Текст книги "Ночи и рассветы"

Автор книги: Мицос Александропулос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц)

XV

О судьбе Криса позаботились эамовцы. Он прожил несколько дней у Андрикоса, потом за ним приехали на машине и увезли.

В день отъезда Крис устроил скандал. Он во что бы то ни стало хотел ехать с Космасом и поносил организацию за то, что она его не отпускает.

С Тенисом Космас теперь встречался регулярно в кафе на улице Академии.

Как-то вечером Тенис привел в комнату Космаса гостя. Это был крепко сбитый парень лет двадцати. Видно было, что Тенис очень нервничает. Он целый час допрашивал Космаса, кто живет наверху, ходят ли жильцы по железной лестнице, навещает ли кто-нибудь Космаса, куда будет прятаться товарищ, если кто-нибудь постучит, и нельзя ли на скорую руку соорудить какой-нибудь тайник.

По поведению Тениса Космас понял, что этот парень важная персона. Никто не должен знать о его присутствии. Организация оказывает Космасу большое доверие, посылая к нему этого товарища, и он должен быть достойным этого доверия. Короче говоря, Тенис совсем запугал его. Даже скрывая англичанина, Космас не волновался так сильно, как сейчас.

Между тем, как только Тенис ушел, гость улегся на кровать и захрапел, как богатырь. Рядом с собой он положил немецкий парабеллум, две полные коробки патронов и две английские гранаты системы «Мильс». Он спал в одежде – в новеньком сером костюме и белой рубашке, оттенявшей загорелую шею. Комната дрожала от храпа, и Космас пробовал перевернуть гостя, надеясь, что хоть это подействует: он боялся, что на шум сбежится все семейство Кацотакисов.

Космас нарезал хлеб, разогрел на примусе бланку консервов и собрался уже разбудить гостя, когда тот вдруг вскочил с кровати и заорал благим матом:

– Назад!

Его рука взлетела и с размаху грохнулась об стенку. Космас растерялся. Он подбежал к гостю и схватил его за плечи.

– В чем дело, товарищ? Что с тобой?

Гость приоткрыл глаза, подул на ушибленную руку и поднял взгляд на Космаса.

– Черт возьми! – сказал он и сел на кровати. – Приснилось, что мой взвод окружен!

Он зевнул, еще раз посмотрел на Космаса – его взгляд упал на хлеб и консервы.

– Поужинаем? Признаться, у меня живот подвело от голода.

Он энергично встал и подошел к столу.

– Черт возьми! Целых трое суток не спал, вот и свалился как убитый. А тут еще этот проклятый сон!

И он накинулся на еду, продолжая говорить с набитым ртом:

– Позавчера вечером мы добрались до Парнаса и нарвались на немецкую заставу. Я разделил свой взвод на две части и шел с первой группой. И вдруг сторожевой пост. Хорошо, что они нас не заметили, и мы задом-задом – и через лес. Вот это я и видел сейчас во сне. Но только во сне все было по-другому. Они сидели в засаде и открыли огонь. Я укрылся за большущим камнем. И вдруг прямо передо мной появляются два огромных немца с автоматами! И говорят мне по-гречески: «Ни с места, Керавнос, пришел твой конец!» Тьфу ты, черт!

И он снова подышал на руку. От хлеба и консервов не осталось ни крошки. Космас положил перед гостем еще полбатона и кусок сыра.

– Я тебя разорю сегодня, – сказал Керавнос и, не разламывая хлеб, стал жадно есть. – Почти год не ел пшеничного хлеба. Нас уже тошнило от кукурузного.

И вообще с продовольствием у нас неважно. Хорошо, коли есть вареная фасоль и бобота. Питаемся, можно сказать, одним чистым воздухом.

Космас не открывал рта, зато парень говорил без устали.

– Если бы нам не помогали крестьяне, мы бы и вовсе пропали. Англичане не держат своего слова. Каждый вечер обещают, что сбросят продовольствие с самолета. Мы, как дураки, разводим костры и ждем, когда рак свистнет. Еще обещали, что сбросят оружие и обувь. Все одни слова. Один только раз, в Гионе, нам сбросили солдатские ботинки. Так все были на левую ногу. Ну, да ладно, плевали мы на них… Благодаря немцам у нас все есть – и оружие, и одежда: все, что носим, у них отбираем.

