Текст книги "Ночи и рассветы"
Автор книги: Мицос Александропулос
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 39 страниц)
Четыре ночи подряд они жгли костры. Англичане нашли подходящую площадку и координаты сообщили в Каир. Антони так и сиял от радости. Впервые за восемь месяцев его пребывания в дивизии из Каира должны были прислать оружие. Он явился в штаб, чтобы лично возвестить об этом.
– Браво! Браво! – поздравил его генерал. – Вы сдержали свое слово. Лучше поздно, чем никогда.
Оружие прибывало в самый критический момент, когда командование дивизии со дня на день собиралось объявить об отступлении. Дивизия должна была оставить эту область и отойти в Северную Грецию. Предполагалось, что там она соединится с основными силами ЭЛАС. Помощь со стороны англичан могла изменить все планы.
Целый день партизаны и крестьяне собирали хворост.
– Поджарим мы нынче Гитлеру пятки! – крикнул Космасу комендант дед Александрис. – Только бы не обвели нас вокруг пальца эти прощелыги!
В одиннадцать вечера Антони приказал разжечь костры, и через несколько минут ночной мрак прорезали длинные языки пламени. Партизаны взялись за руки и с песней пошли вокруг костров. Издалека послышался гул самолетов. Все насторожились. Иногда по ночам над свободными областями появлялись немецкие самолеты, и вместо парашютов с оружием на партизан, разжигавших костры, обрушивался пулеметный огонь.
Небо было густо-черным, как деготь; казалось, звезды утонули в его пучине. Однако не прошло и минуты, как партизаны определили, что самолеты английские.
– Да, да, наши! – согласились и англичане. – Скажи им, Космас, чтоб подбавили огня.
Все бросились к кострам – и партизаны, и англичане. Они кидали в огонь сухие ветви, пламя взметалось все выше и выше. Радость и тревога сменяли друг друга. Глядя на потные, взволнованные лица людей, то выплывавшие из темноты, то вновь исчезавшие. Космас вдруг подумал, что с таким же, наверно, нетерпением и ожесточением боролись за свою жизнь моряки, выброшенные на необитаемый остров. Так же лихорадочно разжигали они на берегу костры, чтобы подать сигнал далеким кораблям.
Рокот нарастал. Вот он покрыл их с головой. Все замерли. Но ничего не произошло. Самолеты удалялись, их гул понемногу стихал, а потом и совсем растворился в тишине. Англичане подождали-подождали, выругались и пошли спать. А партизаны дежурили до самого утра, надеялись, что самолеты вернутся.
На вторую ночь самолеты совсем не появились. На третью ночь в тот же примерно час послышался знакомый гул, но, как и в первый раз, самолеты пролетели мимо.
– Если они и сегодня нас надуют, – сказал дед Александрис, – я поймаю этого Антониса и сварю его, как рака.
Англичане тоже были расстроены, и больше всех Уоррен. Он каждую ночь приходил на площадку и оставался до самого утра.
– Скажи откровенно, – спросил его Космас, – сбросят нам оружие или это все одни только разговоры?
– Нет! – решительно ответил Уоррен. – Должны сбросить. Но эти летчики… – И Уоррен обругал летчиков, которые не могли разглядеть такое зарево.
Оружие сбросили на четвертую ночь. Рокот самолетов послышался вдруг над самой головой. Самолеты пролетели очень низко и тотчас вернулись. Они долго кружили над кострами.
– Бросают! Бросают! – закричали партизаны и рассыпались по склону в поисках ящиков.
Нашли они их только на рассвете – десяток ящиков разной величины, обернутых брезентом и крепко перевязанных проволокой. Ящики были тяжелые, и вскрыли их на месте. В самых крупных были итальянские минометы. С благоговейной осторожностью партизаны раскладывали оружие на брезенте. Помощник Антони, капитан Пирс, составлял опись. В полдень для сборки минометов на Астрас приехали двое офицеров-артиллеристов. Старший из них, капитан Герасиматос, осмотрел части минометов и пошел честить всех святых, начиная со святого Герасима.
