Текст книги "Ночи и рассветы"

Автор книги: Мицос Александропулос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц)

V

Улица Илии. Над подъездом старинного особняка ясно виден № 6. Это желтый двухэтажный дом с высокими железными воротами. Двор вымощен белыми и черными плитами, как шахматная доска.

Дверь открыта. Молодой мужчина сидит на стуле и читает газету. Увидев Космаса, он встает.

– Кого вам угодно, господин?

– Господина Марантиса…

– Он пригласил вас?

– Нет. Я только вчера вечером приехал из провинции.

– А… Подожди минуту. Вот здесь. Проходи, я доложу господину секретарю.

Космас вошел в просторный холл, стены которого были выложены разноцветной мозаикой. Он насчитал восемь дверей, старинных, тяжелых, украшенных тонкой резьбой. В углу стояло большое зеркало, его поддерживали две черные кариатиды. В другом углу огромная печь из белого металла. Ее никогда не топили. Господин Марантис получил ее в подарок из Сербии. Космас слышал об этом от отца.

– Пройдите, прошу вас.

Одна из дверей полуоткрылась, и в ней появился высокий лысый господин в очках. Другой господин, с газетой в руке, прошел мимо и занял место на стуле.

– Сюда, пожалуйста! – улыбнулся высокий господин. – Из провинции?

– Да. Господин Марантис?

– Нет. Проходите.

Космас вошел в квадратный зал. Тяжелая, развесистая хрустальная люстра спускалась так низко, что почти касалась большого круглого стола. Вокруг сидели шесть человек. Космас внимательно оглядел их: кто же из них господин Теодор?

– Министр сейчас занят, – сказал высокий в очках. – Присаживайтесь. Он, наверно, не знает о вас…

– Я приехал лишь вчера вечером.

– Поездом? – спросил худой и бледный человек, сидевший за столом напротив Космаса.

– Да, поездом.

– Линия Лехека-Патры действует? – Он не стал ждать ответа и тотчас же повернулся к соседу: – Значит, линия в порядке…

– Вы желаете увидеть министра сегодня? – с улыбкой спросил секретарь.

– Да. Если это возможно…

– Одну минуту.

Он пригласил Космаса к своему бюро.

– Обычно министр заранее назначает часы приема, Именно поэтому я не могу… э… обещать вам. Сначала пройдут эти господа, им уже назначена аудиенция на сегодня, а потом, если останется время… Ваша фамилия?

Из бесчисленных блокнотов, которые лежали на столе, он выбрал один и начал писать.

– Обычно министр принимает до двенадцати, но сегодня он очень занят. Именно поэтому я не могу… э… Но он, безусловно, примет вас послезавтра. Министр принимает по понедельникам, средам и пятницам. Запишите, если вам угодно, номер телефона и позвоните мне завтра, я скажу вам… э… в котором часу он вас примет.

Космас начал шарить в карманах, разыскивая карандаш и бумагу. Его мучило желание как можно скорее выбраться отсюда, и предложение секретаря он принял с облегчением.

– Однако если вы не торопитесь, то подождите немного…

– Нет, пожалуй.

– Подождите, подождите. – Секретарь встал. – Эти господа пришли по общему вопросу. И вполне вероятно… э… что вам удастся… Если даже он и не сможет вас принять, то назначит час аудиенции в пятницу.

Секретарь снова улыбнулся и торопливо вышел. Космас сел в углу неподалеку от бюро секретаря, Ему видна была вся приемная.

Одна сторона зала была сплошь заставлена книжными шкафами. Толстые тома в черных кожаных переплетах поблескивали за стеклом. Космас сидел слишком далеко и не мог прочитать золотые буквы, вытисненные на корешках. Он различал лишь номера томов. Очевидно, это были собрания сочинений, но какие именно, Космас так и не узнал, у него не хватило смелости подойти к шкафам. Ему казалось, что едва он переступил порог этого дома, как его язык, руки и ноги одеревенели.

Он заметил, что люди, сидевшие за столом, время от времени лениво поглядывали на него, но сам избегал смотреть на них и обозревал приемную. Стены были увешаны большими фотопортретами в золотых рамках. Космас узнал лишь двоих. Один был Панагис Цалдарис, объектив фотоаппарата запечатлел его, как видно, в час послеобеденной дремоты; второй – Димитриос Гунарис{[18]18
  Лидеры Народной партии.


