Текст книги "Двадцать один год (СИ)"

Автор книги: Мелания Кинешемцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 37 страниц)

В Коукворте дети играли в снежки, а на старой детской площадке залили каток. Лили с отцом почти каждый день приходила поглядеть, как то легко, то неуклюже скользят по льду подростки и дошкольники, как кто-то щеголевато мчится и кружится – только крошки льда летят из-под коньков, а кто-то, не в состоянии пройти двух шагов, падает. Вон толстый, укутанный по уши малыш рухнул на лед сам и утянул за собой тоненькую, длинную сестру. Вон парень бережно поддерживает под локти девушку: ей не меньше семнадцати, но на коньки, видимо, она встала впервые в жизни. Перед глазами кружились радужные картинки: вот они с Джеймсом вместе неловко выходят на лед, она боится, а он подбадривает, но падает первый. А летом можно будет ходить купаться вдвоем…

– О чем задумалась, дочка? – раздался мягкий голос отца. На солнце снегом блестел его поседевший висок.

– Пап, ты знаешь, я… – Лили захлебнулась. Говорить о Джеймсе почему-то последнее время было стыдно, а уж с отцом – совершенно невозможно. Отец приобнял её, прижался подбородком к рыжей макушке. Если бы Лили в тот момент видела его лицо, то заметила бы блеснувшие в уголках глаз слезинки.

На Рождество позвонила Петуния; она вообще все чаще звонила домой и даже нормально разговаривала с матерью. Обещала приехать, но родители, конечно, планировали уговорить её навестить их в то время, когда Лили не будет дома, чтобы Петуния не отравила любимице каникулы. Вообще, кажется, у сестры тоже намечались перемены в личной жизни; она сделала несколько несмелых намеков, которые мать сразу же поняла.

– Кажется, она влюбилась… Надеюсь, выбрала человека по себе, – рассуждала мать за чаем. – Она моя дочь, и мне не хочется, чтобы она была несчастлива. А это значит, что мужчина должен быть крайне ограничен и невзыскателен.

– У Петунии есть свои достоинства, – мягко возражал отец. – Она неплохая хозяйка.

– Со вздорным характером и отсутствием воображения. Если муж с ней справится и тоже не будет иметь воображения, получится отличная пара. А вот если…

Лили слушала и улыбалась. Как все-таки хорошо, что у нее воображение развито. Они с Джеймсом будут ровня.

Возвращение в Хогвартс прошло привычно и тихо. В купе обсуждали грызню, развязавшуюся в Министерстве: к обвинениям Крауча присоединилась Миллисента Багнолд, имеющая обширные связи в Визенгамоте, между тем как законопроект Араминты Мелифлуа едва удалось отклонить.

– Что делают эти идиоты, – возмущался Фрэнк, обычно казавшийся аполитичным из-за молчаливости. – Надо объединяться против Пожирателей смерти, а они только и смотрят, как бы утопить друг друга!

– Если они и перегрызутся, Дамблдор все равно сохранит пост и влияние, – вставил Люпин, чем крайне удивил всех, кто ехал с ним вместе.

– А при чем тут Дамблдор? – Нелли Гамильтон хлопнула ресницами. – Он, конечно, великий волшебник, но он всего лишь директор школы.

– Директор Хогвартса, – поправил её Ремус. – Единственной магической школы в Англии. И председатель Визенгамота.

– Ну и что? Это же все-таки не министр магии.

На Нелли всегда смотрели с некоторым снисхождением, но тут уставились так, что бедняжка, залившись краской, выскользнула в коридор. Люпин вздохнул и молча покачал головой.

Впрочем, полчаса спустя Нелли явилась в купе в приподнятом настроении: она узнала свежую новость, не связанную с явно надоевшей ей политикой. Вальбурга Блэк не могла допустить, чтобы её сын ухаживал за девушкой, мать которой до замужества работала простой продавщицей. Регулусу во время каникул напомнили, что он давным-давно обручен со Стеллой Булстроуд, и теперь девица, у которой появился новый повод задирать нос, неотступно таскалась за женихом.