Хлеб и сыр исчезли так же быстро, как консервы. В шкафу не осталось ни крошки. Неравное покосился на Космаса, а затем бросил красноречивый взгляд на свою пустую тарелку.

– Не сердись, – сказал Космас, – я ведь тебя не ждал, так что тебе придется поголодать.

– Ничего! В горах и не такое терпели. А закурить есть?

Космас протянул ему сигареты. Керавнос закурил и снова лег на кровать.

– И не помню даже, когда в последний раз спал на кровати. Не обессудь, если я тебе оставлю парочку боевых подруг.

Космас не понял грозного предупреждения и стал убирать со стола. Но не успел он закончить уборку, как наверху, у Кацотакисов, послышался шум. Было уже за двенадцать. К этому времени, даже если в доме бывали гости, все обычно расходились.

Шум наверху усиливался. Послышались топот, крики, потом женские голоса.

– Давай потушим свет, – сказал Космас. – А еще лучше – забирай-ка свой пистолет и гранаты и полезай в шкаф.

Керавнос взял пистолет и гранаты.

– Ты лучше сам к ним сходи, – посоветовал он Космасу, – а то они явятся к нам.

Космас погасил свет. Между тем шум сменился дикими воплями, потом донеслись женский плач и сердитые мужские голоса. Космас уже собирался открыть дверь, когда его осенила мысль: «А вдруг это немцы?»

– Мы погибли! – сказал он Керавносу. – Наверно, это немцы.

Керавнос подошел, фыркая, как разгневанный конь.

– Ну, держись, паренек, – тихо сказал он Космасу, – будем стоять насмерть! Ты думаешь, они спустятся?

– Почем я знаю!

– Кто живет наверху?

Космас объяснил.

– А может, это потасовка из-за твоей соседки? Она небось красивая?

– Красивая, Керавнос. По ней все здесь с ума сходят… Но только вряд ли, такого содома здесь никогда еще не было.

– А может быть, они проведали о нас и донесли?

– Не может быть! Когда они могли успеть? Некоторое время оба молчали.

– Эх, дьявол! – внезапно возмутился Керавнос. – Попался в мышеловку! Пройти через горы и влипнуть тут, как идиоту! Ты думаешь, они придут?

– Откуда мне знать!

– Пусть приходят! И сами погибнем, но их тоже не пощадим, без боя не сдадимся. Дверь запер?

– Запер.

– Не отпирай ни в коем случае. Через окно можно сюда проникнуть?

– Нет, нельзя.

– Порядок! У меня тридцать патронов и две гранаты. Пятьдесят человек заплатят за жизнь Керавноса. Мы еще посмотрим, кто кого!..

Над ними была нежилая комната, которой Кацотакисы не пользовались. Космаса очень удивило, что шум идет оттуда.

Керавнос стоял у окна с пистолетом в руке. У ног он положил гранаты. То и дело он спрашивал Космаса: широкая ли лестница, могут ли по ней подняться несколько человек сразу, есть ли другой ход, куда выходят соседние комнаты?

Шум начал стихать. Космас хорошо знал внутреннее расположение квартиры. Он пытался представить себе, какие передвижения происходят наверху, и говорил об этом Керавносу. Потом послышался топот на парадной лестнице.

Парадная дверь открылась, голоса раздавались уже на улице. Кто-то быстро спустился по лестнице, дом снова погрузился в тишину.

– Что там произошло? – спросил Керавнос. – Ты понимаешь?

– Понятия не имею!

Керавнос оставил свой пост и положил пистолет на стол.

– Хорошо хоть, что не погибли ни за что ни про что.

В коридоре послышались быстрые шаги и голос госпожи Георгии:

– Космас! Ты дома?

Космас стоял в нерешительности.

– Иди к ней, – сказал Керавнос.

Потом раздался голос старика Кацотакиса – он, вероятно, стоял на верхней ступеньке лестницы.

– Космас, ты слышишь?

Космас быстро взбежал по лестнице.

– Что случилось, господин Андреас?

На кухне собралась вся семья.

– Ах, дорогой мой! – вздохнула госпожа Георгия. – Что теперь будут говорить про нас?!

– Да что могут про нас сказать? – сердился Кацотакис. – Что могут сказать?!

Кити была в ночной рубашке.

– Вот тебе и приключеньице! – повторял Джери.

– Да что произошло?

