийных и советских работников, передовиков производства, военных Аркадий Андреевич видел и знакомых, с которыми встречался в Наркомате и на собраниях актива. Кто-то с ним здоровался, с кем-то раскланивался он сам, но близких друзей, с кем можно было бы поделиться волновавшими его сейчас чувствами, он не видел. И все же это не испортило ему настроения. В конце концов, все присутствующие здесь ему близки, свои…
Но вот прямо на него идет военный, еще издали широко улыбаясь. Постой, кто это? Никак, Павленко?
– Павле-енко? Остап Иванович!
– Аркадий Андреевич!..
Они крепко обнялись и расцеловались. Не опуская рук, долго смотрели друг на друга. Аркадий Андреевич кивнул на четыре шпалы в красных петлицах на воротнике Павленко.
– Полковник?
– Полковой комиссар…
Потом Аркадий Андреевич заметил орден на груди друга.
– Герой?
– Как и полагается, – отшутился Павленко.
Аркадий Андреевич немного помолчал, глядя другу прямо в глаза.
– А глаза у тебя стали злыми, Павленко…
– Ничего удивительного…
– С фронта?
– С передовой.
– Как там? – тихо спросил Аркадий Андреевич. Он, конечно, знал о положении на фронтах, но ему хотелось услышать об этом из уст фронтовика.
– Как? – вдруг зло повторил Павленко. Но сразу же успокоился. – Конечно, тяжело. Но самое тяжелое, самое опасное уже позади. Теперь все это – дело времени… Но жертвы будут еще…
Павленко замолчал, и Губернаторов не торопил его.
– Одно я теперь хорошо понял, – задумчиво затоварил наконец Павленко. – Настоящая сила человека не в его физической силе, как таковой, не в его учености, не в его душевной потребности быть полезным человечеству, не в его абстрактной любви к Отечеству. Настоящая сила человека – это его умение умереть как герой, когда надо умереть… Настоящая сила человека не в танках и бомбах, не в самолетах, хотя без них и нельзя сейчас воевать, а в его умении идти на смерть ради победы. Вот эту силу и показывает сейчас советский человек…
– Павленко, ты неисправимый философ… Но ты молодец!
9Аркадий Андреевич Губернаторов знал Павленко еще по институту – они вместе учились.
Юность его пришлась на грозные годы, вобравшие в себя огромнейшие и сложнейшие события. И хотя он носил громкую фамилию (прадед его был крепостным губернатора), принадлежала она тогда парню с двухклассным образованием, имевшему только двухлетний опыт пастушества и подсобного рабочего на железной дороге. Но было у него еще пламенное сердце, умевшее ненавидеть двуногих зверей, жувущих за счет других. Оно-то и увлекло его в самую кипень революции – еще не будучи совершеннолетним, он записался в Красную гвардию, участвовал в боях за Советскую власть, трижды был ранен…
Вернулся в родной город с орденом Красного Знамени. Работал в Союзе Коммунистической молодежи, служил в советском аппарате, повышал свою общеобразовательную подготовку, занимаясь самостоятельно или посещая различные краткосрочные курсы. Но чем более ответственные посты занимал, тем больше ощущал недостатки своего образования. И когда ему шел тридцать пятый год, когда собственный сын уже пошел в школу, он понял: чтобы стать человеком, отвечающим требованиям времени, и чтобы выполнять те обязанности, которые возлагает на него партия, надо получить серьезное, фундаментальное образование. С помощью вышестоящих организаций поступил на курсы подготовки в вуз и, выдержав, как положено, экзамены, стал студентом машиностроительного института.
Здесь-то он и познакомился с Павленко – Остап Иванович был секретарем парткома института. Не прошло и месяца, как Павленко предложил ему стать парторгом курса.
– О чем вы говорите, товарищ Павленко, – раздраженно оборвал его Губернаторов. – На старости лет хоть учебную программу мне бы успеть освоить. А вы хотите взвалить на меня еще такую большую общественную работу. Разве мало молодых, тех, кто с семивосьми лет в школе воспитывались и кому все это дается теперь легче, чем нам…
Павленко выслушал его спокойно, не прерывая. Потом улыбнулся.