Лили повеселилась, представляя, как на тонкокостного Регулуса напирает мощная Стелла, как стискивает огромными темными клешнями его хрупкий локоть – а через несколько дней история получила совсем уж неожиданное продолжение. Та же Нелли Гамильтон, превратив, видимо, наблюдение за Регулусом и его невестой в ежедневное тихое развлечение, пересказала в гостиной разговор младшего Блэка с Северусом (когда упомянули его фамилию, Лили чуть не вздрогнула: настолько отвыкла о нем думать, отвыкла от мысли, что он есть на свете).

– Блэк Снейпу предложил жениться на Гэмп, представляете!

Лили как стояла с набором шахмат, которые попросила её принести Марлин, так и застыла.

– Мол, к его Тиции вряд ли посватается кто-то приличный, а видеть её замужем за Крэббом или Шафиком ему будет невыносимо. Сам жениться не может: мол, фамильная честь. Так вот пусть Снейп их выручит.

Парни безудержно расхохотались. Марлин, сидевшая на ручке кресла, где устроился Сириус, улыбнулась с чувством превосходства.

– Что ж, это выгодно в первую очередь Нюнчику. Гэмпы богаты и имеют вес в обществе. Как раз то, что нужно нашему оборванному высочеству.

– Ребята, а Нюнчик-то – альфонс! – крикнул Джеймс, и на сей раз мало кто удержался от смеха. Лили сжимала губами горькую улыбку и поглаживала горло, которое изнутри закололи злые слезы последнего разочарования. “Все-таки он и до такого опустился. Недаром у меня с ним ассоциировался Клайд Гриффитс. Ну конечно, утопил Роберту, пусть фигурально – теперь вот женится на Сондре. А может, он уже тогда к этой Гэмп… Клинья подбивал? Недаром же она одна после той истории с озером его утешала”. Лили быстро заморгала, чтобы слезы все же не покатились из глаз.

– Один только вопрос, Нелл, – Сириус вытянул ноги. – Как папаша Гэмп близко подпустит наше немытое чудище к ненаглядной доченьке?

– Милый, это же очень просто, – ответила за Нелли Марлин, погладив его по волосам. – Если окажется, что Гэмпи переспала с Нюнчиком, а еще лучше – беременна от него…

– Беременна от Нюнчика?! – Джеймс изобразил приступ рвоты. Сириус хмыкнул:

– Да уж, сомневаюсь вообще, что он способен сделать женщине ребенка. Представьте только, сколько дней ему надо мыться, чтобы девица подпустила его к себе.

– Ну, главное – не вонять, – Марлин обхватила руками белое колено. – В темноте его тщедушное тельце будет не особенно видно.

– А на ощупь? – ввернул Джеймс, и гостиная вновь взорвалась смехом.

Лили перевела дух. Она поняла, что пока не услышала главного.

– А что же Нюнчик ответил, Нелл? – спросила она как можно более равнодушно.

– Сказал, что не худо бы Летицию спросить для начала. Знаете, по-моему, Блэк очень удивился.

========== Глава 44. Пенни-Черри ==========

Что могла ответить Летиция на предложение Регулуса, Лили неважно себе представляла, да, признаться, об этом и не хотелось думать. Неприятно было осознавать и то, насколько опустился Северус, и то, что её саму его полное моральное падение еще может волновать. Непонятную обиду удавалось подавлять до тех пор, покуда в библиотеке не увидела Летицию Гэмп, склонившую головку с тяжелым узлом черных волос над конспектами. Что-то кольнуло, когда, проходя мимо, Лили увидела: над развернутой книжкой перед Гэмп лежит пергамент, исписанный знакомым мелким, будто женским почерком.

– Я слышала, мисс Гэмп, – она постаралась подделаться под высокомерно-вежливый тон слизеринок, – вас и Северуса можно поздравить?

– Не понимаю, мисс Эванс, о чем вы говорите, – Летиция спокойно подняла взгляд.

– Северуса – с выгодной партией, а вас – с тем, что приобрели альфонса, – Лили болезненно и зло улыбалась.

– Мисс Эванс, я попросила бы вас, во-первых, не употреблять подобных слов в моем присутствии, во-вторых, прекратить слушать сплетников. А уж если слушаете, так держите себя в руках. Заметьте, отчитываться перед вами и вообще с вами разговаривать я не обязана после того, как вы меня оскорбили.

Лили подавила злой смех.

– Вы меня в свое время оскорбили хуже.

