Текст книги "Двадцать один год (СИ)"

Автор книги: Мелания Кинешемцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц)

– Нехороший человек.

– Тогда гордись. Такими словами бросаются те, кому лень или смелости не хватает жить правильно.

Лили с улыбкой глянула за стекло. Под невинно-белым снегом спал сном праведника «чистый» квартал Коукворта, спал столь мирно, что никто не усомнился бы в порядочности людей, живущих в рядах благообразных домиков. И что же, что соседству с Эвансами много лет назад произошло убийство? Недоразумение, не более чем. И с убийцей поступили, как положено людям честным и законопослушным. А кто считает Лили или её родителей ханжами – в самом деле, пусть даст себе труд оценить собственное поведение, далеко не безупречное.

В запахе ванили, шоколада и хвои, в блеске елочных игрушек и цветных нитей – мама пристрастилась вышивать и успела приучить к этому занятию Лили – в прогулках по свежему снегу и чтении Джейн Остен прошли каникулы. По возращении в Хогвартс Лили доложила Северусу, что его мать больна, но он лишь буркнул в ответ: «Я знаю» – и тут же сменил тему. Что ж, стало понятно, что придется смириться с новой отталкивающей его чертой – он действительно никудышный сын.

Лили была рада, что события после возвращения с каникул стали гуще: появилась возможность отвлечься и от Северуса, и от горького ожидания новых несправедливостей со стороны Оули. Провалявшись все Рождество в Больничном крыле, учитель теперь смотрел на нее (правильно угадав, что именно за нее ему отомстили), уже не с презрением, а с ненавистью.

– Досталось за дело, да еще и недоволен, а! – сердилась Мери. – Вот идиот.

– Не идиот, а мужчина, – мурлыкала Марлин. – Мужчина никогда и ни в чем не признает себя виноватым – если у него, конечно, есть хоть капля гордости.

А сама худела и впадала на уроках в задумчивость из-за человека, в котором гордости хватило бы на десятерых. Сириус Блэк подмигивал ей по утрам, обменивался парой колкостей – а потом неизменно принимался выкидывать всякие штучки, чтобы его заметила Эльза Смит.

Надо сказать, что после каникул бедняга Монтегю вышел у слизеринки из милости. Напрасно он, мрачно возвышаясь за столом, бросал на хрупкую фигурку девушки больные и жадные взгляды. Пару недель Эльза гуляла по коридорам под ручку с Мальсибером, даже, говорят, позволила ему поцеловать один раз край мантии, а другой – локон. Но Мальсибера не устраивала роль смиренного воздыхателя, он хотел властвовать сам. Эльза тоже быстро поняла это и позволила переключить свое внимание на Альфреда Эйвери. Тщедушный остролицый Эйвери, гордый, что на него обратила внимание первая красавица факультета, оказался услужлив и отчаянно пытался её развлечь. Он совсем упустил из виду, что у Эльзы есть еще один поклонник.

Сириус Блэк накладывал на Эйвери Таранталлегру и Риктумсемпру – тот вкатывался в Большой зал, отчаянно суча ногами и руками. Идя рядом с Эльзой, слизеринец вдруг падал и начинал отрыгивать слизней прямо на её новенькие лодочки – неизвестно, как она ему это прощала. Конечно, Альфред с приятелями мстили, как могли, между Мародерами и ними происходили целые побоища. Сверх того, Эйвери пожаловался родителям. В школу приезжала миссис Блэк и имела долгий разговор наедине со старшим сыном, после чего тот ходил с алыми пятнами на щеках, но сбавить проявления ревности и не подумал.

Сириус совсем обезумел. Он летал по большому залу на метле, являлся на совмещенные со Слизерином занятия с гитарой, опускался перед Эльзой на одно колено и пел. Дикая гордость потом его мучила, и в гостиной Гриффиндора он резал перочинным ножом подушки, расшвыривал первокурсников, разбивал забытую кем-то из предыдущего выпуска вазу, метал в стены дротики – не знал, как выплеснуть ярость. Люпин и Петтигрю не сладили бы с ним, а потому Джеймсу пришлось подзабыть о Лили, о вредном Оули, даже об отравляющем жизнь Нюнчике и тщательно следить, чтобы друг не наделал глупостей. А в спальне девочек Лили, Мери и Алисе приходилось поочередно развлекать тихо изводившуюся ревностью Марлин.