[Закрыть]}. Покойный отец Космаса был одним из его восторженных почитателей. Он выучил наизусть несколько отрывков из предвыборной речи Гунариса и, вспоминая о нем, вставлял в рассказ полюбившуюся цитату: «Я стою среди вас как простой солдат, призванный вступить в священный бой…» Чаще всего он цитировал именно эту фразу и произносил ее с особым ударением на словах «простой солдат» и «священный бой».

Обращенный к нему вопрос вывел Космаса из забытья:

– Ну как там у вас дела?

Смуглое худощавое лицо, темные очки на ястребином носу, лихие усики, высоко приподнятые брови.

– Как вам сказать… – замялся Космас. – У нас голод.

– Голод! – Было видно, что ответ не удовлетворил худощавого человека. – Ну, а что еще? Меня интересуют люди. Что думает народ?..

– Господин полковник! – прервал его человек, спрашивавший Космаса про линию Лехена-Патры. – Почем будет масло в Каламате дней через пять?

– Дней через пять? Что-то около четырех бумажек.

– А инжир?

– Цены на инжир сравнительно устойчивы. Но я уже сказал вам, дело не в цене. Как перевезти – вот в чем вопрос!

– Не исключено, что нам уступят несколько вагонов.

– В таком случае проблема решена. Но дадут ли власти разрешение?

– С Команде Пьятца все уже урегулировано. Но вот удастся ли достать пропуск комендатуры и, главное, сопровождающих? Без них первый же немецкий сержант задержит наш товар.

– Однажды мы так уже погорели… Господин Алексопулос, наверно, помнит.

– Еще бы! Операция с изюмом…

– Вся беда в том, что Красный Крест хочет отдать эти вагоны народным столовым. Сейчас разгорелся настоящий бой. Комендатура обещает вагоны Красному Кресту, а Команде Пьятца – нам.

– Ну так что же? – раздраженно спросил полковник. – Что вы предлагаете, господин Куртис?

– У господина Павлопулоса есть блестящая идея, – ответил Куртис.

Павлопулосом оказался тот самый мужчина, который первым обратился к Космасу.

– Чего-чего, а идей у нас куры не клюют! Но в данном случае идеи у меня нет, все мои надежды я возлагаю на… – И Павлопулос протянул руку в сторону соседней комнаты.

– На Теодора? Вы хотите, чтобы Теодор обратился в комендатуру? – спросил секретарь, который только что вернулся в зал.

– Нет, дорогой Панос, – успокоил его Павлопулос, – ты меня не понял. Было бы глупо требовать такой услуги от министра. Но дело тут несложное: немецкая комендатура обещала вагоны Красному Кресту. Ну что ж, пусть он их и забирает. Только с одним условием: уполномоченными он сделает нас. А тут уж мы используем Командо Пьятца.

– Значит, вагонами придется поделиться с Красным Крестом? – вставил Алексопулос.

– А разве у нас есть другой выход? Иначе мы рискуем потерять все.

– Погодите, погодите! – вмешался секретарь. – Если вагоны дадут Красному Кресту, то он отдаст их столовым. И тогда… Нет, я не вижу смысла в вашем проекте.

– А между тем все очень просто, милый Панос! – сказал Куртис. – Нужно, чтобы кое-кто позвонил в Красный Крест, – и дело в шляпе. Вся загвоздка в том, чтобы обработать Красный Крест.

– Кто там из наших?

– Майор Папацонис! – воскликнул полковник. – Он служил у меня в полку.

– Есть тут еще один плюс, – вставил Павлопулос. – Команде Пьятца дает нам вагоны до Ахайи. А если удастся уладить дело с Красным Крестом, мы получим их до Каламаты.

– Давайте подытожим, что будем предлагать, – сказал Алексопулос.

– Как говорил Ненес. Через Красный Крест. Папацонис там держится крепко, – отозвался Куртис.

– За майора можно не беспокоиться, – снова вставил полковник. – Достаточно телефонного звонка или открытки от Теодора. К тому же я лично знаком с Папацонисом.

– Папацониеу тоже будет непросто. Еще не известно, сумеет ли он…

– Об этом не печалься, Мимис. Подбросим еще один кусок. Как говорится: «Там, где хватает еды на восьмерых, достанет и на девятого».

– Но есть и другая поговорка: «У семи нянек дитя без глазу».