– Хотел бы я, чтобы у нас было побольше таких стариков, как вы. Да я вас не променяю и на десяток тех, которые прямо со школьной скамьи попали в институт…
– Не восхваляйте мою отсталость, товарищ Павленко. Во всяком случае, сидеть мне на школьной скамье рядом с теми, кто годится мне в сыновья…
– Нет худа без добра, товарищ Губернаторов… – И Павленко с увлечением принялся развивать мысли, которые подчас приходили в голову и Губернаторову. – Да, в том, что некоторым из нас в пожилом возрасте приходится сидеть в аудитории, виновата наша отсталость. И мы часто идем на это вынужденно. Но почему кто-то считает это неправильным, противоестественным? А может быть, как раз противоестественно то, что человек, еще не приобретя никакого жизненного опыта, попадает в институт и даже на научную работу…
– Философия…
– Да. Но интересная. Ведь сама практика убеждает нас, что человек с практическим опытом работы смотрит и на учебу значительно серьезней и науки усваивает глубже. Даже дисциплина у него другая. Такой человек не будет радоваться, если какая-то лекция не состоится…
Спор затянулся до глубокой ночи. А через несколько дней Губернаторов был избран парторгом курса и с тех пор до конца учебы оставался одним из партийных вожаков коллектива, С Павленко завязалась крепкая дружба. А разъехались – и словно забыли друг друга.
И вот теперь снова встретились. И где? Долго смотрят друзья в глаза друг другу.
– Ну, коль признал это, хватит философствовать, – улыбнулся Павленко. – Перейдем к практике. Как твои дела, где ты сейчас?
Аркадий Андреевич рассказал, что эвакуируется со своим заводом на восток, в один из городов на Каме.
– На Каме? – заинтересовался Павленко. – Как называется?
Аркадий Андреевич не успел ответить – в зале почувствовалась какая-то неуловимая перемена, люди стали торопливо рассаживаться. Губернаторов и Павленко тоже поспешили занять места. Утихшие было разговоры снова возобновились, и вскоре в зале снова стоял сплошной шум. Чувствуя, что приближается момент открытия заседания, Павленко спросил:
– В какой же город едешь, Аркадий Андреевич?
– В Ялантау.
– В Ялантау? – переспросил Павленко, что-то вспоминая, – В Ялантау? – вдруг закричал он и полез в планшет. Вынул блокнот, что-то посмотрел в нем и радостно закивал головой.
– Что с тобой? Почему кричишь? У тебя там кто-нибудь есть?
– Никого. Но достань и ты блокнот…
Просьба прозвучала так убедительно, что Губернаторов, ничего не спрашивая, вынул свою записную книжку.
– Пиши: Камиль Ибрагимов.
– Кто это?
– Сначала запиши, потом скажу.
– Интересный ты человек, Остап Иванович, – покачал головой Губернаторов и приготовился записывать. – Как ты сказал?
– Камиль Ибрагимов.
– Записал.
– Вот теперь расскажу. Понимаешь, мы вместе с ним в окружение попали. Камиль Ибрагимов…
В это время с первых рядов неожиданно и единодушно, как залп, грянули аплодисменты. Волна рукоплесканий мгновенно залила весь зал.
– Потом расскажу! – крикнул Павленко, но Аркадий Андреевич не услышал его.
Какой-то неведомой силой все были подняты на ноги. Сунув блокнот в карман, он, уже стоя, присоединился к буре рукоплесканий. То обстоятельство, что в столь грозные дни руководители партии и народа остались в Москве и появились в президиуме, согревало и окрыляло. И Аркадий Андреевич рукоплескал от души, забыв в этот момент обо всем на свете.
10В этот день вместе со всеми слушал голос Москвы и Камиль.
Когда он перешел на попечение Захара Петровича, состояние его стало быстро улучшаться. Правда, рана еще не зажила, но надо было спешить – каждому было ясно, что в деревню вот-вот должны нагрянуть немцы, а это опасно не только для Камиля, но и для Захара Петровича. А он должен казаться немцам абсолютно надежным человеком – райком рекомендовал ему добиться назначения на должность старосты.
И действительно, едва успели переселить Камиля в партизанский лагерь, в деревне появились гитлеровцы, Старостой был назначен Захар Петрович…
На следующий же день Камиль приступил к обучению партизан стрельбе из пулемета.
Вообще-то он был недоволен делами отряда: пока они ограничивались главным образом укреплением подступов к лагерю, маскировкой его и подготовкой к зиме. Правда, одна боевая группа в составе десяти человек уже дважды проводила боевые операции. Далеко от стоянки удалось взорвать вражеские машины с горючим – об этом в лагере говорили много. Камиль из-за больной ноги не участвовал в операциях. Может быть, поэтому ему и казалось, что отряд действует недостаточно решительно.