Половину февраля мело, а после установилась ясная и не слишком морозная погода: гуляй – не хочу. Лили и гуляла, нарезала круги по окрестностям Хогвартса, по выходным и до Хогсмда доходя – увы, чаще всего одна. Мери на тренировках, Алиса в Запретной секции, Марлин в ревности и меланхолии. И в тот воскресный день Лили бродила в одиночестве. Впереди замаячили было фигуры толстух Эббот и шедшей между ними тоненькой Пенни-Черри, однако прежде, чем девочка успела их догнать, хаффлпаффки скрылись за другой стороной высокого холма у Озера.

Белизна снега ослепила Лили, и она не сразу отличила нечто темное, довольно высоко висевшее над холмом, от ствола одиноко стоявшего высокого вяза. Когда же остановилась и стала приглядываться, странный (и притом большой) предмет рухнул в сугроб, покатился под горку и, упав к ногам Лили, оказался извалянным в снегу, замерзшим и страшно довольным Северусом.

– Получилось, – выдохнул он и, не вставая, протянул к Лили руки, став похож на непомерно вытянутого младенца, увидевшего погремушку. Такого блаженства в его глазах Лили еще не видела.

– Что получилось? Ты зачем висел? И почему упал?

– Заклинание получилось. И контрзаклятие. Левикорпус – Либеракорпус. Лили, представь, как просто! Их всего-то надо произносить невербально!

«Да уж, всего-то. При том, что невербальные заклинания мы неизвестно, когда будем проходить». От мысленных возражений Лили отвлек легкий скрип шагов. Хаффлпаффки кучкой прошли мимо, но вроде довольно далеко, чтобы разглядеть всю нелепость положения Северуса. А тот, лежа на спине и глядя в небо, не думал трогаться с места.

– И что делает этот твой Левикорпус?

– Поднимает человека над землей. А Либеракорпус освобождает.

«Ничего полезнее ты отыскать не мог».

– И где ты его вычитал?

– Я не вычитал, Лили, в том-то и дело, – Северус почти шептал, точно лишившись голоса от счастья. – Я его сам придумал. Понимаешь? Сам. У меня получилось.

Лили, невольно умилившись, погладила его по спутанным, забитым снегом волосам, друг прикрыл веки и так мерно дышал, что она испугалась:

– Эй, ты что, спишь?

Он, улыбаясь, помотал головой и простонал-промурлыкал, как бродячий кот, которому вдруг досталась палка колбасы.

– Вставай, а то отморозишь все на свете. Давай-ка, давай, – Лили потянула его, пытаясь приподнять.

– Оставь. Надорвешься же, я тяжелый. Сейчас сам встану. Погоди, еще секундочку так полежу.

========== Глава 31. Изгнание ==========

Лили не зря не давало покоя, что Пенни-Черри оказалась свидетельницей сцены на холме. Каким образом хаффлпаффка услышала их с Северусом разговор – непонятно; возможно, воспользовалась каким-нибудь приспособлением, купленным в Хогсмиде. Но через пару дней Лили увидела в гриффиндорской гостиной Мародеров, которых Эммелина учила невербальным заклинаниям, а еще через неделю Северус повис вниз головой у входа Большой зал. К слову, тогда девочка еще порадовалась, что единственные форменные брюки Сева были на нем, а не в стирке.

Друг, конечно, был в ярости. Когда Мародеры соизволили его расколдовать, он слишком больно ударился о каменный пол и потому не смог отомстить им сразу, но к вечеру у Джеймса, гулявшего с друзьями по коридору, внезапно стали безудержно расти зубы. Остальные Мародеры не растерялись, живенько доставили его в Больничное крыло. И там мадам Помфри за десять минут исправила положение. Но эффект все же был: Мародеры вспомнили, что у них, помимо ухажеров Эльзы Смит и зануды Оули, имеется давний личный враг, и война с Северусом возобновилась.

