Текст книги "Ночи и рассветы"

Автор книги: Мицос Александропулос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 39 страниц)

VI

Атака началась на другой же день и проводилась весьма планомерно.

Джери и Кити предлагали поехать с ними в Гекали и не желали слушать никаких возражений.

– Останемся там на три дня – субботу, воскресенье, понедельник. Немного успокоим нервы и вернемся с новыми силами. Свет, чистый воздух, солнце, а главное – уедем от этой вонючей толпы!..

В некоторых мероприятиях Кити не участвовала.

– С раннего утра поедем в Филиро. Сейчас самое время. Машина у нас своя. Захватим купальники и оттуда махнем прямо в Мениди, а там – ягненок на вертеле, оркестр, голые женщины! Наши эфирные создания пусть остаются дома.

Но бывали проекты, в которых «эфирные создания» выдвигались на первый план.

– Будет Рена, самая пикантная из наших девочек, придет Ион с двумя сестрами. На младшую, Мики, обрати внимание, греховодник! Она тоже пишет стихи.

Джери кричал и отчаянно жестикулировал. Но иногда его голос спускался до шепота:

– Сегодня мы пойдем на улицу Стурнараса. Ты не был там? Какое упущение! Не делай глупостей и не ходи на улицу Сократа, туда стекается весь плебс! Зато на улице Стурнараса…

И он объяснял, что на улице Стурнараса гораздо чище, а иногда среди женщин попадаются девушки. Конечно, возиться с ними не так уж приятно, зато это льстит мужскому самолюбию. Мысли о мужском достоинстве не давали ему покоя. Всегда и перед всеми он стремился подчеркнуть, что он настоящий мужчина. Его речь и поведение подчинялись категорическому девизу: «Мы – мужчины…», что, естественно, вызывало противопоставление: «Вы – женщины…» Джери искал случая вставить свою заповедь в любой разговор: стихия женщины – защита, стихия мужчины – нападение; манера поведения женщины – отрицание, мужчины – утверждение; свойство женщины – слабость, свойство мужчины – сила. Конечно, встречаются и исключения – женоподобные мужчины и мужеподобные женщины. Джери, как настоящий мужчина, предпочитал женственных женщин. Необходимо сочетание двух крайностей – в этом заключался исходный пункт его эстетики, его философии и его политических взглядов. И Джери старался, чтобы во всем – в его словах, в поступках, в движениях, жестах, походке – чувствовался настоящий мужчина. Ради этого он все время кому-то подражал и непрестанно искал новые образцы для подражания.

Непревзойденным образцом для Джери был Зойопулос. Но отдельные черты Джери заимствовал и у других; кое-что, например, он взял у Космаса: ему пришлись по вкусу его уверенная манера речи и походка. И еще улыбка Космаса, казавшаяся ему красивой и мужественной. Такое сочетание его очень привлекало.

Джери часто звал Космаса на вечера в широко известные дома. Имена хозяев Космасу доводилось встречать в газетах, в журналах, на этикетках папиросных коробок и вывесках крупнейших фирм. Иногда приглашения исходили от Зойопулоса – на виллу, где будет Мики, которая пишет стихи, или в дом к одному известному лицу, куда придет другое известное лицо и сделает очень важное сообщение.

Космас отказывался от всех предложений. В конце концов его стали тяготить собственные отказы и та роль, которая, по теории Джери, ему была не к лицу: подобно женщине, увиливать от ответа и отыскивать все новые предлоги и оттяжки. Но что же было делать, если он сам еще не знал, что им ответить? А им не давал возможности объяснить, что они хотят от него.

* * *

Однажды вечером, вернувшись из магазина, Космас услышал за дверью голос Джери:

– Ну, давай же, торопись! Все уже собрались!

И он насильно затащил Космаса в свою комнату, полную незнакомых молодых людей и дыма. Никто не взглянул на вошедших, Все сидели на диванах и стульях и разговаривали. Джери усадил Космаса рядом с собой и сказал кому-то, что теперь можно начинать.