Летиция тихо вздохнула.

– Мои слова предназначались только для ушей того, с кем я говорила. Если вы, подслушивая, узнали что-то неприятное для себя – сами виноваты.

Лили нервно дернула плечом. Ну да, вообще-то она подслушивала… Но вот Северус вообще шпионил за Люпином, а Гэмп почему-то не ставит это ему в вину. Слизеринка невозмутимо продолжала:

– Если бы вы хоть чуть-чуть разбирались в людях, мисс Эванс, вы бы поняли, что предположение о браке между мной и Северусом, тем более по тем мотивам, которые вы предполагаете – абсурд. Научитесь наконец составлять собственное мнение и вдумываться. Пора взрослеть. Мне хотелось бы, чтобы вы поумнели до того, как у вас неизбежно начнутся неприятности.

– Которые неизбежно обеспечат ваши дружки – Пожиратели смерти. Ведь так? – у Лили был свой козырь. Но на сей раз Летиция, кажется, была готова к её словам.

– Никто из них Пожирателем смерти не является. Политическая обстановка нестабильна, мисс Эванс, и прежде чем бросаться обвинениями – подумайте сто раз. Сейчас прошу меня извинить, я хотела бы продолжить готовиться к занятиям.

Лили, не ответив, быстро вышла. Она чувствовала себя тем неприятнее, что к обычному после ссор напряжению в душе прибавилось необъяснимое чувство неловкости, будто она не во всем была права. Лили, признаться, очень не любила такое ощущение, хоть и понимала, что бороться с ним неправильно. Человек должен уметь признавать и исправлять ошибки.

Внизу кто-то тоненько вскрикнул, и Лили, сбежав по лестнице, застала весьма неприглядную картину. Лиззи Дирборн с визгом металась по лестничной площадке, хлопая руками по своему платью: у него горел подол. А на ступеньках стояла, беззвучно смеясь и блестя глазами, первокурсница со Слизерина, прехорошенькая Александрина Берк. Повыше, облокотившись на перила, стоял Барти Крауч и спокойно наблюдал за происходящим.

– Агуаменти! – выкрикнула Лили, но вода, соприкоснувшись с синеватым пламенем, лишь расплескалась по полу.

– Помоги! – обратилась она к Барти, но тот лишь пожал плечами. Александрина ласково прошелестела:

– Урок всем грязнокровкам: вот каково не уступать дорогу настоящим волшебницам.

Лили еле удержалась от того, чтобы не ударить наглую девчонку. Та самодовольно смерила её взглядом, поправила шелковистые, пепельные с рыжеватым отливом волосы.

– Минус десять баллов со Слизерина!

– Ну-ну. Сначала расколдуй её, – Барти говорил негромко, но Лили его услышала. Скверная догадка пришла ей в голову:

– Так её заколдовал ты? Минус десять баллов с Рейвенкло!

Барти с притворной покорностью развел руками.

Лиззи, обессилев, упала на пол, и во взгляде Барти, беззастенчиво рассматривавшего точеные ножки хаффлпаффки, блеснуло холодное и жестокое удовольствие. Александрина Берк сделала ему легкий реверанс. Лили пыталась поднять несчастную Дирборн, но та, хрипя от ужаса, не подпускала её к себе.

– Да расколдуй же её! – в отчаянии крикнула Лили Краучу.

– Я тебе не Поттер и не Снейп, чтобы ты мной командовала, – мальчик не шевелился.

– Я староста, и ты обязан….

– Ты всего лишь грязнокровка, – вздернула носик Александрина. Лили готова была снять со Слизерина еще с десяток балов, когда вдруг поняла, что Лиззи перестала кричать. Она обернулась: хаффлпафка, дрожа, поднималась с пола, и с обычным отрешенным видом ей помогала Пандора Касл. Платье Лиззи больше не горело.

Барти, что-то прошипев сквозь зубы, развернулся и ушел. Александрина побежала вверх по лестнице, ничем не выдав досады от того, что развлечение так скоро закончилось. Лили, не оглядываясь, побежала к себе.

В прежние времена, наверное, Лили рассказала бы обо всем друзьям и порадовалась бы шуткам, которые они проделают над Барти и Александриной. Но теперь она остановила себя. Гэмп права в одном: пора взрослеть. Завернув в пустой класс, Лили написала на имя директора докладную на Крауча и Берк. Конечно, это малоэффективно: в самом лучшем случае их пошлют на отработки, а могут – учитывая положение их родителей – и вовсе закрыть глаза. Но ведь и шутки Мародеров не научили бы их терпимости. Да и ничто не научит. Они враги, убежденные, со сформированным сознанием. А над врагами не шутят. С врагами воюют. Через пару лет она встретится в бою с Краучем, а когда-нибудь, может, и с Берк.

Тридцатого января Лили исполнилось семнадцать: по традициям магического мира она достигла совершеннолетия. Отпраздновали в гостиной, всем факультетом, шумно, с ворохом подарков, стихами от подруг, танцами и множеством бутылок сливочного пива и медовухи. Джеймс притащил букет из сливочно-белых роз и лилий и коробку необыкновенных сладостей, каждая из которых была в обертке, украшенной бисером и ленточками, а в разгар праздника, когда ребята, устав, расселись прямо на полу, забрался на подоконник и пел под гитару, конечно, не преминув подмигнуть Лили несколько раз. Голос его, обволакивающий и мягкий, согрелся от выпитой медовухи и опьянял не хуже её. Сперва он пел старинную балладу о красавице, вырванной рыцарем из рук сарацина, о том, как рыцарь едет с красавицей на коне, а голова сарацина колотится о стремя. Потом, пару раз ударив по струнам, перешел на веселую, местами скабрезную даже песенку о том, как молодой вор уговаривал бежать с ним дочку торговца. Лили, смеясь, поправляла закрепленный в волосах букетик ромашек, подаренный Слизнортом.

Они с Лили были в одном шаге от того, чтобы стать парой, куда более настоящей, чем явно принуждающий себя встречаться с Мери Люпин или даже чем Сириус, которому Марлин наверняка скоро бы надоела. Но существовала проблема, решить которую не мог, казалось, никто. Пенни-Черри намертво вцепилась в Джеймса и ни под каким видом не хотела отпускать его.

Он пробовал поговорить честно. Признавался, что не любит её, что давно влюблен в Лили, каялся, просил понять и ронять достоинство, спокойно отпустить его. Обещал заткнуть рты всем возможным сплетникам. Пенни в ответ то клялась, что немедленно наложит на себя руки, то обещала сбежать в Лютный переулок и начать работать в тамошнем борделе.

– Блефует, и притом без изобретательности, – зевала Марлин, когда Лили ей жаловалась. Не в силах наблюдать, как Джеймс становится худее, бледнее и даже впадает в рассеянность на тренировках, Лили и сама попробовала поговорить с Пенни, но та поле первых слов с визгом набросилась на нее и вцепилась в волосы. Хаффлпаффка была много слабее, и тем не менее, оттащить её смогли только объединившие усилия Мери и Мэрион. После этого к Черрингтон подослали самую дипломатичную из гриффиндорок – Алису. Разговор закончился тем, что Пени сымитировала обморок.

– Что ей надо? – недоумевала Лили по вечерам. – Зачем она мучает нас с Джеймсом? Что за радость?

– Ей всегда была радость кого-то помучить, – объясняла Алиса. – Наверное, она боится, что её неудачи ей не спустят, как она не спускала неудачи другим. И кто знает… Пенни на Джеймса заглядывалась чуть не с первого курса. Трудно отпустить…

– Трудно отпустить квиддичного короля и завидного жениха в будущем! – фыркала Марлин. – Думаете, Черри позарилась бы на Поттера, не будь у него уважаемых родителей, счета в Гринготтсе и будь он сам неказистым тихоней?

– Однако теперь ей придется трудно, – возражала Алиса негромко. – Помните Флоренс Флеминг?

– Помним. И что? – Марлин принималась расчесывать черную распущенную косу. – Бедная мученица Флоренс в свое время радовалась унижению соперницы – между прочим, безобидной хаффлпаффки. И Пенелопа твоя драгоценная – не было в школе неудачника, над которым она бы не посмеялась. Она просто получит по заслугам, как в свое время получила Флеминг.