– Не беспокойся. Они дадут нам полномочия, возьмут свою долю – и баста, в наши дела они лезть не станут. Половина вагонов достанется им. Могут перевозить в них, что их душе угодно, нас это не касается. Остальные вагоны наши, и мы тоже будем перевозить что нам угодно: инжир, масло, изюм. И отчета никому давать не будем.

Одна из дверей открылась, в зал вошли трое. Первый, мужчина невероятной толщины, с золотыми зубами, поздоровался с Павлопулосом.

– Аи да ловкач! – погрозил он пальцем. – Здорово ты меня надул!

– Скажите лучше, что нас обоих надули, господин Лампис.

– Не знаю, как тебя, а ты меня знатно обставил, это факт. До сих пор ни одному мошеннику не удавалось оставить меня в дураках.

Остальные с усмешкой следили за их разговором.

– Нет, клянусь, вы ошибаетесь, господин Лампис, пусть господин Куртис будет свидетелем!

– Ладно, верю. Ну, а чем мы займемся теперь?

– Наклевывается неплохое дельце в Пелопоннесе.

– Опять с изюмом?

– Нет, изюм невыгодный товар. Думаем заняться маслом. Шеф поможет?

– Послушай, Ненес! – уже серьезным тоном сказал толстый. – Не знаю, что именно приключилось тогда с этой проклятой партией, но сейчас нам подвертывается выгодная операция с македонским табаком.

– С табаком?! – воскликнул Куртис. – Так вы уже прибрали к рукам это дельце? Молодцы! Тут-то я и расквитаюсь с Кероглу, Он из кожи вон лез, чтобы заграбастать эту партию.

– Мы дали настоящий бой! – удовлетворенно сказал толстый. – Битва богов и титанов! Теодор целый час сражался по телефону!

– Смотрите, будьте начеку. Этот субъект без сопротивления не капитулирует.

– Ну, теперь он обезврежен! – выкрикнул кто-то из компании толстого. – У телефона был сам Хаджимихалис.

Куртис поднял руки:

– Министр? Тогда сдаюсь.

– Итак, – снова заговорил толстый, взяв под локоть Павлопулоса, – дело верное, и, главное, никакого шуму и риска. Перевозку берут на себя немцы. По рукам?

Ответа Павлопулоса Космас не расслышал. В дверях кабинета Марантиса появился секретарь.

– Вам придется немножко подождать, – сказал он, беря под руки полковника и Алексопулоса. – Телефоны взбесились с самого утра.

Толстый и его спутники отошли с Павлопулосом к книжным шкафам и завели разговор вполголоса.

Космас встал. Он хотел незаметно уйти. Но секретарь увидел его, подошел и обнял за плечи.

– Ну вот, все в порядке! – сказал он и засмеялся, подмигивая.

Космас не понял.

– Я зайду послезавтра, – сказал он. – Я позвоню…

– Не нужно, – сказал секретарь, садясь за свое бюро. – Я уже доложил… э… и, короче говоря, все в порядке.

Он торопливо набросал несколько строк на визитной карточке Марантиса и вложил ее в маленький, узкий конвертик.

– Отправляйтесь в Красный Крест и спросите там господина Папацониса. Передайте ему вот это… и все будет в порядке.

* * *

За железными воротами Космас приостановился и взглянул на конверт. Сбоку было напечатано: «Марантис, бывший министр, Илии, 6». Ниже секретарь написал: «Господину Папацонису, майору. Красный Крест».

С дальнего конца улицы волной катился ветер, увлекая за собой обрывки бумаги, окурки и пыль. Он подхватил и те клочки, которые бросил Космас, и со свистом унес их вместе с прочим мусором.

VI

Каждое утро Андрикос отправлялся на рынок. У него была своя тележка, но он не держал ее дома. В одном из тупиков улицы Афины Андрикос отыскал сарай, договорился с хозяином и оставлял там тележку на ночь. К нему примкнуло несколько таких же мелких торговцев. Утром они забирали тележки, а в конце недели платили хозяину сарая за постой.

Андрикос не брезговал никакой работой: продавал вещи соседей, покупал и перепродавал продукты.

Дом, где жил Андрикос, принадлежал предприятию, на котором он работал до оккупации. Здесь же жиля директор, несколько высших чиновников и какой-то военный. Все их имущество, начиная с чайных ложек и кончая кроватями и шкафами, прошло через руки Андрикоса и перекочевало на улицу Афины и к Монастыраки.