Встал юноша, казавшийся здесь самым взрослым. Он заявил, что считает целесообразным начать с сообщения административного совета, и принялся читать. Космас слушал и ничего не понимал. Как только ему начинало казаться, что он нащупывает ключ к разгадке, докладчик переходил на цифры и условные обозначения. Суть сообщения, насколько уяснил Космас, заключалась в том, что административный совет одобряет деятельность какого-то участка и надеется, что остальные участки возьмут с него пример. Оратор лично поздравил с успехом нескольких человек, но вместо имен назвал номера.

Потом откуда-то вынырнул Зойопулос и предоставил слово господину Спилиадису. Спилиадис оказался пухленьким, младенческого вида человечком, в очках, с розовыми щечками и тоненьким голоском. Тема его доклада, по-видимому, была всем известна, и поэтому ее не объявили. Джери прошептал Космасу, что речь пойдет об организационных недостатках. Вид у Спилиадиса был пресмешной, и некоторые слушатели с трудом скрывали ироническую усмешку. На Космаса Спилиадис тоже произвел комичное впечатление. Но говорил он о вещах очень серьезных.

– В области идеологии наше движение добилось положительных результатов. Мы привлекли в административный совет общества известных ученых и крупнейших политиков. Программа, разработанная ими, гармонично сочетает философский базис и требования текущего момента. При такой солидной основе мы имеем все основания добиться желаемого единства наших рядов перед лицом общего противника. Думаю, вы со мной согласитесь, что источник поразительных успехов коммунистов заключается в их программе, которая представляет собой не случайный набор политических лозунгов, а излагает их философию, их экономическую теорию и способы ее практического применения. Именно эта цельность и последовательность в вопросах идеологии обеспечивает превосходство коммунистов в сфере практической деятельности, является залогом их сплоченности и дисциплинированности. Сейчас мы наконец смогли противопоставить коммунистам свою идеологию, но на практике мы еще очень отстаем от них. Результаты нашей деятельности пока плачевны, силы распылены, это нужно признать.

Речь Спилиадиса внесла необходимую ясность. Было видно, что в этом нуждались многие слушатели. И сейчас они выражали свое удовлетворение аплодисментами. Стало шумно. С трудом можно было расслышать, как Зойопулос призывал собрание к порядку и просил желающих взять слово. Выступил господин Иордану, хорошо сложенный юноша в красивом свитере. Он согласился со всем, о чем столь красноречиво говорил господин Спилиадис, и выразил мнение, что самым логичным выводом из сказанного будет решение развернуть широкую пропаганду. В чем сила коммунистов, как правильно объяснил господин Спилиадис? В их железной программе. Следовательно…

Тут вскочил Джери и, не прося слова, заявил, что видит в этом трагическое недоразумение, которое может привести к роковой развязке.

Все замолчали и с интересом ждали дальнейшего.

– Да это же наивно, господа! – продолжал Джери. – Наивно думать, что сила коммунистов в их идеологии. Было бы трагической ошибкой признать этих авантюристов политическими, я подчеркиваю – политическими, противниками.

– А разве на самом деле не так? – спросила красивая девушка, полулежавшая на диване рядом со Спилиадисом.

«Наверно, это и есть Рена», – подумал Космас и стал искать взглядом Кити. Но Кити здесь не было.

– Боже мой, что за вопрос! – разочарованно протянул Джери.

– То, что коммунисты уголовные преступники, давно не новость, господа, – сказал юноша с внешностью и осанкой аристократа, однако одетый очень скромно. – Но разве наша эпоха не стала эпохой самых чудовищных метаморфоз? Разоряются древние аристократические роды. – Последняя фраза была произнесена особенно значительно. – В течение одного дня становятся аристократами вчерашние плебеи. Бродяги становятся политиками.

За его словами последовало молчание. Потом встал Зойопулос.

– Господин Каравасилиу, по-моему, совершенно прав, – сказал он, указывая на последнего оратора (и Космас вспомнил известную фамилию обанкротившихся коммерсантов). – А господин Кацотакис (Космас не сразу догадался, что речь идет о Джери), как всегда верен себе и своей тактике крайностей.

Поднялся Спилиадис.

– Мы не можем закрывать глаза на действительность. И я думаю, что в этом вопросе административный совет поступает абсолютно правильно. Авантюристы есть авантюристы, я этого не оспариваю, но кто сегодня наш политический, я подчеркиваю – политический, противник?

– Но, господин Спилиадис, если мы признаем их уголовниками, то и меры по борьбе с ними будут соответствующими.

– Вопрос не в том, кем мы их признаем, а в том, что представляет собой ЭАМ на самом деле.

Сначала выступавшие просили слова. Но потом спор разгорелся, и председатель потерял бразды правления. Собравшиеся разделились на группы, нить разговора была потеряна. Джери обернулся к Космасу:

– Если мы будем действовать так, как они предлагают, все погибло. Понимаешь, Космас?

В эту минуту Космас увидел еще одну хорошенькую девушку, шептавшую что-то на ухо своему соседу. Джери перехватил взгляд Космаса и сжал его руку.

– Ах ты мошенник! – сказал он с насмешкой. – Это сестра Мики, о которой я тебе говорил. Ее зовут Зан. Хочешь, познакомлю?

И он с готовностью вскочил. Но в эту минуту кто-то произнес слова, которых, по-видимому, ждали. Эти слова сразу же восстановили тишину, к которой тщетно призывал председатель. Слова эти были: «Боевые организации». Как птицы из гнезда, одно за другим стали вылетать уточняющие предложения: военные отряды, роты, батальоны, офицеры, оружие…

Зойопулос предоставил слово господину Аполлону Доксатосу, и дебаты тотчас же смолкли: было видно, что Аполлон пользуется здесь непререкаемым авторитетом. Космас чуть-чуть наклонился, чтобы получше разглядеть его, – они сидели в одном ряду. Аполлон оказался сверстником Космаса, это был юноша крепкого сложения, с интеллигентным и вместе с тем мужественным лицом.

– Наконец-то! – сказал Аполлон и улыбнулся. – Я сижу и жду этих слов, потому что ни дискуссия, ни доклад господина Спилиадиса меня не удовлетворили.

Космас бросил взгляд на круглое лицо Спилиадиса и увидел, что тот покраснел. И еще он увидел, что Зан смотрит на Спилиадиса с выражением иронии, сочувствия и женской жалости.

– Я не был удовлетворен, – говорил Аполлон, – потому что господин Спилиадис исходил из неверных предпосылок. Национальные силы разбросаны, а коммунисты едины – это бесспорный факт, но утверждение, будто наши идеологические позиции надежны, не соответствует истине. К сожалению, в этой области дело обстоит тоже из рук вон плохо.

– Как же так, господин Доксатос? А программа? – нервно спросил Спилиадис. Он то и дело менялся в лице.

– Я принимаю нашу программу, но не потому, что считаю ее хорошей, а потому, что не вижу лучшей! Не берусь оспаривать ее положений; главным стремлением моей жизни было стать хорошим врачом, а не плохим социологом. Но мне кажется, что в программе, разработанной нашим уважаемым административным советом, многое осталось неясным. Например: мы не отвергаем социализм, верим в демократию и желаем возвращения короля. Мы создаем какую-то абстрактную схему монархического социализма, в которую никто не поверит и которой не верим даже мы сами. Я читаю программу и спрашиваю себя: кто я? Социалист? Я не могу отрицательно ответить на этот вопрос. Буржуазный демократ? Да, и буржуазный демократ тоже. Монархист? Судя по программе, я еще и монархист.

– А правда, Аполлон, кто же мы, в конце концов? – с искренним интересом спросила Зан.

– И те, и другие, и третьи! – ответил Аполлон. Все, кроме Спилиадиса, засмеялись.

Когда смех стих, Аполлон продолжал:

– А вернее, мадемуазель Зан, мы не социалисты, не буржуазные демократы, не монархисты. Мы нечто другое – мы антикоммунисты.

– Вот это верно! – весело крикнул Джери.

– Вот это-то и плохо, господин Кацотакис. Да-да!

– То есть как?

– Вот так: если мы признаем себя антикоммунистами – мы признаем это прямо, а программа – косвенно, – то этим самым мы признаем свое поражение и шаткость наших позиций. Уже само это слово «антикоммунисты» автоматически лишает нас самостоятельности. Это значит, что мы не существуем как организация, партия, класс, а являемся лишь антиподом другой партии или организации. Мы не действуем, а противодействуем, вся наша деятельность сводится к отрицанию. Мы никогда не говорим «да», а только «нет». И уже одного этого, господин Кацотакис, достаточно, – в этом месте голос Аполлона стал особенно язвительным, – чтобы понять всю глубину нашего падения, если взглянуть на вещи в свете вашей теории о позиции двух полов.

Раздался гомерический хохот. Громче всех смеялся Джери.

– Я приведу еще один наглядный пример, – продолжал Аполлон, – показывающий, что звание «антикоммунистов» не так уж лестно для нас. Я не разделяю мнения господина Спилиадиса о том, что сила коммунистов в единстве их идеологии. Если бы дело было только в этом, коммунисты никогда не смогли бы привлечь на свою сторону крестьян и добиться того, чего они добились: а именно – влияния почти на две трети сельского населения. Я не говорю о городе, я ставлю в пример только деревню. Им не удалось бы покорить деревню, если бы они не отложили в сторону «Коммунистический манифест» Маркса и его теорию прибавочной стоимости и не стали бы прикрываться национальным знаменем. Свою гнусную деятельность коммунисты выдают за национально-освободительную борьбу, и нация идет за ними, а мы, ослепленные ненавистью к коммунистам, катимся по наклонной плоскости, и деятельность наша не вызывает сочувствия масс. У нас нет своего пути, мы не ищем самостоятельного выхода, мы просто делаем обратное тому, что делают коммунисты. Это ведет нас к катастрофе. Настало время остановиться. Иначе придет роковая минута, когда в нас не будут верить как в борцов за национальные интересы. Я ненавижу коммунистов, вы это знаете, но я с содроганием вижу, что мы зашли в тупик. Придет время, и все увидят, что коммунисты, эти ниспровергатели наций, люди, отвергающие само понятие «нация», последовательно проводили национальную борьбу, а мы, всегда поднимавшие его на щит, изо всех сил старались мешать этой борьбе.

– Но это нелепо, Аполлон, – робко возразил Иордану. – Как это может быть?

– Первые симптомы уже налицо. Мы, как попугаи, подражаем ЭАМ. Создаем подпольные организации по типу ЭАМ. У них мы взяли организационную схему: ЦК, конспирация, устав, программа – все как у них. Проводим мероприятия только для того, чтобы опередить их; заседаем, как они, пробуем работать, как они, и даже лозунги на стенах малюем, как они, только другой краской. Нам присущи все недостатки эпигонов. Впереди идут они, а не мы. Мы чувствуем, что они не только опережают нас, но и что они могут действовать независимо от нас, чего мы не можем сказать о себе. Сознавая все эти недостатки, мы стремимся к объединению национальных элементов, надеясь, что чаша весов в конце концов склонится на нашу сторону, на сторону здоровых сил нации. Я непоколебимо верю, что эта надежда имеет под собой реальную основу, но вместе с тем убежден, что тактика наша не только ошибочна, но и преступна.

Спилиадис запротестовал и стал требовать объяснений.

– Я уже все объяснил, – ответил Аполлон. – Но если хотите, я могу повторить. Основной наш изъян – несамостоятельность. Нашу деятельность нельзя назвать национальной, потому что она тоже всего-навсего антикоммунистическая. По существу, мы стремимся к объединению не национальных, а антикоммунистических сил. И тут мы не ставим никаких ограничений. Мы рады принять и буржуа, и крестьян, и полицейских, и даже немцев.

Кое-кто оглянулся на Спилиадиса, остальные не отрываясь слушали Аполлона.

– Но это неверно, – сказал Спилиадис. – Зачем вы так говорите, господин Доксатос?

– Я обращаюсь к господину Кацотакису. Я спрашиваю его: верно ли то, что я сказал?

Джери вскочил.

– Я дал клятву бороться с коммунизмом. У меня нет другого врага, кроме этого чудовища. Я абсолютно уверен, что немцы будут побеждены и сюда придут союзники. Но поражение немцев не станет нашей окончательной победой. Наша победа – в уничтожении коммунистов, конкретнее – греческих коммунистов. Поражение греческих коммунистов – наше дело, и мы должны с ним покончить. Коммунисты наступают, они проникли в глубь масс. Теперь мы заинтересованы в любом человеке, ненавидящем коммунистов. Нужно начать крестовый поход. В нем должны принять участие все, в том числе и немцы. И если они внесут хоть незначительный вклад в дело уничтожения греческих коммунистов, им простятся все грехи, совершенные в Европе.