За несколько дней до Октябрьской годовщины он не выдержал и зашел к командиру отряда.
Командовал отрядом сам Угланов. Он уже знал Камиля как умелого пулеметчика, солдата с боевым опытом, хорошего агитатора и пропагандиста и в будущем, после окончательного выздоровления, хотел назначить его командиром одной из боевых групп.
– Как здоровье, товарищ Ибрагимов? – приветливо спросил он вошедшего Камиля.
– Здоровье ничего, товарищ командир. Но чем лучше здоровье, тем хуже на душе.
– Скучаете? По родггым местам? По жене, детям?
– Не об этом речь.
– А о чем же?
– Почему мы бездействуем, товарищ командир?
– А-а, вот в чем дело! Но ведь каждое действие должно быть подготовлено. Мало будет от нас пользы, если мы начнем действовать необдуманно, не взвесив своих возможностей, и сразу же обнаружим себя. Вот наступает зима, и нам надо сделать все, чтобы во время холодов не замерзнуть…
– Все это верно, товарищ командир. Но ведь и Красная Армия воюет в очень тяжелых условиях, имеет большие потери. И она сейчас очень нуждается в нашей помощи. Конечно, о себе надо заботиться, но ведь без риска воевать нельзя. По-моему, мы обязаны вести непрерывные действия против врага, не давать ему ни минуты покоя. Мало ведь уметь ловко прятаться от врага…
Слова Камиля задели Угланова за живое. До сих пор он считал, что как командир он действует Правильно, Да и партизаны, кажется, одобряли его осторожность. А вот пришел новый человек, и посмотрел на дело по-иному. И кажется, в его словах есть правда. Однако признать сразу справедливость слов Камиля Угланов не смог. Ответил внешне спокойно, но не просто.
– Вероятно, вы со своей точки зрения правы, хотя и мыслите односторонне… Да и сами вы считаете себя у нас временным человеком.
Камиль или не понял укола, или сделал вид, что не понял его.
– Думаю, что никто не собирается партизанить вечно. Но я знаю: вся страна готовится встретить праздник Великого Октября какими-то делами.
– Мы тоже готовимся.
– Я этого не чувствую, товарищ командир.
– Хорошо, если к тому времени будете чувствовать себя здоровым, сможете принять участие…
– Буду ждать.
– Ждите… А если говорить серьезно, ваше беспокойство не лишено основания. И хорошо, что вы высказались откровенно.
11Наступил канун Великого Октября, но ни о какой операции Камилю никто ничего не говорил. Его, как обычно, поставили на пост.
Лес. Все деревья, кроме сосны и ели, давно уже сбросили свой пожелтевший наряд. Ржавые листья папортника и засохшие стебли крапивы выглядывают из-под недавно выпавшего снега. Торопя зиму, в верхушках деревьев свистит холодный северный ветер: тоскливо плачут свисающие пучками обнаженные березовые ветви, злобно воют торчащие, подобно оленьим рогам, голые дубовые сучья, величественно и торжественно шумят иссиня-зеленые, пышные, как и летом, кроны сосен – им холод нипочем. Широкие внизу темно-зеленые ели устремили ввысь минареты своих вершин, и стоят они, не желая склоняться перед свирепым ветром, прямые и непреклонные, лишь слегка покачиваясь.
Меж могучими деревьями проходит лесная тропа. Там, где она круто поворачивает влево, образуя «Уголок друзей», стоит на посту Камиль. Пост этот считается самым спокойным. Если бы человек, попавший в эти места впервые, вздумал узнать, откуда, из какой деревни идет эта тропа, и пошел бы по ней, как ему казалось, к опушке, он бы пропетлял по лесу километра два и попал бы в заросший ольшаником большой овраг, а упершись в ручей, спокойно бегущий меж больших черных валунов, и не зная, куда идти дальше, остановился бы в недоумении. Не потому, что не смог бы перейти через ручей – его можно просто перешагнуть в любом месте. Но куда идти, перешагнув его, если тропа спускается к ручью и пропадает, словно растворяется в его воде. И только немногие знают: чтобы найти продолжение тропы, надо пойти по окаймляющим ручей валунам навстречу течению. Там, где ручей изгибается в третий раз, справа к нему примыкает высохшее русло другого ручья. По камням, вдоль этого русла надо добраться до перегородивших русло двух сросшихся елей, пройти сотню шагов влево, точно выдерживая направление, показываемое поваленными соснами, выбраться на пригорок и внимательно осмотреться – здесь надо искать продолжение тропы. Но и найдя ее, прежде чем попадешь на проселочную дорогу, встретишь еще десятки различных головоломных поворотов, препятствий, неожиданностей…
Конечно же, почти невероятно, чтобы по этой тропе сюда мог попасть посторонний человек. Даже не каждый партизан ее знает. И все же, на всякий случай, здесь выставляют пост. Поэтому Камиль чувствует себя в «Уголке друзей» спокойно. А назвали это место так потому, что здесь, у самой тропки, стоят сросшиеся береза и ель. Пост находится совсем рядом с этим чудом природы, и Камиль часто подходит и смотрит на «друзей». Действительно, как бы выросшие из одного корня береза и ель поднимаются из земли как одно дерево, и только на высоте метра начинаются стволы березы и ели. Отделившись друг от друга на расстояние лезвия меча, они поднялись довольно высоко и снова срослись в одно дерево, переплели свои ветви.
