Текст книги "Двадцать один год (СИ)"

Автор книги: Мелания Кинешемцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 37 страниц)

– Да уж, странно, что при таком отце ему удалось не вырасти расистом. Хотя и Сириусом ему стать не дано. За что его надо арестовать? А так, для профилактики.

Возвратившись домой, Лили ожидала найти Джеймса и Сириуса мирно спящими в гостиной, или, в крайнем случае – на кухне горланящими песни, но не нашла их нигде вовсе. Что ж, возможно, они отправились в паб: ничего страшного, завтра поболеют и придут в себя. Лили знала, что бывают антипохмельные заклинания, но не собиралась их осваивать. Пусть испытывают все последствия своего поведения.

Она собралась было отправиться к Батильде, давно зазывавшей её в гости, снова, чтобы поведать какую-то необыкновенную историю, даже отрезала два куска пирога с патокой, чтобы им было, с чем выпить чай, когда в гостиной раздался шум. Лили, сжав палочку, скользнула по коридору, замерла и с облегчением вздохнула, услышав голоса парней. Вошла: Джеймс и Сириус возвышались над Питером, в плохо завязанном, застиранном халате сидевшем на полу.

– Что случилось?

– Все спиртное мы выпили, Эванс, поэтому лучше сделать чаю вот этому недоумку, – Блэк небрежно кивнул в сторону Питера. – И дай ему на себя посмотреть поближе. Пусть усвоит ,чем порядочная женщина отличается от дешевой шлюхи.

Лили сузила глаза. Ей вспомнилась Пенни-Черри, пришедшая к Питеру в больницу, и заклубились нехорошие догадки. Впрочем, Сириус и сам уже принялся рассказывать, в то время как Джеймс и Питер одновременно покраснели.

– Представь, Эванс: мы с Сохатым сидим, расправляемся с огневиски, вдруг влетает в окно сова с запиской от Питера. Мол, спасите, помогите, на мой дом напали. Почерк странный, ну да с пьяных глаз не особо разберешь. Протрезвили себя наспех – и к нему. Вваливаемся, а он в постельке валяется, и ты подумай, с кем? С Пенни-Черри – помнишь такую белобрысую шлюху?

Лили нервно кивнула. Питер захныкал:

– Я не писал никакой записки! Это все она!

– Да всем все ясно, кроме тебя, – Лили показалось, Сириус сейчас пнет Петтигрю – так Блэк был зол. – Так эта потаскуха, когда нас увидела, еще и визжать принялась, что Питер – ничтожество и она все нарочно спланировала, чтобы Джеймсу отомстить.

– Идиотка, – вставил Джеймс.

– Мы велели ей выметаться, а сами Хвоста одели и сюда приволокли. Ну что, Хвост, повтори, что ты слепорожденный идиот.

– Я слепорожденный идиот, – повторил Питер покорно. Его грузная фигура обмякла, и она замер, бессмысленно глядя в пол. Лили попыталась представить, о чем он думал, что чувствовал в ту минуту, когда Пенни кричала про него гадости друзьям, когда он понял, как его цинично использовали – и комок подкатил к горлу, как при виде бездомного котенка. Склонившись к Петтигрю, она попыталась приподнять его за плечи, но он был для нее тяжел.

– Вставай, Питер. Пойдем, я тебя чаем напою. Бедный ты, бедный…

Лицо Питера перекосилось, и он вдруг зарыдал, уткнувшись ей в грудь.

========== Глава 68. Убийство ==========

Ремус вернулся в августе. Вопреки своей тактичности, никого не предупредил: просто однажды дождливым утром, когда Джеймс и Лили едва закончили завтрак, постучался сначала в оконное стекло кухни, потом в дверь. Джеймс впустил Люпина, и тот шагнул на порог осторожно, боясь запачкать чисто вымытый пол. С плаща бежали целые потоки. Одну руку Ремус прижимал к груди, словно её свело судорогой.

– Ты ранен? – испугалась Лили больше, чем следовало бы. Должно быть, просто война расшатала ей нервы.

– Нет, – засмеялся Люпин. – Просто командировка моя пока прервана. А рука… я кое-кого встретил в Лондоне и решил вас с ним познакомить.

И тут из-под мокрого воротника раздался тоненький писк. Ремус спешно расстегнул плащ, и Лили приняла на руки крошечного котенка, едва открывшего глаза. Шерстка была такой грязной и мокрой, что разобрать цвет не представлялось возможным. Ладони Лили слегка дрожали, пока по ним топтались слабенькие лапки, и Джеймс поспешно забрал котенка к себе, уложив на широкое плечо.

– Ну что, парень, мыться пойдем? – он попробовал пощекотать котенка под подбородком, но тот, видимо, приняв его палец за мамкин сосок, принялся лизать. – Э, да ты голодный. Лили, у нас сложный выбор: кормить Лунатика, кормить этого парня или сначала мыть того и другого.

– Мыть меня не надо, – поспешно заверил Люпин. – А поесть я и сам могу, только оставьте что-нибудь. У парня, кстати, ухо порвано.

– Да с чего вы взяли, что это парень? – слегка рассердилась Лили. – Может, самая настоящая девочка? Дайте-ка посмотреть!

К торжеству Лили, то в самом деле оказалась девочка. Кошечка стойко вынесла и мытье, и прикладывание примочки: на столь маленьком и слабом существе Лили побоялась использовать толком не освоенные исцеляющие заклинания. Когда хрупкое тельце вновь оказалось в ладони, Лили не смогла подавить грустный вздох: ребрышки, выступавшие под свалявшейся шкуркой, напомнили ощущение, когда она в детстве обнимала Северуса, и в нее упирались его ребра, тоже торчавшие под кожей. Котенку было устроено роскошное ложе: коробка, устеленная ватой и фланелью. Между тем Джеймс пересказывал Люпину все, что случилось за последние месяцы, начиная от несчастья с Карадоком и Эммелиной и заканчивая предполагаемой гибелью Регулуса Блэка. Впрочем, все уже поверили в то, что юноши нет в живых: о нем месяц не было никаких известий. Даже про случившийся с Питером конфуз рассказать не забыл. Люпин слушал с грустным, но мирным видом.

– А у меня дырявая голова, – он легонько хлопнул себя по лбу. – Мне ведь Грозный Глаз велел передать, что сегодня в три часа сбор в штаб-квартире. Что-то серьезное готовится.

– Пожиратели? – коротко спросил Джеймс, по-спортивному подобравшись.

– Кто же еще?

Первое, что они услышали в штаб-квартире – перепалку между Грюмом и Мэрион Риверс. Рассевшиеся по углам Бенджи Фенвик, Доркас Медоуз и Сириус с Марлин с любопытством наблюдали, как раскрасневшаяся девушка размахивает перед носом старого аврора руками.

– Вы бы видели, как он ел бисквит, который я ему дала! Он ходит голодный. А спина вся в шрамах, понимаете? Ему всего-то шесть, а на нем уже живого места нет. Чего дожидаться? Пока она его угробит?

Лили покраснела и поморщилась: речь явно шла о племяннике Эммелины, Томми. С тех пор, как погиб глава семьи, Томми жил с теткой, отселившейся от остальной родни, и она воспитывала его, как считала нужным воспитывать сына пожирателя смерти. Лили, как-то побывав у Эммелины в гостях, успела на него полюбоваться: он принес ей и тетке поднос с чаем и печеньем. Мальчик как мальчик. Худенький, конечно – но это в его возрасте не редкость; глаза грустные: что ж, тетка с ним строга, это правда. И все же Лили не понимала, почему Мэрион так нервничает. С тех пор, как Вэнс выписали, Риверс уже пару раз успела ей пригрозить, что заберет ребенка, если та «не прекратит». Более того, она нашла союзницу в лице Алисы: они обе регулярно осаждали Грюма, требуя повлиять на Эммелину или решить проблему с ребенком как-нибудь иначе.

– Что я сделаю? – втолковывал им Грозный Глаз. – Формально поводов забрать ребенка нет. Допустим, я добьюсь, чтобы переселили к бабке. Что изменится? И вообще, не о том вы думаете. В такую пору товарищами не швыряются, каковы бы они ни были, а Эммелина – товарищ хороший.

Но на Мэрион уговоры не действовали. Вот и сейчас она угомонилась, только когда ей Бенджи велел, притом довольно грозно. Он повысил голос как раз вовремя, потому что в следующую минуту из камина шагнула сама Эммелина.

– Что произошло? – сразу подошла она к Грюму, игнорируя Мэрион, смотревшую на нее чуть не с ненавистью.

– Погоди. Надо еще дождаться Пруэттов и Лонгботтомов.

Эммелина нетерпеливо заерзала, приподнявшись на носочках. Мэрион, надувшись, отошла к окну; Бенджи, подойдя к ней, стал шепотом что-то выговаривать. Но вот и Пруэтты явились наконец, и Фрэнк с Алисой и кузенами – тогда Грюм и обратился ко всем.

– Все ли из вас хорошо владеют чарами изменения внешности? Варить Оборотное нет времени.

– Так в чем дело-то, объясните? – покривился Сириус.

– Объясню, – Грозный Глаз покосился с презрением, но замечание делать не стал. – Пожиратели готовят покушение на Крауча и Багнольд. На сей раз в ход может пойти кое-что посложнее Бомбарды, а главное, произойти все должно в Министерстве. Жертвы неизбежны. Ваша задача: распределиться по коридорам и любого подозрительного человека мгновенно обезвреживать.

– А если это окажется ошибкой? – Джеймс поправил очки.

– Ну тогда извинитесь и отпустите. А что ты еще предлагаешь, Поттер? Не умничай-ка.

Под чарами изменения внешности Лили стала женщиной средних лет с пучком темных волос. Джеймс отдал ей свои очки для пущего антуража, и теперь Лили волновалась, как он в случае чего будет ориентироваться при его-то близорукости. Поблизости на скамеечке очереди ждала Марлин – седенькая сгорбленная старушка, и где-то рядом, наряженные чиновниками, бродили Сириус и Эммелина. Приемные Крауча и Багнольд были в этом крыле, на этом этаже, логично. Что этот участок вызвал у Грюма наибольшие опасения.

Лили, тиская сумочку, с какими в Коукворте ходят в магазин домохозяйки, присела на подоконник. Она, конечно, не может скрыть, что нервничает – но ведь просители и должны нервничать, не так ли? А все же страшно. Что такого Пожиратели собираются использовать, что Грюм счел нужным отправить орденцев охранять Крауча? А если снова – тревога ложная, и Пожиратели решили просто окружить и перебить их? А что вон там за подозрительный парень? На Северуса похож… Нет, показалось. Как-то там котенок? Наверное, шутки ради стоит назвать кошечку Гай – пусть Джеймс порадуется. Или нет, раз кошечка, лучше уж Гайя.

У Джеймса задача была совсем особенная. В мантии-невидимке он стоял в кабинете Крауча, чтобы иметь возможность охранять его непосредственно. Значит, Джеймс и опасность разделит с Краучем, какова бы она ни была.

Лили, стараясь не привлекать внимания, спокойно пошла по коридору. Надо дойти до кабинета Крауча, хоть как-то проверить, как там Джеймс… Из кабинета Багнольда раздался пронзительный крик.

Посетители повскакивали, и в ту же секунду Багнольд и охранявшая её Доркас буквально вылетели за дверь, крепко захлопнув её.

– На выход! – выкрикнула Медоуз, усилив голос Сонорусом. – Всем выходить!

Лили видела, как из разных концов коридора к ней заторопились, пробиваясь сквозь заметавшуюся толпу, Сириус, Марлин, Эммелина, Лонгботтомы, но самой ей надо было (она уже не сомневалась в этом) в кабинет Крауча, к Джеймсу. Между тем стало нестерпимо жарко, легкая одежда прилипла к телу.

Когда она толкнула тяжелую резную дверь, то увидела Крауча и Джеймса, нависших над лежащим на полу обезоруженным мальчишкой.

– Лилс, что там за шум такой? С Багнольд чего?

Прежде чем она успела ответить, Крауч приказал:

– Позовите сюда Грюма с парой авроров. И пошлите сову Дамблдору, мне…

Договорить он не успел: его и Джеймса схватила за горло невидимая петля. Мальчишка, видимо, смог вытащить у кого-то из них свою палочку и теперь вертел ею над головой, будто крутя лассо. Хрипя, оба покатились по полу.

Лили инстинктивно отступила за дверь, и в азарте мальчишка, кажется, забыл про нее. Она как сквозь вату слышала крики товарищей, слабо ощущала, как градом льющийся пот разъедает кожу. В момент, когда лицо Джеймса посинело, а глаза закатились, Лили хладнокровно подняла палочку и выпустила в нападавшего зеленый луч Авады.

Желала ли она ему смерти в тот момент? Наверное, желала – за мучения Джеймса. Во всяком случае, парень упал, как подкошенный, а Крауч и Джеймс развалились рядом с ним, задыхаясь и отплевываясь.

– Все уходим! – снова прокатился по коридору голос Доркас. – В здании Адский огонь! Объявляется немедленная эвакуация!

Общими усилиями Ордена, включая и прибывшего незамедлительно Дамблдора, пожар удалось остановить, но пламя успокоилось только к ночи. Крауч и Багнольд остались живы, но погибло пятеро посетителей и два сотрудника министерства. И еще погиб Бенджи Фенвик: пытаясь пробиться к своим, не смог справиться с огнем. От него сталось несколько костей да пара обгоревших пуговиц.

В глухой ночной час штаб-квартира Ордена вновь была полна народу. Дамблдор и Грюм о чем-то совещались на кухне, а Лили переходила от товарища к товарищу, смазывая им ожоги. Больше некому было: Фенвика нет, а Мэрион сидела, поникнув, в углу, и под руками обнимавшей её Алисы слегка покачивалась, глядя остекленелыми глазами.

Лили, признаться, злилась на нее. Она-то может позволить себе горевать, оплакивать – хотя потеряла она сегодня, может быть, куда меньше. А Лили вот сегодня убила.

Мальчишка стоял перед глазами – слабенький, тонкокостный. Совсем молодой, моложе Лили. Может, они с ним виделись в Хогвартсе. Думали ли, встречаясь в коридорах, что им суждено стать убийцей и жертвой? «Он мучил Джеймса. Он убил бы его», – твердила Лили себе, но омерзительно-липкая смесь стыда, жалости и чувства потери окутывала её, мешая дышать. Хотелось, как и когда она потеряла родителей, чтобы случившееся оказалось только страшным сном. Ведь не могла же она убить, она, честная и правильная, всегда старавшаяся даже слова подбирать, чтобы не обидеть человека – как она могла пролить кровь? Правда, кровь не пролилась на деле, но все же… А еще говорят, убийство разрывает душу. Что же теперь с её душой?

Лили думалось, что так чувствует себя человек, заразившийся смертельной болезнью или принявший яд, когда она знает об этом, пусть еще не ощущает симптомов. Все кончено, жизни его пошел обратный отсчет, и хоть он пока не отличается от остальных, он уже от них отрезан.

Джеймс пострадал от пожара куда меньше других, и его Лили подошла лечить в последнюю очередь: он сам настоял, чтобы она сперва занималась теми, кому больше нужно. В другое время при виде волдырей у него на груди и руках она бы кинулась его целовать, но сейчас призрак убитого мальчишки стоял между ними, и она лишь осторожно мазала пострадавшие участки.

А Джеймс, будто не замечая боли, играл выбившейся прядью её волос.

– Лилс, что скучная какая? – усмехнулся он наконец. – Мы же сегодня, в конце концов, второй раз Безносому бросили вызов. Сорвали его планы, представляешь? Или ты из-за Фенвика? Жалко, но ты же его не знала совсем…

– Да какой Фенвик, – она не могла больше терпеть. – Я же убила сегодня. Убила, Джеймс. Авадой из-за угла.

Его брови поползли вверх.

– Ты это называешь убийством? Да этот выродок меня чуть не прикончил! Ты мне жизнь спасла. Это был бой, Лилс. Он убил бы без раздумий и меня, и тебя.

– Я могла бы его просто обездвижить, – продолжала Лили обвинять себя.

– Мы с Краучем думали, что обездвижили его и даже связали – а что вышло? Высвободился, гад, и палочку вытащил! Что ты, жалость тут не к месту вообще. Убила – туда и дорога. Это же все равно, что бешеную собаку пристрелить.

Прикусив запястье, Лили заплакала. Джеймс приподнялся на локте:

– Они пришли жечь людей Адским огнем. Кроме Фенвика еще семеро погибло, Лилс! Семеро – а было бы куда больше, если бы мы не вырубили этих отморозков и не сдерживали пламя, сколько могли. И ради чего все это, подумай? Ради чего погибли все эти люди? По прихоти разных бездельников вроде Малфоев или Мелифуа? Ради великих идей Безносого? Если они готовы приносить человеческие жертвы, то пусть и на этот… как его…

– Алтарь, – подсказала Лили, всхлипнув.

– Да, алтарь – вот пусть на него и ложатся первыми. Нет же, они губят тех, кто вообще ни в чем не виноват. Им слабо в Крауча Аваду пустить, а может, просто скучно – надо непременно, чтобы масштабно! Чтобы взрывалось и полыхало! А на людей плевать, люди – так, мусор под ногами. И ты еще будешь каяться, что воздала одному по заслугам?

Лили проскулила – сама не поняла, что. Джеймс тяжелой ладонью погладил её по затылку.

– Ты у меня самая лучшая. Самая прекрасная. Так и знай.

В день, когда похоронили Бенджи Фенвика, Алисе вздумалось ближе к вечеру навестить Мэрион. У дверей домика Риверс в Пампкинг-Холле она столкнулась с Грюмом, пришедшим с той же целью. Хозяйка им не открыла, и с учетом всех обстоятельств Грозный Глаз, не долго думая, выломал дверь.

Мэрион нашли в ванной. Она выпила снотворное, которое начинало действовать не сразу, и перерезала себе вены – а говоря точнее, искромсала руки большим кухонным ножом. Кровопотеря была тяжелая, еще чуть-чуть, и спасти бы её не удалось.

Кажется, она провела в больнице около трех недель. Алиса навещала её, но Лили со дня покушения на Крауча с Риверс не виделась: та больше не появилась в Ордене.

[youtube]naXcMmrWgnM[/youtube]

========== Глава 69. Геллерт ==========

Использованы образ и идеи автора Korell. Эту главу посвящаю ему.

– Вам не кажется, что яблок достаточно? – Батильда подслеповато сощурила один глаз, наклоняясь над соковаркой.

– Еще немного. Иначе сок выйдет слишком сладкий, – Лили ловко очистила пару яблок от кожуры и покромсала ножом. Батильда недавно сообщила ей, что привыкла гнать сок маггловским способом, да вот зрение стало совсем плохое, так пожалуй, на сей раз на зиму она останется без сока вовсе. Лили, конечно, заверила её, что горю помочь очень просто, и в первые же свободные выходные явилась, чтобы помочь обрабатывать яблоки. Поставила в патефон пластинку русского композитора Шостаковича, от щедрот подаренную когда-то Слизнортом, и под размашистую тоску вальса взялась за дело.

Когда наконец управились и поставили сок, то хозяйка не могла не напоить гостью чаем, к которому на сей раз подала тосты с сыром и яблочный же пирог. Как часто бывало, Лили принялась читать ей вслух газету. На первом развороте была фотография в черной рамке: человек с красивым, но сухим, смутно знакомым лицом строго смотрел в объектив. «Скончался от несчастного случая Уинстон Гринграсс, глава одного из самых влиятельных чистокровных семейств Британии». Вспомнился услышанный летом разговор в кафе, печальный голос Энтони и тонкие пальчики Агнесс, гладящие его по запястью. «По предварительным данным, смерть наступила в результате несчастного случая. Около пяти вечера сын Уинстона Гринграсса, Энтони, обнаружил тело отца в саду. На трупе обнаружены следы змеиного укуса, в крови покойного имеются следы большой дозы змеиного яда. Подробности уточняются».

В несчастный случай, конечно, Лили не поверила. Итак, все было напрасно. Энтони женился, чтобы спасти отца – но не спас. Тетка Гестер подвела, что ли?

– Милочка, вы так молчите, словно вам что-то известно, – прокряхтела Батильда лукаво. Лили аккуратно отхлебнула чай:

– Уинстон Гринграсс… Он был Пожирателем смерти. Разочаровался, хотел их оставить, но…

– Но не вышло. Да, зло просто так не отпускает от себя, – Батильда взяла в руки газету, всмотрелась в лицо погибшего. – Несчастная семья эти Гринграссы. Во время войны с Геллертом старшая сестра Уинстона погибла ужасной смертью, а теперь вот и он…

– Во время войны? Она что, ушла на фронт? – Лили не ожидала такого от слизеринки и заранее почувствовала к ней уважение.

– Нет, – старушка вздохнула. – Было нападение не то на Хогвартс, не то на Хогсмид – подробностей я не помню. Не первое и не последнее… Да, чего я не могла простить Альбусу, так того, что он позволял детям умирать, только бы не вступать с Геллертом в дуэль.

Лили почувствовала некоторую злость – как всегда, когда Батильда заводила об этом разговор.

– Профессор Дамблдор – великий волшебник, – раздельно проговорила девушка. – Он не может быть трусом.

А перед глазами стояло нападение на Хогсмид, которому она сама стала свидетельницей – только не Нелли, падающая в сугроб, виделась ей на сей раз, а мертвая Изабель Крейл на руках у обезумевшего Айзека Гольдштейна. Золотые кудри рейвенкловки рассыпались по снегу, в прекрасных синих глазах навеки застыл ужас. Она услышала потом, как Айзек жаловался приятелю, Дирку Крессвеллу, что к концу каждого дня чувствует себя совершенно обескровленным.

– Почему сразу трусом? Упрекнете ли вы за слабость человека, замученного угрызениями совести? – и тут же покачала черепашьей головой. – А впрочем, я сама охотно упрекала когда-то. Да, милая, люди меняются во всем. Пройдет несколько лет, и вы простите человека, которого простить, как вам кажется, не можете, и враг станет другом…. Хорошо, если не друг – врагом.

– Вы осуждали Дамблдора? – спросила нетерпеливо Лили: разговор принимал неприятный для нее оборот.

– Да, голубушка, когда-то очень осуждала. Поймите, мне пришлось примириться даже не с тем, что маленький Геллерт, кровь от крови моей дорогой Маргарет, навеки погребен в тюрьме – а с тем, что он заслужил это. Конечно, я искала, кто должен бы разделить с ним камеру, и никто не представлялся мне более виновным в его падении, чем Альбус.

– Да чем же, чем? – вырвалось у Лили. – Неужели вы всерьез думали, что Дамблдор мог пристрастить Геллера к темной магии?

– Да, я думала так, – тон Батильды стал немного сухим. – Я винила невиновного. Кидайте камень, если считаете себя вправе.

Лили стало стыдно.

– Простите, – пролепетала она. – Я не хотела вас обидеть. Мне просто странно.

– Понимаю, – старуха кивнула. – Извольте, я расскажу с самого начала, иначе вы не поймете, пожалуй, да и вряд ли бы кто понял.

Она, шаркая, вышла и возвратилась с пухлым альбомом, обитым вытертым вишневым плюшем. Первой из старинных колдографий, извлеченных Батильдой, была изображавшая тоненькую белокурую девушку с кроткой улыбкой и нездоровым, нервическим блеском в глазах.

– Это ваша Маргарет? – тихо спросила Лили. Батильда кивнула, быстро заморгав. Отложила фото и достала другое: на нем та же белокурая девушка в подвенечном платье и фате с флердоранжем стояла рядом со статным, важным господином с тонкими усиками. Жених казался гораздо старше невесты.

– Маргарет с мужем, Эрвином фон Гриндевальдом, – рассказывала Батильда глухо. – У моей племянницы, знаете ли, всегда было слабое здоровье. В пятнадцать лет у нее обнаружили чахотку. Родители переселились с ней в Вену, лечили, как могли, но врачи говорили, что каждый год может стать для нее последним. Представляете, что значит в семнадцать лет уже ждать смерти? Моя Маргарет была мужественна. Она неизменно говорила родителям, что ей лучше, сама развлекалась и их развлекала, как могла. Она во все, чем занималась, вкладывала душу – в музицирование, рисование, танцы. И вот её встретил на балу этот австрияк…

– Вы не любили его? – спросила Лили осторожно.

– Не любила, – Батильда снова вздохнула. – Начать с того, что они были совсем не пара. Сами посудите, ей семнадцать, а ему – тридцать восемь, к тому же женат он никогда не был, что уже подозрительно. Родственник венгерских магнатов Эстрехази – неужели ему бы не нашлось невесты? Да и на балу, где они познакомились, случилось несчастье. У Маргарет открылось такое кровотечение, что вызванный врач опасался, как бы она не умерла прямо в том же доме. На следующий день Эрвин пришел к нему и спросил, сколько Маргарет осталось жить. Врач ответил, что пару месяцев. Вечером Эрвин сделал моей девочке предложение.

Лили вгляделась в фотографию новобрачных. На самом деле в них было нечто общее – то, что она сначала приняла за нервический блеск в глазах девушки. На лицах обоих – её, молодом и уже истощенном болезнью, на его, красивом и порочном – лежал отпечаток неуемной, необузданной жажды жизни. Такого жадного до воли, до буйства красок взгляда она не видывала даже у Сириуса.

Отчего-то вспомнились ей расстроенные скрипки и прихотливый перебор гитары, которые они с Джеймсом услыхали однажды, гуляя по Косому переулку. На углу «Флориш и Блоттс» стояли скрипач и гитарист – оба в ярких, но грязных рубахах, с нечесаными смоляными кудрями. Гитарист что-то пел на странном языке, но Лили увлекли не слова, непонятные ей, а бойкая, жгучая музыка – и Джеймса, видно тоже. Они остановились, а в следующий миг она задергала плечами, он щелкнул пальцами, а еще через мгновение оба пошли плясать на удивление всей улице. Лили играла плечами, чертила ногами прихотливый узор, Джеймс притопывал и щелкал, музыканты посвистывали, что-то одобрительно им покрикивая. Вокруг столпились люди, кто-то косился с презрением, но Лили ни до кого не было дела – такое упоение охватило её. Теперь то же упоение она видела в глазах двух светски – строгих людей.

– Что случилось потом?

– А потом родился Геллерт, – Батильда передала ей новую колдографию: чуть располневшая, похорошевшая Маргарет держала на руках пухленького малыша в платьице и чепчике. Лили умиленно ахнула: ей и в голову не пришло, что перед ней – будущий кровавый тиран. – Опасались, что чахотка обострится, но напротив, здоровье Маргарет на некоторое время укрепилось. Геллерт радовал её, рос умненьким и проявлял магические способности, еще будучи шести месяцев от роду. Зато муж не радовал и весьма…

– Изменял? – первое, что догадалась Лили спросить.

– Хуже, деточка, куда хуже. Он оказался практикующим темным магом. В Австрии и вообще в Восточной Европе это в принципе не зазорно, в Дурмстранге Темные искусства изучают, как обычный школьный предмет. Но Эрвин зашел слишком уж далеко. Несколько раз Маргарет забирала сына и уходила ко мне: она не желала жить с человеком, который так сквернит себя, так губит свою душу. Каждый раз он являлся и уговаривал вернуться. Нервы Маргарет совсем расстроились, и болезнь, о которой она уже стала забывать, обострилась.

– Она умерла? – в голосе Лили было, увы, мало сочувствия: рассказ увлек её, точно книга, случайно попавшая в руки: не будешь же, читая книгу, рыдать над каждой смертью, случившейся там?

– Да, как раз перед тем, как Геллерту отправиться в Дурмстранг. Это потрясло его, а он к тому моменту уже был непростым мальчиком.

В руки Лили легла фотография, изображавшая худенького светловолосого мальчугана, прямотой взгляда похожего на Сириуса Блэка. Его голубые глаза казались темными – такая дикая жажда жизни жила в них и еще злой огонь – огонь непокорности, бунта, революции.

– Он был так талантлив, что поступил не на немецкое отделение Дурмстранга, а на славянское: русский язык был ему почти незнаком, но через месяц оказалось, что он лучший на потоке. Но все же школа оказалась для него почти адом.

– Почему же?

– Муштра, – коротко объяснила Батильда. – Вы слышали что-нибудь о телесных наказаниях в Англии?

Конечно, Лили много читала об этом и наблюдала однажды порку Северуса, но это все очень неприятно вспоминать. Унизительное чувство беспомощности, стыд, что видишь наготу твоего друга, видишь, как его безжалостно бьют, и ничего не можешь сделать… Когда Джеймс – не так давно – со смехом рассказал ей, как отец дома наподдал ему за какую-то выходку совсем уж из ряда вон, Лили из жалости потом всю ночь дарила ему самые нежные ласки.

– В России отношение к детям еще сложнее. С одной стороны, там немало тех, кто призывает к гуманизму в отношении ребенка, с другой – по своей вспыльчивости русские легко доходят до жестокости, даже до деспотизма. У магглов совершенно нет единства в этом вопросе, а волшебники, как всегда, еще и отстают. В Дурмстранге до сих пор разрешено применять розги – хотя даже в Хогвартсе Альбус, за что ему спасибо, запретил это зверство. А что творилось, когда учился Геллерт… Не прощалось малейшее ослушание – и это при том, что он рос очень свободолюбивым мальчиком, даже слишком, я бы сказала строптивым. Он совершенно не понимал, почему должен слушаться кого-то.

От фото к фото Геллерт взрослел, огонь в его глазах все разгорался, а лицо худело, так что к пятнадцати-шестнадцати годам он стал похож на одержимого.

– Думаю, он вышел за пределы школьной программы по темной магии тоже из строптивости, из желания противостоять. Да и она могла подтолкнуть, – Батильда выдернула из середины стопки еще одну колдографию, изображавшую красивую девушку, что называется, славянского типажа, с томным, надменным и в то же время горячим взглядом. – Он забыл у меня это фото на каникулах. Тогда и рассказал мне про нее, после пятого курса. Ксения её звали. Кажется, то ли она его за нос водила, то ли и он видел в ней скорее друга, но закончилось все ужасно. Они, видно, слишком далеко зашли в своих экспериментах. Был пожар. Погибло пятнадцать человек, и она тоже.

«Пожар? Ну конечно. Адский огонь испытывали». Лили взглянула в свежее, полнокровное лицо Ксении. Думала ли она, какой смертью умрет? Или считала себя неуязвимой?

– Геллерта, не разобравшись, выгнали. Отец принял его неважно: все-таки занятия темной магией афишировать было не принято, а тут скандал. Вот тоже лицемер! Конечно, бедный мальчик отправился ко мне. И как раз в это время случилось несчастье в семье Дамблдоров.

Батильда отвлеклась, чтобы налить себе чаю – рассказ несколько утомил её – но успела передать Лили следующую колдографию.

Пальцы девушки вздрогнули и сжались, стиснув кончик. В длинноволосом юноше в очках, стоявшем рядом с Геллертом, не было никакого сходства с нынешним директором Хогвартса, кроме пронзительного взгляда умных, слегка рассеянных, но очень внимательных глаз – и по одному этому взгляду можно было безоговорочно поверить, что перед вами тот самый человек.

Батильда продолжила рассказ.

– Если вы помните, то тогда случилось с бедняжкой Кендрой…

– Да, помню.

– Так вот, Альбусу пришлось стать главой семьи. Он не создан был для этой роли.

«Как же он потом стал главой Хогварста?»

– Необходимость заботиться о больной сестре тяготила его, а отношения с братом совсем разладились. К тому же сорвалось кругосветное путешествие, куда он планировал отправиться. Никогда раньше я не видела этого доброго, в сущности мальчика таким ожесточенным. Казалось, он ненавидит небо за то, что у него есть брат и сестра. И вдруг такая удача: ко мне приезжает Геллерт, такой же ученый умница. Я радовалась: теперь-то оба найдут подходящую компанию! Да уж, что говорить, они нашли друг друга.

Лили затаила дыхание: приближалась развязка.

– Я не была особенно в курсе их разговоров и развлечений, только слышала, что они частенько твердят о каком-то «общем благе»,– Батильда с болью усмехнулась. – Оба друг друга переговорить не могли: магглы, магия. Прогресс, власть сильных, забота… Про нее мне особенно смешно было слышать. Представьте, Альбус на крылечке рассуждает с Геллертом о заботе, с которой высшие должны относиться к низшим, а на заднем дворе Аберфорт стирает и юбки сестры, и его белье!

Лили покраснела, но хихикнула.

– Я не верила слухам, – старушка слегка запнулась. – Да, много глупостей говорили. Не поверила, и когда узнала, что Альбус вроде бы собирается уехать вместе с Геллертом на континент, а больную Ариану не то совсем бросает, не то собирается как-то таскать за собой… Сами понимаете, это слишком невероятно звучало, я просто не могла поверить, даже зная Альбуса, что он способен на подобное легкомыслие. Да и зачем бы он сдался Геллерту? Так вот, однажды вечером племянник мой ушел, как обычно, к Дамблдорам. Вернулся он довольно поздно, что тоже было не редкостью: они с Альбусом любили ночные прогулки по лугам. Но Геллерт прибежал сам не свой, бледный, всклокоченный и сказал, что должен уехать как можно скорее. Я сделала ему портал. А наутро, едва его след простыл, узнала, что бедная Ариана вчера вечером погибла.