Текст книги "Ночи и рассветы"

Автор книги: Мицос Александропулос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 39 страниц)

IX

Большой зал полицейского участка набит битком. Окровавленные головы, порванная одежда, суматоха, крики… То и дело дверь открывается, и в зал вливается новая волна арестованных. Те, кто вышли из переделки невредимыми, протиснулись к железной двери. Через разбитое окошко было видно, как полицейские сновали вниз и вверх по лестнице.

– Эй, иуды, откройте! Нужно вынести пострадавших!

– Вызовите «скорую помощь», здесь люди умирают! Янычары! Предатели!

Космас прильнул лицом к двери. В глубине зала снова запели гимн. Рядом с Космасом оказался высокий парень, разбрасывавший прокламации. Один глаз у него почернел и опух. Просунув голову в разбитое окошко, парень кричал полицейским:

– Чего же вы, подонки, не идете в Команде Пьятца получать свои предательские сребреники! Откройте, дайте нам вынести раненых! Убийцы!

Полицейские, не произнося ни слова, проходили мимо.

– Да позовите же офицера! Вы слышите или нег? У нас есть раненые!

На лестнице появился офицер. Прищурившись, он смотрел на высокого.

– Ну что ты на меня уставился?

– Да вот не мог тебя сразу признать, Кофинас!

– А сейчас, раз признал, Открой дверь, у нас раненые.

– Опять тебе глаз подбили?

– Твоих молодцов работа. Значит, к Гитлеру служить пошли? Открывай, иначе ты будешь за все в ответе.

– Три года на Анафисе{[34]34
  Остров в Эгейском море, место ссылки коммунистов.


[Закрыть]} тебя не образумили?

– Здесь умирают три человека. Если вы не примете мер и сейчас же не отправите их в больницу, ты будешь нести за это личную ответственность.

Офицер подошел поближе:

– За что, Кофинас? Что я тебе сделал?

– Вот так вопрос! Вместе с итальянцами стреляли в народ…

– Народ? Ты эту коммунистическую пропаганду лучше оставь. И сюда пришел агитировать?

– Во-первых, я не пришел, меня притащили силой. И, во-вторых, какая же это пропаганда? Разве пропаганда то, что вы служите Команде Пьятца? И что запрятали нас сюда, чтобы выдать итальянцам? А мой подбитый глаз? Это тоже пропаганда?

Девушка, выглянувшая в соседнюю дверь, закричала:

– Делегация идет! И профессор тоже!

В коридоре показалась группа людей. Впереди шли пожилые, сзади – юноши и девушки. В центре шагал старичок с сухим, аскетическим лицом. Щеки его запали, образуя две глубокие ямы, седые волосы торчали в разные стороны.

– Нам нужен господин начальник, – прошамкал беззубым ртом старичок.

– Я начальник, – ответил офицер.

Старик взглянул на него и нервно кашлянул.

– Мы решительно протестуем… Стыдно! Это позор!..

– Господин профессор…

– Мы требуем освобождения всех студентов, которых вы арестовали при исполнении ими священного долга.

– Господин профессор, вы оскорбляете полицию!

– Я не собираюсь оскорблять кого бы то ни было. О каждом судят по его делам. Мы хотим, чтобы вы освободили студентов. Всех без исключения. Мы поражены: как вы осмелились арестовать греков в то время, когда они возлагали венок на памятник борцам за революцию? Это неслыханно!

Офицер вынул из кармана пачку бумаг:

– Господин профессор, вы читали это?

Профессор даже не взглянул на бумаги. Он весь дрожал.

– Я ничего не читал. Зачем мне читать? Почему я должен читать?

– Это коммунистические прокламации! – провозгласил офицер. – Их выпустил ЭАМ. Пожалуйста! – И он протянул листки профессору.

– Господин начальник, меня это не интересует. Если бы сам дьявол возложил сегодня почетный венок на могилу героев, я поспешил бы пожать ему руку. Да, да, да! Сам дьявол… И как можно не радоваться, господин начальник, когда видишь, что все, все без исключения стремятся отметить национальный праздник?

Офицер сунул бумаги в карман.

– Я вас понимаю, господин профессор. Вы смотрите на вещи… как бы вам это сказать… с другой точки зрения. Но посудите сами: как прошло сегодняшнее выступление?

– Это уже политика! – крикнул делегат, стоявший рядом с профессором. – Время ли заниматься политикой, когда того и гляди мы все полетим к дьяволу!

– Господин начальник! – снова заговорил профессор. – Мы пришли сюда, чтобы потребовать освобождения арестованных. Отпустите студентов.

– Не могу! Я выполняю приказ…

– Чей?

– Высших инстанций.

– Правительства предателей! Цолакоглу{[35]35
  Генерал греческой армии, премьер-министр оккупационного правительства.


[Закрыть]} и Берарди{[36]36
  Командующий войсками итальянского гарнизона города Афины.


[Закрыть]}! – выкрикнули позади Космаса.

– Точнее: чьи приказания вы выполняете?

– В арестах приняла участие Команде Пьятца. Я ничего не могу сделать.

– В таком случае к кому нам следует обратиться?

Офицер развел руками:

– Обратитесь в полицейское управление. Откуда я знаю?

Делегация подошла к двери.

– Крепитесь! – кричали делегаты. – Мы идем в полицейское управление. К вечеру вас должны отпустить.

– У нас есть жертвы. Есть умирающие. Многие ранены. Скажите, чтобы по крайней мере забрали раненых.

Делегация отправилась в полицейское управление.

* * *

Уже спустилась ночь, когда дверь наконец открыли. Коридор был опять полон полицейских. Они оставили лишь узкий проход. Снаружи ждали крытые грузовики.

Космаса бросили одним из первых, он оказался в глубине грузовика, в самом углу. Рядом сидел парень с перевязанной головой. Он пошел на митинг со своей сестрой, они держались вместе и в полицейском участке. Но сейчас женщин посадили на отдельный грузовик. Когда машина тронулась, кто-то снова запел национальный гимн. Сидевшие с краю барабанили по бортам, надеясь, что кто-нибудь услышит их по дороге.

Никто не знал, куда их везут. Ехали они около часу. Когда отодвинули засовы и дверь открылась, Космас увидел, что машина стоит на темной улице у каких-то ворот. Из грузовика всех сразу же загнали в здание.

Здесь их передали в руки жандармов, прогнали поодиночке вдоль узкого полуосвещенного коридора и ввели в какую-то комнату. Там горели две тусклые лампочки. Воздух был спертый, пахло мочой и табаком. В углу лежали четыре человека. Вероятно, они находились здесь уже давно: у каждого был матрац, одеяло, на стене висели полотенца. Кроме Космаса в камеру ввели еще десять человек.

– А, целая партия! – сказал кто-то из старожилов, и все рассмеялись.

– Чтоб не скучно было, господин Андреас, – ответил жандарм, запирая дверь.

Старожилы поднялись с матрацев.

– Ну, что случилось, ребята? Почему пригнали такой оравой?

– Может, есть папиросы? У кого-то нашелся табак.

– Ну, валяйте устраивайтесь и исповедуйтесь. Откуда вас перевели?

– Нас схватили сегодня.

– Садитесь. Сюда. На одеялах вши кишат.

– Куда мы попали?

– Ко вшам в гости.

Дверь отворилась. Вошли два итальянца – офицер и солдат.

Офицер что-то спросил по-итальянски, и солдат перевел его слова жандарму, вошедшему вслед за ними.

– Почему их привели сюда?

– Остальные камеры переполнены, там и ступить-то некуда! – ответил жандарм.

Солдат перевел. Офицер задумался и сделал несколько шагов по камере.

– Кто здесь майор Вардис?

– Я.

Один из старожилов вышел вперед. Это был хорошо сложенный, широкоплечий мужчина среднего роста. Широкий лоб, густые, сросшиеся брови, волосы с легкой проседью.

– Вы знаете, за что попали сюда? – перевел солдат вопрос офицера.

– Понятия не имею. Ломаю себе голову и ничего не могу придумать.

Офицер усмехнулся. Он несколько раз прошелся по камере и снова заговорил:

– Вы обвиняетесь в заговоре против итальянских и немецких оккупационных властей.

– Против двух властей сразу? – переспросил майор и улыбнулся. – Скажите ему, чтобы он получше наводил справки: я пока еще не сошел с ума.

Солдат перевел.

– Что это значит? – недоуменно спросил офицер.

– Это значит, – ответил майор, – что я еще в своем уме и никогда бы не пошел на то, в чем меня обвиняют. В данных условиях это было бы безумием. Какой уж тут заговор, когда народ умирает от голода и войска стран оси продвигаются на всех фронтах!

– Значит, если бы страны оси не одерживали побед, вы могли бы принять участие в заговоре?

– Что было бы тогда, я не знаю. Во всяком случае, в подобном обвинении был бы еще какой-то смысл.

– И тем не менее вам предъявляется такое обвинение! – сказал офицер.

– Меня это не удивляет. Доносчики водятся в любой стране. Есть они и у нас. И они клевещут на честных граждан, чтобы выслужиться перед оккупационными властями. То же самое они делали при диктатуре.

– Почему вы не участвовали в войне?

– Меня не призвали. Если бы призвали, я выполнил бы свой долг. В те времена я был в немилости у диктатуры.

– Вы коммунист?

– Ненавижу любой тиранический режим.

– Но короля вы тоже ненавидите?

– Да, ненавижу. Я демократ, и мне ненавистна любая тирания – и правых, и левых.

– Господин Вардис, не согласитесь ли вы сотрудничать с нами?

Майор засмеялся.

– Ну, сами посудите, какое может быть сотрудничество между победителями и побежденными? Вы – оккупанты, мы – рабы. Сотрудничество предполагает равенство. Равенства нет, – значит, не может быть и сотрудничества. Любое сотрудничество с победителями было бы предательством.

Итальянский офицер выслушал это и улыбнулся.

– Хорошо! – сказал он и повернулся к офицеру жандармерии: – Остальных нужно убрать отсюда!

– Куда же их девать? Все камеры переполнены. Мы заняли даже кабинеты.

Итальянец подумал, но пришел к тому же решению.

– Здесь им нельзя оставаться! – переводил солдат. – О чем вы думали, когда принимали их?

– Хорошо, я отошлю их обратно.

– Если вам некуда их перевести, отправляйте обратно.

Арестованных снова вывели в коридор. Офицер приставил к ним двух жандармов, а сам последовал за итальянцами. Вскоре он вернулся с полицейским.

– Этих заберите обратно, – сказал он. – И куда их везти?

– Куда хотите. В участок, в управление – не знаю. Я их принять не могу.

– Ладно, – ответил полицейский. – У нас остался один грузовик. Я отвезу их в участок.

– Делай как знаешь. Ты один?

– Нас двое.

– Ну, валяйте.

– Пошли, ребята!

Их снова заперли в грузовике.

* * *

Когда машина двинулась, двое или трое затянули песню. Но никто их не поддержал. Все были измотаны. Космас тоже лежал в полном изнеможении. Автомобильная качка усыпила его.

Машина резко затормозила, и арестованные повалились друг на друга. Несколько минут они не двигались с места. Все молчали.

Потом дверь открылась.

– Эй вы, герои! – крикнул кто-то снаружи, и в дверь просунулись головы двух полицейских.

На улице было темно.

– Эй, вы! Живы? Вставайте скорее!

– Куда теперь? – спросил кто-то. – Что вы нас возите взад-вперед? Это вам не цирк.

– Ну вот, послушайте меня, – сказал полицейский. – Получилось так, что вы лишние. Никто вас не считал, никто вас не принимал. Чтобы духу вашего здесь не было!

Никто не тронулся с места.

– Да вы что, оглохли?

– Брось ты эти штучки! – ответили ему из глубины грузовика. – Что мы, в прятки играем?

– Давайте скорее, пока есть время! – опять крикнул полицейский. – Мы не обманываем вас, честное слово!

Парень, стоявший у самого края, спрыгнул и побежал. За ним прыгнул второй…

В тот момент, когда прыгал Космас, полицейский зажег спичку и осветил грузовик.

– Все? – спросил он.

Космас бросился бежать.

– Эй, ты! – вдруг услышал он окрик за своей спиной. – Да стой же… Космас!

Космас остановился. К нему бежал полицейский.

– Космас! Это ты? Да отвечай же!

– Я.

– Ты что, не узнал меня? Я Феодосис!

– Феодосис?

– Да, да! Сын твоей учительницы…

– Госпожи Евтихии? Феодосис?

Полицейский обнял его.

– Какими судьбами? – спросил он. – Как ты впутался в эту историю?

– Да и ты, посмотрю, запутался не меньше меня. А я совсем про тебя забыл, хоть мне и говорила твоя мать…

– Знаю. Вы встретились на контроле в Коринфе. Она мне писала.

– Феодору! – крикнул из темноты его товарищ. – Брось ты, наконец, своего земляка, мы опаздываем!

– Ты поезжай, – ответил Феодосис, – я пойду пешком. Разве можно бросать земляков?

Грузовик тронулся и с грохотом исчез в темноте.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Подножия гор еще покрыты мраком,

Но первые лучи восхода

Уж осветили пик Родопи.

Ионнис Грипарис

I

Однажды утром пришел Феодосис и увел Космаса с собой. Он был в штатском.

– Народ нас, полицейских, не больно-то жалует! – говорил он Космасу. – Еще немного – и, помяни мое слово, они будут кидаться на наши мундиры, как бык на красную тряпку. На днях меня едва не растерзали… Рабочие шли к министерству труда. Нас послали разогнать их и окружить на улице Стурнараса. Ну и дали же они нам жару, братец ты мой!.. Кое у кого даже оружие отняли! Я успел нырнуть в переулок, увидел открытое окно и прыгнул в него.

– Их-то я понимаю, – ответил Космас, – я другого в толк не возьму: чего ради ты связался с полицией?

Феодосис был немного старше его. Когда госпожу Евтихию перевели в их школу, он уже ходил в гимназию. Безупречный пробор, черные очки, отутюженные брюки и прогулки вдоль железнодорожной линии с местными модистками. Господин Периклис и Евтихия втайне гордились сыном. Они наняли француженку и учили его французскому языку, но, кроме слова «voila», Феодосис так ничего и не усвоил. И мальчишки, увидев его рядом с француженкой, кричали из-за угла: «Вувала!»{[37]37
  Увалень, тупица (греч.).


[Закрыть]}

Гимназию Феодосис окончил во время диктатуры. Он состоял в ЗОН{[38]38
  Фашистская организация молодежи во время диктатуры Метаксаса.


[Закрыть]}, но на сборы ходил редко, за что его выгнали из звеньевых и перевели в рядовые. Была у него страсть сочинять любовные письма. Он выучил наизусть «Вертера» и писал возвышенным слогом, с пышными эпитетами и метафорами, щедро расставляя восклицательные знаки и многоточия…

Самым верным клиентом Феодосиса был сын директора гимназии Арсенис, который заказывал ему по два письма в день и без малейших угрызений совести посылал сестре автора Йемене.

Потом Феодосис уехал в Афины и с тех пор не возвращался в провинцию.

– Приехал я сюда, сдал экзамены на юридический. Но у моих стариков, как ты знаешь, не хватило силенок содержать меня, пока не окончу, вот я и пошел в полицию. Сначала, скажу тебе, было неплохо. Во всяком случае, кое-как перебивался. А сейчас больше не могу. Нужно медленно, но верно менять позиции. Порохом пахнет, брат Космас, а мой нос не выносит таких запахов.

– Что же ты будешь делать?

– Феодосис нигде не пропадет, у меня тьма-тьмущая знакомых, и как бы ни сложились обстоятельства, я сумею устроиться. Вчера вечером столкнулся с одним дружком и замолвил за тебя словечко. У него магазинчик недалеко от Псирри. Хочешь пойти к нему счетоводом?

– Он спекулянт?

– Ну и сказал!.. Какой там спекулянт! Вырыл себе норку пересидеть непогоду и заработать пару грошей. Он славный парень. Немного болтун, но сердце у него золотое. Родом он из Смирны. Раньше работал в канадском посольстве. Но в начале войны канадцы дали стрекача. Вот Исидор и переключился на торговлю. Ну, так как, подходит?

Космас не отказался от решения вернуться в провинцию. Но первая попытка, которую он предпринял при помощи Феодосиса, была неутешительной. Контроль над железной дорогой перешел теперь в руки немцев, и чтобы получить пропуск, требовалось пройти целый ряд формальностей. Космас подал заявление, но ответа пока не получил. Нужно было на что-то жить, не обременяя больше Андрикоса. И Космас решил принять предложение Феодосиса.

* * *

Магазин Исидора находился в узком переулке возле улицы Святого Димитрия, неподалеку от площади Героев.

– Послушай, – сказал Феодосис Космасу, когда они подошли к магазину, – постарайся правильно понять Исидора. Он иногда говорит лишнее. Но ты не думай о нем плохо. Многие принимают его за коммуниста, это ерунда, он хороший парень и в политику не вмешивается. Вот разве немного болтун…

Когда они вошли в магазин, Исидор сидел за столиком и читал газету.

– О! – воскликнул он и бросил газету на стол. – Хорошо, что ты пришел, Феодосис, хоть словечком можно перекинуться, а то прямо помираю от скуки! Мои исчезли с самого утра, анафема на их головы!..

Магазин маленький и весь завален мешками. Пол, выложенный плитами, усыпан изюмом, обрывками веревок, окурками и прочим мусором. У двери два развязанных мешка, выставленных напоказ: в одном – черный коринфский изюм, в другом – белый. Много мух. Исидор не выпускал из рук линейку и то и дело пускал ее в ход. Над каждой казненной мухой он произносил некролог:

– Вот и получила по заслугам, грязнуха. Анафемы, собрались сюда со всего Псирри! Все время приходится быть начеку. Или они тебя, или ты их.

– Ну, полно тебе, Исидор! – усмехнулся Феодосис. – Съедят тебя мухи, что ли? Хватит сказки-то рассказывать…

– А ты что думал! Знаешь, отчего умер мой брат?

– Отчего?

– Его слопали мухи! Я не рассказывал тебе? Это случилось на второй год после того, как мы приехали в Египет…

– Да ладно, Исидор, перестань, сделай такую милость. Я забегу как-нибудь в другой раз, ты расскажешь мне про это, и мы выпьем по стаканчику узо{[39]39
  Анисовая водка.


[Закрыть]}. А теперь слушай: я привел земляка, о котором мы вчера говорили.

– Говорили? А что именно?

– Тьфу, черт! Уже забыл?

– Нет, серьезно, Феодосис, разве у нас был такой разговор?

– Был. Вспомни, вчера мы столкнулись с тобой на улице Афины!

– Господь свидетель, ничего не помню. Может, я был под мухой, а, Феодосис?

– А ты хоть когда-нибудь бываешь трезвым?

– Пардон! Минутку!..

Он осторожно встал, прицелился линейкой и ударил по мухе, которая села на его бумаги.

– Неряха! Так и не образумилась. Она, видишь ли, уже разок побывала здесь, но удрала!

– О черт, ты метишь их, что ли?

– Зачем метить? Они тоже божьи создания, как и люди, а ты что думал? И все разные! Одни черноглазые, другие курносые, третьи усатые, четвертые безбородые – все как у людей, говорят тебе, нужно только уметь их различать.

– Ты опять за старое?

– Ха! Ты смотришь на них, как белые смотрят на негров. Попробуй скажи белому, что черные не на одно лицо. Он поднимет тебя на смех. Белый смотрит на черных как на инкубаторских цыплят. А ты поди поживи с чёрными, вот и увидишь разницу. Так и эти божьи создания.

– Ну, перестань ты!

– Да, да, я тебе говорю. Вот я сижу здесь и наблюдаю: у мух миллион физиономий и повадок, как у людей. Есть и бородатые. Сегодня утром прилетела одна такая и села мне на шею. Я глянул потихоньку в зеркальце – точь-в-точь Мари, жена моя. Хлоп по шее и…

– Нет, право слово, мы уже по горло сыты мухами.

Исидор засмеялся.

– Ну ладно. Мы и вправду говорили вчера вечером?

– Конечно! И ты сказал, чтоб я привел его сегодня утром.

– А зачем?

– Чтобы книги вести.

– Твоя правда, неплохая мысль. А сколько ему платить?

– Ну, сколько? Чтоб мог жить человек. Капитала заводить он не собирается.

– По рукам. Я не возражаю. Вот только, – он понизил тон и обернулся к Космасу, – не будет у меня с тобой хлопот по той самой части?

– По какой? – спросил Космас.

– Может, ты, милый друг, красный? Я тебе все, что хочешь, сделаю, душу отдам, но только не впутывай меня в такие дела, терпеть этого не могу. Я, если хочешь знать, за гражданскую войну, за материализм… Черные силы… борьба классов, бандьера росса и так далее, но важнее всего для меня я сам, Исидор, и другого бога у меня нет. Понял?

– Да я…

– Что? Только не рассказывай мне сказок, будто ты не красный! Теперь все красные. Ты не смотри, что они в этом не сознаются. Разве они дураки? Все теперь покраснели: кто от взглядов, кто от стыда…

В эту минуту в магазин кто-то вошел.

– Вот и Манолакис! Иди сюда, пролетариат! Я должен сказать вам по секрету: Манолакис тоже красный!

Вошедший растерянно оглянулся на дверь.

– Боже мой! Исидор, сынок! Что за шутки?

– Подлый старикашка! Уже напустил в штаны. Иди сюда, я представлю тебя новому начальнику. Так вот он красный, только не от идеологии, а от стыда. Когда-то он владел дворцами, а сейчас продает изюм и сигары. У, пропади ты пропадом!..

– Ах, Исидор, у тебя же, сынок, золотое сердце, так зачем же ты меня огорчаешь?

Сморщенное, прокопченное лицо, покорные глаза старого вола. Скулы торчат, передние зубы выпали, рот провалился, зато нос и челюсти выдались вперед. Лоб скошенный, цвет лица мертвенный, уши большие и волосатые. На голове коричневая шляпа с обглоданными полями. Коричневый костюм из толстой бумажной материи в клетку, но клетки почти неразличимы из-за грязи. Манжеты брюк свисают клочьями, обнажая грязные ноги и большие стоптанные ботинки.

– Ну как? – спросил Исидор. – Продал сигареты?

– Продал, сынок!..

– Вот мошенник! Люди принимают их у него из рук, словно просвирки, и знать не знают…

– Прошу тебя, Исидор, я больше не могу…

– И знать не знают, что он подсовывает им навоз вместо табака.

– Господь свидетель! Зачем, сынок, так зло шутить надо мной?

– Какие там шутки! Ты что, забыл про бочку с виноградным сиропом? Так вот, Манолакис…

– Да будет тебе, Исидор, – сказал Феодосис, – я уже тысячу раз слышал об этом.

– Погоди! Дай послушать Космасу, надо же ему знать, с каким типом он имеет дело. И, кроме того, скоротаем время, дорогой Феодосис. Я ведь говорил тебе, что с самого утра молчу, как рыба!

Манолакис взглянул на Исидора, как побитая собака.

– Нет, ей-богу, Исидор, креста на тебе нет!

– И как у тебя, старый грешник, язык только поворачивается поминать бога? Опять мучеником прикидываешься?

Манолакис согнулся в три погибели, юркнул в угол и сел на весы, что-то бормоча себе под нос.

– Так вот, приходит ко мне Манолакис и начинает скулить: «Не дадите ли вы мне, господин Исидор, бочку виноградного сиропа, чтоб продать в розницу?» Посмотрел я на него, горемыку. «Ну ладно», говорю, ведь и ему тоже есть надо. Разве не так оно было, говори!

– Ах, Исидор, Исидор! Ты всегда готов человека смешать с грязью!

– Вот видите, теперь он заботится о своем престиже! О каком престиже может идти речь, анафема, если ты собственными руками утопил его в бочке с сиропом? Ну, слушайте дальше, ребята. «Ладно, говорю, забирай». Забирает он бочку и отправляется с ней на площадь. Жду неделю, жду другую – словно в воду канул, да еще деньги с собой прихватил. «Вот подлец! – думаю. – Когда он вернет мне деньги, я не смогу купить на них даже пачку сигарет». Наконец является ко мне с полной бочкой. «Не продал, – спрашиваю, – Манолакис?» – «Не повезло, господин Исидор!» – «Ну, не беда. Попробуй еще раз». – «Нет, видно, не умею я этого, господин Исидор». Оставил он мне бочку. Я продал сироп за один час. На другой день приходит взбешенный покупатель. «Прекрасно, господин Исидор! Теперь, значит, чистую водичку за виноградный сироп продают?» – «Какую такую водичку?» – «Да вот такую: сверху слой сиропа, а внизу вода». Видали подлеца? Мало того, что ограбил, так еще и опозорил, дискредитировал фирму…

– Ну, полно… – пролепетал Манолакис.

– Что? Ах ты сморчок! Дискредитировал фирму, а туда же, каждую субботу требует прибавки. Ни в жизнь тебе этого не забуду, бессовестный! И буду пилить, пока Черчилль второй фронт не откроет. Потом сгинул мой Манолакис. Месяц спустя встречаю его возле Монастыраки. Увидел меня, растерялся. «Не бойся, – говорю. – Давай руку! Ну, поздравляю: тебе первому удалось обвести меня вокруг пальца. Такому ловкачу грех пропадать задаром. Иди-ка ты работать ко мне в магазин». – «А сколько вы платить будете?» – «Девяносто процентов своих доходов, только иди, сделай милость!» Вот так и появился у нас этот старый мошенник. Даром жрет изюм, а толку от него ни на грош, разве что обвесит какую-нибудь женщину или сплавит папиросы с пометом вместо табака. Ни на что другое не годен, подлец!

* * *

В магазин вошел третий компаньон. Невысокий, смуглый, с усиками, в сдвинутой набекрень кепке, он ворвался, как тайфун, и сразу бросился к мешкам.

– Ну что смотришь? Иди сюда, чертова кукла! – крикнул он Манолакису. – Передал Исидору, что я велел?

– Да я только что пришел, сынок.

– Чтоб тебе провалиться на этом месте! Врешь перед всем честным народом!

– Да что с тобой, Анастасис? – спросил Исидор.

– Ах, Исидор, и ты тоже…

Однако с Исидором он говорил куда мягче.

– Ах, Исидор, нашел я одного клиента. Через четверть часа будет здесь. И я сказал этому паршивцу – разве не сказал? «Поди, говорю, извести Исидора». Нашел я, понимаешь, клиента, удобнейший случай сбагрить подмокший изюм. Он гонит из него узо. – И к Манолакису: – Держи, слюнтяй!

Манолакис взялся за мешок. Руки у него дрожали. Анастасис работал молча и споро. Он перетаскивал мешки, развязывал их, часть изюма отсыпал Манолакису и восполнял убыль из другого мешка. Его сильные руки двигались, как рычаги.

Исидор заговорил с Феодосисом тихо, но так, чтобы слышал Анастасис:

– Анастасис у нас столп фирмы. Волк! А ты думал, на Манолакисе она продержится? На этом трутне? Бедняга Анастасис прямо горит на работе. И я этого не забуду. Когда придет освобождение, я надену шляпу – и будь здоров! Хозяином оставлю Анастасиса… Послушай, Анастасис, теперь тебе будет полегче, у нас новый сотрудник.

Анастасис выпустил мешок из рук и впился глазами в Космаса.

– Космас будет у нас работать.

– Очень приятно. – Лицо Анастасиса перекосилось. – Будет вести книги.

– Ясно.

Мешок накренился, изюм рассыпался по полу. Анастасис схватил старика за горло.

– Ах ты падаль! Чтоб тебя!..

Голова старика ударилась о доски и свесилась набок.

– Эй, Анастасис! – закричал Исидор и встал. – Ты что ж делаешь?

– Да я же говорил ему, Исидор, – голос Анастасиса звучал на полтона ниже, – я же говорил этому болвану: «Держи, говорю, золотце, мешок». Берется, оболтус, а руки у развратника дрожат…

– Мать божия! Не могу я больше, Исидор…

– Расхныкался, ублюдок! Враль, нюня! Нет, на мое мучение ты взял его, Исидор! Держи, тебе говорят, нужно дело делать.

Манолакис протянул руки и снова взялся за мешок. Анастасис принялся за работу. Руки его мелькали, как поршни. Лоб покрылся потом. Время от времени Анастасис подбегал к двери и украдкой выглядывал на улицу. За несколько минут он провернул всю работу. Манолакис взобрался на весы и закурил сигарету.

– Дай мне твою паршивую сигарету, – сказал ему Анастасис.

Старик снял со стены сетку, вынул пачку сигарет и вскрыл ее.

– Одну, сынок?

– А сколько же? Или ты думаешь, что я куплю у тебя целую пачку?

– Как хочешь, Анастасис.

– Как хочу! Нюня…

Он прикурил и сел на мешок. Манолакис вынул бумагу и карандаш.

– Что, запишешь и эту сигарету?

– Да, Анастасис, ведь ты еще не заплатил за вчерашнюю.

– С ума спятил? Я каждый вечер тебе плачу!

– А вчера ты ушел рано, сынок. Тасия зашла за тобой, помнишь?

– Гм! Нет, каков! Ничего не упустит!

Анастасис встал и, пыхтя папиросой, зашагал по магазину.

– Сейчас, Исидор, придет клиент. Отправился за золотыми. Обязательно придет.

Слово «придет» он выговаривал с улыбкой, потирая руки и забыв обо всем на свете: об усталости, о стычке с Манолакисом и о той неприятности, которую ему доставило появление Космаса.

– Пардон! – неожиданно воскликнул Исидор и спрыгнул со стула, будто его кольнули иголкой. – Сейчас, когда Анастасис здесь, я могу отлучиться на минутку.

И он стремительно направился к двери.

– Куда ты опять идешь, Исидор? – с усмешкой спросил его Анастасис.

– Помилуй, Анастасис, уж и по малому делу нельзя сходить?

Когда Исидор вышел, Анастасис сел на его место за стол.

– По малому делу! Будто мы слепые! Все, милый Феодосис, сидят у меня на шее. И этот старый прощелыга, и хозяин, который через каждые полчаса изволит бегать по малому делу. Я-то знаю, что он бегает в соседний бар и пропускает там по стаканчику. Пьянчуга!

– Ну, теперь у тебя будет Космас! – сказал Феодосис.

– А… Ну что ж, будем работать вместе. Что ж. С удовольствием. – Анастасис надулся и принял важный вид. – Так как, дружок, тебя зовут?

– Ты уже слышал! – резко ответил Космас. – Не сердись. Я не сказал ничего плохого. Правда, Феодосис? Наоборот, Космас, я рад. Я уверен, что мы будем друзьями.