Между тем Джеймс и Сириус успели поделиться знаниями о Левикорпусе со всеми, кто более-менее пользовался их расположением, и вскоре заклинание подвешивания стало очень распространенной в Хогвартсе шуткой. К девочкам, правда, его применять стеснялись, а вот мальчишки пользовались вовсю. Впрочем, некоторые слизеринцы, кажется, побранив Северуса, что тот не делится с товарищами открытием, вскоре с удовольствием опробовали Левикорпус и на первокурсницах-хаффлпаффках. Лили была далеко не в восторге от того, на что сгодилось изобретение Северуса, однако ругаться с ним не стала: её слишком мучили собственные проблемы.

Теперь Оули через раз ставил ей за ответы и за домашние задания «Отвратительно». Сколько ни корпела Лили за учебниками, он находил повод придраться, раскритиковать в пух и прах обиднейшими словами и дальше некуда занизить оценку. Лили плакалась Макгонагалл – та уговаривала потерпеть до конца года; хотела пойти к директору – и не могла застать его в школе. От расстройства Лили стала рассеянной и на других предметах; Северус то шипел, что она совсем запустила учебу, то упорно пытался объяснить ей материал, который, как он считал, она не понимала. На зельях друг однажды недосмотрел за ней, и Лили сварила нечто невообразимое, брызнувшее фонтаном и обварившее ей руки, к немалой радости Эльзы и Электры. Гриффиндорцев, как станет ясно позднее, произошедшее тоже впечатлило.

Слизнорт и Сев долго возились с Лили, накладывая примочку; друг чуть не плакал и дрожащим, сдавленным голосом ронял очередные упреки в невнимательности и легкомыслии. От его слов Лили, решившая было мужественно вытерпеть боль, все-таки разрыдалась. Слизнорт, приказав прочим доваривать зелье, немедленно увел её к себе в кабинет, налил чаю и предложил изумительной на вкус пастилы. За чаем девочка, слово за слово, рассказала о своих бедах. Зельевар долго качал головой, ужасался и обещал помочь. Кажется, после он и вправду пробовал замолвить перед Оули за нее словечко, однако преподаватель ЗоТИ отрезал, что сам решает, как оценивать учеников и как с ними обращаться.

Неделю спустя после инцидента на зельеварении к Лили, утешавшейся в гостиной стаканом компота из сухофруктов и очередным дамским романом, подкинутым Марлин, подошел Джеймс Поттер, непривычно серьезный. Полминуты глядел на нее, будто примериваясь. Потом грубовато спросил:

– Тебе не надоело?

– Что? – Лили устало подняла ресницы.

– Не надоело, что какое-то ничтожество отравляет тебе жизнь? – он по привычке взлохматил волосы, но губы поджимал по-новому жестко.

– Надоело, – вздохнула Лили. – Только что ты можешь сделать? Видишь, ты ему за меня отомстил, и мне стало еще хуже.

– На сей раз он ничего не сможет тебе сделать. Мы его выкурим из школы насовсем.

Девочка улыбнулась мыслям, мигом вцепившимся в лучик надежды, и осадила себя. Ну что ученик, в самом деле, властен сделать учителю?

– А если не получится? Тебя отчислят, а мне он за год влепит «Тролль».

– Во-первых, – начал Джеймс с долей привычной самоуверенности. – Меня не отчислят. Это исключительная мера, и папаша у меня недаром в Попечительском совете сидит. Во-вторых, согласись, иногда где-то оставаться совсем негоже, правда? Вот и Оули не сможет больше оставаться тут.

– Но что ты ему сможешь сделать?

– Превращу его жизнь в ад, – спокойно пообещал Джеймс. – Как он превратил твою.

– Попробуй, – Лили вяло пожала плечами. В самом деле, пусть ей потом станет хуже, но будут изменения хоть в какую-то сторону. А на следующий год преподавателя все равно сменят.

Несколько дней прошли тихо, а в пятницу профессор Оули вышел к завтраку страшно помятый, сонный и несчастный. Объяснения тому все нашли разные: кто-то шептал, что учителю подкинули в постель Дьявольские силки, другие – что в его любимое какао подсыпали сильнейшее слабительное.

Дальше дело пошло веселее. Кто-то залил в портфель профессору гной бубонтюбера, смешанный с клеем. Едва Оули сунул руки в сумку, как почувствовал жгучую боль, но освободиться самостоятельно не смог и побежал за помощью. Урок у третьекурсников был сорван, о чем смешливая Нелли Гамильтон не замедлила доложить Мародерам, точно вестовой – военному штабу.