– Что-нибудь не так? – спросил Космас.
– А ну-ка, узнай у него, – Герасиматос глазами указал на Пирса, – может, еще есть ящики, может, вы не все нашли?
– Нет! – ответил Пирс, – Все, что сбросили, здесь, А почему он спрашивает?
– Почему… почему! – пробормотал Герасиматос и снова выругался. – Потому, что ствола четыре, а лафета только два. На что мы их будем ставить – на руку, что ли? А где ножки? Ножек не видали?
Ножек не было совсем. Снаряды предназначались не для итальянских, а для английских минометов.
– На кой черт они швырнули нам этот хлам? – недоумевал второй артиллерист – Афанасиу. – Итальянские мины они, наверно, сбросят куда-нибудь с английскими минометами, а мы так и останемся со стволами и с фигой… Что еще они там сбросили?
Кроме минометов сбросили три ящика с лентами для «бремов», тюки с одеждой и ботинками. Ботинки были крепкие, всех размеров, но только на правую ногу.
– Левые ноги англичанам не по душе, – съязвил Герасиматос. – На левые ноги мы не имеем права! Но мы, греки, упрямые, от ног своих не отказываемся – вот они и проучили нас: походите, дескать, в одном ботинке.
В других тюках были брюки, кители и пилотки. Тюк с пилотками развязался в воздухе, и теперь партизаны собирали их по всему склону.
Герасиматос снял старую пилотку и выбрал себе новую.
– Тут они уже ничего не могут поделать. Хотят или нет, а носить эти пилотки будут левые головы!.. Вот видишь, в самую пору пришлась.
* * *
После обеда Космаса нашел Уоррен.
– Ты сейчас не занят? Пойдем прогуляемся!
Они направились в горы по занесенной снегом тропинке. Редко кто ходил по этой тропе зимой, снег здесь был неутоптанный, ноги проваливались по щиколотку. Когда деревня скрылась из виду, Уоррен остановился. Он предложил Космасу сигарету и тоже закурил.
– Скажи мне начистоту: как вы смотрите на роль англичан? Как расценивают ваши партизаны наше участие в партизанской войне?
– Давай сначала выясним, о каком участии идет речь, – отозвался Космас. – Никакого участия я не вижу… по крайней мере за то время, что нахожусь в горах. Разве только повышенный интерес Квейля к нашим разногласиям с ЭДЕС и вчерашние посылки. Можно было бы добавить к этому, что Антони усердно занимается новогреческим, но за последнее время…
Уоррен натянуто улыбнулся.
– Я хотел поговорить серьезно. Ты знаешь, я в Греции давно, с тех пор, как сюда приехала первая группа английских офицеров. Мы приехали воевать и понесли немалые потери – я имею в виду не боеприпасы, а кровь, пролитую в Греции моими соотечественниками. В этих диких горах вместе с греческими партизанами похоронено много англичан. Мы даже не оставляли на могилах их имена, чтобы уберечь от надругательства врага…
– Греки не забывают о них. Но война продолжается, ее исход еще не решен. И я оцениваю сегодняшнее положение вещей.
– Я тебя понимаю. К сожалению, многие наши офицеры проводят очень близорукую политику. Это те, кто приехал сюда позже, чтобы пожать плоды чужих трудов. Но не суди по ним об Англии и англичанах…
– Англичан они не представляют, это правда. А вот насчет Англии. Официальную Англию, ее политику по отношению к Греции, они представляют очень достоверно.
– И это тоже не так. Вся беда в том, что в Англии плохо информированы о переменах, которые произошли в Греции за время оккупации. Там живут старыми понятиями. Что такое ЭАМ, каковы его позиции – все эти сведения поступают туда в искаженном виде. ЭАМ преподносится как антианглийская партия. Отсюда и проистекает известная тебе политика. Но скоро все станет на свое место…
Уоррен немного помолчал и потом вдруг добавил:
– На днях я распрощаюсь с тобой, может быть, и не придется больше увидеться!
– А куда ты собираешься?
– Это целая история! Нелепая и комическая! Поеду доказывать, что я не коммунист! Такие обвинения сейчас в моде, но со мной этот номер не пройдет. К тому же у меня будет возможность рассказать правду о здешних делах. Поэтому я и говорю тебе: не торопись делать заключение об Англии и англичанах. Мы гораздо лучше, чем вы думаете, не суди по Квейлю или даже по Антони…
Уоррен вдруг замолчал и прислушался. За выступом скалы, скрывавшим от них деревню, еле слышно хрустнул снег.
– Там кто-то есть, – проговорил Уоррен и сделал два шага к скале.
Тогда из-за выступа показалось пунцовое лицо капитана Пирса.
– Вы тоже здесь прогуливаетесь? – спросил он с плохо разыгранным удивлением.
Лицо Уоррена стало замкнутым и жестким.
– Да, здесь! Мы не хотели утомлять вас и не пошли дальше. Я не сомневался, что вы составите нам компанию…
– Да, да… Я увидел, что вы направляетесь в горы… В деревню они вернулись втроем.
VIIIВ новогоднюю ночь партизаны решили устроить большой праздник – проводить трудный старый год и встретить новый. Все верили, что это будет первый год свободы.
Подготовка к вечеру потребовала массу хлопот. Хуже всего было с помещением. В деревне не нашлось ни одного дома, который вместил бы всех. К счастью, в разгар подготовки из поездки по действующим частям на Астрас вернулся политрук дивизии Бубукис. Родом он был с Ионических островов и здесь, в диких горах, заметно выделялся мягкими и тонкими манерами, а также благоговейной любовью к искусству. Космас слышал, что Бубукис прошел через тюрьму Акронавплии. До этого он учился в Высшей школе философских наук и работал бухгалтером в банке. В «Ризоспастисе» печатались его заметки за подписью «Пахарь». В первый же год диктатуры Бубукиса арестовали. В тюрьме он не терял времени попусту и завершил свое марксистское образование. Организаторский опыт Бубукиса оказался чрезвычайно ценным. Помещение сразу нашлось. Бубукис остановил свой выбор на полуразрушенном, заброшенном доме. Одна стена у него совсем обвалилась. С этой стороны Бубукис приказал пристроить большую сцену, – таким Образом, весь дом отходил под зрительный зал. Партизаны вынесли мусор, побелили стены, написали лозунги и вывесили портреты глав союзных держав.
* * *
Поздно вечером, когда бойцы уже собирались в зале, Антони известил командование о том, что офицеры миссии по срочному вызову выезжают в Центр. Он просил дать сопровождающих.
– Что за спешка? – удивился генерал. – На ночь-то глядя? Будь добр, Космас, поди скажи командиру роты, пусть выделит бойцов.
Вместе с сопровождающими Космас подошел к дому английской миссии. В окнах темно. Дверь на запоре. За дверью – ни звука.
– Может, они уже уехали? – спросил Космас часового-партизана.
– Нет, все здесь. Только что утихомирились. Кричали, как очумелые.
Космас постучал. На стук выглянул радист, он вышел во двор и закрыл за собой дверь.
– Я привел партизан, Генри, – сказал Космас. – И еще я хотел пригласить тех, кто останется. Если смогут, пусть приходят к нам на вечер.
– Едва ли мы сможем! Партизаны пусть обождут здесь.
– Антони тоже уезжает?
– Точно не знаю.
– Ну, тогда до свидания! И с Новым годом!
– С Новым годом!
* * *
Вечер открыл Бубукис. Он произнес речь, которая, к счастью, была очень краткой и сердечной. Потом все хором спели несколько песен. Сшитый из простыней занавес раздвинулся, и на сцену вышла Элефтерия.
– «Вождь» – стихотворение Костаса Варналиса. Читает товарищ Керавнос!
Неравное не сразу согласился выступить на вечере. Многодневные уговоры Космаса не действовали. И тогда Керавноса попросила Элефтерия. Керавнос смутился, яркая краска проступила на его заросших щетиной щеках. Отказать Элефтерии он не посмел. Несколько ночей подряд заучивал он стихи у костра, но, когда вышел на сцену, растерялся. Первые слова застряли у него в горле.
Однако боевой дух стихов вернул ему самообладание.
Керавнос вздохнул, как будто после мучительных блужданий выбрался на знакомую дорогу. Голос его загремел, руки сжались в кулаки. Со сцены он сошел под бешеные аплодисменты публики.
– «Падшая»! – объявила Элефтерия следующее стихотворение.
Пораженный генерал обернулся к Бубукису:
– Что? Что она сказала?
– Это замечательное стихотворение Галатии Казандзаки. Бичует один из страшных пороков старого общества…
В Смирне я – Мелпо,
В Салониках – Иро,
Когда-то в Волосе – Катина,
Ныне – Лела.
Декламировала партизанка, которую звали Лаократия, неграмотная девушка из ближней деревни. Читала она выразительно, с душой, порой ее голос срывался от волнения, но это только усиливало впечатление от горькой и гневной исповеди стихов. Слушатели тоже были взволнованы.
Концерт шел с большим успехом. Декламаторы и певцы сменяли друг друга. После сатирического обозрения на сцену выскочил парикмахер Фигаро, он объявил, что споет арию из итальянской оперы. Когда ему предлагали выступить, Фигаро отказался. Он сказал, что из-за песенок его уже однажды окрестили «Фигаро», – хватит. Но теперь он не усидел на месте. Сильным и гибким голосом Фигаро нельзя было не залюбоваться, однако ария оказалась очень длинной. Из всех присутствующих итальянский знал только Бубукис. На его губах играла лукавая улыбка.
– Сочиняет, наверно? – тихонько спросил Кесмас.
– Ну и мошенник! – восхитился Бубукис. – Смотри, как заливается, а ведь из всей арии знает одну только строку. Давай похлопаем ему, а то сам он никогда не кончит.
Неожиданно для всех с места встал генерал:
– Я расскажу вам балладу об одном старике – борце революции двадцать первого года{[77]77
Революция 1821 года.
[Закрыть]}. Только на сцену не пойду, грех мне на старости лет артистом делаться… Баллада называется «Матрозос», написал ее поэт Георгиос Стратигис.
Жил-был на Спецес-острове
Старик седой и сгорбленный,
Что твой платан, придавленный
К земле ветрами буйными.
Влачил судьбу он жалкую,
И только взор, взор огненный,
Метавший стрелы-молнии,
Напоминал, что тот старик
Слыл капитаном удалым,
О нем заслышав, трепетал
Ага, паша и сам султан…
Неторопливо и скорбно рассказывал генерал печальную историю одного из славных героев революции. Он отдал родине свою молодость, свои силы, свое состояние и на старости лет оказался всеми забытым и нищим: Но, как и прежде, Матрозос умеет постоять за свою честь. Оскорбленный надменным вельможей, старый моряк дает ему независимый и достойный ответ:
– Ох, кабы нищие, как я,
Не проливали кровь в бою,
И ты, и братия твоя
Забыли бы про спесь свою!
Партизаны восторженно захлопали. Между тем стрелки часов приближались к двенадцати. Над занавесом замелькала красная шапка Деда Мороза, но его выход был назначен ровно на двенадцать, и Элефтерия объявила выступление хора. В этот момент в зал вошел патрульный, он пробрался к генералу и Спиросу. Те сразу же встали и направились к двери. Песня оборвалась.
– Почему?! – крикнул генерал. – Продолжайте, продолжайте!
Хор снова запел, но никто уже не веселился. Через некоторое время связной вызвал Космаса.
* * *
Лунный свет переливался на снегу. Было светло. Неподалеку от пристроенной сцены Космас увидел генерала, Спироса и двух партизан. Один из них держал под уздцы беспокойную лошадь, она била снег копытом и дергала головой. Это была лошадь Уоррена.
– Послушай, Космас, – сказал Спирос, – между англичанами на дороге произошла перестрелка.
Космас понял с первых слов:
– Убили Уоррена?
– Да. Послушай, что говорят товарищи, и поди извести англичан…
Партизаны мало что могли рассказать. Англичане велели им ехать впереди, так что своими глазами они ничего не видели. Они услышали позади автоматную очередь, поехали было обратно, но столкнулись с Пирсом и Квейлем. Англичане галопом промчались мимо и приказали партизанам следовать за ними. Тогда партизаны разделились: двое вернулись, чтобы сообщить в дивизию о случившемся, остальные поехали с англичанами. Те, что вернулись, поймали на дороге обезумевшую лошадь Уоррена. Самого убитого они не нашли.
– А с чего вы взяли, что он убит? – спросил Космас.
– Погляди! – Партизан подвел к нему лошадь. Седло и грива были в крови.
– И это под Новый год! – с ужасом проговорил генерал. – Убийцы! Мы имеем дело не с военными, а с бандитами! Поди, Космас, расскажи Антони, он, кажется, остался здесь…
Антони действительно остался в деревне, но к Космасу он не вышел. Дверь снова открыл Генри. Он невозмутимо выслушал сообщение Космаса.
– Офицеры были навеселе, наверно, повздорили по дороге…
Генри было безразлично, поверил или не поверил ему Космас. Однако, узнав, что партизаны поедут разыскивать труп убитого, он изъявил желание присоединиться к ним.
Поиски были долгими. Наконец, следуя от одного пятна крови к другому, партизаны забрели в глубокую расщелину. Здесь они нашли труп Уоррена. Автоматная очередь прошила лицо и грудь и сделала его неузнаваемым. Карманы Уоррена были пусты. Исчезла и маленькая кожаная сумка, с которой он никогда не расставался. Остался только медальон на золотой цепочке…
Когда они выбрались на дорогу, был уже день. Первый день нового года.
IXПервые дни нового года пролетели в лихорадке надвигающейся беды. Дивизия готовилась к отступлению. Бои еще продолжались, но это были последние бои, которые могли дать партизаны. Антони уже сидел на чемоданах. За ближними горными грядами со стороны Шукры-Бали день ото дня сильнее гремела канонада.
В один из тех дней на Астрас прибыл член командования дивизии – политический представитель Центрального Комитета ЭАМ. Это был Ставрос. Он ездил на конференцию с англичанами и делегатами националистических соединений.
Космас заметил его издали, – грузный и высокий, он сидел в седле как-то неловко. Офицеры дивизии в шутку прозвали его митрополитом. На первый взгляд это прозвище казалось странным, а между тем в Ставросе действительно было что-то от величественных митрополитов православной церкви, – такой же сдержанный и немногословный, он говорил всегда очень многозначительно и пересыпал речь афоризмами. Разумеется, митрополитом его называли за глаза, но в этом не было ни иронии, ни насмешки.
Ставрос медленно слез с лошади. Он наконец тоже заметил Космаса.
– Ну, как дела, Космас? Зайди через час, надо поговорить.
Час спустя Космас застал Ставроса и Спироса за чаепитием.
– Иди сюда! – позвал его Ставрос. – Вот тебе кружка, котелок. Пей. Потом доложишь, как это произошло с англичанином, которого убили под Новый год. Что он был за человек? Почему его убили?
Космас рассказал по порядку, как они познакомились с Уорреном, о чем разговаривали и, главное, о той беседе в горах, которую подслушал капитан Пирс.
– Англичане говорят, что он был коммунистом, – заметил Ставрос.
– Коммунистом Уоррен не был. Но он верил в необходимость сотрудничества с ЭАМ, и мне кажется, что именно эту его идею и расстреляли англичане под Новый год.
– Ну, положим, идею они не расстреляли! Помимо их желания существуют факты, и факты заставят англичан признать влияние ЭАМ. Исход дела решит соотношение сил, а не капризы Квейля и не знаю, кого там еще.
– Хорошо, если так, но ведь англичане не останавливаются перед убийством своих же офицеров, не согласных с их политикой. Что, если они применят эту тактику и к нам? – решился спросить у Ставроса Космас.
– Если бы да кабы… – недовольно протянул Ставрос. – Это любимый конек Спироса. Советую не перенимать. На «если бы да кабы» политику не построишь. А нам сейчас нужно единство, единство всех греческих партизанских сил. И единство союзников. Правда, англичане стараются его сорвать. Чего только они не делали на конференции, чтобы не допустить общего соглашения!
– Поэтому не мешает уяснить себе, – сказал Спирос, – насколько это единство вероятно. Где кончаются реальные возможности и где начинаются иллюзии. Жить иллюзиями в таких условиях очень опасно.
– Так, значит, конфликт?
– Идти на конфликт незачем. Но исключать его тоже нельзя. Сегодня им не нравится ЭЛАС, а завтра не понравится демократическая Греция. В конце концов, не надо забывать, что никогда еще мы не были так сильны, как сейчас.
– По двум дорогам сразу идти нельзя, – настойчиво повторил Ставрос. – И наша дорога – единство. Сами англичане на вооруженное столкновение не решатся. Это было бы для них политически невыгодно. И в то же время наши силы не настолько велики, чтобы выдержать, если столкновение произойдет… Только представь себе, что будет, если в один прекрасный день они бросят против нас свою технику!
– Я не ослышался, ты сказал «если»? – засмеялся Спирос.
Ставрос тоже рассмеялся. Он считал разговор оконченным.
* * *
Возле английской миссии стояли мулы. Партизаны грузили пожитки.
– О! Ходи! Ходи! – крикнул Космасу майор Антони. К нему снова вернулось доброе расположение духа. – Поедем с нами, наш путь надежнее.
– Боюсь, что мы во многом не сойдемся взглядами! – ответил Космас. – А разногласия в такой обстановке вещь рискованная. Вас будет много, а я один! Антони сделал вид, что не понял намека.
– ЭЛАС сражался героически, это будет признано историей.
Он сказал еще много хорошего об ЭЛАС, но слова его звучали как некролог. Накануне ночью, когда Космас разбудил его и передал приказ о перемещении английской миссии, еще не совсем проснувшийся Антони воскликнул: «Вот, стало быть, и кончилась эпопея ЭЛАС!» Космас заметил ему, что эти самые слова говорились уже не раз, в том числе и немцами… Теперь Антони старался сгладить впечатление от их ночного разговора.
– Генерал считает, что отступление временное, – сказал Космас. – Весной дивизия вернется в эти места и уже отсюда поведет наступление на долину.
– Конечно! Конечно! – согласился Антони. – Но мне не выпадет больше счастья посетить этот прекрасный уголок. Я получил назначение в Каир. Оттуда мы принесем вам свободу! Возможно, я увижусь с вашим другом Стивенсом. Что ему передать?
– Что я жду скорой встречи в Афинах, которые мы освободим вместе!
– Подождите минутку! – попросил Антони. Он поднялся по каменной лестнице и скрылся в доме. Через несколько минут он вернулся с изящным портсигаром в руках.
– Я хочу сделать вам подарок!
Космас стал отказываться.
– Нет! Нет! – настаивал Антони. – Прошу вас, возьмите!
Когда Космас явился с портсигаром в штаб, офицеры заинтересовались его содержимым.
– Что и говорить, красиво! А есть ли что-нибудь внутри?
Космас открыл портсигар. Он оказался пустым. В штаб вошел сапер Пелопидас. Он взял портсигар, повертел его и поскреб пальцем.
– Осторожно, это подарок! – предупредил его Космас.
– Такие подарки дарят туземцам! Игрушки, погремушки! Глянь-ка сюда!
Блестящая краска слой за слоем оставалась на пальцах Пелопидаса.
– Если хочешь знать, самая обыкновенная фанера! – Не может быть!
– Фанера! – твердил Пелопидас. – Не веришь – посмотри!
Он смахнул блестящую фольгу, портсигар в самом деле был из фанеры. Офицеры захохотали. Кто-то предложил сделать из подарка мишень. Космас хотел было возразить, но потом эта мысль понравилась и ему.
– Мишень так мишень!
Они отошли подальше от домов и установили подарок на одной из каменных глыб. Пелопидас отсчитал сорок шагов. Офицеры провели черту и стали стрелять по очереди.
В эту минуту показался Керавнос. Не доходя до черты, он на ходу снял автомат и выстрелил. Деревенские мальчишки с гиком бросились подбирать разноцветные обломки.
– Ну и молодец же ты! – восхитился Космас. – Я запишусь в твой взвод! Научишь меня стрелять так же метко!
Керавнос взял его за локоть.
– Пойдем поговорим! Есть дело!
* * *
Совсем поблизости разорвалось несколько снарядов, один вслед за другим. Дрогнула потрясенная земля. Всполошились крестьяне. Заголосили, забегали женщины.
– И до нашего двора добралась беда! – сказал дед Александрис. – Это что же будет, ребята? Дадим сжечь такую деревню?
Крестьяне тоже уходили в горы. Они знали, что немцы не оставят от деревни камня на камне. И, глядя в долину, на зарево пожара, они горевали о том, что завтра такое же зарево заполыхает над их домами.
– А где сейчас немцы? – спросил у Керавноса Космас.
– Откуда я знаю! Путь им теперь открыт. Но раньше завтрашнего дня можно не ждать, ночью они не сунутся.
Возле одного из домиков Керавнос взял Космаса под руку.
– Послушай, что я скажу! Мне приказали с десятью партизанами остаться на Астрасе. Людей я выбираю сам и нашел пока только девять. Пораскинь мозгами, кто будет десятый.
Керавнос посмотрел на него в упор горячим, нетерпеливым взглядом, толстые губы его дрожали в улыбке.
– Все еще думаешь, антихрист! – Керавнос не утерпел и сильно ударил Космаса по плечу.
Удар пришелся как раз по старой ране. Острая боль просверлила руку и как будто снова вспорола рубцы. Но вместе с болью нахлынула радость.
– Нам дали важное задание. – Керавнос больше не ребячился. Он стал серьезным и сосредоточенным. – Сегодня мы тоже уйдем из деревни, пока переберемся в горы… Пошли, посмотришь, кого я выбрал.
Из домика доносились оживленные голоса партизан. Космас сделал несколько шагов и остановился.
– Или я с ума сошел, или там разглагольствует Фокос!
– Быть не может! Кто ему велел остаться?
Керавнос шагнул к двери и сердито распахнул ее.
Навстречу ему поднялся Фокос.
– Погоди, не шуми, дикий ты человек! Какие все пошли буйные! Разве могу я оставить своих ребят в таком опасном деле? Да и вы тоже хороши! Чего бы вы без меня стали делать? Каким местом думали?
Партизаны расхохотались. Керавнос смягчился:
– А ты знаешь, как нам здесь достанется?
– Знаю! Не маленький! Через все я, милый друг, прошел – лет сорок у руля стоял и вновь скатился в юнги!
Бойцы подвинулись, освободили место у огня.
– Садись, Космас! – подтолкнул его Керавнос. – Грейся, сколько влезет, копи тепло про запас. Партизанская жизнь для тебя только начинается.