Этим утром предстояло продать вещи одной актрисы. Вместе с Андрикосом на рынок пошел и Космас.

Три платья, шаль, две скатерти с затейливым орнаментом. Актриса некогда была очень известна, много путешествовала, и теперь Андрикос ворохами носил на рынок ее платья, безделушки, украшения, продавал их. за бесценок или обменивал на горстку бобов.

Они пришли на рынок рано, когда торговля еще только начиналась. К зданию мэрии за ночь притащили несколько трупов. Трупы лежали возле подъезда, покрытые брезентом; кое-где высовывались то рука, то нога. Прохожие не обращали на них внимания. Неподалеку устроилась со своей тележкой женщина, продававшая триорофа{[19]19
  Пироги из муки с примесью отрубей.


[Закрыть]}; рядом выстроились штукатуры – кто с лопатками, кто с кистями; в ожидании клиентов они стояли неподвижно, как статуи. Перед дверью расположился мужчина с корзинами. Он был раздражен тем, что его место оказалось занятым, и вступил в перебранку с человеком, высунувшимся из окна второго этажа.

– Наберись терпения, человек божий! – кричали сверху. – Сейчас приедут катафалки. Ну что еще мы можем сделать?

Мужчина суетился, нервно переставлял корзины и непрерывно ругался.

– Кому нужна ваша лавочка, раз вы даже похоронить не можете? Черт знает что, мертвецы валяются с самого утра…

Наконец он пристроил свои корзины и водрузил над ними кусок картона: «Пакупаю все».

– С него и начнем! – сказал Андрикос Космасу. Они подошли к пустым корзинам.

– Что покупаешь, сынок? – спросил Андрикос.

Мужчина все еще не мог успокоиться. Он что-то бормотал, поглядывая то на трупы, то на окна. Потом повернулся к Андрикосу:

– Чего тебе, старик?

– Я спрашиваю, что покупаешь.

– Все, хоть саму богородицу! А что у тебя?

– Шелковые вещички интересуют?

– Интересуют.

Андрикос взял из рук Космаса платье и разложил его на корзинах спекулянта.

– Надел бы ты его, что ли, старый хрыч, да и изобразил нам парочку-другую эдаких номеров, – сказал спекулянт, ощупывая материю. – Ну что ты мне суешь? Искусственный шелк, простым глазом видно.

– Когда шилось это платье, сынок, тогда еще не знали, что такое искусственный шелк, – спокойно возразил Андрикос.

– Может, ты еще скажешь, что оно из гардероба Анны Комнины{[20]20
  Византийская императрица.


[Закрыть]}.

– Ну ладно. Сколько дашь за него, сынок?

– Только за платье?

– Пока за него. Сколько?

– Сначала назови свою цену!

– Давай прежде договоримся, чем будешь платить.

– Своими честными денежками.

– Деньгами?

– Так точно, ваша милость, денежками. А ты чего хочешь?

– Послушай, сынок, у меня еще два платья, шаль и две скатерти, все чистый шелк. За деньги я этого не отдам.

– Магазин платит только деньгами.

– Ну, тогда пойдем дальше! – сказал Андрикос, собирая вещи.

Спекулянт еще раз пощупал их.

– А твое слово? Ты-то чего хочешь?

– Полтора золотых за все.

– Немножко погодя, в августе. Когда поспеет пшеница. Понял?

– Пойдем дальше!

– Ну и проваливай, скотина!.. Эй, Аристарх! Хватит тебе глухим прикидываться! Когда уберете трупы? Какого черта?

Улица кипела народом. Люди и тележки смешались в одном шумном потоке, непрерывно катившемся по грязной дороге. Тележки следовали одна за другой; покупатели, продавцы, носильщики и хулиганы рвались вперед в поисках клиента или воровской удачи. У них были помятые, небритые, бледные лица, опухшие, водянистые и жадные глаза. В воздухе висел крик и невообразимая вонь. Асфальт под ногами скользкий, жирный, покрытый клочьями бумаги, раздавленным виноградом и плевками. Самую большую суматоху создавали носильщики. Они толкали свои тележки, заваленные мешками, бидонами, ящиками и кувшинами; то наезжали прямо на людей, то угрожающе кричали:

– Замара-а-а-ю! Задавлю!

Их крик, извещавший о приближении самодельной двухколески, слышался на каждом шагу. Однако надо всей этой пестрой массой людей, вещей и звуков поднимался и царил вопль покупателей:

– Покупаю! Покупаю!