Снова поднялся шум. Некоторые кричали, что Джери прав и в этих вопросах нет места колебаниям, нечего прятать голову под крыло. Кто мы такие? Буржуа! Кто наш враг? В первую очередь коммунисты. Если немцы потерпят поражение, а власть возьмут коммунисты, кто от этого выиграет?

Тем не менее Аполлон хотел защищать свою точку зрения.

Во-первых, он не может согласиться с господином Спилиадисом, который сводит всю проблему к усилению идеологической работы. Такими средствами коммунистов не одолеть. Идеологическим оружием с ними не справиться. Один простой пример: господин Спилиадис очень правильно сказал, что политическая программа коммунистов – это не случайный набор политических лозунгов, в ней квинтэссенция их философии и экономической теории. Это верно. А что мы можем противопоставить им? Какую философию и экономическую теорию мы можем выдвинуть в противовес?

– Повторяю, – продолжал Аполлон, – я не социолог и, возможно, ошибаюсь. Однако когда я попытался как-то разобраться в философии, которая, очевидно, должна более или менее отражать и мои взгляды, я обнаружил лишь хаос мнений, теорий и известных имен. То же самое и с экономической теорией: на каждого философа есть десять экономистов, которые явно не в ладу между собой. Что же мы можем противопоставить?

Что касается позиции господина Кацотакиса, то я уже объяснил, почему считаю ее неприемлемой. Такие методы борьбы не только не повредят коммунистам, а, напротив, пойдут им на пользу. Логическим исходом подобных методов явится банкротство национальных элементов в глазах масс, потому что коммунисты, конечно, не преминут раструбить о нашем сотрудничестве с немцами и тем самым сделать достоянием гласности наше так называемое предательство. Я говорю «так называемое», – пояснил Аполлон, – потому, что это сотрудничество никак нельзя назвать предательством. Оно не является нашей целью. Это лишь временный компромисс, на который мы идем в интересах нации. Однако я считаю его недопустимым как с точки зрения тактики, так и учитывая конечную цель нашей борьбы.

– Ваши аргументы очень убедительны, господин Доксатос, но что же вы нам предлагаете? Может быть, нам тоже нужно вступить в ЭАМ?

– Боже сохрани! Что вы говорите, господин Каравасилиу!

Все засмеялись.

– Я предпочитаю другой путь. Мы должны поднять знамя национальной борьбы, вступить на путь действия, а не противодействия, утверждения, а не отрицания. И никому не подражать. Наша борьба должна быть самостоятельной и прежде всего национальной. Наши враги – оккупанты, наши союзники – все греки, кроме коммунистов. С ними мы будем бороться как с антинациональными элементами не потому, что мы антикоммунисты, а потому, что они враги нации…

– Но они провозглашают те же национальные принципы!

– Нужно доказать, что это только притворство.

– Как доказать?

– Доказать, что мы лучше боремся за интересы нации, чем они.

– Каким образом?

И тут Аполлон повторил заветные слова – «боевые организации».

– Боевые организации развернут активную борьбу, в них войдут верные люди, подчиняющиеся железной дисциплине, руководить ими будут талантливые вожди. Мы больше не будем подражать нашим врагам, мы будем брать пример с наших предков и с лучших борцов.

Все были согласны с Аполлоном. Решили привлечь способных офицеров, внесли практические предложения о сборе оружия и боеприпасов, вспомнили о генеральном штабе Среднего Востока, передатчиках, парашютах, тайных аэродромах в сельской местности.

Наконец, когда все проблемы были решены, руководство призвало собравшихся к строжайшей дисциплине и сообщило, что с завтрашнего дня организация переходит к тактике боевых выступлений.

Отныне деятельность организации будет протекать под лозунгом «самостоятельность».

Первое выступление наметили на ближайшие дни в университете. Там коммунисты действуют очень активно, они выбросили национальные элементы из всех советов и комитетов. Студенческая организация очень слаба, ее необходимо укрепить.

Боевым выступлением будет руководить Аполлон.

Собрание закончилось, все разошлись. Боевая группа осталась разрабатывать план действий.