Камиль смотрит на обнявшихся подружек и вздыхает:
– Эх, показать бы школьникам это диво дивное!
И он живо представил шумную толпу ребятишек, наполнивших лес своим веселым гомоном. Дети не довольствуются только осмотром, они трогают деревья руками, обнимают их, а самые смелые взбираются на них. Вот перед его взором возник образ живой, как ртуть с горящими черными глазами девушки, всегда задающей ему, учителю Камилю, самые неожиданные вопросы. Сейчас она тоже не молчит.
– Камиль-абый, – спрашивает она, – скажите пожалуйста, а эти березка и ель и в самом деле друзья?
– А ты сама как думаешь?
По-моему, они не любят друг друга, – подумав, уверенно говорит девушка. – Ведь они мешают расти друг другу…
Да. С точки зрения науки было бы неправильно называть их друзьями. И все же как высоко поднялись они! Впрочем, это явление весьма редкое, исключительное. Едва ли можно найти во всем лесу еще одну такую пару… Но какой лес! Березы – как на подбор, сосны – самые стройные, ели – самые красивые… А осины? А дубы? Разве все они здесь не хороши? У всех их одна почва, всех их обогревает одно солнце. Только цвет, внешний вид и голоса у них разные. Одни из них встречают злые ветры негодующим свистом, другие злобно воют, третьи величаво, гордо шумят… А все вместе поют красивую песню о силе и могуществе леса, о том, что их не победят никакие стихии…
Да, это уголок друзей. Даже не уголок – страна. Страна друзей!
Хотя ель и укрывала от злого ветра, но мороз все больше и больше давал знать о себе. Вынужденный встретить зиму в летнем обмундировании, Камиль поглубже натягивает пилотку, поднимает ворот, плотнее запахивает полы шинели, туже затягивает ремень, но все чаще вынужден притопывать замерзшими ногами, энергичнее вышагивать туда и обратно вдоль тропинки.
День был на исходе, приближался час смены постовых. Вдруг Камиль насторожился. Сквозь непрерывный шум и свист леса, сквозь треск сухостоя он услышал посторонние звуки. Кто-то идет по тропинке.
Камилю захотелось крикнуть «Стой!» Но он не спешил спугнуть пришельца и притаился под елью. Вскоре на тропке показался маленький человечек в большом малахае с закинутым за спину зайцем и с черноухим борзым на поводке.
Подпустив незнакомца на десяток шагов, Камиль крикнул:
– Стой! Ни с места!
Человечек поправил сползший на глаза малахай и оглянувшись по сторонам, радостно воскликнул:
– Камиль-абый?
Это был Павлик.
– Я тебе дам Камиль-абый! Пароль!..
Камиль вышел из укрытия. Чувствовалось, что он не сердится, и все же мальчишка выполнил его требования. Приосанившись, он бойко выпалил:
– Букварь!
– Какой «букварь»! – сразу и по-настоящему рассердился Камиль.
Павлик поторопился исправить оплошность.
– Ой, «азбука», «азбука»!
– Хорош партизан, – все же упрекнул его Камиль. – Букваря от азбуки не отличает.
Павлик покраснел так, словно он ошибся на экзамене. Он не мог простить себе этой ошибкй, знай, какое доверие ему оказали. Й он не стал оправдываться, виновато молчал.
– По какому делу, Павлик? К кому?
– К дяде Ване.
«Дядей Ваней» называли Угланова.
– А заяц? А собака?
– А если фриц повстречается? Не скажу же я… что к «дяде Ване» ходил!
– Ладно, проходи. А «азбуку» не забывай.