Покупалось все, не продавалось ничего. Отовсюду доносились охрипшие, надрывные голоса:

– Куплю фасоль! Куплю мясо! Покупаю овощи, масло, табак, рыбу, лапшу, бобы, изюм, лекарство от чесотки, инжир, уголь, соль, спички, папиросы, курительную бумагу!

Те, у кого не хватало голоса, поднимали над головами куски картона, на которых было написано, что они хотят купить. Многие надписи лаконичны: «Покупаю все съедобное!»

– Тут все хотят купить, а кто же тогда продает? – спросил Космас.

– Да большинство продает, а не покупает, – ответил Андрикос. – А кричат, чтобы не нарваться на неприятности.

– Но у них нет ничего с собой.

– У каждого свой склад. Если удается поймать клиента, они ведут его туда. Многие просто хулиганы и бандиты, они заманивают людей на какой-нибудь пустырь, а там раздевают и грабят.

Они вошли в магазин. Андрикос поздоровался с хозяином и, не говоря ни слова, развернул на столе скатерть.

– Чья это сегодня? – спросил владелец магазина, не поднимаясь со стула.

– Розалии, дорогой Василакис!

Василакис изумленно покачал головой.

– Ай да Розалия, неистощима, как тысячеголовый дракон! – сказал он и рассмеялся. – Что она дала тебе на этот раз?

Опухшие веки его на секунду приоткрылись и снова упали, как бы изнемогая от усилия. Глаза у Василакиса были налиты кровью.

– Три платья, скатерти…

– Ладно, оставь. Поди на склад, возьми немного фасоли, масла.

– Пожалей ее, господин Василакис! Ведь это все, что у нее осталось.

– Вещам Розалии нет ни конца, ни края, уж я-то знаю это лучше, чем ты.

– Дай ей по крайней мере хоть один золотой, господин Василакис!

– Ну что я могу выручить за этот хлам? И так беру только ради Розалии. А ты еще толкуешь про золотой! Иди, говорят тебе, и возьми немного фасоли.

* * *

– Вот мерзавец! – сказал Андрикос, когда они вышли из магазина. – Боюсь, что придется нам снова вернуться к этому негодяю! А как не хотелось бы! И не потому, что сам рассчитываю что-нибудь перехватить, а просто жалко ее, бедняжку, ведь это и вправду ее последние вещи.

– Но чем же он торгует? – спросил Космас. – Полки совсем пустые.

– Он и душу свою продаст, предложи только денег побольше, – сказал Андрикос. – А насчет полок не удивляйся. Все сделки он заключает по телефону, а товар держит на складах. Этот Василакис до оккупации спекулировал на театре: начал билетером, а кончил театральным предпринимателем. В люди его вывела Розалия, добрая душа. А этот Ставиский {[21]21
  Известный международный авантюрист.


[Закрыть]} обобрал ее до последней нитки. Говорят, когда-то был ее любовником.

Андрикоса окликнули из маленького магазинчика:

– У тебя есть что-нибудь, старина?

– Скатерти!

– А мадзария?{[22]22
  Съедобное (итал.).


[Закрыть]}

– Мадзария? Иок!{[23]23
  Нет (тур.).


[Закрыть]} Скатерти, платья… чистый шелк!

– Валяй дальше! Они пошли дальше.

– Была у меня дома кошка, – рассказывал Андрикос. – Зимой, когда умирал племянник, зарезал я ее, принес на рынок и променял на масло. Я всучил кошку за зайца, а мне тоже подсунули вместо масла травяную настойку. Обнаружил это я уже дома. На другой день опять пришел на рынок и сплавил ее тому самому, что окликнул меня сейчас. А через несколько дней столкнулись мы с ним в трамвае. Меня аж в жар бросило. «Ну, – думаю, – сейчас он мне задаст…» Но куда там! Падает мне на грудь чуть не с поцелуями! «Твоим маслом, – говорит, – я жену спас, она уже опухла вся, чуть-чуть не умерла». Вот так штука!

Они вышли к Монастыраки. Здесь сплошными рядами стояли баулы, столы, шкафы, стулья, полки, шифоньеры, комоды, бюро, огромные трельяжи, буфеты с тарелками и кастрюлями, матрацы, диваны, одеяла, ковры, швейные машинки, керосиновые лампы, груды одежды – все, что только можно было сыскать в голодном городе, все продавалось здесь.

– Нам нужно где-нибудь пристроиться, – сказал Андрикос, – и разложить свой товар.

Они постелили на землю несколько газет, и на них Космас собрался разложить скатерть.

– Нет, давай-ка сюда шаль, – остановил его Андрикос, – она понаряднее.

Они развернули шаль, а платья и скатерти, перекинув через плечи, демонстрировали поочередно.

– Если нам повезет и нарвемся на какого-нибудь толстосума, авось что-нибудь да выйдет, – сказал Андрикос. – Иначе придется бросить якорь у этого паршивца Василакиса.

До вечера никто по-настоящему так и не клюнул: подходили какие-то женщины, ощупывали платья, разглядывали их и с лицевой стороны, и с изнанки. Две или три женщины предлагали деньги. Но Андрикос денег не брал.

– Пока мы донесем их до Розалии, они наполовину обесценятся. И что она будет делать с деньгами? Уж лучше поищем для нее что-нибудь съедобное.

К вечеру, когда начало темнеть, Андрикос оставил Космаса на месте, взял в руки одно из платьев и смешался с толпой.

– Я покружу тут немного. Может, и найду клиента, – сказал он, уходя. – А ты смотри в оба, а то как бы тебя не утащили вместе со всем товаром.

Сумерки уже сгущались, когда Андрикос вынырнул из толпы, ведя за рукав клиента, огромного усатого мужчину в высоких овечьих сапогах. За другой рукав гиганта тянула грузная женщина, похожая на трехпалубную шхуну, мчащуюся на всех парусах.

– Прошу вас! – воскликнул Андрикос. – Прошу вас, хозяин! – И он вытянул руку, будто приглашал клиентов зайти в его магазин под открытым небом. – А ты, мой милый, покажи господам платья.

Космас отложил скатерть и развернул платья. Покупатель застыл на месте, как истукан. Он даже не взглянул на товар.

– Ну, что скажешь, Ангело? – спросил он женщину. Ангело вцепилась в шаль. Она вертела ее из стороны в сторону, раза два набрасывала себе на плечи и, судя по всему, осталась довольна.

– Да что тут говорить!

И еще раз накинула на себя шаль.

– Ну что она может сказать, хозяин? – вмешался Андрикос и принялся разглаживать шаль на могучих плечах Ангело. – Стоит ли спрашивать? Да ты сам посмотри, хозяин.

Но хозяин и на этот раз не взглянул. Он закрутил ус, поднял брови и снова спросил жену:

– Тебе нравится? Скажи только одно слово!

– Нравится, еще как нравится!

– Принеси-ка нам, мальчик, шелковую скатерть! – снова крикнул Андрикос.

Космас взял скатерть и расстелил ее перед клиентом.

– Ну как, Ангело?

– Ой, с ума сойти!

Тут хозяин наклонился и одним глазом взглянул на скатерть.

– Слишком уж она затейлива!

– А мне нравится!

– А теперь покажи нам платья с гирляндами! – закричал Андрикос.

– Да погоди ты! – Хозяин принял великое решение. – Сколько просишь за весь товар?

– Что же мне запросить? – И Андрикос почесал за ухом.

– Только смотри без обману! По-честному!

– По-честному, хозяин. Вот те крест.

– Креста ты лучше не трогай, не марай. Отвечай, сколько хочешь?

– Вот мой ответ, хозяин: подавай четыре золотых и забирай с богом весь товар.

Хозяин пришел в бешенство:

– Что ты сказал, антихрист? Да ты понимаешь, что говоришь?

– Посмотри, что я тебе даю, хозяин…

– Эй, Ангело, пойдем!

Но Ангело никак не могла расстаться с шалью и скатертью.

– Павлис!

– Пойдем, говорю! Обманщики чертовы!

– Погоди, хозяин, одну минуту! Погоди, договоримся!

– Погоди, Павлис!

– Сколько даешь, хозяин?

– Три золотых и ни гроша больше!

– Прибавь, дорогой, еще один золотой!

– Ничего не прибавлю. Пойдем!

– А ну, господь с тобой! Три так три!

Голос хозяина покрывал базарный шум:

– Нет, ты видела, Ангело? Мошенники чертовы! Кого провести хотели, прощелыги?

* * *

От радости у Андрикоса выросли крылья.

– Каков дьявол! – говорил он. – Но больше всего я рад, что не пошел к этому иезуиту и не отдал ему все вещи за горстку фасоли. Вот, пожалуйста, три золотых. А ты знаешь, что это значит для бедняжки Розалии? Трех золотых она не выручила за всю свою мебель, которую раздавала направо и налево ни за что ни про что…

Его возбуждение было так заразительно, что понемногу передалось и Космасу. Он тоже радовался, что они выгодно продали вещи Розалии. Но вместе с тем он думал, что сейчас Андрикос от радости готов сделать сальто, а если бы года два назад, когда он был служащим солидной компании – в галстуке, в отутюженном костюме и с полным желудком, – если б ему кто-нибудь сказал тогда, что он будет старьевщиком на толкучке, Андрикос решил бы, что этот человек сумасшедший. А если бы поверил в пророчество, то предпочел бы скорее провалиться сквозь землю, чем выносить этот позор. Теперь же Андрикос мирится со своим ремеслом, порой оно даже доставляет ему удовольствие. И, кто знает, может быть, за всю его жизнь не так уж много выпадало минут, когда бы он переживал радость так сильно, как сейчас.

Но хорошее настроение держалось недолго. Улицы как-то сразу опустели, словно вместе с сумерками к городу протянулась чья-то сильная рука, хорошенько встряхнула его и на улицах не осталось никого, кроме патрулей да пьяных молчаливых женщин, выползавших с наступлением темноты, как улитки после дождя.

Еще не совсем стемнело, когда Андрикос и Космас натолкнулись на итальянский патруль. Сначала они услышали топот и крики. Еще не сообразив, откуда доносится шум, они увидели мужчину в штатском – он выскочил из переулка и побежал прямо на них. Итальянцы догнали его. Один из солдат ударил его прикладом, и тот со стоном упал на землю. Тогда итальянцы набросились на него и принялись топтать ногами. Упавший кричал, звал на помощь. Солдаты били и ругались – все сразу, возбужденно и беспорядочно, было похоже, будто они топчут виноград. В стремительном потоке итальянской брани нельзя было разобрать ни одного слова. Впрочем, один солдат стал ругаться по-гречески. Он беспрерывно повторял: «Рогоносец, рогоносец, рогоносец!» – и что было сил колотил упавшего.

Первым опомнился Андрикос.

– Не нужно стоять на одном месте, – тихо сказал он Космасу, – а то они и за нас возьмутся. Пойдем напрямик. И слушай: когда подойдем, отдай приветствие! Правой рукой, знаешь…

Когда они приблизились, их остановил гневный окрик:

– Venita qua! (Идите сюда!)

Они замерли и в знак приветствия подняли правые руки.

– О! – удовлетворенно произнес подошедший итальянец. – Allora va bene. (Это другое дело.) Da dove venite? (Откуда вы?)

– Dal mercato, signore! (С рынка, синьор!)

– Mercato nero? Speculator!? (Черный рынок? Спекулянты?)

– No, signore! (Нет, синьор!)

– Hai una figlia? (У тебя есть дочка?)

– Si, e bellissima! (Есть, есть, очень красивая девушка!)

Отделившись от тех, кто все еще топтал лежащего человека, подбежал солдат с автоматом наперевес. Глаза его горели, как два крохотных уголька.

– Весь грек есть рогоносец!

Дышал он прерывисто, как взмыленный конь. Лицо, вытянутое от злости, вплотную приблизилось к лицу Андрикоса. Андрикос перевел его слова в шутку:

– Ha ragione, signore. Il greco e'un cornuto, pero la ragazza é molto bella. (Синьор прав. Греки рогоносцы, зато гречанки очень красивы.)

Первый солдат залился смехом.

– Questo greco é proprio un buffone! (Да этот грек настоящий паяц!)

Второй по-прежнему смотрел волком.

– Quando saremo stufi con le ragazze, comincieremo con le vostte mogli! (Как только покончим со всеми синьоринами, мы примемся за ваших жен!)

– San Pietro abbia almeho pieta di noi uomini! (Пусть святой Петр пожалеет хоть нас, мужчин!)

Первый снова залился смехом.

– Ma, si ha proprio del gusto! (Да, он знает толк в шутках!)

Человек, которого избивали в нескольких шагах, уже не стонал. Итальянцы отошли от него и перестали ругаться. В тишине пустынной улицы раздавался лишь смех веселого солдата.

– Эй! – грубо крикнул кто-то из патруля. – Chi sono quelli la? (Кто там у вас?)

Он отделился от своих и подбежал к задержанным. Солдаты расступились.

– Dove andate? (Куда вы идете?)

– A casa nostra, signer capitano! (Домой, господин капитан!) – сказал Андрикос, снова поднимая руку.

– Io non sono capitano, ma solo sergente! (Я не капитан, а всего лишь сержант!) – сказал тот, понижая тон.

Андрикос собирался что-то добавить, но сержант, размахнувшись, закатил одну оплеуху ему, другую отвесил Космасу. Потом схватил Андрикоса за шиворот.

– Allontanatevi immdiatamente appena io chiudo un occhio! (Пошли вон! И чтоб духу вашего здесь не было!)

Космас и Андрикос бросились бежать. За их спиной снова захохотал солдат…

Когда они свернули в переулок, Андрикос едва стоял на ногах. Его грудь поднималась и опускалась, как мехи. Чтобы не свалиться на мостовую, он схватился за Космаса.

Они шли молча. Но не из страха – страх остался где-то позади. К человеку, шагавшему рядом, Космас испытывал сейчас нечто вроде отвращения. За минувшие дни он привязался к Андрикосу, а теперь тот казался ему совсем чужим. Его паясничанье, его унижение перед итальянцами, хоть и спасло им жизнь, вызвало в душе Космаса бурю противоречивых чувств – то гнев, презрение, отвращение, то понимание и жалость.

– Дешево отделались! – произнес наконец Андрикос, явно для того, чтобы сломить лед.

Космас не ответил. Они еще раз свернули за угол, – А знаешь, другого, они, кажется… Космас и на этот раз промолчал. Тогда Андрикос взял его за руку.

– А ну, скажи мне, – мягко проговорил он, – почему ты не отвечаешь?

С минуту они смотрели в глаза друг другу. Взгляд Андрикоса выражал покорность, и Космас вдруг почувствовал себя виноватым.

– Да что ты, что ты! – пробормотал он и попытался улыбнуться.

– Но ты подумал, что я…

– Ничего я не подумал! Что ты в самом деле?

Они пошли дальше. И снова молчали. Космас понимал, что теперь должен заговорить он, но не мог придумать ничего подходящего. Наконец его осенила неплохая мысль. Он спросил:

– Далеко еще до Розалии?

* * *

Дом Розалии стоял в центре, рядом с театром, который, как сказал Андрикос, когда-то тоже принадлежал ей.

Андрикос поднялся наверх один, но сначала надежно спрятал Космаса под каким-то навесом во дворе: на площади каждую минуту мог появиться патруль.

Космасу недолго пришлось сидеть под навесом. Андрикос вскоре спустился, но, вместо того чтобы выйти на площадь, они вошли в подъезд театра.

– Грех упускать такой случай, – сказал Андрикос. – Иди сюда.

Они не стали подниматься по лестнице, а прошли в какой-то темный коридор, миновали несколько дверей и неожиданно оказались в боковом ярусе. Внизу, под ними, лежал зал, большой, холодный и пустой. Только передние ряды партера были заполнены людьми.

На сцене за длинным столом сидело человек десять мужчин и женщин. Председательское место занимал поп. Космас впервые видел настоящего попа на сцене.

– Что здесь происходит? – тихо спросил Космас, повернувшись к Андрикосу.

Тот сделал ему знак молчать и смотреть на сцену.

На сцене с краю стола, заложив ногу за ногу и упершись в стол локтем правой руки, сидел молодой мужчина в очках. Перед ним лежали какие-то бумаги. Вот он приподнял голову и громко крикнул:

– Три!

Потом, обращаясь к зрителям, спросил:

– Кто еще?

Легкий шум волной прокатился по залу, и снова воцарилась тишина. Все ждали.

– И один наполеон! – выкрикнул кто-то из первых рядов.

– Три и один наполеон! Продолжаем, господа!

– Четыре!

Мужчина в очках наклонился вперед и приветствовал кого-то из публики. Потом он принял прежнюю позу и сказал:

– Четыре, господа! Лидирует господин Галанос!

Поп покуривал и тихо беседовал с госпожой, сидевшей рядом.

Андрикос схватил Космаса за локоть.

– Взгляни направо! – прошептал он. – На первый ряд. Там Бела Джина.