Выходные не принесли бедняге облегчения. Он вляпывался в липкую гадость, у него над головой разбивались яйца, в пудинге, который он ел в субботу, оказалась плесень. Кто-то пробрался в его комнаты, облили чернилами все эссе и разрезал подушки, пустив по комнате пух. Разумеется, профессор жаловался директору и Макгонагалл, они пообещали найти виновного, но нужды в этом не оказалось.

В понедельник, на уроке ЗоТИ у четвертого курса, виновный объявился сам. Едва Оули, уже с опаской озираясь, вошел в класс, как Джеймс поднялся с места:

– Здравствуйте, сэр. Как поживаете?

– Благодарю, недурно, – процедил учитель. – Поттер, хватит паясничать, сядьте на место.

– Сейчас, – кивнул мальчик. – Только один вопрос: вы приятно повели эти выходные? Хотите другие такие же?

Учитель резко положил портфель на стол.

– На что вы намекаете?

– На то, – под одобрительный кивок Сириуса Джеймс с самым развязным видом уселся на парту. – Если вы не прекратите издеваться над Лили Эванс, – она залилась краской, невольно подметив, как стукнуло сердце. – Так вот, если не начнете обращаться с ней нормально, можете считать предыдущие выходные началом вашего конца.

Оули побагровел.

– Вон из класса, – дрожащим голоском проблеял он. – И если все подстроено вами, можете… Можете начинать паковать вещи. Я сразу после урока обращусь к директору. Это неслыханно.

– Курочка раскудахталась, – насмешливо протянул Сириус. – А вы знаете о проклятии вашего места? Даже до конца года здесь дорабатывали не все.

– Ребята, давайте вы уже заткнетесь, а! – выкрикнула взволнованно следившая за ними Мэрион.

– Риверс, угомонись! – бросил Джеймс через плечо. – Профессор, мы вас не боимся. Вы, поверьте, не страшнее лукотруса. А с лукотрусами мне нравится играть вот так…

Поттер слегка повел палочкой – и учитель взмыл вверх тормашками над изумленно вздохнувшим классом. Мантия Оули обвисла, скрывая его лицо, тощие ножки в узких брючках отчаянно сучили в воздухе, руки тщетно пытались ухватиться за что-нибудь. Зрелище, признаться, получилось забавное, и молчание стали разбивать смешки. Краем глаза, правда, Лили уловила, что Люпин залился краской, а Алиса напряженно застыла, стиснув палочку. Остальным происходящее нравилось: унылого и вредного учителя ЗоТИ гриффиндорцы и хаффлпаффцы, признаться, терпеть не могли – за очень редким исключением.

Мэрион Риверс, при виде учителя, словно подвешенного за лодыжки, открыла было рот от удивления и схватилась за палочку – но ни Финита, ни Финита Инкантатем не подействовали, а специального контрзаклятия она не знала, да и не догадывалась, наверное, про Левикорпус.

– Поттер, сними его, а то сейчас старост приведу и Макгонагалл!

– Приводи. Чем больше народу увидит профессора Оули в таком положении, тем лучше.

И тут что-то глухо стукнуло об пол. Оули свалился и, оглушенный, растянулся у доски. Алиса, опустив палочку, поспешила к нему.

– Вот и обнаружилась в наших рядах предательница, – Джеймс грустно покачал головой.

– Предательница и подхалимка, – подтвердил Сириус. – Смотри-ка, даже две.

Мэрион также помогала учителю подняться. Пенни-Черри ерзала и ежилась:

– Ой, мальчики, ну что вы хотите! Риверс вечно над учебниками гнет спину и учителям смотрит в рот. Теперь вот спелась с Грином, старостой, подпевалой учительским – два сапога пара…

– Это точно, – согласился кто-то из хаффлпаффцев.

– Но что ж ей делать, бедняжке, такой некрасивой…. И Брокльхерст тоже страхолюдина, а такие всегда первые учителям ноги лижут… – с удовольствием разглагольствовала Пенни, пока Мэрион и Алиса помогли Оули выйти из класса. Джеймс достал из ранца две бутылки сливочного пива, откупорил заклинанием, и они с Сириусом демонстративно чокнулись. Лили, необъяснимо замершая, решилась взглянуть на своего защитника.