– В этих двух комнатах, – начал Джери, давая понять, что в этой истории лишь он сохранял хладнокровие, – мы, Космас, скрывали одну еврейскую семью – мать, отца, двух ребятишек и бабушку.

Космас был поражен. Однажды он видел на лестнице двух красивых мальчиков, занятых игрой. Он окликнул их, но они испуганно шмыгнули в кухню. Космас несколько раз собирался спросить госпожу Георгию об этих мальчиках, но все время забывал.

– Посмотрел бы ты, Космас, какой тут был немец! Ну и тип! Эрих фон Штрохайм!

Но едва он заметил Кити, как сразу сбавил тон.

– Вечно ты со своими глупостями! – сказала Кити и вышла.

* * *

Керавнос с нетерпением ждал вестей.

– Сказать тебе, что я думаю? – спросил он, выслушав Космаса. – Дело пахнет доносом.

– Почему?

– Немцы пришли, все зная наперед. Обыска они не делали. Прямиком направились в те комнаты.

Когда они ложились спать, Керавнос сказал:

– А ты великий конспиратор, Космас! Про соседку мне не сказал ни слова.

– А зачем?

– Говоришь, с ума свела всю округу. И уж будто ты, тихоня, не забрасываешь удочку?

– Давай-ка спать…

– Нет, ты скажи.

– Ну, скажу: ничего я не забрасываю.

– Ничегошеньки?

– Ничего.

– А почему? Разве она дурнушка?

– Красивая, говорят тебе. А сегодня, Керавнос, она была в одной рубашке.

– Эх, чертовка!

– Очень красивая!

– Ну, а тогда чего ж ты сидишь и ждешь у моря погоды! Что из того, что она не наша? А как ее зовут?

– Кити.

– А! – разочарованно протянул Керавнос. – Жаль!

– Почему, Керавнос?

– Имя мне не нравится. Вот если б ее звали Васо…

– Ну ладно, Керавнос, давай спать.

– Ну ладно!

Они оба долго ворочались. В тот момент, когда веки Космаса уже начинали тяжелеть, он услышал оклик:

– Космас! Эй, Космас!

Он не ответил. Керавнос встал, схватился за диван Космаса и с силой качнул его.

– Эй, Космас!

– Ну, что тебе опять!

– Не могу заснуть. Скажи что-нибудь.

– Что тебе сказать?

– Какая она из себя?

– Кто?

– Как кто? Твоя соседка!

– Да ты дашь мне, в конце концов, спать, Керавнос?

– Ну ладно.

Он пошел на свое место и лег.

– Космас! А завтра я останусь здесь?

– Да.

– На весь день?

– До вечера, пока не стемнеет.

– Как ты думаешь, увижу я ее?

– Смотри, не выкидывай никаких фокусов, Керавнос. Нарвешься на беду.

– Эх, и тебя, беднягу, заела конспирация!..

* * *

Керавнос ушел на другой день вечером. Космас проводил его до кафе, где их ждали Тенис и еще один товарищ, который и увел с собой Керавноса.

Космас рассказал Тенису ночную историю.

– И как они только не спустились к нам! – говорил он. – Схватили бы нас с поличным. Шутка ли – партизан из ЭЛАС{[48]48
  ЭЛАС – народно-освободительная армия.


[Закрыть]}.

– Как так партизан из ЭЛАС? – переспросил Тенис. – Откуда ты знаешь?

– Откуда мне знать? Он сам сказал.

Тенис обиженно вздохнул.

– А ты не должен был его спрашивать!

– Да я и не спрашивал!

Тенис не ответил. Он молча вынул из спичечной коробки скатанную трубочкой бумажку, низко наклонился к Космасу и сказал тихо и строго:

– Товарищ Космас, возьми и выучи наизусть. В следующий раз я проверю.

В тот же вечер Космас взялся за дело. На тоненькой бумажке, густо усеянной буковками величиной с игольное ушко, стояло заглавие: «Двенадцать заповедей конспиратора».

«1) Не спрашивай о том, что не имеет к тебе непосредственного отношения…»

В тот вечер Космас не пошел дальше первого пункта. Едва он лег на кровать, как все его тело начало зудеть.

Он поднял простыню. В глазах у него потемнело – под одеялом кишмя кишели «боевые подруги» Керавноса…

XVI

На другой день вся округа только и говорила, что об аресте евреев. Ходили слухи, что их выдали сами Кацотакисы.