К марту Джеймс начал терять терпение. Однажды Лили, проходя ночью мимо гостиной, случайно подслушала разговор Мародеров, из которого стало ясно, что они собираются подлить Черрингтон приворотное зелье. На следующий день Поттер схлопотал грандиозный разнос.

– Как ты мог! Как ты мог вообще! – Лили металась по гостиной, ломая пальцы. – Я тебя считала честным человеком, а ты не лучше какого-нибудь Мальсибера!

– Ну спасибо не Нюнчика, Эванс, -Джеймс почесывал лохматую голову.

– Заткнись! Ты соображаешь, что хотел сделать?

(На самом деле Лили вполовину не была так зла, как показывала, просто Поттера следовало проучить, чтобы не повадно ему было в другой раз действовать такими методами).

– Я хотел сделать так, чтобы Черрингтон наконец от нас отвязалась, – тон его голоса выдавал нараставшее раздражение. – А вообще приворотку должен был подлить Питер! Что плохого в том, что у него появилась бы девушка?

– А ты не понимаешь, что это было бы не по-настоящему? Что…

Джеймс с театральным вздохом привлек Лили к себе и зажал рот поцелуем. Больше спорить она не решилась, но уже к вечеру обрушилось новое потрясение. Пенни-Черри попала в Больничное крыло, и там диагностировали, что она беременна.

Мадам Помфри, осмотрев Черрингтон и выслушав её признание, побежала к Макгонагалл, а та вызвала Джеймса к себе в кабинет. Вернулся он оттуда краснее рака. Опустив голову, остановился перед Лили.

– Эванс, я не при чем! Ну честное слово! – он чуть не плакал. Лили вздохнула и обняла: что еще оставалось делать?

– Да мало ли, с кем эта шлюха переспала, – фыркнул сидевший здесь же Блэк. – Я её любовника из-под земли достану. Не дрейфь, Сохатый, она тебя к себе не привяжет.

Джеймс только помотал головой и опустился на диван. Борьба с Пенни-Черри совершенно выжала его.

К решению проблемы подключили девушек. К вечеру удалось узнать, что в воскресение Пенни бегала в Хогсмид, в Сладкое королевство, и через камин отправилась в Косой переулок. Мародеры рискнули: иного выхода не было. Наплевав на проходившие в тот день контрольные по травологии и астрономии, они с утра сбежали в Хогсмид, чтобы оттуда проникнуть в Косой переулок. Лили подозревала, что они разжились поддельным разрешением декана, иначе им не открыли бы ни один камин. Она тихо ужасалась, представляя, какой грандиозный разнос им устроит Макгонагалл и какое наказание им придумает, но их вылазка оправдала себя. Оказалось, что тихоня Черрингтон навещала Лютный переулок, и видели её выходящей из лавки зелий.

– Наверняка она приняла какое-то зелье, имитирующее беременность! – Сириус блестел глазами, как настигающая дичь гончая. – Теперь главное – подождать, пока действие не прекратится. Ведь её же не будут осматривать повторно? Только бы она не приняла новую порцию.

– Ну а это можно устроить… – процедил Джеймс сквозь зубы; он наконец словно пришел в себя.

Следующие дни Лили не находила себе места. Она решительно не понимала, как Джеймс может помешать Пенни принять новую порцию зелья, и кроме того, боялась, что предположения Сириуса и вовсе неверны. Её так трясло, что перо в руках разбрызгивало по пергаменту кляксы. Джеймс, правда, подтянулся, подобрался, был непривычно сосредоточен и молчалив, но и это больше пугало, чем обнадеживало.

Через неделю после известия, чуть не сломавшего Поттеру и Лили жизнь, все неожиданно закончилось. Однажды утром Пенни, до того не выходившая из Больничного крыла, вошла в Большой зал, опустив глазки, и тихо села у краешка хаффлпаффского стола. К концу завтрака зал обежал слух: повторный осмотр не выявил у нее признаков беременности.

Некоторое время Лили не соображала ничего. Счастье оглушило, обложило туманом, и сквозь него, как солнечные лучики, едва просачивались мысли о том, что можно перестать думать о грядущей острой боли, можно снова обсуждать с девочками романы и новости из министерства, спокойно учить уроки… Опасность развеялась, и будущее представлялось безоблачным.

========== Глава 45. Отец и сын ==========

Первые дни после разоблачения Пенни-Черри Джеймс и Лили общались между собой очень мало. Слишком многие следили за ними, слишком несчастной выглядела Черрингтон, бродившая по замку с опущенной головкой – броситься к собственному счастью было неловко. Оба, словно соблюдая правило покаяния, едва здоровались друг с другом.

К удивлению многих, травить Пенни не стали. Может, жалость взыграла, или боязнь, что она отомстит потом со всей жестокостью, на которую способен неумный человек, а может, хаффлпаффцы не давали в обиду своих, какими бы те не были. О позоре Пенни-Черри скоро забыли: всех больше волновало, останется ли при власти прежний министр магии.

Тот, отчаянно борясь за власть, пустился на грязные приемы. В газетах появились статьи, затрагивающие семью Крауча. Ему припомнили и то, что мать его, Чарис, была из Блэков, а значит, могла страдать психическими расстройствами, и то, что кузен его жены был посажен в Азкабан за применение Круциатуса к паре молодых магглов. Крауч соизволил ответить, что не намерен оправдывать недостойные поступки своих родственников, но не понимает, как их преступления могут быть связаны с его деятельностью, направленной на благо общества. Выпусков «Ежедневного пророка» теперь ждали, как самую захватывающую книгу. Как назло, на пасхальные каникулы пришлось уехать: Лили досадовала, что пропустит окончание поединка между Краучем и министром, хотя девочки пообещали сохранить для нее подшивку газет.

И все же Крауч проиграл. Наверное, слишком сыграли против него происхождение матери и огласка семейных тайн жены. Во время ужина после приезда с каникул Лили бросилось в глаза лицо его сына. Мальчишка выглядел, несмотря на неприязнь к отцу, совершено убитым и обозленным на весь свет. «Переживает неудачу отца? – гадала Лили. – Значит, все-таки к нему привязан? Или тот, наоборот, сорвал неудачу на жене и сыне, и мальчик переживает из-за этого?» Если так… Лили не жаловала Барти-младшего, отлично помня его выходки по отношению к магглорожденным, но впервые подумала, что Алиса, может быть, в неприятии Крауча не так уж неправа. К чему может привести общество человек, упустивший собственного сына, отыгрывающийся на жене?

Весну сменило лето, экзамены навалились, и вот уже Лили, глянув на календарь, с удивлением обнаружила: со дня её ссоры с Северусом прошел ровно год. Опять стояло столь же ясное утро, и яркий восход обещал жару. День был выходной, Лили после завтрака спустилась во двор, присела на уже обогретую солнцем скамью.

Отдыхая от изнуряющей подготовки к СОВ, Нелли Гамильтон играла с Джуди Браун во что-то вроде тенниса – впрочем, девочки совершенно исказили правила игры, подчинив их своей прихоти. Длинноносенькая очкастая Сьюзен Смолли с важным видом судействовала. Два первокурсника, гриффиндорец и рейвенкловец, в углу двора устроили дуэль.

На скамейке у фонтана в окружении первокурсников и второкурсников сидела Мэрион Риверс. Маделайн Вэнс жалась к её плечу, а Мэрион, как всегда, читала мрачное – на сей раз «Балладу повешенных» Вийона.

– Мы братья ваши, хоть и палачам

Достались мы, обмануты судьбой.

Но ведь никто – известно это вам? -

Никто из нас не властен над собой!

Мы скоро станем прахом и золой,

Окончена для нас стезя земная,

Нам Бог судья! И к вам, живым, взирая,

Лишь об одном мы просим в этот час:

Не будьте строги, мертвых осуждая,

И помолитесь Господу за нас!

Ребятишки притихли, разинув рты. Лили только покачала головой. Ладно еще самой любить ужасы – хотя тяги Риверс к страшным стихам ей никогда не понять – но зачем пугать детей? С них достаточно новостей в «Ежедневном пророке».

– Жуть какую читает, правда? – с неловкой развязностью сказали рядом, и от одного этого голоса, обволакивающего и глубокого, у Лили, как всегда, пробежали по коже сладкие мурашки. Джеймс уселся на скамейку верхом, оперся ладонями на сидение и поглядел на девушку исподлобья, виновато и лукаво.

– Не сердишься на меня, Эванс?

– За что я должна сердиться?

– Ну, – он дернул плечами. – К примеру, за Пенни-Черри. Ты сердиться можешь, но я, правда, не хотел. И чем дальше дуться, лучше дай мне сразу по морде.

– Я сержусь? – Лили вскинула брови. – Я дуюсь? С чего ты взял? Я не говорю с тобой только потому, что ты со мной не говоришь. Но кое-что мне все-таки не нравится, – ей давно хотелось высказаться об этом.

– Что? – он, явно волнуясь, взлохматил волосы.

– Хватит называть меня Эванс. У меня имя есть.

– Ну да, – Джеймс покраснел. – Лили. Лили, – повторил он, точно пробуя вкус. – Хорошо. Оно у тебя простое. Вот у Блэков, представляешь, одну девицу века из девятнадцатого звали, – он произнес по слогам, нарочито задыхаясь, – Мисапиноа.

Лили прыснула.

– Бедняжка, за что её так?

– За все хорошее. Не жалей её, Эва… Лили. Она была такой же, как все Блэки. Пытала эльфов Круциатусами или, может быть, просто порола их плетью, презирала магглов и считала себя выше других на том основании, что ничего не делала в жизни.

– Такой же, как все Блэки… – Лили смотрела на перехлест струй фонтана. – А Сириус?

Джеймс фыркнул.

– Иногда я его боюсь. Только никому не говори, и особенно ему, а то мне придется хуже, чем блэковским эльфам, – увидев, как вытянулось лицо Лили, Джеймс посерьезнел. – Он совсем не такой. Он на все для своих готов, понимаешь? К дементорам за них пойдет, если надо.

В лице Поттера мужское удивительно сочеталось с мальчишеским, и Лили так же сильно хотелось коснуться его губ, как и надрать ему уши.

– Джеймс, а можно… – он слегка хрюкнул, когда она назвала его по имени. – Можно, я тебе волосы приглажу?

Поттер кивнул, трогательно краснея. Девушка бережно провела ладонью по его вихрам, удивляясь их мягкости и податливости. Кажется, пара усилий – и она приведет ему голову в порядок, но ничуть не бывало: вихры выпрямились, как только она убрала руки.

– Заколдовал ты их, что ли?

– Природа заколдовала, Э… Лили.

Она еще держала руки у него на плечах. Его остроскулое смуглое лицо, ореховые глаза с длинными выгоревшими ресницами, обветренные, потрескавшиеся губы были совсем близко. И Лили сама не поняла, как случилось, что всем телом она прильнула к нему, грудью прижалась к его широкой груди, и шеи их сплелись, и губы соприкоснулись…

Перед отъездом Джеймс подарил Лили музыкальную шкатулку, очень чисто игравшую несколько мелодий танго.

– Я знаю, что ты любишь, – ему необыкновенно шла новая застенчивая улыбка. – Вот летом развлечешься. Только ни с кем под них не танцуй!

– И с кузенами? – Лили спросила просто так, кузенов своих она отроду не видела.

– И с кузенами! – он принял суровый вид. – Знаю я этих кузенов, наслушался, что там у Блэков было.

– Мои кузены, если что, не Блэки, а магглы.

– Неужели ты веришь, что между ними есть различия? – он приятно пощекотал её плечо. Оставалось только рассмеяться.

Под мелодии шкатулки потом потанцевали с девочками в купе, хотя вообще в движущемся вагоне танцевать сложно. На девчонок нашел веселый стих: из страниц «Ежедневного пророка» они наделали пилоток, раскурили отыскавшуюся у Мери глиняную трубку, долго заклинаниями выводили вонь, потом вместе пели песни, которым их научил Джеймс. Не заметили, как и время пути прошло.

Они словно и не задумывались, что едут на последние летние каникулы, что впереди последний школьный год, а дальше – полная неизвестность. На Лили грусть иногда нападала, но неловко было портить девочкам настроение. Алиса еще могла бы с ней повздыхать, но она ехала вместе Фрэнком. А потом Лили тряслась в полупустой электричке, и ей было уже не до печальных раздумий: она уговаривала себя не бояться гогочущей полупьяной компании в другой конце вагона. Обычно с ней был Северус, и она не боялась… Но как-то обошлась без него в прошлом году – обойдется и теперь. Если что, применит магию, и плевать ей на последствия. Но компания не обернулась на нее.

А дома Лили неожиданно не смогла влезть в часть вещей. Хотя мать просто предлагала распустить швы, она решилась похудеть, отказалась от булочек, бутербродов и джема, а также пообещала себе каждое утро бегать вокруг Коуквортского парка.

…Встала она в первый раз очень легко, бесшумно собралась и выскользнула из дому. Город спал еще так мирно, что Лили слышала собственное дыхание. Парк лишь немного оживляла видневшаяся в утренней дымке фигура дворника, шаркавшего метлой по дорожкам. Вдохнув и выдохнув, Лили пустилась бегом. Первые минуты дались легко, тело приятно заныло, но затем в груди стало тесно, майка взмокла. Не желая останавливаться, девушка прибавила скорости, но скоро запнулась, чуть не упала и закашлялась. А ведь когда-то она прекрасно бегала. Вот что значит – отсутствие тренировок. То-то Джеймс все силы убивает на квиддичном поле.

Хватая ртом воздух, Лили опустилась на скамейку. Утреннее солнце лениво слизывало клочья тумана, будто притомившийся ребенок – сахарную вату. Тишина стояла густейшая: каблуки редких прохожих и перекрикивание птиц соскальзывали, не нарушая её. Вот перестала шуршать метла: дворник присел отдохнуть на скамеечку к Лили.

Она не присматривалась к дворнику, когда бежала, но теперь тяжелое ли дыхание его, или лающий рваный кашель встревожили и заставили обернуться. Перед ней, сгорбившись, закуривал дешевую сигарету Тобиас Снейп.

По коже Лили пробежали мурашки. Страх усилился оттого, что Тобиас, кажется, был трезв, а последний раз трезвым она его видела, когда у нее на глазах он выпорол сына. Но он уже обернулся, узнал её, кивнул и заулыбался – уходить было неловко. Ведь, по сути, Лили он не сделал ничего плохого – за что же его было обижать?

– Давно не видел тебя. Повзрослела, похорошела. Жених-то есть на примете?

– Есть, – лгать ему не было нужды.

– Не мразеныш мой, верно?

Оставалось только кивнуть. Тобиас необыкновенно устало провел рукой по лицу.

– Ты хоть его видела, моего-то гада? Жив-здоров?

– Да, – робко подтвердила Лили. – А разве он не с вами живет?

Тобиас дернул руками – метла шаркнула по земле.

– Нет, дело-то в чем! Год уж почти, как ушел из дому. Вот как покойницу схоронили, так и ушел, – он потер сизый щетинистый подбородок. – Ты, может, думаешь, что я его довел, так вот я тебе скажу, что никогда, кроме добра, ничего ему не желал. Ну воспитывал, да, дурь выбивал. Что ж, он же на меня смотрел с детства, как на кусок дерьма – как еще себя уважать-то заставить? Он же меня за одно то, что не повезло мне в жизни, презирал!

Тяжелый вздох Тобиаса перешел в кашель.

– Я ж после похорон покойницы только проучить его хотел за то, что он к ней, пока болела, носа не показывал. И всего-то хотел ремешком немного пройтись. Пришли домой, велел ему ложиться, а он – ты подумай! – взял меня и ударил. Отца родного ударил, понимаешь ты! Ну, я и не стерпел…

Лили напряженно слушала, чувствуя, как от отвращения и жути начинает кружиться голова.

– Бил уж его, бил – душу хотел вышибить. Как упал, стал его ремнем хлобыстать – уж куда попало, не разбирая. Чуть руку не вывернул. Ну, устал, ремень бросил, пошел воды попить, в дверях обернулся – а он так и лежит лицом вниз, да плечи этак дергаются… Плюнул я тогда, из дому ушел, шатался всю ночь. Аж жалость на подонка взяла. Думаю, вот вернусь – помиримся мы с ним, заживем, как люди! А о том, что он ударил меня, отца родного, и думать забыл – понимаешь ты? Вернулся домой – ан его и нету. И манатки свои прихватил все. Ох, увидел бы я его, подлеца, убил бы сию секунду! Мать забыть, отца ударить, да еще сбежать! Был бы человек – остался бы. А так… Трус распоследний сын мой, вот что.