– Что теперь будет? – вместе с благодарностью в душе поднималось сострадание к Джеймсу, у которого впереди маячило если не отчисление, то уж наверняка очень крупные неприятности.

– А что будет? – Джеймс, потягивая пиво, слегка фыркнул. – Вызовут папашу, он прибудет, наорет. Ну, по затылку даст, и то не факт. Может, и похвалит еще: у меня же, Эванс, цели самые благородные, – тут, не выдержав, мелко рассмеялись Мери и Марлин. – А вот Оули теперь уйдет, это точно.

Слишком возбужденные, чтобы идти на следующий урок – все равно была травология у многое прощающей Спраут – гриффиндорцы вскоре покинули класс и отправились бродить по лугам, с которых едва стаял снег. Они мало разговаривали между собой, только изредка кто-нибудь нервно смеялся. Марлин и Лили увидели среди жухлой травы подснежники и сорвали по цветку, закрепив в волосах.

В сердце Лили страх боролся с надеждой. Как ни мала была вероятность, что Оули уйдет, девочка вцепилась в нее намертво, заставляя себя не думать, как закончит этот год, если он останется. В то же время ей было страшно за Джеймса, жаль его – как бы то ни было, из-за нее его строго накажут, и душа сжималась от неведомого щемящего чувства. Лили еще не знала, что такая благостная, очищающая горечь зовется нежностью. А он, совершенно беззаботный, бегал с Сириусом взапуски. Питер чуть не хлопал в ладоши, наблюдая за ними, и только Люпин был печален – а глядя на него, отчего-то грустила и Мери.

У входа в Хогвартс их поджидала Макгонагалл. Джеймса она тотчас же увела, и Лили невольно заморгала, глядя, как он шагает, нарочито заведя руки за спину. Девочке вспомнилась детская книжка про Тома Сойера, глава, где мальчик взял на себя вину девочки, которая ему нравилась. «Ох, но Джеймса же не будут… В конце концов, почему Оули можно безнаказанно унижать учеников, а мы не смеем ответить?» Сириус ободряюще кричал вслед другу, но смысл до Лили даже не доходил.

В гриффиндорской гостиной к ним бросились Эммелина, её братья, для которых Мародеры успели стать кумирами, и Нелли Гамильтон.

– Отец Джеймса приехал, – Вэнс стиснула руки Лили. – Я уже знаю, что случилось. Вы поступили правильно.

– Если понадобится, все выступят в защиту Джеймса? – негромко спросил Сириус.

– Естественно. Все подтвердят, как Оули издевался над девочками. Слово одной предательницы не перевесит всех наших слов.

Вечер прошел томительно. От волнения никто не мог приняться за уроки, и даже еда мало кому лезла в горло. Те, кто все-таки, больше из любопытства, выбрался в большой зал, передали остальным, что ни Макгонагалл, ни директора, ни Оули за столом преподавателей не видели. Около трех вернулась Алиса, но с ней не стал разговаривать даже Фрэнк, и она мышкой проскользнула в спальню.

Джеймс появился, лишь когда уже стемнело. К нему бросились все, кто сидел в гостиной; Сириус первым обхватил, будто поверяя, цел ли его друг; Люпин неловко тряс Поттеру руку, а Петтигрю топтался и сопел. Лили поднялась и застыла; зеленые глаза встретились с карими, и Джеймс широко ей улыбнулся.

– Все путем, – он развел руками. – Как я и говорил, папаша на моей стороне, а значит, и Попечительский совет. Оули заявил, что увольняется. Мне показалось, Дамблдор не станет особо уговаривать его остаться.

В гостиной поднялся радостный визг. Нелли от избытка чувств бросилась Джеймсу на шею. Эммелина принялась жать руку Сириусу. Марлин упала на диван и нарочито-томно потянулась. Мери подскочила к Лили:

– И что ты стоишь, а? Ты что, слизеринка неблагодарная? Поди, поцелуй героя своего, ну!

Опустив глаза, девочка робко пошла через гостиную. Джеймс, мягко отстранив Нелли, картинно встал на одно колено. Страшно покраснев, млея от смущения, Лили быстро клюнула его в щеку и поспешила забиться в самый дальний угол. Оттуда её, слишком оглушенную событиями дня, уже не вытаскивали, и она смогла отдохнуть.