Больше всего негодовал торговец сыром Бевас, завсегдатай вечеринок Кацотакиса и поклонник Кити. Он кричал, будто с самого первого дня знал, что у Кацотакисов скрываются евреи: однажды он встретился на лестнице с отцом этой семьи, которого знал еще по Салоникам. Еврей, по словам Беваса, был крупным оптовым купцом и имел тьму-тьмущую денег. Он хотел войти в компанию с Бевасом, и в эти дни между ними шел торг. Еврей предлагал ему пятьсот золотых.

– А куда делись золотые? – спрашивал Бевас. – Он держал их при себе. Куда они могли деваться? – вопрошал Бевас, в магазине которого собирались теперь все противники Кацотакиса, – Евреев предали, чтобы заграбастать золотые. Теперь я запер дверь своего магазина на сорок замков. Вечера, на которые нас заманивали, как безмозглых баранов, и общипывали, как глупых кур, кончились. Хитроумная Пенелопа не могла вечно водить нас за нос. На что же им было жить? Только и оставалось прибрать к рукам еврейские деньги.

Бевас торжествовал, но ему мало кто верил. Все знали, какое жестокое соперничество было между торговцем сыром и господином Карацописом из-за прекрасной Кити. И еще все знали, что симпатии семьи были на стороне бывшего мэра и Бевас потерпел крах. Но самым удивительным было то, что господин Карацопис негодовал еще больше, чем сам Бевас.

– Уж мне-то есть что вам сообщить, – разглагольствовал Карацопис в кафе перед многочисленными слушателями. – Уж я-то кое-что знаю. Несчастные евреи пали жертвой грязной махинации.

Аудитория с нетерпением ждала доказательств. Бывший мэр обвел взглядом всех собравшихся, поднес к губам чашку кофе и сделал своим слушателям знак немного потерпеть.

– Я буду очень краток, – заявил Карацопис, отхлебнув кофе. – Вы, наверное, знаете, что семья Кацотакиса имела насчет моей персоны определенные намерения. Так вот… Кацотакисы, между прочим, сообщили мне, что приданое невесты составит пятьсот золотых. Это и есть сребреники предательства.

Новый свет на это дело пролил помещик. Он говорил, что Бевас и Карацопис слегка преувеличивают, чтобы отомстить за отказ, который оба они получили от этой хитрой кокетки. Она не хотела выходить замуж ни за того, ни за другого и начала строить глазки ему, помещику. Но пятьсот золотых действительно не выдумка. Кадетакис предлагал их ему при условии, что он примет Джери в свою сырную компанию.

На другой день прошел слух, что немецкий офицер, арестовавший евреев, снова являлся с обыском. Он, наверное, искал деньги, но ничего не нашел, потому что несколько часов спустя старика Кацотакиса вызвали в гестапо. На другой день его вызвали снова. На этот раз старик пошел в гестапо в сопровождении дочери.

* * *

Космас возвращался из кафе на улице Академии. Тенис не пришел. Это случилось в первый раз за все время.

Космас спускался по улице Фемистокла. Вдруг его окликнули:

– Эй, Космас!

Он обернулся. От дверей таверны к нему спешил высокий мужчина с усиками.

– Куда мчишься?

Это был Зойопулос. Он схватил Космаса за руку и потащил за собой.

– Не знаю, чем мы тебя прогневали, только ты совсем нас забыл. – Зойопулос погрозил ему пальцем. – Но сегодня этот фокус у тебя не пройдет. Я тебя арестую.

Космас попытался отказаться, но Зойопулос был неумолим.

– Идем, идем, блудный сын! Зойопулос затащил его в таверну.

За столиком, к которому они подошли, спиной к двери сидел какой-то мужчина.

– Садись и приготовься, – сказал Зойопулос. – Сейчас мы испытаем твою храбрость. Познакомься – Калорepac! – И, выждав немного, добавил: – Калогерас-старший!

Космас не мог скрыть страха, охватившего его при этом имени. Но Калогерас, даже не взглянув на Космаса, сжал его руку, словно клещами. Пальцы Космаса онемели от боли, но он сдержался и постарался что есть силы сдавить руку Калогераса. Тогда Калогерас поднял голову и взглянул на него в упор. У него были серые холодные глаза и светлые усики. На голове черная кепка. Резкий запах одеколона. Некоторое время Калогерас не сводил глаз с Космаса, потом налил в стакан вина.

– Садись. Чего стоишь?

– Садись, – повторил за ним Зойопулос. – Мы ждем Джери. Он должен вот-вот появиться.

– Мы знаем и Джери? – спросил Калогерас.

– Лучшие друзья! – ответил Зойопулос. – Да садись же, Космас.

– Простите, мне нужно идти.

– Нет! – Зойопулос силой усадил Космаса на стул. – Никуда ты не пойдешь!

– Как так не пойдет? – сказал Калогерас. – А если его на углу ждет какой-нибудь коммунист?

– За Космаса я ручаюсь! Уж ты не сомневайся. Об этом и речи быть не может.

– Вот как? А я бы не поручился. – И он снова поднял взгляд на Космаса. – Пей, чего ждешь?

В дверях показался Джери.

– Эй, ребята! – крикнул он издалека. – Чем вы тут занимаетесь? Что вы тут делаете, бродяги?

Увидев Космаса, он шумно обрадовался:

– Где вы его поймали? Ненес, это ты его разыскал? Я же целую вечность тебя не видел, Космас!

– Это мы ему еще попомним! – сказал Зойопулос. – Но на сегодня забудем свои обиды.

– Тем более, – вставил Джери, – что он еще не очухался после позавчерашнего шока.

– Что за шок?

– Да разве я не рассказывал тебе про эту историю с евреями?

– Какие еще евреи? Пей.

Зойопулос наполнил стакан Джери. Тот схватил его и одним духом выпил все вино до капли. Тут снова заговорил Калогерас:

– Ты спрашиваешь, что стряслось? Приютили у себя жидов, а потом выдали их немцам, чтобы прикарманить еврейские денежки.

– Аргирис!

– Ну что?

– Неужели ты тоже этому веришь?..

Калогерас посмотрел на него.

– Джери, детка, – улыбнулся он, – сперва утри нос, а потом уже заправляй мне арапа.

– Ну-ну! – захохотал Зойопулос. – Куш хоть большой отхватил, Джери?

– Пятьсот золотых! – ответил Калогерас.

– И ты держишь это в секрете от нас? Стыд и позор!

– Да что вы, ребята… Космас, ну, хоть ты им объясни, расскажи, в чем дело.

– Ну что может рассказать Космас? – покачал головой Калогерас. – Он в это время малевал лозунги на стенах вместе со своими друзьями коммунистами.

– Нет, ты несносен, Аргирис! Для каждого у тебя найдется обвинение. А о себе ты нам, однако, не рассказываешь. Расскажи-ка лучше про свой вчерашний подвиг!

– Какой подвиг? – спросил Зойопулос. – Да вы что, в самом-то деле? Секреты от меня? Что ты там натворил, Аргирис?

Калогерас опорожнил свой стакан.

– Хм! Вся эта история – и смех, и слезы.

– Да что произошло?

– Шли мы вчера с Коскинасом-младшим, с Черным. Подвыпили малость и поглядывали, на ком бы отвести душу. Вдруг внизу, за площадью, видим, ребята, какую-то тень – человек бежит. «Хальт! – кричим. – Стрелять будем!» Не останавливается. Стреляет Черный – мимо! «Валяй, говорит, ты, Аргирис. Один раз – ты, другой – я». Стреляю – падает! С первой пули. «Идем, – говорит Коскинас, – посмотрим, в кого попал». Подходим к трупу, ребята, и что же видим?..

– Что?

– Коскинас наклоняется и говорит: «Эй, Аргирис, да это же моя сестра!»

– Чья сестра? – не понял Зойопулос.

– Черного, Коскинаса-младшего.

– Так… это и вправду была его сестра?

– Его, черт возьми!

– А потом?

– А потом закатились мы по соседству в гости к одному коммунисту, водителю трамвая, прирезали его самого, и его половину, и его паршивое отродье, двух сорванцов, которые не сегодня-завтра тоже стали бы малевать лозунги.

Наступило тягостное молчание. Калогерас налил себе вина.

– А ты так и не выпил, Космас, – сказал он. Космас все еще не мог прийти в себя.

– Ну, пей!

Винный перегар и запах табака ударили Космасу в лицо. Калогерас смотрел на него зверем. Дело начинало принимать дурной оборот.

– Да, я не сказал тебе, Аргирис, – вмешался Джери, – Космас у нас поэт. Так что для его чувствительной натуры…

– Поэт! – прорычал Калогерас с омерзением. – Если б все были поэтами, мир давно превратился бы в коммуну!

– Аргирис! Кореш! – окликнули Калогераса с углового столика, за которым сидели двое мужчин и развязные девицы. Калогерас недоуменно уставился на кричащего. – Эй, Аргирис! Я Гаруфалос!

Аргирис вкочил.

– Гаруфалос!

Они обнялись.

– Я ухожу! – сказал Космас, поднимаясь из-за столика.

– Не советую, Космас, – остановил его Зойопулос. – Он на тебя рассердился. И если он вернется и увидит, что ты ушел…

Космас молча пошел к двери. Джери побежал за ним, хватая его за рукав.

– Оставь меня, – сказал Космас. – Прошу тебя, оставь меня в покое…

Они шли по улице.

– Ну, Космас, ну с чего это ты вдруг?

– О чем ты спрашиваешь?!

Космас почти бежал, но Джери не отставал. У немецкого бара Джери схватил Космаса за руку.

– Ну, постой же минуточку, скверный мальчишка! Это недоразумение. И, ей-богу, мы должны его ликвидировать. Поговорим как мужчина с мужчиной… – Его покрытая пушком губа дрожала.

– Какие же мы мужчины?

– То есть как?

– Ты сам сказал – мальчишки.

– Ах ты плут этакий! Здорово меня поддел!

Он деланно захохотал, закружился на месте, держась за живот, чтобы «не лопнуть», и выкрикивал сквозь смех, что Космас плут, здорово его поддел и что он, Джери, это признает.

– Раз ты признаешь это, – сказал ему Космас, – ты должен еще признать, что этот громила Калогерас преступник и что…

– Да, Космас, золотце, но ты одного не принимаешь в расчет. Мы ведем войну. Сейчас даже поэты должны сражаться, и не стихом, а винтовкой. А эти… ну, эти типы… видишь ли… они неизбежное зло… Неизбежное потому, что существует другое, более страшное зло, с которым мы должны бороться, и еще…

Он пошевелил пальцами, как бы пытаясь поймать в вечернем воздухе нужное слово.

– Что это за другое зло, Джери?

– Мы ведем войну и на внешнем, и на внутреннем фронте…

– Не понимаю.

– Да ты послушай. Главное сейчас – внутренняя проблема. – Джери говорил медленно и значительно. – А раз так, то мы должны выбирать: или мы, или они!

– Кто мы и кто они?

– Ну, знаешь, мы – нация со всеми ее традициями, с ее многовековой историей. Как бы это получше выразить…

Он снова стал искать подходящее слово, но тут из бара его окликнули:

– Джери!

Это была Кити. В светлом демисезонном пальто, в шляпке и так сильно накрашенная, что Космас не сразу узнал ее.

– Ребята! Идите со мной, мой кавалер пьян в стельку.

В эту минуту на улицу вывалился ее спутник. Джери подбежал к нему с бурными приветствиями:

– О, Herr Major! Es freut mich Sie zu sehen! Esfreut mich sehr! (О, господин майор! Очень рад вас видеть. Очень рад!)

Майор очень удивился:

– Hm! Was sehe ich? Verschwörung? Verschwörung? (Ба, что я вижу? Заговор? Заговор?)

– Nein, nein! Ich bin hier zufällig. Und werm Sie Kiti nach Hause begleiten werden, ich wenn Sie nichts dagegen haben… (Нет, нет! Я оказался здесь случайно. И если вы собираетесь проводить Кити, то я, если вы не против…)

– Aber warum? Warum? Wollen wir zusammen fahren… Ich bitte Sie, nehmen Sie Platz (Но почему? Почему? Поедем вместе! Прошу вас, садитесь!)

Кити села в машину. Майор обошел кругом, чтобы сесть за руль.

– Садись, Космас, – сказал Джери.

– Ты смеешься!

– Садись, говорят тебе, это такой потешный тип! Много потеряешь, если не поедешь, – ведь это Эрих фон Штрохайм!

Кити выглянула из машины:

– Поторапливайтесь, ребята!

– Садись, Космас!

– Я не поеду.

– Да ты сам не знаешь, от чего отказываешься! Он влюблен по уши, и Кити делает с ним что угодно. Презанятный тип! Стоит поехать хотя бы из любопытства…

Джери открыл дверцу и вошел. В эту секунду «тип» включил мотор.