– Не забуду, Камиль-абый. – Павлик оглядел легкую одежду Камиля и сочувственно спросил – Не мерзнешь, Камиль-абый?
– Ничего, выстою. Иди выполняй задание.
После встречи с Павликом Камилю стало как будто теплее. Особенно ему согрело душу обращение «Камиль-абый», сказанное чисто по-татарски, без акцента. И Камилю кажется, что он повстречался с одним из своих учеников.
Как только Камиль вернулся в лагерь, его позвал Угланов. Принял он Камиля радушно. Спросил, улыбаясь:
– Ну как, дружите с дедом-морозом? Не донимает он вас?
Зимней одежды в отряде не хватало, и тем не менее Угланов шутит. Значит, появилась надежда на ее получение, ибо бессмысленных шуток Угланов терпеть не мог. Поняв это, Камиль тоже ответил шуткой:
– Пока терпим друг друга, товарищ командир. Ведь мороз-то наш, советский. А уж если начинает сильно донимать, представляю себе фрица на морозе, и мне становится тогда даже жарко от удовольствия. А погреемся еще в бою, то…
– Будет завтра бой, будет и теплая одежда, – перебил его Угланов.
Камцль недоверчиво посмотрел на Угланова.
– Да, да, – заверил тот. – К празднику будет у нас теплая одежда…
И он рассказал о том, что сообщил ему Павлик, Оказывается, Захар Петрович собирал теплую одежду для немцев и утром немцы повезут ее в районный центр.
– Вот вы сегодня перед рассветом, – закончил Угланов, – и отправитесь в засаду. Обоз должен быть нашим…
– Какие у них силы? Сколько человек пойдет?
– Все скажу. А сейчас готовьте карандаш и бумагу. Будем слушать Москву.
Глава седьмая
ТЕПЛО СЕРДЦА
1В тот день и в Ялантау весь городской актив, как и в Москве, собрался на торжественное заседание, посвященное годовщине Великой Октябрьской революции.
Задолго до праздника, чтобы достойно отметить этот день, в районе началось трудовое соревнование. Многие колхозы выполнили план сдачи государству зерна, продолжали сдавать в фонд обороны родины хлеб, мясо и овощи. Все предприятия города боролись за выполнение годовых планов к этому дню. В честь этого дня граждане города и деревни старались оказать помощь фронту: жертвовали деньги в фонд обороны, сдавали облигации займов, отдавали из семейных шкатулок золотые и серебряные брошки, кольца, цепочки. В выходные дни весь город выходил на воскресники, – заработанные средства также вносили во всенародный фонд обороны. В честь этого дня готовили фронтовикам посылки.
Сания принимала горячее участие во всех этих делах. Но что бы она ни делала для фронта, ей все казалось мало. Не раз она попрекала себя:
«По мелочам распыляю силы. Что такое во время войны учительница? Быть бы мне ученой – физиком или химиком… Изобрести бы такое оружие, чтобы…»
Однажды ей подали свернутое треугольником письмо. Из Действующей армии. Сания вздрогнула: адрес написан чужой рукой. Не о Камиле ли? Нет. Письмо пришло от одного парня, когда-то учившегося у Сании. Он писал о том, что ранен и попал в госпиталь, что его наградили орденом Красной Звезды.
«В связи с получением ордена, – писал парень, – комиссар очень нас похвалил. В ответ на это я тоже говорил. Мне хотелось сказать о том, кто воспитал меня таким. В своем выступлении я не назвал вашего имени, сказал только: «Мои учителя». А сейчас мне захотелось написать вам благодарственное письмо. Сражаются парни, которые учились у вас, Сания-апа, неплохо воюют, поверьте…»
Сания растрогалась, глаза ее затуманились слезами. Смигивая непрошеные слезы, продолжала читать:
«Пока дела у нас на фронтах идут неважно, не приходится говорить о героизме и героях во весь голос. Но будет время – и ваши ученики прославят Красную Армию на весь мир. Вот увидите!..»
Сания долго сидела в задумчивости.
Она стала вспоминать и других окончивших школу ребят и девчат. Один оканчивает в этом году химикотехнологический институт. Еще две девушки учатся там. Трое – в университете. Другие – в сельскохозяйственном институте, в пединституте… А сколько в военных училища:? А сколько уехало на фронт?
«Дура, – сказала себе Сания. – Педагогом быть – замечательное дело!.»
Тем не менее ей все кажется, – сколько бы ни работала, даже когда приходит домой уставшая, бессильная, – ей все кажется, что она недостаточно поработала…