Два дня спустя Оули уже не было в школе. Готовить студентов к экзамену по ЗоТИ взялся профессор Флитвик. Лили спокойно училась. Успеваемость её снова выросла, и отравлял ей жизнь теперь лишь Северус, всем своим видом показывавший, насколько он не одобряет случившееся.

– Поттер – просто дешевый фигляр, – фыркнул он вскоре после увольнения Оули, гуляя с Лили по коридору. – Нашел, как популярность завоевывать. Будто ему квиддича мало.

– Намекаешь, что ради меня никто ничего делать не будет? – неприятным голосом спросила Лили: её пробрало внезапное омерзение.

Северус несколько смешался.

– Да почему же… Ради тебя можно… – он поглотил пару слов. – Дело-то не в тебе, Лили, а в нем.

Лили почти почувствовала тошноту.

– Ну конечно, если у тебя не хватило смелости самому что-то сделать для меня, надо облить грязью того, кто смог.

– Да что он смог-то, в конце концов? – разозлился Сев.

– Устранить Оули. Оули меня оскорблял, и я жаловалась тебе, но тебе было все равно. А теперь ты еще и не знаешь, как очернить человека, который оказался тебя добрее.

Северус закатил глаза:

– Послушай, если бы ты занималась…

– Я занималась, но мне все равно занижали оценки и говорили гадости. Тебе удобнее считать меня виноватой, чем попытаться помочь. Признайся: тебе просто наплевать на меня точно так же, как наплевать на свою мать. Мы обе тебе мешаем.

Он отвернулся, поежившись, и не ответил.

– Молчишь? Молчи. Так лучше. С каждым твоим словом мне приходится думать о тебе все хуже.

========== Глава 32. Патронус ==========

Все же поступок Джеймса, как всякое доброе дело, не остался без наказания. Сначала товарищи заметили его отлучки по вечерам и по выходным, а затем кто-то из старшекурсников наткнулся на него, моющего утки в Больничном крыле. Оказалось, Джеймсу назначили отработки до конца года. Спасибо хоть баллов с факультета вычли не очень много. Впрочем, их потерю дружными усилиями скоро восполнили.

После того, как обнаружилось, что Джеймс все-таки был наказан, всеобщий бойкот Алисы, в последние дни слегка ослабевший, усилился. Дни напролет ей никто не говорил ни слова – казалось, о её существовании забыли. Но каждый раз, когда она входила в комнату, сидевшие в ней либо отходили подальше, либо замолкали, либо очень демонстративно меняли тему. С ней никто не садился на уроках или в библиотеке, от нее отодвигались за обеденным столом. Даже Фрэнк, её преданный друг, вел себя, как все – и, надо полагать, Алису это ранило больнее, чем отчуждение между ней и подружками. На людях она держалась спокойно, по-прежнему старательно готовилась, была на занятиях одной из лучших, после уроков спокойно играла с Хиндли, читала, рисовала – но несколько раз Лили, которой не спалось ночь, видела, как укутанная в одеяло фигурка Алисы крупно и часто вздрагивает, хотя ни звука не было слышно. Лили подумывала о том, чтобы попросить за нее остальных гриффиндорцев, но опасалась, как бы самой не оказаться обвиненной в предательстве. В конце концов, из всех соседок с Алисой она сошлась наименее тесно.

Между тем Брокльхерст все же нашла поддержку в лице Мэрион Риверс. Хаффлпаффцы, хоть и посмеялись над последней, больше ничего ей сделать не посмели: то ли она за четыре года успела так поставить себя, то ли слишком сильно в них въелось уважение к преподавателям, чтобы полностью одобрить поступок Джеймса. Как бы то ни было, Риверс ходила с совершенно правым, холодным и гордым видом и вскоре начала подбадривать и Алису, силы которой, похоже, были на исходе.

Не раз Лили замечала, как «две подлизы» (так их окрестили теперь) вместе бродили по коридору или сидели во дворе, наслаждаясь весной. Иногда к ним присоединялся Джон Грин. Долетали обрывки разговоров.

– Что пишет твой отец, Мэрион? Ничего нового не слышно о Пожирателях? – Джон, видимо, не то, чтобы очень их боялся, скорей беспокоился, сможет ли сделать карьеру, если их позиции усилятся.

