Текст книги "Двадцать один год (СИ)"

Автор книги: Мелания Кинешемцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

– Кошмар какой, – Лили сцепила пальцы, обхватила колени. – Бедняга Квиррелл. На него все сыплется с первых месяцев. Как будто мало ужаса, который он пережил.

– Да, жалко, – вздохнул Питер, водя пальцами по каменному карюю ступеньки.

– Ты добрый, – Лили позволила себе улыбнуться. Петтигрю вскинул голову:

– Я?

– Ты. Добрый и хороший. Сочувствуешь, пытаешься помочь.

Она замолчала, ощущая, как приятна самой на вкус похвала, только что произнесенная. Питер смотрел робко, изучающее.

– Я тебе могу сказать кое-что, только ты не болтай.

– Не буду болтать. Говори.

Он еще помялся.

– Джеймс на тебе просто зациклился, помешался. Постоянно говорит о тебе: что ты самая красивая девчонка на потоке, самая классная…

Вот так клюква! В принципе, Лили уже привыкла к особенному, терпеливо-мягкому, несмотря на все её подколки, отношению к ней Джеймса, но другие ей ни разу не указывали, что она у него «в фаворе», от первого указания же стало весьма неловко. Хотя польстило, что её хвалят.

– Вам, наверное, надоело его слушать, и вы меня теперь терпеть не можете?

– Ну что ты! – испугался Питер. –вовсе нет… Совсем наоборот…

Лили оперлась щекой на руку, откинула распущенные волосы.

– Ты замечательный человек, Питер. И друг тоже. Скромный, вперед не лезешь, а ведь горой за своих, да? Мне такие нравятся.

– А что мне лезть вперед? – он пожал пухлыми плечами. – Я по сравнению с остальными так, середнячок, если не хуже. Это мне повезло с друзьями. Мама говорила, что меня вовсе никто никогда не примет.

Лили поморщилась: примерно то же её мама однажды сказала Петунии.

– Зачем она так?

– Просто злилась. Они с отцом давно развелись, и у него другая семья…

Лили уже давно просветили, что в магическом мире развод – нечто запредельное, безоговорочно осуждаемое обществом. Волшебники, о которых в «Ежедневном Пророке» упомянули в связи с бракоразводным процессом между ними, оказываются опозоренными; в ближайшее после развода время общаться с ними – дурной тон, и они остаются в изоляции, без поддержки друзей и близких. Немудрено, что у некоторых сдают нервы.

Итак, мать Питера срывалась на нем, и у него уже не осталось надежды, что и у него могут однажды быть друзья, что не вечно унылое одиночество – когда в школе ему сам, первый протянул руку сначала Ремус Люпин, а потом и Джеймс с Сириусом приняли «под крыло».

…Ремус оказался легок на помине: едва успел Питер рассказать Лили о матери, Люпин появился, шагая через ступеньку.

– Вот вы где. Провожали первокурсника? Пойдемте, все закончилось.

– Мы победили? – Лили невольно улыбнулась, и Рем вдруг тонко покраснел, его светлые глаза забегали – если бы не его известная правдивость, можно было бы заподозрить, что он врет.

– Да. Монтегю помогали Эйвери и Мальсибер, но мы их разгромили. Джеймс и Сириус хотят это отметить в нашей гостиной. Пойдемте?

Монтегю оказался не из тех, кто забывает обиды – а может, Эльза отказалась его прощать, покуда он не принесет обещанное. Во всяком случае, неделю спустя он снова подстерег бедолагу Квиринуса в коридоре, и на сей раз первокурснику никто не помог. Оливер отволок его в комнаты Слизерина; каким-то образом девочки протащили мальчонку к себе в спальню. Когда в комнату зашла с утра сидевшая в библиотеке Летиция Гэмп, ей открылась непонятная и неприятная картина. На стульях, поставленных в кружок, сидели, потягивая сок, Эльза, Электра, Линнет, а также второкурсница Гестер Хорнби, патефон играл канкан, а перед девчонками выплясывал в женском платье первокурсник Квиррелл. Летиция выхватила палочку.

– Не советую, – протянула Эльза. – Он под действием зелья, и если попытаешься его остановить, кончиться может плохо.

Набросив на мальчика плащ, чтобы прикрыть женское платье, Гэмп за руки выволокла его из спальни. Как только он перестал слышать музыку, то прекратил и танцевать, правда, еще дергался. С помощью вошедших было в гостиную Регулуса и Северуса мальчишку удалось оттащить в Больничное крыло. Мадам Помфри не задавала лишних вопросов, слизеринцы не выносили сор из избы, однако Электра и Гестер не могли отказать себе в удовольствии еще раз припомнить сладкое чужое унижение. Их разговор услышала Пенни-Черри и не преминула разнести по всей школе. О том, как после этого дразнили Квиррелла, лучше не упоминать, хотя вина Эльзы была всем очевидна.

– Приносить людей, как трофеи, – удивлялась Алиса. – Просто Саломея какая-то.

– В пьесе Уайльда Саломея плохо кончила, – Марлин, как всегда, не возмущалась громко, но в переливчатых глазах мерцали холодные голубоватые отблески. – Эльза тоже доиграется когда-нибудь.

Однако и за Квиринуса отомстили. Мародеры, поймав в коридоре Северуса, обезоружили его и затолкали в ближайший женский туалет: заперли в одной кабинке, а сумку с книгами и палочку оставили в другой.

========== Глава 26. Танго ==========

Лили и Северус, прижавшись к стеклу в купе, наблюдали за остальными школьниками, которые еще не уселись. Вон чуть не подрались между собой Сириус и Монтегю, а Эльза в окружении фрейлин разочарованно кривится: ей хотелось, видимо, настоящей схватки. В последнее время Смит и Блэк на уроках и переменах постоянно заводят пикировку. Лили сперва подумала, что Мародеры не могут простить слизеринке унижения Квиррелла, но помрачневший вид Марлин, неотступно за ними наблюдавшей, говорил об чем-то ином.

Регулус и Летиция, остановившись, ищут глазами приятеля; Северус стучит в стекло. «Надеюсь, они к нам не войдут», – говорит Лили нарочито-громко. Наверное, Летиция сквозь открытую форточку слышит её, потому что с холодным видом слабо дотрагивается до плеча Регулуса, и они идут прочь. Северус слегка краснеет, но Лили хранит спокойствие. В самом деле, пора обрывать дурные знакомства. Каким-то образом их дружба выдержала и инцидент с Квирреллом, когда Северус, увидев явно краденное зелье, предназначавшееся для издевательств, никому не сказал об этом. Лили посчитала, что унижением, которому его впоследствии подвергли Мародеры, он наказан достаточно – и когда Сев снова подошел к ней, не стала его ругать. Но сам случай, как и прочие проступки друга, запомнила.

Между тем Летиция недавно стала ей так же неприятна, как и Регулус. Однажды Лили увидела Гэмп в школьном дворе: слизеринка сидела на скамейке, Блэк и Северус стояли перед ней навытяжку, как перед строгим преподавателем. Она приказывала каждому поочередно перевести то или иное предложение на итальянский. За неправильный ответ каждый дарил ей наколдованный цветок. Лили слышала, что Летиция – наполовину итальянка, что этот забавный язык ей, как родной, и то, как Гэмп использует свое знание, возмущало. На ужин Летиция явилась с подаренной Регулусом алой розой в волосах, подпоясав пунцовой шелковой лентой черное платье. Хоть Гэмп и вела себя по сравнению с остальными слизеринками довольно скромно, но тщеславие и позерство ей явно не были чужды.

…Румяные и довольные близняшки Эббот, пробегая мимо окна, помахали Лили рукой. Даже Северус невольно улыбнулся:

– Сияют, как апельсины.

– Я им списать дала на контрольной по ЗоТИ, – похвасталась Лили. – А то Риверс им помогать отказывается.

Северус насупился.

– Правильно делает. А вот ты их балуешь.

– Ой, брось. Они хорошие.

– Угу. Только лентяйки и тупицы.

Лили ощутила знакомый холодок.

– По-твоему, все сводится к уму человека? К его таланту? А как же доброта? Честность? Верность? Они для тебя ничего не значат?

– Во-первых, одно не исключает другого. И во-вторых, что толку от доброты человека, если он глуп? Он точно ничего не добьется.

Лили с трудом подавила желание залепить ему пощечину.

– А чего он должен добиваться? Пусть делает свое дело, приносит людям пользу, помогает другим. Любой добрый человек в тысячу раз лучше умного и талантливого преступника.

Северус пальцем что-то чертил на лавке.

– Это как посмотреть…

– Да в любом случае! – Лили распалялась. – Умники вроде тебя завели привычку задирать нос. Вы даже не представляете, насколько вы ничтожны!

Вот теперь он слегка побледнел.

– Это почему?

– А именно потому, что ставите себя выше других! Хотя на самом деле вы просто жалкие эгоисты, равнодушные к людям. Вы целые теории придумываете, чтобы только не помогать никому!

– Подожди. Что ты понимаешь под помощью? Сделать из человека бестолкового паразита, который ни с чем не способен справиться в одиночку? Это помощь, по-твоему? Как те же сестры Эббот смогут справиться с какой-нибудь темной тварью, если нужное заклинание они просто списали у тебя и забыли? Ты же их так погубишь! Это помощь? – Сев раскраснелся, черная прядь прилипла ко лбу, цыганские глаза жестоко блестели. Лили охватила волна горечи. Забившись в угол купе, она опустила лицо на руки и заплакала.

– Не надо, – тихо проговорил Северус. Лили с досады заревела громче. Он подсел, принялся, едва касаясь, гладить по волосам. Девочка уткнулась в колени. Он тихо вздохнул.

– Ты нервная стала. Не надо было разговор затевать. Ничего бы не случилось, если бы я не узнал, что ты дала списать толстухам Эббот.

– А ты стал высокомерный, – Лили продолжала всхлипывать. – Гордишься своими оценками, своими знаниями… А ты хоть раз задумывался, какое у тебя сердце? Какая у тебя душа? Хороший ли ты человек?

– Мои сердце и душа мне потом не помогут. После школы.

– Карьерист, – Лили сглотнула. Он не отвечал. В купе с полчаса висела тишина, нарушаемая лишь стуком зеленых ветвей по стеклу: поезд мчался сквозь лесную чащу.

Это лето ползло, разморенное от духоты. То и дело случались грозы, и после них воздух становился ватным. За стенами дома дышать было легче, чем на улице. И Лили часами валялась на диване, болтая ногами, и читала толстенную «Американскую трагедию».

Хотя речь шла о другой стране, Лили словно узнавала каждый дюйм городов, описанных в романе, их душный воздух, унылые фабричные стены, измотанных людей, идущих на смену и не знающих, чем заполнить одинокие вечера. Пруд, где катались на лодке Клайд и Роберта, казался ей похожим на то лесное озерцо, где они с Северусом любили купаться. Они и сейчас через день убегали в лес – спасаться от духоты, и до одури ныряли, и пальцами ног нащупывали на дне и вытаскивали овальные, шершавые ракушки. Те, в которых оказывался моллюск, бросали обратно в воду, а пустые Сев собирал, обещая из перламутра сделать Лили какое-нибудь украшение.

Клайд собирал для Роберты водяные лилии – и Северус тоже отважно плавал для Лили за кувшинками. Выбирался продрогший, чуть не зубами стуча от холода, со сведенными руками, но всегда с трофеем. Сложив цветы на берегу, Лили бросалась растирать его полотенцем. В первый же раз заметила у него на спине бледный старый шрам, тонкий и длинный – от лопатки и почти до поясницы. Спросила, что это. Сев, сильно покраснев, объяснил, что однажды напоролся спиной на битое стекло, но Лили подумалось, что похожие шрамы – ей как-то объяснял отец – остаются от ножа. Она прижалась к шраму губами и почувствовала, как от её прикосновения у Северуса деревенеет спина.

Другой раз она, испачкав руки в соке какой-то травы, начертила у него на плече королевскую лилию.

– Клеймишь меня? – засмеялся Сев.

– Нет! Просто так… Шучу, – и слегка тронула его ивовым прутиком.

Клайд оказался способным забыть о любимой ради положения в обществе, способным убить любимую, чтобы возвыситься. Не поступит ли однажды и Северус так же? Ведь он – Лили ясно видела это – спит и видит, чтобы только вырваться из нищеты, а лучше – взобраться повыше, чтобы жилось сытно, чтобы не обижали и не мешали. Ей не приходится думать, что на такое были бы способны, к примеру, Мародеры – отчасти потому, что место под солнцем забронировано им при рождении. Джеймсу и Сириусу забронировано, точнее… Но и Ремус с Питером, как сказал бы отец, парни с крепким стержнем. Вот прочие слизеринцы, пожалуй, не будь у них все от рождения, не побрезговали бы пойти на преступление, даже, может, меньше колебались бы, чем бедняга Клайд.

Отчего именно в минуты полной беззаботности вдруг хочется думать и спрашивать о страшном?

– Сев? – она снова, играя, слегка трогает ивовым прутиком его голую угловатую спину.

– Чего тебе? – он улыбается, как будто его приласкали.

– А ты смог бы убить меня?

Настолько потрясенного, обескураженного, расстроенного лица она еще не видела.

– Зачем… Зачем это спрашивать? Ты понимаешь, о чем говоришь? – он спрашивает тихо, но тоном человека, кричащего от ярости.

– Ну не сердись, я так спросила.

Он импульсивно ежится, словно его катили холодной водой. Бросил на Лили долгий и горький взгляд.

– «Так спросила»… Некоторые вещи нельзя говорить вслух. Просто нельзя.

Лили, лежа на траве, скрестила согнутые ноги.

– Просто мне подумалось… