Текст книги "Двадцать один год (СИ)"

Автор книги: Мелания Кинешемцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)

– Конечно, на Дамблдора надавили из Попечительского совета, – сердилась Гестия. – Даже такой великий человек от кого-то зависит и не может быть абсолютно справедливым.

Итак, Розье, гордый и правый, обнимал в Большом зале в обеденные часы Флоренс Флеминг, Берта, сидя в уголочке, глотала слезы, и все сочувствующие ей вместе взятые ничего не могли поделать. А между тем Джеймс Поттер, на время выпавший из поля зрения Лили – слишком примелькались его вечные приключения – снова привлек её внимание.

Однажды Лили возвращалась из библиотеки. В одном из коридоров она наткнулась на Джеймса, державшего на прицеле палочки мальчишку-первокурсника с Рейвенкло. Лили узнала в нем того самого, с которым на вокзале так горько прощалась мать – Барти Крауча-младшего, сына, как говорили, самого влиятельного человека в магическом сообществе. В момент распределения Лили было жаль худенького мальчонку, ежившегося от шквала любопытных и в основном недоброжелательных взглядов. Сейчас он катался по полу – соломенные волосенки расплескались – и безумно елозил руками по всему телу, сучил ногами в неодолимом приступе щекотки. Стоявший рядом Сириус Блэк равнодушно наблюдал за зрелищем, обнимая за плечи хрупкую золотоволосую девочку, первокурсницу с Хаффлпаффа Лиззи Дирборн – ту самую, что на вокзале не отлипала от брата.

Лили с отвращением оглядела группу.

– Поттер, что ты делаешь? Отпусти его! Он же маленький!

– Маленький? – Джеймс убрал палочку, приподнял Барти за шиворот. – Может, и маленький, но слово «грязнокровка» уже выучил. И умеет им обзываться, правда?

– Я вам покажу, – прошипел мальчишка. – Вы попляшете.

– Что ты нам сделаешь? – в обычной неспешной манере спросил Сириус. – Напишешь отцу, нажалуешься, что тебя обидели? А мы ему объясним, как ты с девчонками обращаешься, и смотри, как бы он тебе не добавил. Он ведь не любит высокомерных чистокровок, ты не в курсе?

Парнишка задрожал. Лили склонилась к нему, попыталась взять за руки, но тот брезгливо дернулся, словно её прикосновение было ему противно. Больше объяснять было не нужно, она научилась понимать, что означает такая реакция.

Джеймс, все так же держа Барти за шиворот, поволок его за собой. Лиззи Дирборн смотрела на Сириуса благодарно и грустно.

– Обращайся к гриффиндорцам, если тебя задевают, – посоветовала ей Лили. – Я сама магглорожденная, и меня тоже не дают в обиду.

– Неужели так плохо, что я из магглов? – всхлипнула девочка. – Я волшебница, как и мой брат. А его ненавидели, и меня ненавидят.

– Они просто безумные фанатики. Не надо обижаться на сумасшедших.

– А сумасшедшие от того, что вырождаются, – проронил Сириус.

А мимо важно проплыл Регулус Блэк. Вскользь обернулся на брата, послал Лили и Лиззи неприязненный взгляд. «Мы с ним даже не знаем друг друга. И он уже заочно не любит меня». Самое скверное, что Лили пару раз видела, как с Регулусом говорил Северус. Хорош друг: вечно общается с её врагами.

========== Глава 17. Флоренс ==========

На рождественские каникулы Северус решил остаться в Хогвартсе. Лили, естественно, огорчилась, но быстро утешилась тем, что с подружками поездка окажется, пожалуй, интереснее, а праздничные дни дома пройдут быстро. Да и, что ни говори, отдыхать друг от друга надо.

Северус, должно быть, разделял её мнение на этот счет; во всяком случае, попрощались они очень легко. Он все еще ходил, впечатленный собственным триумфом: в этом триместре он оказался лучшим учеником на курсе, несмотря даже на то, что профессор Суитфейс систематически, в качестве воспитательной меры, занижал слизеринцам оценки.

Вообще, несмотря на сладостный голос, мягкую вежливость и неизменную симпатию к Гриффиндору, профессор Суитфейс нравился Лили все меньше. Неприязнь, кажется, зародилась у нее в тот момент, когда обычным веселым тоном он заявил, что, будь он директором Хогвартса, оставил бы телесные наказания для учеников, которые пытаются изучать Темные искусства.

– Представляю, как Нюнчик бы под розгами извивался и визжал, – негромко, но отчетливо проговорил Блэк, и многие прыснули, а профессор хохотнул и одобрительно потрепал Блэка по плечу, назвав его «остроумным молодым человеком». А Лили вспомнилось произошедшее прошлым летом, и будто льдинка легла на сердце. После того урока относиться к учителю с прежней симпатией она уже не могла.

К тому же предмету, как таковому, он не учил совершенно. Задавал вызубрить главы из учебника, потом проводил тестирование или велел писать сочинение, но практикой не занимался вовсе – в отличие от покойного Фенвика, у которого невозможно было добиться хорошей оценки, не овладев заклинаниями. Суитфейс же твердил, что единственная защита от темной магии – чистое сердце, а потому следует хранить себя от… Дальше начиналось длинное описание пороков, гораздо более откровенное, чем могла бы себе позволить мисс Дэск. В пример приводились в основном чистокровные семьи, так что к рождественским каникулам Лили, кажется, знала уже все сплетни о них за последние двести лет. Не всех это радовало: Алиса и Люпин сначала краснели, а затем научились игнорировать рассказы преподавателя, Мэрион, не особо таясь, что-то читала под партой, Марлин и Мери, позевывая, переписывались. Зато в глазах Питера Петтигрю мерцал огонек интереса, а Пенни-Черри имела вид такой счастливый, будто у нее на глазах кого-то посадили в лужу. К пущему наслаждению хаффлпаффки, Сириус Блэк после уроков иногда добавлял к рассказанным Суитфейсом историям новые подробности. Пенни слушала и млела, не забывая как бы случайно коснуться руки Джеймса Поттера.

Из всех девочек на потоке она была, пожалуй, самой ярой фанаткой квиддича, а на игроков смотрела, как на героев войны. Больше всего её восхищала фигура ловца, как того, кто решает исход матча. Но так как команда Хаффлпаффа успехом похвастаться не могла (и едва ли нашлась бы хоть одна сфера, где Хаффлпафф мог похвастаться успехом), а слизеринцами восхищаться было неприлично, Пенни преданно болела за команду Гриффиндора и частенько вертелась рядом с игроками.

Каждое её появление уже стало для всех напоминанием о квиддиче, а Лили до сих пор переживала, и потому инстинктивно сторонилась хаффлпаффки. Впрочем, надо признать, что Пенни была существом в целом безобидным, веселым и добродушным.

Дома обстановка царила скорее не праздничная, а боевая. В городском совете Коукворта освободилось место, и отец Лили собирался баллотироваться на вакантную должность.

– Мне это нужно, чтобы я наконец смог повлиять на ситуацию борьбы с туберкулезом, – объяснял он дочери за ужином. – Ситуация страшная. В рабочей части Коукворта чуть не эпидемия. В Паучьем Тупике едва ли найдется здоровый человек, но нашим почтенным джентльменам до этого, разумеется, нет дела!

– Но почему тебе, Джордж, должно быть дело до всех? – лукаво спросила мать. – Ведь признайся, что ни одного из жителей Паучьего тупика ты не пустил бы на порог.

Туни выразительно посмотрела на Лили, но промолчала. Та с вызовом вздернула подбородок. Отец слегка покраснел.

– Признаю. Признаю, что этот квартал населяют алкоголики, хулиганы и воры.

– И хорошо, если только они, – заметила мать.

– Да естественно, не только! Но и они – пойми, Роза – и они имеют право на жизнь. И они имеют право лечиться от тяжелого заболевания. Даже о здоровье осужденных преступников следует заботиться. А среди больных в нашем городе немало детей. Конечно, среда не могла на них не повлиять, они развращены, некоторые почти утратили человеческий облик, но они еще могут исправиться. Если болезнь не отнимет этот шанс.

– Запиши все, что сказал, – засмеялась Роза. – Пригодится, когда будешь выступать в совете.

– А я считаю, папа прав, – Лили подала голос. – Все имеют право не умирать от болезней.

Отец молча поцеловал дочь в макушку.

«Интересно, болеют ли родители Северуса? Папа говорит – болеют почти все – стало быть, и они наверняка тоже… Хорошо, что он не приехал. Хотя вряд ли он расстроился бы из-за своего отца. Но ведь мог заразиться сам».

…Уже поздно вечером, когда Лили лежала в постели, отец тихонько вошел к ней в комнату. Присел у кровати на корточки.

– Дочка, можно тебя попросить?

– Что, папа? – Лили приподнялась на локтях.

– Когда мы на праздник пойдем в церковь, помолись на сей раз по-настоящему. Мне кажется, ты уже достаточно взрослая, чтобы понимать, что в церковь не просто постоять приходят.

– Хорошо, – Лили прикрыла глаза. Просьба отца немного задела, но не была такой уж трудной: девочка знал несколько молитв наизусть. А он словно угадал её мысли.

– Нет, милая, молиться – это не стишок учителю рассказывать. Ты просто просишь Бога. Но просишь и о чем-то хорошем, стоящем, понимаешь? Не о новом платье или высокой оценке.

Лили попыталась угадать.

– Ты хочешь, чтобы я попросила о том, чтобы тебя выбрали и ты помог людям?

Кажется, отец смутился.

– Да, – признал он. – Да, мне очень хотелось бы, чтобы ты попросила об этом. Но ты должна молиться от сердца, а дела города вряд ли могут тебя волновать, ты здесь так редко бываешь. Так что проси о том, что действительно тревожит тебя.

Сочельник миновал, снежный и сказочный, и настал праздник. Всей семьей, как всегда, отправились в церковь, и Лили честно попыталась сосредоточиться и попросить Бога о чем-то по-настоящему хорошем и полезном, но только в толк не могла взять, о чем же. Вроде всего достаточно и ей, и её близким. Немного досадно, что Северус на сей раз не ждет у входа, но не станешь же всерьез просить, чтобы он немедленно оказался здесь. В конце концов Лили попросила, что у папы действительно получилось спасти людей от болезни, и еще чтобы мама не болела, а Туни не сердилась… И чтобы у Северуса тоже все было хорошо.

Вечером, когда прибыли в Хогвартс после каникул, Лили издали заметила фигурку Северуса, стоявшего у ворот. Он-то потом отговаривался, что просто гулял, но по его явно замерзшему виду девочка все поняла.

Поравнявшись с Севом, Лили незаметно отделилась от компании подруг. Обняла его, он тоже неловко дотронулся до её волос, стелившихся по спине.

– Как ты здесь?

– Да неплохо. Жаль, ты уже не застала ели, они были грандиозные. Хагрид принес, а учителя развешивали игрушки. Еще я научился играть в волшебные шахматы. Кто-то из выпускников, видимо, оставил в гостиной, в шкафчике.

Северус грустно посмотрел на Лили.

– Может, останешься на Рождество на следующий год?

– Сев, но я же хочу побыть с семьей, – упрекнула его девочка. – Да, а в Паучьем тупике…

– Туберкулез. Я знаю. Мама писала мне, – сухо сказал он. – Давай об этом не будем.

– Как знаешь…

Они так и брели по Хогвартсу, отстав от остальных, а над головами реяли привидения и Пивз распевал похабную песенку. Омелу и венки с остролистом убрали еще не полностью, и потому, может быть, замок дышал послевкусием праздника. Кое-где под ногами хрустели хвоинки.

– Эван, постой! – девичий голос звонко ударился о стены. В ту же секунду, растолкав Лили и Северуса, промчался наверх высокий черноволосый шестикурсник – Эван Розье. Дети обернулись: на ступеньки, плача, опустилась красивая рейвенкловка Флоренс Флеминг. Они немного постояли, колеблясь, не стоит ли подойти, но девушка вытерла слезы, поднялась и, не обращая на них внимания, направилась вверх по лестнице. Опустив глаза, они поторопились в Большой зал. После Лили отмечала, что Розье старался держаться как ни в чем не бывало, хотя и нервничал, а Флоренс не появилась вовсе. Берта Джоркинс с подружками навострили ушки, предвкушая реванш за давешнее унижение.

И надежды их оправдались. Утром, придя на завтрак, Лили услышала, как Эльза Смит с удовольствием расписывала подругам скандал в семействе Розье, о котором неизвестно как успела узнать.

– Отец сказал ему, что любая связь с полукровкой может опозорить чистокровного волшебника и лишить его надежды на хорошую партию. Хоть полукровки не такие животные, как магглы и грязнокровки, но они родились от извращения, от предательства, а следовательно, извращение и предательство у них в крови. В общем, его поставили перед выбором: мерзавка Флеминг или наследство. Догадайтесь с трех раз, что он выбрал.

– А говорят, – хихикала Электра Мелифлуа, – Флеминг и Розье успели… Вы понимаете…

Эльза вздернула носик, хотя глаза заблестели лукавым интересом.

– Что ж, это доказывает, насколько она развращена и глупа. Чего ожидать от девицы, у которой в родне есть магглы.

Разговоры старших ребят были не лучше, а между тем в зал несмело вошла сама Флоренс. Остановилась на пороге, но заставила себя идти вперед – под обстрел насмешливых, злорадных, презрительных взглядов. Все помнили о случившемся с Бертой Джоркинс, винили Флеминг, открыто упивавшуюся победой, не меньше, чем Эвана, разрыв Флоренс с Розье восприняли как справедливое наказание для разлучницы, которой приносились чуть не кровавые жертвы – в общем понимании – поэтому ни на чье сочувствие девушка рассчитывать на могла.

К вечеру над ней организовали первую шутку: когда Флоренс входила в Большой зал, кто-то невидимый облил её водой. Из разговоров в гостиной Лили потом поняла, что в этом как-то участвовали Сириус с Джеймсом, но как, для нее долго оставалось загадкой.

А дальше стало хуже. Ей подставляли подножки на лестницах, бросали петарды в котел на зельеварении. В её сумку как-то вылили с пробирку гноя бубонтюбера. Пивз постоянно кидался в нее навозными бомбочками или огрызками яблок. Профессор Суитфейс считал своим долгом обсудить её историю с каждым курсом, поднимая, как он выражался, проблему сохранения девичьей чести. Слизерницы, когда она проходила мимо, каждый раз обзывали её. Вся школа, если не участвовала в наказании провинившейся, то с интересом наблюдала – и так продолжалось до первых чисел февраля.

Однажды, когда у второкурсников было зельеварение – в этом году Гриффиндор опять поставили в пару к Слизерину – посреди урока в класс ворвалась взмыленная, запыхавшаяся Гестия. Захлебнувшись – так быстро бежала, что не сразу смогла перевести дух – она выпалила:

– Беозар, профессор Слизнорт! Срочно!

Толстяк зельевар удивленно приподнялся из-за учительского стола, в маленьких глазках отразилось недоброе предчувствие.

– Что случилось, мисс Джонс?

– Флоренс, – простонала девушка, сжав виски. – Флоренс Флеминг, кажется, отравилась…

Сириус и Джеймс присвистнули. Слизнорт засуетился, живенько добрался до шкафов с ингредиентами, зашарил по ящикам. Гестия прижимала ладонь к трясущимся губам. Лили случайно обернулась: по лицам Эльзы, Электры, Эйвери и Мальсибера расплывались улыбки злорадного торжества. И вот преподаватель и староста ушли, и тогда Эльза позволила себе радостно воскликнуть:

– Кажется, в Хогвартсе станет одной мерзкой полукровкой меньше!

– Да, это надо отметить, – Эйвери меланхолично помешал зелье.

– Думаю, – принялась рассуждать Эльза, – следует сегодня устроить в гостиной праздник. Мы с девочками наденем лучшие платья…

– Захлопнись, ты, прошмандовка! – Мери рванулась к слизеринкам, но Алиса успела удержать её за локти.

– Кажется, грязь забурлила, – мелко хихикнула Электра. – Мы уже боимся.

– Бойтесь-бойтесь! Еще слово вякнете – я вас башками-то вашими безмозглыми в самый котел макну, шлюшки портовые…

Слизеринки переглянулись и повели плечами.

Потом, за обедом, удалось подробнее узнать, как было дело. Рано утром Флоренс, всю ночь проплакавшая – для нее это теперь стало делом привычным – не пошла на занятия, и соседки, с первого дня нового триместра объявившие ей бойкот, не стали уговаривать или выспрашивать причину. А она вытащила из тумбочки у магглорожденной однокурсницы упаковку таблеток от головной боли и проглотила их все. Хорошо, что у той девочки разболелась голова, и она решила вернуться за таблетками в спальню. Гестия провожала её и, узнав о попытке самоубийства, немедленно кинулась за безоаром. Флоренс успели спасти.

…Следующие несколько дней ученики ходили подавленные. Они не навещали пострадавшую, но и сплетничать о ней, готовить новые пакости больше не смели. Даже слизеринцы хранили молчание – очень красноречивое, впрочем. Больше всего Лили удивляло, что Эван Розье вел себя, словно происходящее совершенно его не касалось. Он спокойно посещал занятия, весело обсуждал что-то с однокурсниками и флиртовал с девушками – на сей раз хотя бы со своего факультета. Однажды, прогуливаясь с Северусом у теплиц, Лили разглядела, как за стеклом Розье снова обнимает кого-то.

– Ты подумай, какой подлец! Он настроил против нее всех, предал, а теперь еще и…

Лили покосилась на Северуса – его выражение лица нисколько не изменилось, словно вероломное поведение Розье не возмущало его. Вообще злило, что друг очень уж не торопился осуждать товарищей по факультету, какую бы гадость они не сотворили. Иногда Лили с трудом сдерживалась, чтобы не упрекнуть его в трусости и беспринципности.

– Сев, ты мне можешь пообещать кое-что?

– Да, конечно, – ответил друг машинально, опять думая о чем-то своем.

– Никогда не поступай с девочками, как Розье. Никогда, слышишь? Иначе ты мне не друг.

========== Глава 18. Маккинноны ==========

Канун пасхальных каникул ознаменовался двумя значительными событиями. Во-первых, профессор Суитфейс внезапно исчез из школы. Однажды утром ученики не увидели его за учительским столом, а ЗоТИ провел профессор Флитвик. Директор не прокомментировал исчезновение Суитфейса, а ученики не спрашивали: по совести, никто, даже Питер Петтигрю и Пенни-Черри, не пожалели о нем. Вскоре, однако, по школе поползли слухи.

Говорили, что Суитфейсу понравился вовсе не в том смысле, в каком учителю должен нравиться ученик, один старшекурсник с Хаффлпаффа… Именно старшекурсник, а не старшекурсница. И будто бы профессор очень неосторожно намекнул о привязанности. Мальчик, испугавшись, обратился к декану. Профессор Спраут бросилась к директору, тот вызвал Суитфейса к себе и каким-то особенным образом допросил. На следующий день преподавателя ЗоТИ в Хогвартсе уже не было.

Второе событие, важное для Лили, произошло незадолго до пасхальных каникул. Марлин Маккиннон пригласила соседок летом прибыть к ней домой, на семейный праздник.

– Прямо с платформы на Кингс-Кросс нас всех заберет мой брат и доставит ко мне домой. О багаже позаботятся наши эльфы. Не переживайте, народу будет немного, пообщаемся в семейном кругу. Друзья отца с семьями, мои подруги. Кстати, будет Эммелина, наши родители – давние товарищи.

– А что отмечать будем? – уточнила Мери.

– Да, в сущности, ничего. Отец любит веселиться без повода. И это, думаю, выходит у него неплохо. Уж не хуже, чем у разных Блэков и прочих, – Марлин покривилась, изображая надменную гримасу, характерную для слизеринцев. У нее вышло очень похоже, и девчонки встретили её кривляние дружным смехом, так что Марлин, вдохновившись, встала на цыпочки и медленно прошлась по комнате, держа спину прямо, а голову чуть откинутой назад, сохраняя на лице выражение, будто учуяла по близости горящую свалку.

…Лили, разумеется, отпустили провести у подруги несколько дней. Родители только рады были, что у нее появились наконец приличные друзья, а кроме того, Джордж, выиграв выборы на вакансию в городской совет, домой приходил только ночевать и надеялся, что праздник со сверстницами как-то компенсирует дочери невнимание отца.

Перекатившись через пасхальные каникулы, учебный год приближался к концу. Лили до головной боли зубрила конспекты, разучивала с подругами новые заклинания, пока от взмахов палочкой не начинало болеть запястье. И все же по итогам года снова не смогла обогнать ни Северуса, ни Бертрама Обри, ни Алису.

– Обратите внимание, – маленький, темноволосый, курчавый Обри то ли умышленно, то ли инстинктивно жестами и позой придавал себе сходство с Наполеоном. Он стоял у часов с камнями, означавшими баллы, и указывал на висящие поблизости списки студентов. – Обратите внимание, женщина все равно никогда не сможет обогнать мужчину в силу того, что её мозг начисто лишен творческих функций.

Лили страшно захотелось чем-то в него запустить, а Северус, конечно, игнорировал обидные для нее слова.

– Где бы вы были, творческие люди, без тех, кто делает за вас рутинную работу? – беззлобно спросила рейвенкловца Алиса.

– Мы всегда будем на вершине, – он вздернул нос. – А вы для того и созданы, чтобы прислуживать нам.

Лили хотелось уже не запустить в него чем-то, а просто задушить. Мери угрожающе засопела. Марлин оглядела Обри, как чучело питекантропа.

– Тот, кто громче кричит о превосходстве мужчин, быстрее всех оказывается здесь, – она указала на острые носки своих черных лодочек. – Помяни мое слово, года не пройдет, как ты будешь целовать туфельку какой-нибудь из нас.

– Обычная самонадеянность тупой курицы, – повел Обри плечами. В ту же минуту Мери так стукнула его в ухо, что он врезался в часы и ударился головой. Мародеры, показавшиеся в дверях, разразились аплодисментами. Дальнейшее Лили не очень хотелось видеть, и они с Северусом поспешно ушли.

День отъезда начался не сказать, чтобы приятно. Марлин, прибираясь на тумбочке, с невольной холодностью спросила Лили:

– Все-таки поедешь с ручным змеенышем?

– Полно, – попыталась урезонить подругу Алиса. – По совести говоря, Снейп ничего плохого никому не сделал. Не более, чем остальные мальчишки, по крайней мере.

– Да, только он общается с Регулусом Блэком. Можешь представить, о чем.

– И о чем же? – с дрожью в голосе проронила Лили.

– Спроси у него сама.

Лили зябко повела плечами. Регулус Блэк казался ей одним из самых отвратительных слизеринцев, и на то были причины. Брата-гриффиндорца он не желал знать. К магглорожденным постоянно выказывал холодное презрение; говорят, даже удивился, почему его старшие товарищи не пакостят преподавателю маггловедения. А еще поговаривали, будто Регулус обращался к декану факультета, чтобы тот выписал ему пропуск в Запретную секцию – место, где под строгим надзором хранились книги по темным искусствам. Разумеется, старик Слизнорт ему отказал, сославшись на возраст ученика. И с таким-то Северус заводит дружбу!

Всю дорогу до станции она готовилась к вероятному спору, волновалась, а потому, едва отвечая на реплики Северуса, рассеянно смотрела по сторонам. Шли по чудесно летней погоде, среди душистых звонких сосен. Вон ветерок треплет пепельные волосы Пенни-Черри, а вон переливаются в солнечном свете разметанные по плечам русые кудри Эммелины. Мародеры шагают, шутливо толкаясь. Регулус Блэк – Лили невольно поморщилась – помогает нести чемодан мрачноватой Летиции Гэмп, рядом что-то шепчет подругам Батшеба Фергюссон – слизеринка, отличающаяся необычным цветом глаз и некоторой глупостью. На нее последний год засматривался тихоня Джон Грин; сейчас он спорит с Мэрион Риверс. Кажется, обсуждают процесс по делу о проклятой двери в «Дырявом котле»: оно дошло-таки до суда.

Северус, очевидно, почувствовал, что снова чем-то провинился перед Лили; при виде платформы и поезда движения его сделались скованными, в голосе зазвучало напряжение. Лили решилась начать, только когда он зашли в купе и принялись раскладывать вещи.

– Сев, а о чем вы болтаете с Регулусом Блэком?

Он немного растерялся.

– Да ни о чем, так… Помогаю ему с зельеварением.

– И с темными искусствами?

– А с ними зачем? – простодушно выдал Сев. – Он получше меня их знает.

Он осекся, но поздно – девочка холодно прищурила глаза:

– Вот как? Замечательно… Когда же ты поймешь, что они вредны и опасны!

– Кто тебе сказал? Суитфейс?

Она глубоко вздохнула

– Ты невозможен. Хорошо, не будем ругаться, но ты знаешь мое мнение, Сев. Хотя и это не главное. Твой Регулус ненавидит таких, как я. Он называет нас грязнокровками и считает, что нам не место в магическом мире. И я боюсь, что ты скоро начнешь думать и поступать, как он.

Северус сердито скрестил на груди руки.

– Вообще-то, знаешь ли, я не настолько глуп, чтобы зависеть от мнения человека младше себя. И уж тебя я точно никогда грязнокровкой не назову.

– А других?

– Почему ты все время оглядываешься на других?

– Я не оглядываюсь. Я о них думаю. Человек обязан думать о других, иначе он эгоист.

…Незадолго до прибытия Лили, коротко объяснив Северусу, что несколько дней пробудет в гостях, перешла в купе к девочкам. Марлин с порога весело спросила, каковы её успехи в парселтанге.

– В чем? – не поняла Лили.

– Парселтанг. Искусство разговаривать со змеями.

Мери хохотнула.

– Ты считаешь, что это остроумно? – серьезно спросила Алиса. – На месте Лили я бы отказалась от твоего приглашения.

– Ой, полно. Как будто я ей не желаю добра.

Лили слегка разозлилась: она не любила, когда решают за нее.

– Я знаю, что Марлин просто любит пошутить. И вообще, в войну тем, кто по одну сторону баррикад, нельзя ссориться, правда?

…Родители, предупрежденные Лили, не встречали её на перроне. Марлин повела подруг сквозь толпу к помахивавшему им рукой высокому темноглазому юноше с трагической ноткой в лице. Продравшись к девочкам, он склонился к Марлин, обнял за плечи и нежно поцеловал.

– Мой брат Дункан, – весело представила его девочка. – Мои соседки: Мери, Лили, Алиса.

– Вы вовремя, девочки, – и в голосе его звучал странный надлом, горчинка. – Я уже боялся, что портал пропадет.

Лили уже знала, что портал – такой магический транспорт, «завязанный» на время. Как он может выглядеть, она имела представление, и почти не удивилась, когда в пустом переулке Дункан вытащил из кармана длинную сантиметровую ленту. Но каково будет перемещаться, она не могла себе представить. Их вздернуло рывком и закрутило, как в нутре смерча. Лили почувствовала, что её тошнит, и тут с расплющивающей силой их швырнуло об землю.

Некоторое время девочки лежали, приходя в себя. Сквозь тонкие платья кожу слегка колола трава, высоко чернело ночное звездное небо. Дункан помог сестре и её подругам подняться.

– Конечно, можно было добраться с большим комфортом, – смущенно проговорил он. – Но не хотелось тащить вас до Косого переулка.

– В следующий раз лучше до Косого, – Мери терла ушибленный бок. – Ух, ребра мои…

Перед ними высилась полуразрушенная каменная ограда, за которой стоял двухэтажный, но длинный дом темного камня, напоминавший огромную птицу, прильнувшую к земле и раскинувшую крылья. Вот из центральных деверей выскользнула женская фигурка и, заметно хромая, поспешила навстречу гостям.

– Здравствуй, Люси, – Дункан приобнял маленькую женщину за плечи и поцеловал, как на вокзале целовал Марлин. Лили не слишком удивилась: мачеха выглядела всего лет на десять старше пасынка.

– Приехала, Марли, дорогая, – женщина прижала к себе и расцеловала падчерицу, затем перевела взгляд на её подруг. – Девочки, вы, наверное, голодны? Сейчас будем ужинать.

– А Джилли уже спит? Хотела её показать.

– Завтра покажешь. Она уже час, как уснула.

Люси провела всех в холл, чем-то похожий на хогвартский, но темнее и с низким потолком, затем они долго шли по слабо освещенному коридору и наконец оказались в столовой, тоже просторной, но с низким потолком и весьма скудно освещенной свечами. Однако света было достаточно, чтобы лучше разглядеть хозяйку, пока она усаживала всех.

Молодой женщине действительно было не больше тридцати лет. Она была мала ростом, очевидно хрупка и слабосильна, а хромала так, что при каждом покачивании казалось, будто она сейчас упадет. Даже, не будь у нее физического недостатка, её нельзя было назвать красавицей, хотя в распахнутых светло-голубых глазах застыло трогательное выражение ребенка, которого только что спасли от смерти, а мягкие каштановые волосы также детски-прелестно вились.

– Гордон приедет завтра, ближе к полудню, – сообщила она пасынку. – К трем начнут собираться гости.

Дункан отрешенно кивнул, ковыряя в мясе вилкой. При свете свечей он казался щемящее красивым и загадочно печальным. Лили не знала, как подавить любопытство, вспыхнувшее от ощущения тайны, окутавшего юношу. Чувствовалось, что что-то случилось у него, что-то горькое, глубоко его ранившее – возможно, на всю жизнь. «Его бросила мать», – напомнила себе Лили и поморщилась: не то, слишком давно было. Лили притихла и почти не ела, хотя курица, кусок которой положили ей на тарелку, на вкус была хороша. В задумчивости осматривая широкий деревянный стол, грубый, не покрытый скатертью, высокий камин, висящую на стене волынку и кабаньи головы, Лили вновь почувствовала себя попавшей в какой-то из любимых романов, в самый центр, в глубь действия, а печальная фигурка Люси и горькая загадка в облике Дункана лишь усиливали ожидание необычайного.

Загадку разрешила Марлин. Лили поместили в комнату к ней, Мери и Алису – в соседнюю: как успела понять девочка, в доме Маккиннонов было не так много комнат, пригодных для жизни. Ночь стояла теплая, но Лили представила, какой холод исходит от темных камней зимой, каково тогда босиком вставать по утрам на голый пол, и про себя охнула. А Марлин, забравшись под одеяло, как ни в чем не бывало ворковала:

– Понравилась тебе Люси? Она милая, только иногда очень скучная. Хаффлпаффка, что с нее взять! Не обращай внимания, что она такая испуганная. Её ужасно затравили слизеринцы: магглорожденная, да еще калека. Теперь ты понимаешь, почему я их не люблю?

Лили кивнула, и Марлин продолжила:

– Дункан очень добрый, я попрошу, чтобы он покатал нас на лодке. У нас в саду есть пруд, завтра ты увидишь. Завтра я покажу вам дом как следует. Познакомитесь с нашими эльфами… И с Джилли, моей маленькой сестренкой, дочкой Люси.

Где-то уныло завыла собака.

– Наш пес Пит, – вздохнула Марлин. – Не говори Петтигрю, что его зовут, как мою собаку? А впрочем, можешь сказать. Быть похожим на такого пса, как наш – комплимент для иного мужчины. Вот Сириус Блэк так очень похож… Петтигрю, правда, и на мопса не тянет. Нет в нем преданного собачьего духа.

Вой перешел в надсадный хрип.

– Да, у Пита депрессия, похоже. От Дункана заразился. Знаешь, накануне Пасхи брата бросила невеста. Он был помолвлен с Беренис Вэнс, старшей сестрой Эммелины. И вот перед самым моим приездом на пасхальные каникулы ему пришло письмо. Беренис расторгла помолвку и не желала его видеть. Она сообщала, что уезжает в Ирландию, и просила её не искать. Вообще говоря, это все очень странно. Беренис – девушка серьезная, не из тех, у кого семь пятниц на неделе. Отец говорил про нее, что она привыкла идти до конца и верна не людям, а принципам. Они с Дунканом не ссорились. Да если бы она и решила из-за чего-нибудь расстаться с ним, то объяснилась бы лично, она не трусиха. Но все-таки вышло так, как вышло. Сейчас Дункан еще поотошел, а представь, что с ним было весной?