– Ходят слухи, что они пытаются переманить на свою сторону дементоров, – Мэрион, как всегда, отвечала мрачновато. – Вроде бы Тот-Кого-Нельзя-Называть считает их естественными союзниками.

Лили почувствовала, как липко холодеют руки: дементоров она побаивалась, еще слушая первые рассказы Северуса о волшебном мире, а когда увидела изображение этого существа в учебнике по ЗоТИ, поняла, что нет ничего отвратительнее, чем попасться ему в лапы.

– Такие союзники опаснее врагов, – пожала плечами Алиса. – А если в следующую минуту они захотят твои эмоции или твою душу? Как с ними договариваться? Нет, я слышала про так называемый язык дементоров, но ведь это такая же редкость, как парселтанг.

– Дракл знает, – Мэрион водила носком мальчишеского ботинка по булыжникам вора. – Говорят, у Того… Ну вы поняли… У него какая-то неуязвимость для дементоров. А союзников, наверное, он не сильно бережет. Да не в том дело. Нам надо учиться защищаться

– Хочешь сказать, учиться вызывать Патронуса? – удивился Джон. – Прости, но вряд ли это возможно. Слишком сложно для нас.

– Дементоры не будут спрашивать, сложно нам вызвать Патронуса или просто, – Риверс чуть приподняла брови. – Они нами пообедают, и все. Так что я буду учиться, пробовать. Кто со мной?

Джон, смеясь, отказался, но на лице Алисы появилось знакомое сосредоточенное выражение. Несколько дней спустя Лили из окна наблюдала, как во дворе «две подлизы» поочередно машут палочками, выкрикивая: «Экспекто Патронум!» Увы: Риверс лишь однажды наколдовала бледное облачко, а у Алисы не выходило вовсе ничего. Кажется, для этого заклинания требовались хорошие воспоминания, а бедняжке было явно не до них.

И хотя Лили посмеивалась над стараниями Мэрион и Алисы, но смутная тревога от новости про дементоров все не отступала. И однажды Лили решилась заговорить с Северусом, благо тот воспринял её обвинения в равнодушии очень странно: стал, как на первом курсе, таскаться по пятам.

– Сев, а ты умеешь вызывать Патронуса?

Он, как всегда от неожиданного вопроса, смешался.

– Да… – словно признался в чем-то нехорошем. – Я тренировался. Правда, телесного еще не получалось вызвать…

– Научишь меня?

– Конечно! – он согласился поспешно, словно хватаясь за только что найденную и очень нужную вещь. – Мы можем, если хочешь, встретиться прямо сегодня и начать тренировки.

Вечером полил дождь, поэтому они сошлись в любимой раньше комнате с гобеленами. Северус начал было менторским тоном подробно объяснять, какова природа Патронуса, но Лили отмахнулась:

– Сев, я читала. Говори, что делать.

– Так то, что ты должна будешь сделать, напрямую связано с природой заклинания, – слегка обиделся друг. – Хотя ладно, как знаешь. В общем, сосредоточься. Вспомни самое лучшее, что было в твоей жизни, взмахни палочкой и произнеси: «Экспекто Патронум!»

Лили призадумалась. Счастливых или просто приятных моментов у нее в жизни было так много, что она и не знала, из чего выбрать. Ну пусть это будет родительское танго. Она хорошенько его припомнила, взмахнула палочкой и произнесла заклинание. Ничего не вышло.

– С первого раза ни у кого не получается, – терпеливо объяснил Сев. – А может, ты не то воспоминание взяла. Или не так вспомнила.

– А как надо?

– Так, чтобы ты как будто вернулась туда. Чтобы тебе стало так же хорошо, как тогда было. Вот смотри.

Сев на секунду нахмурился и тут же необъяснимо просветлел лицом. Чуть улыбнулся и прошептал, как молитву: «Экспекто Патронум». Из палочки вырвался сноп белого света. Лили распахнула глаза.

– Здорово! А телесный? Ты не пробовал вызывать телесный?

– Пока не получается, – он покраснел – Надо тренироваться. Теперь будем пробовать вместе. Давай, вспомни, что у тебя не вышло, и попытайся еще раз.

Нечто такое, что можно было бы ощутить, как сейчас… Эмоциями которого можно было бы сию минуту наполниться… Лили приготовилась долго перебирать воспоминания, но память подсунула совсем недавнее: она идет к Джеймсу через гостиную, мальчик пускается на одно колено, и она целует его. Вот от этого эмоции почему-то заполняли душу всякий раз, когда Лили едва вспоминала, и теперь, не успев остановиться, она прошептала: «Экспекто Патронум!» К её радости, к потолку поднялось жемчужное облако. Северус даже плечи расправил от гордости:

– Вот видишь, я тебе говорил! Нашла ошибку?

– Вспомнила не то, – Лили почему-то отвела глаза.

Они занимались все оставшееся до Пасхи время. На пасхальные каникулы Северус домой не поехал, но Лили, уже заставившая себя свыкнуться с мыслью о бессердечии друга, сумела обойти вниманием новое доказательство этого. Тем более, дома ей не сообщили о СНейпах ничего нового. Отец ворчал на нового премьер-министра, проводившего консервативную политику, а мама поддразнивала: мол, Джордж не мог простить, что новый премьер-министр – женщина. А Коукворт цвел, и, бродя по облитым белым душистым туманом улицам, Лили вспоминала, как маленькой гуляла здесь с Северусом, и жалела, что больше им так не пройтись и напрасно спрашивала себя, что же им помешает. Отчего-то ей казалось, что уже близко нечто необратимое, что навсегда перевернуло бы ей жизнь. А как сказать точнее – еще не знала.

Когда каникулы закончились и Лили вернулась, Северус, встречая её у ворот, радостно прошептал, что у него вчера получился телесный Патронус. Тем же вечером, после ужина, в комнате с гобеленом он с гордостью представил Лили этого самого Патронуса – изящную серебристо-белую лань. Она только подивилась: нежное животное не вязалось вечной угрюмостью друга, его резкими словами и грубоватыми манерами.

– Хочу так же, – вздохнула девочка.

– Занимайся, и все будет.

Между тем на Гриффиндоре приметили, что Лили, кажется, снова слишком тесно стала общаться со слизеринцем. Сириус Блэк однажды бросил ей, что, мол, нехорошо гулять со змеенышем, пока Джеймс из-за нее гнет спину на отработках. Лили ничего не оставалось, как пообещать, что скоро их с Северусом прогулки подойдут к концу. Однако же отступиться, не научившись создавать телесного Патронуса, она не могла. Да и упрекавший её Сириус сам был не без греха: пару раз Эльза Смит соизволила заговорить с ним, и как он ни петушился, нельзя было не заметить удовольствия от её внимания. Сам же Джеймс, по-прежнему веселый, приветливый и дурашливый, будто и не замечал, что им опять – и несправедливо – пренебрегают.

И вот однажды у Лили получилось. Июнь уже перевалил за половину, в воздухе тонко пахло липой, а по вечерам устраивали пискливые концерты комары. Отмахиваясь от них, Лили сидела как-то вместе с Северусом во дворе, любуясь предзакатным небом. День, когда она поцеловала Джеймса, всплывал в памяти ясно, словно картинка из кино, и она сама была актрисой в главной роли, она шла к Поттеру, ступая боязливо, словно молодая лань в незнакомом лесу… «Экспекто Патронум!» – и из серебряного луча появилась призрачная лань с точеными копытцами и изящной головкой, такая же, как у Северуса. Он смотрел, распахнув глаза, и ничего не сказал, не похвалили ни словом. Лили натужно пошутила, что, мол радуются они, видимо, от одного и того же, но он, должно быть, и не услышал её.

Летом никого можно было не стесняться и ни перед кем не оправдываться. Они с Северусом вновь гуляли и купались – но все сильней щемило чувство, что они вместе бродят по Коукворту, убегают в лес, собирают ракушки в последний раз. Лили не знала, кому пожаловаться: друг наверняка посмеялся бы и отмахнулся, а родители, должно быть, будут только рады, если сын алкоголика и бывший воришка наконец отстанет от любимой доченьки. Однажды мама, посмотрев на Лили, примеряющую перед зеркалом новый сарафан, попросила дочь больше не ходить с Северусом купаться. Та на секунду замерла, руки скользнули по клетчатой сине-зеленой ткани: