Текст книги "Двадцать один год (СИ)"

Автор книги: Мелания Кинешемцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)

– И все-таки они придут к вам? – Лили вспомнилось, что и Эммелина, вернувшись с каникул, ходила молчаливая и злая, даже запустила Импедиментой в первокурсника-слизеринца. Неужели так расстроилась из-за поведения сестры?

– Придут… Отец Беренис и Эммелины – старый друг моего. Не ссориться же им из-за недоразумения между детьми. Хотя представляю, каково их всех сейчас видеть Дункану.

========== Глава 19. Праздник ==========

При свете утреннего солнца древние стены дома не казались такими уж мрачными, а запущенный сад за окнами так зазывно шелестел листьями, что девчонки едва усидели за завтраком: их тянуло скорей бежать гулять. Подруги Марлин успели познакомиться с её младшей сестренкой Джилли, здоровым и резвым ребенком пяти лет, и с парой домовых эльфов, Вилли и Тарри, пришедшими помочь Люси зашить порвавшуюся бархатную обивку кресел. Наверное, им придется еще в срочном порядке протереть пыльные золоченые рамы портретов, вычистить тяжелые портьеры. При домовитой хозяйке и двух её помощниках дом все же выглядел полунежилым, и тем более странно выглядели будто купленные тут же забытые предметы роскоши.

Зато сад оказался прекрасен! Деревья, мощные, с темными стволами и темной свежей листвой, высоко переплетали ветви, скрывая голубое небо за потолком зеленого шатра. Не небольшой опушке у дома благоухали на узких клумбах лилии, пионы и розовые кусты. Над грубо сколоченной скамеечкой склоняла ветки белая акация.

– Люси любит здесь читать, – пояснила Марлин. – Ладно, пойдемте к воде.

За деревьями им открылся длинный тинистый пруд, по черной воде которого зелеными пятнами плавала ряска и распластали круглые листья кувшинки, чьи цветы горели золотыми точками.

– Нырнем? – Марлин весело сверкнула глазами; в тени они отливами в бледно-зеленый. – Белье обсушим потом.

Девчонки, недолго думая, скинули платья и бултыхнулись в воду с деревянных мостков. Дальше было полчаса барахтаний, брызг, визга и хохота. Мери учила Алису нырять вниз головой, Марлин просто сидела в воде по горло, а Лили откинулась на спину и неспешно плыла вокруг подруг, поводя руками и слабо перебирая ногами. Она любила плыть на спине, когда небо запрокинуто, легчайшие волны тянут за собой, и кажется, будто ты русалка, высматривающая притащившихся к берегу одиноких, усталых путников. Сейчас ты выпрямишься и из воды пойдешь к ним, играя мокрыми волосами и распевая тихую, заунывную, но завораживающую песню.

К обеду, навалявшись на солнышке, девчонки соизволили вернуться в дом. Похватали на кухне стоявшее в вазочке печенье, запили водой прямо из кувшина. Один из эльфов шепнул Марлин: «Хозяин вернулся», и девчонки гуськом пробежали в гостиную. Там, о чем-то разговаривая с почтительно вытянувшимся сыном, развалился в кресле коренастый светловолосый человек с грубоватым лицом. Лили почувствовала беспокойство: от человека исходило двойственное ощущение, и ей это не нравилось. Он был явно добродушен, но вместе с тем недосягаем, как монарх для подданных.

Марлин влезла к нему на колени, чмокнула в щеку, он поцеловал её в ответ, кивнул подружкам, столпившимся у дверей, и больше не обращал на дочь внимания – впрочем, с колен она и слезла сразу.

Час спустя к девочкам, раскладывавшим пасьянс, постучалась Люси и велела переодеться: гости скоро прибудут. Только тут Лили заметила мелькнувшее на лице Марлин лукавое выражение; подруга словно собиралась что-то сказать, но поколебавшись, передумала. Вскоре мачеха прибежала завивать падчерицу и гостий, и едва закончила возиться с вихрами Мери, как в коридоре раздался голос, от которого Лили вздрогнула.

– Пошли, тут в подвале такие интересные штуки!

– Думаю, подвал мы потом посмотрим. Иначе пропустим обед, а я все-таки голоден.

– Ладно, давай. Пошли тогда в сад, что ли?

Лили распахнула глаза:

– Это?..

– Джеймс Поттер, – кивнула Марлин. – Его отец и мой когда-то работали вместе. Дружим семьями. Я хотела сделать тебе сюрприз.

– Тогда уж нам всем, – вмешалась Мери. – Я же тоже чуть не подавилась. Слушайте, миссис Маккиннон, а у вас дом-то в бардак после него не превратится?

– У нас и так бардак, – ответила за мачеху Марлин. – Надо же, и Сириуса как-то вытащил, хотя Блэки и отец терпеть друг друга не могут.

– Интересно, Люпин тоже с ними? – Мери покосилась на отражение.

– Не думаю. Мы его родителей не знаем, а он не любит навязываться.

– Готово, – Люси придала более-менее приемлемый вид стриженой головке Алисы. – Посидите здесь, я приду за вами, когда настанет время. Только, пожалуйста, не возитесь сильно.

Усталая нотка прозвучала в её голосе. Когда за мачехой закрылась дверь, Марлин негромко пояснила:

– Люси вообще наши праздники не любит. Они её утомляют. А перекладывать всю работу на эльфов она почему-то не хочет.

Лили потупилась. Не решаясь посмотреться в зеркало. Ей стало не по себе, ей вовсе не хотелось идти к гостям, среди которых будут Поттер и Блэк. Все же она сердилась на них из-за того, что они вечно цеплялись к Северусу… Нет, если начистоту, не в нем дело. Последнее время у нее самой не было причин сердиться на Мародеров, они даже облили водой Мальсибера, когда тот, разозлившись, что её похвалил на уроке Слизнорт, назвал Лили обнаглевшей грязнокровкой. И все-таки мысль, что придется их увидеть сейчас, что придется увидеть Джеймса, мучительно тревожила. И чисто машинально девочка оправляла локоны, бант и оборки платья.

Но Люси вернулась, пришлось с остальными девочками выйти за ней в гостиную, где за длинным столом сидели вместе с мистером Маккинноном и Дунканом гости. Эммелина бодро помахала подругам, хотя Лили могла бы поклясться, что самой совсем не весело; Джеймс отсалютовал, Сириус учтиво кивнул.

В тех, кто сидел по одну сторону с мальчишками, Лили узнала родителей Джеймса; они почему-то запомнились ей из мимолетной встречи в Косом переулке. Его отец, занятый разговором с хозяином дома, выглядел увлеченно и добродушно; мать в общем-то была приветлива, но выражение её лица, когда она остановила взгляд на Лили, а потом на Мери, покоробило. Кажется, так она рассматривала бы маленьких дикарок, умытых, причесанных и одетых в школьную форму.

Что до Вэнсов, они, кроме Эммелины, вовсе не обращали на девочек внимания. Сухопарый и чопорный мистер Вэнс слушал разговор старших Маккиннона и Поттера, его безликая жена уныло ковырялась в тарелке, два вихрастых близнеца исподтишка подначивали младшую сестренку, тихую девочку лет восьми. Да и Эммелина, поприветствовав подруг, отчего-то упорно, горько и мрачно смотрела на Дункана, кажется, сильно смешавшегося. Лили успела заметить, как Люси, проходя мимо пасынка, погладила его по локтю.

– Дядя Гордон, – проговорила Эммелина, отвлекшись наконец от созерцания Дункана. – Как вы думаете, какой приговор вынесут Митчеллу?

Митчелл был нынешний обвиняемый по делу о проклятой двери в «Дырявом котле». Маккиннон стал спокойно рассуждать:

– Знаешь, даже и прежде, – он подчеркнул это слово. – И прежде вряд ли к нему были бы снисходительны. Сама подумай, проклятие убило троих, еще шестерых покалечило. К тому же Митчелл – полукровка, за него вряд ли заступились бы влиятельные семьи…

– Да, ползучие гады защищают только своих, – выплюнул мистер Вэнс. Миссис Поттер слегка покраснела.

– Именно. Так что и раньше ему бы грозило пожизненное, а теперь, думаю, Крауч добьется смертного приговора. Хотя улики я бы не назвала весомыми. Правда, Митчелл признался…

– Но после трех Круциатусов признаешься в том, что ты Альбус Дамблдор, Тот-Кого-Нельзя называть и министр магии одновременно, – невесело пошутил мистер Поттер. – Крауч слишком уж неразборчив в методах. Запугивание ничего не даст, лишь оттолкнет от нашей стороны тех, кто колеблется.

Алиса машинально, как на уроке ,подняла руку.

– Простите, мистер Маккиннон, но вы, значит, считаете, что Митчелл может быть невиновен? Но тогда те, кто отвернутся от нашей стороны, будут правы. Одного невиновного казнят, – она сморщилась. – Казнят ужасным способом. Другого… Ведь профессор Фенвик, наш учитель, тоже был невиновен, но его арестовали и убили. Что же думать о людях, по вине которых это произошло?

– Напиши об этом Краучу, девочка, – предложил Маккиннон. – Только не думаю, чтобы это кончилось хорошо для тебя и твоих родителей.

– Дядя Гордон, но ведь дверь в «Дырявом котле» наверняка заколдовал кто-то из людей Того-Кого-Нельзя-Называть, – Джеймс весело отрезал кусочек от жаркого. – Может, их даже было несколько. Так?

– Так. И более того, было несколько загадочных нападений: на магглов, пришедших с сыном-волшебником в Косой переулок, на магглорожденного чиновника, на братьев Уизли, когда они возвращались из бара в Хогсмиде… Они ведь считаются предателями крови. Да и Митчелл… Об этом не говорят, но его обвиняют также в сотрудничестве известно с кем.

– Слушайте, а почему никто не возьмет и не укокошит этого, которого не называют? –Джеймс разгорячился. Мать тихонько сделала ему замечание относительно речи, но только отмахнулся и продолжал. – Его сторонники – они же все слизеринцы. А значит, трусы. Пока они гадят под из-под его крылышка, но если его не станет, наверняка пришипятся.

– Джеймс! – уже громче одернула сына миссис Поттер – с тем же результатом.

– Говорят, – медленно произнес Сириус. – его нельзя убить совсем. Ведь уже пробовали, верно?

– Конечно же, – согласился мистер Поттер. – Его очень сложно выследить, но пару раз удалось. Увы… Закончилось все плачевно для наших сотрудников.

Джеймс нагло усмехнулся и вдруг посмотрел в глаза Лили.

– Спорим, когда вырасту, я стану тем, кто убьет этого нашего безымянного? Спорим, Эванс, а?

– Будет забавно, если убью его я, – ответила Лили, просто чтобы не оставаться в долгу.

Расхохотались все, даже печальный Дункан. Миссис Поттер, смахнув слезы с глаз, послала девочке умиленную улыбку.

– Какая милая шутка. А вообще давайте уже сменим тему. Меня угнетают разговоры о политике. Чиновники, политики, фанатики – все они просто бесчеловечны. Почему какие-то абстрактные идеалы должны быть мне дороже семьи? Из-за политики матери теряют сыновей, жены мужей, – она запнулась и договорила дрогнувшим голосом. – А сестры – братьев.

Уже после Марлин расскажет Лили, что у миссис Поттер –в девичестве Дореи Блэк – был любимый брат. Когда ей было двенадцать, а ему одиннадцать, отец, окончательно убедившись, что сын – сквиб, вышвырнул его на улицу и выжег с древа. Дорея, повзрослев, пробовала навести справки о судьбе её дорогого Мариуса, однако ничего не вышло. И вот, разозлившись, она вышла, отчасти из мести родителям, за гриффиндорца Карлуса Поттера. Те были в ужасе, но у них не было даже повода выжечь дочь: Поттеры, несмотря на общую репутацию либералов, не сделали ничего, что поставило бы их в один ряд с предателями крови вроде Уизли. Дорея со временем полюбила Карлуса крепче, чем до свадьбы, но о вынужденной разлуке с братом и его вероятной гибели забыть так и не смогла.

После обеда вся компания отправилась гулять по саду; Марлин наконец выпросила брата вытащить лодки. В одну уселись он сам с сестрой и Лили, в другую – Эммелина на веслах, Мери у руля и Алиса. Взрослые и младшие дети расположились на берегу.

Дункан греб, засучив рукава; узкие крепкие мускулы напрягались на его предплечьях, на лбу выступила легкая испарина. Лили, покачиваясь, полулежала на носу, иногда кончиками пальцев касаясь воды, рассматривая стрекоз, звеневших и блестевших в лесном зеленоватом полусвете. Когда плыли мимо зарослей кувшинок, Марлин потребовала остановиться и принялась рвать цветы. Дункан позволил сестре собрать букет, потом прогнал лодку немного подальше, к кубышкам, и нарвал, как он посмеялся, «лилий для Лили». Лили с удовольствием вплела цветы в волосы и намочила рыжие пряди, став, по заверению подруги, «точь-в-точь сиреной». Дункан наблюдал за девочками, и было видно, как темные глаза светлеют – оттого стало и радостно, и еще острей его жаль. На берегу Джеймс и Сириус, весело крича, вместе с близнецами Вэнсами запускали бумажного змея. Лодка Эммелины, Мери и Алисы застыла посреди озера, девочки негромко о чем-то говорили. Сестренка Вэнс, Маделайн, тихо сидела рядом со взрослыми.

По возвращении гости прошли в широкий, почти пустой зал с большим зеркалом и банкетками по краям. Люси включила патефон, полились задорные скрипичные трели. Гости выстроились в два ряда.

–Будет шотландская джига, – весело шепнула Марлин.– Напрягаемся. Это тебе не вальсы.

Подруга посылала дерзкую улыбку ставшему напротив Сириусу, а Лили подавила смущение от того, что перед ней оказался Джеймс Поттер. Нарочно или нечаянно он встал именно здесь – кто знает? Танцевал он, впрочем, хорошо, и так как Лили немного путалась в пышной длинной юбке, не торопился. Правда, когда, как полагалось по танцу, положил ей руку на талию, стало щекотно, и пришлось вывернуться, чтобы не испугать смехом других гостей.

Несколько дней мелькнули, как стрекозы в солнечных лучах. Словно только вчера Лили вошла в хмурый, но оказавшийся вольным и славным дом Маккиннонов, а сегодня Дункан уже аппарировал с ней в Коукворт, на её улочку. Лили не аппарировала прежде ни с кем, и должна была признаться, что ощущения были не лучше, чем от перелета с порталом, разве что длились меньше. У калитки Дункан поцеловал её в щеку – как сестру, и девочка с трудом удержалась, чтобы не попросить его писать ей. Ей вдруг остро захотелось к его душе, к его тайне, и столь же остро она поняла, что не будет допущена к заветному – никогда.

А родной дом встретил запахом печенья, гордыми глазами отца – он смог значительно улучшить ситуацию с больными туберкулезом – и неприятным известием о семье Северуса. Его мать на днях попала в реанимацию.

– Многочисленные переломы, – рассказывал отец. – Она сказала, что упала с лестницы. Поэтому папашу твоего дружка не арестовали.

– Да, у них в доме есть лестница, – припомнила Лили.

– Дурочка! – Роза с досадой ломала пальцы. – Падение – обычная отговорка женщин, покрывающих домашнего тирана. Вот уж идиотки! Да если бы меня не то что пальцем тронули, а сказали грубое слово, я немедленно бы ушла.

– Да, а им как будто безразличны даже страдания их детей, – вздохнул отец. – Знаешь, дочка, когда твой приятель навещал мать, я пытался отвести его на больничную кухню, чтобы его покормили там. Что ты думаешь? Пока уламывал повариху, его уже и след простыл.

– Не завидую девочке, которая когда-нибудь выйдет за этого Северуса замуж, – мать заваривала кофе. – Слишком уж он горд, а гордость одного всегда унижает другого. Да и наследственность у него… Ничего не знаю о матери, но и отца достаточно. Дети алкоголиков слишком часто сами начинают пить, а дети тиранов издеваются над своими женами и детьми.

Лили было неприятно такое слушать, но она не спорила, интуитивно понимая, что мама права. Насчет гордости так точно.

========== Глава 20. Справедливость ==========

Северуса Лили после приезда не видела еще три недели. Сперва он неизвестно где пропадал, а снова навещать опасный и заразный Паучий Тупик откровенно не хотелось; затем сама девочка умудрилась в разгар лета слечь с простудой. Северус, пока она хворала, приходил однажды к Эвансам. Лили спала, её не стали будить, а его не пустили дальше порога.

По правде говоря, ей пока не слишком-то хотелось видеть друга. Конечно, жаль, что у него такое несчастье – но о нем думать не хочется, в мыслях и без того сумбур. То Джеймс Поттер вертится перед глазами, подпрыгивая в джиге (только бы Сев не узнал, что Лили танцевала с Поттером на празднике, иначе упреков не оберешься), то встает в сознании грустное лицо Дункана. То хотелось приласкать грустного человека – то снова лететь в танце с озорным мальчишкой. Лили, захлебываясь в мыслях, спасалась книгами. Мама разрешила доступ к своим любимым авторам, и девочка обложилась томиками Агаты Кристи. Рассказы были ей малоинтересны, она сразу бросилась на романы, и первыми оказались «Пять поросят».

Честно сказать, сюжет показался ей сложным. Лили пока не совсем понимала, что неприличного в том, чтобы натурщица жила в доме художника. Она не понимала толком, и кто такая любовница, чем мужчина с ней занимается, как, впрочем, и чем он занимается с женой. То есть… Жена – это более-менее ясно: как мама для папы. Они живут в одном доме, она рожает ему детей, готовит, стирает, выслушивает и поддерживает. А любовница живет отдельно, мужчина просто приходит к ней, они гуляют и целуются – но готовить ему или терпеть его плохое настроение она не обязана. Словом, любовнице достается приятное без неприятного; в этом есть несправедливость, за это и осуждают.

Но зацепил Лили вовсе не любовный треугольник как таковой. Она поймала себя на мысли, что сочувствует не пресной и непонятной Каролине или её омерзительному мужу, но – Эльзе. Девушке, на которую заранее смотрели с презрением, и лишь потому, что её отец честно зарабатывал себе на жизнь. («Только потому, что она грязнокровка», – подкинуло сознание). Она, скажете, вела себя грубо? А Каролина – еще хуже, говорила кошмарные вещи, искалечила младшую сестру, но её все равно уважали, как леди! По праву рождения, да. Что же за священная корова – происхождение, чтобы за него прощать человеку все прегрешения? Если уж на то пошло, лучше происходить от честного труженика, чем от тунеядца, пившего чужую кровь. Определенно есть справедливость в том, что Каролина умерла в тюрьме, а Эльза положила презиравшее её общество к ногам. Только вот подлый она выбрала способ мести, слизеринский способ. Лучше было бы открыто застрелить художника, да и жену заодно. Но все равно Лили, перелистнув последнюю страницу, надеялась, что Пуаро никогда не добьется торжества несправедливой буржуазной правды.

…И вот Северус после стольких дней ожидания объявился наконец. За время, пока они не виделись, он внезапно прибавил в росте, даже обогнал Лили, и ей, привыкшей, что друг её немного ниже, стало завидно и неловко. Хотя неудобно было и оттого, что она решительно не знала, о чем заговорить с ним. Ведь не спросишь, как дома дела, и не расскажешь ему, как сама повеселилась. Приходилось признаться себе, что Северус – какая-то несуразная, неудобная часть её жизни.

– Вредный ты, – Лили сморщила нос. – Пропадал где-то так долго, так еще и на полголовы меня перегнал.

– Да где же на полголовы? Всего на дюйм.

– Врешь! На полголовы. Встань ко мне спиной.

И Лили прижалась лопатками к его острым лопаткам, провела по своей макушке, ребром ладони уперлась в его затылок.

– Вон, видишь? Вымахал. Мне завидно, между прочим.

– Лили, но я же полголовы себе не снесу, – добродушно ответил Сев.

Громко засмеявшись, девочка отчего-то обняла его, прильнув всем телом. Он тоже обхватил её руками, но – как Лили успела заметить – друг никогда не обнимал её крепко, едва касался; так было и теперь. «Брезгует, что ли?» – но настроение было хорошее, и она не обиделась.

Миссис Снейп выписали из больницы довольно быстро, но к тому времени что-то успело произойти у её сына с отцом, так что Сев практически не появлялся дома. Смастерил в лесу, недалеко от озера, шалаш, там дневал и ночевал, мылся и постирушки устраивал в озере, а питался вовсе не пойми, чем: ни посудины, ни соли, ни масла какого у него не было, а от всего, что Лили приносила, отказывался.

Девочка однажды, с еле выбитого разрешения родителей, осталась ночевать в его шалаше. Улеглись вместе на настил из травы и лапника, укрылись неизменной курткой Сева, теперь уже не вполне достаточной для обоих, и, как в детстве, прижались друг к другу, согреваясь от тепла тонких тел. Сперва у Лили зуб на зуб не попадал, она от дрожи чуть не плакала, но потом тепло проникло, растеклось по жилкам, и она уже вольно лежала на лапнике, коловшемся сквозь ткань платья, слушала гомон ночного леса, вяло гоняла комаров и играла волосами Северуса, сильно пахнущими жиром. Он, растянувшись на животе, шаря щекой по грязному рукаву рубашки, все смотрел на подругу и слабо, сонно, блаженно улыбался.

– Сев, ты меня любишь? – вздумалось спросить Лили.

Он прикрыл веки, спрятал лицо в сгибе локтя. Грязноватые пальцы шарили по траве.

– Молчишь… Не знаешь. Не любишь, да? А я вот тебя люблю. Ты мне, как братик.

Дыхание ровное. Кажется, засыпает. Но Лили пока не спалось, и без собеседника ей стало бы скучно.

– Северус, – она не знала, о чем бы спросить еще. – Северус, а если я умру, что ты будешь делать?

Он резко поднял голову, хлопнул бессмысленными со сна глазами.

– Как? Ты о чем?

– Ну, ты быстро меня забудешь? Или все-таки будешь скучать?

Он раздраженно вздыхает, снова зарывается лицом в скрещенные руки. Ворчит глухо:

– Вот чего глупости-то спрашивать…

Ночь в июле коротка, и скоро утро уронило росы. Рассветной тишиной, мокрыми тропинками, пока слаще всего забывался сном Коукворт, Северус, проснувшись, проводил Лили до дома. Калитка не заперта, на первом этаже неосторожно приоткрыто окно. Сев поддержал – и девочка встала на карниз, подтянулась на руках и проскользнула в кухню. Уже стоя на подоконнике, обернулась, присела на корточки, обвила шею друга руками, ласково поцеловала. Ей отчего-то нравилось быть ласковой, и не так важно, с кем – с родителями, другом или приблудной кошкой.

К полудню Коукворт пробрала дрожь от известия: закрылись последние два цеха фабрики. Тринадцать лет длилась её агония, и наконец кормилица и губительница города испустила дух. О ней, в общем, не стоило жалеть: мало кто работал уже в оставшихся цехах, большей частью те из рабочих, кто не спился, нанялись в Манчестер, и ставшим нынче безработными еще хватило бы мест. Но люди привыкли к фабрике, вся их история спиралью обвилась вокруг закопченных её корпусов – как такое взять и выкинуть из душ?

Родители за ленчем держались торжественно, строго и скорбно, словно умер кто-то. Лили удивлялась про себя: отец ведь сам давно мечтал, чтобы фабрику закрыли – но понимала, что именно так следует встречать большие перемены, которые касаются не одной твоей семьи.

– Как ты думаешь, Джордж, преступность не возрастет? – негромко спросила мать.

– Может, – согласился отец. – У кого-то опустятся руки, а кто-то решит, что пора зарабатывать деньги более легким путем. Но это было бы неизбежно, Роза. Когда фабрика работала, преступность была не меньше.

– Один Паучий Тупик чего стоит, – Туни выразительно глянула на сестру. Не могла все-таки удержаться, чтобы не подколоть. Вроде бы давно они держали холодный нейтралитет, Петуния не общалась с Лили, но и не придиралась к ней – а только дружбы с беспризорником простить не могла, да перед отъездом сестры в школу каждый раз запиралась у себя в комнате. Лили научилась от матери игнорировать Туни, отец же иногда считал нужным ответить старшей дочери.

– Паучий Тупик, конечно, клоака, но думаю, худшие преступники обитают отнюдь не там. Ты ведь помнишь Джека Файерса? Он был уважаемый человек, мой коллега, а оказался убийцей, – отец сжал вилку, помолчал, подавляя волнение. – А заместитель главы Манчестерского банка? Он прекрасно жил, и все-таки считал возможным брать взятки. Маска респектабельности, дочка, ничего не значит. Часто за ней и скрываются самые отвратительные из преступников. И особенно гадки они оттого, что считают себя выше других. Они первые сплюнут и скривятся при виде какого-нибудь воришки из Паучьего Тупика или несчастного пьянчуги, укокошившего соседа или жену, хотя у самих совесть не чище.

Лили задумалась, отложив вилку. Ей вспоминались лица слизеринцев: самодовольный Розье, легко выкрутившийся из истории с Бертой Джоркинс и безнаказанно бросивший Флоренс Флеминг; Эльза Смит и её подруги, смыслящие в учебе меньше любой хаффлпаффки, но считающие себя по определению лучше всех на свете; Эйвери, как-то плюнувший в сторону Люпина; Регулус Блэк, каждый раз кривившийся, когда мимо проходила она, или Мери Макдональд, или Лиззи Дирборн… У их семей в большинстве своем отвратительная репутация, но почему-то именно эти семьи имеют, как говорили старшекурсники, наибольшее влияние в магическом обществе. Ох, стать бы в таком обществе Эльзой Грир, чтобы сполна унизить всех этих индюков, плюнуть им в лицо, напомнить, что власть их не вечна.

Часа в три, когда мать послала Лили за хлебом, у дверей булочной девочка встретила Тобиаса Снейпа. Тот сидел на пыльной, низкой и широкой ступени крыльца, с мясисто-красным лицом, в доску пьяный. Поднял на девочку мутные глаза, Лили проскользнула мимо. Покупая хлеб, надеялась, что Тобиас ушел – но он оставался на месте. Удержал её за подол, повис на её запястье, встал, судорожно вздохнул.

– Слышь, фабрику закрыли, – Лили с ужасом поняла, что слюнявая гримаса умственно отсталого – это его улыбка. – Хахаль Трейси, мерзавец Хью, до последнего держался, ан нет! Теперь пойдет по миру, – Тобиас зыбко рассмеялся. – Будет еще Трейси у церкви милостыньку просить. А ты не подавай, а? Ну, ты ж девка хорошая, сердечная… Вон сколько с подонком моим возишься, хотя не стоит он того, волчий выродок… Жаль, щенком его не утопил… Слышь, а я-то честный человек, – он скрюченным пальцем ткнул себя в грудь. – Поможешь? Ты погоди, я тебе расскажу. Я молодой был малый тогда, работящий, честный. Это сейчас меня жена с ублюдком извели, вон, навозом сделался… Да! А Трейси – она вроде тебя была, красивая, и рыжая тоже… Валлийка она. Ох, тварь валлийская, да как и ты! Ходил за ней, как на веревочке привязанный, на подарки тратился… Бывало, сам не поем, а ей платок куплю. Она знала, зараза. Помыкала мной, потешалась. А потом выскочила. За своего Хью-сопляка, только в город приехал, колледж окончил, умный стал. Видали мы умных! А меня-то не забыл, вышиб меня с фабрики, едва власть какую– надо мной получил! Ничего, теперь никто не посмотрит, что он умный. Будет, как я, лопать и валяться по канавам. А ты ему не помогай, и ей тоже, паскуде… Слышь? Ты её узнаешь, она вроде тебя, только к сорока ей. Вот как увидишь, пусть она хоть землю целует – гроша ей не давай. Иначе несправедливо, понимаешь, будет? Обещаешь?

Лили торопливо закивала, изнывая от вонючих винных паров и не зная, как отделаться от собеседника, а он еще полез целоваться, исслюнявил её синеватыми губами. Борясь с тошнотой, Лили бросилась бежать. После, в ванной, долго оттирала губы и полоскала рот.

Она ничего, конечно, не рассказала Севу, и родителям, к крайнему её удивлению, никто не донес, хотя их с Тобиасом у булочной могли видеть многие. В сущности, тогда состоялся её первый поцелуй, и ничего гаже Лили испытывать не приходилось.

Поход в Косой переулок на сей раз прошел буднично. Сев отправиться с Лили не смог, отвезла её в Лондон мама, Лили быстро закупилась, и в Коукворт вернулись скоро. Волшебство – поймала себя Лили на мысли – тоже рано или поздно становится рутиной.

Привычные сборы – и вот уже столь же привычное колебание поезда, когда на ходу ищешь купе. Лили заметила в коридоре Мародеров и поскорей затянула Северуса в первое попавшееся купе. Ей не хотелось, чтобы Поттер припомнил ей давнишний танец. А в купе, куда они заскочили, оказались рейвенкловцы.

На вошедших никто не обратил внимания. Нарядившаяся цыганкой Миранда Фиорелли, четвертый курс, рисовала в блокноте портрет маленькой бледной девочки с тремя алыми бантами в каштановых волосах. Увешанный амулетами долговязый хиппи Ксено Лавгуд что-то напевным шепотом объяснял Пандоре Касл – белокурой девочке с прозрачными глазами, приятные манеры и приветливость которой не могли скрыть её странности. Она училась курсом младше Лили и Северуса и слыла бесстрашным экспериментатором с заклинаниями – правда, постоянно оказывалась после опытов в Больничном крыле. Сухопарая старшекурсница Доркас Медоуз закрылась от мира словарем древнегреческого языка.

Хорошо еще, Бертрам Обри сюда не заявился. Болтать в подобном обществе было неловко. Лили жалела, что не прихватила книжку, и тосковала по тележке со сладостями – хотя она стеснялась покупать что-то, ведь Северус не мог себе позволить ни конфетки. А ему, кажется, стало неосознанно комфортно среди этих людей, как будто не замечающих друг друга, так что вскоре Лили заметила, что друг, привалившись спиной к перегородке, дремлет. Пожав плечами, девочка вышла и отправилась бродить по коридору. Услышав за одной из дверей знакомые голоса, поколебалась и заглянула.

Купе оказалось набито битком: кроме Марлин, Мери и Алисы, там сидела еще Эммелина, а в углу примостилась Мэрион Риверс с книжкой – ей, очевидно, надоел хаффлпаффский треп.

Настроение в купе было траурным – Лили, едва переступив порог, кожей почувствовала висевший в воздухе сгусток боли, моментально заметила и смущенные, печальные лица подруг, и горестно сжатые руки Эммелины, и неуместность задора её завитков. Марлин подняла серые от грусти глаза и негромко вздохнула:

– Беренис умерла.

Лили ахнула:

– Как? Из-за чего?

Эммелина машинально запустила пальцы в волосы, медленно провела:

– При родах. В середине августа.

Поезд мчался. Застывшие фигурки девочек покачивались от быстрой езды. Вэнс глухим, деревянным голосом рассказывала:

– Зимой её изнасиловал Пожиратель смерти. Потом оказалось, что она беременна. Мы все просили её сделать аборт, всей семьей! Нет ,видите ли, она решила, что ребенок не должен отвечать за отца. Она ушла из дома. Разорвала помолвку с братом Марлин, потому что не хотела навязывать ему чужого ребенка. Она же не могла рассказать ему ,что произошло на самом деле. И вот… – Эммелина провела ладонью по губам. – При родах у нее остановилось сердце. Не спасли. А этот паскудник выжил!

Она стукнула кулаком по скамейке. Алиса сдавленно спросила:

– Вы отдадите его в приют?

– Нет, – протянула Эммелина; её лицо исказила болезненная гримаса – жалкое подобие мстительной улыбки. – Этого ему мало. Он должен мучиться, – её ногти до крови впились в кожу. – Я клянусь, что у меня не дрогнет рука, и верю, что отец и братья тем более не дадут слабину. Он пожалеет, что родился на свет. Он подохнет от холода и голода. А если нет – с трех лет узнает ремень и розгу.

– Ты с ума сошла, – Мэрион захлопнула книгу и встала. – Может, вы все с горя так.. это же форменное зверство! В чем ребенок-то виноват? Почему он должен за кого-то отвечать? Поймайте того Пожирателя и глумитесь, сколько хотите. А ребенка не троньте, не то…

– Не то что? – проговорила Эммелина медленно. – Что ты сделаешь? Как нам помешаешь?

Мэрион опустила руки – книга чуть не выпала из разжатых пальцев.

– Ничего, – согласилась она. – Нет, наверное, такого закона, чтобы вам помешать. Но все-таки вы поступаете несправедливо и жестоко. Это не по-гриффиндорски.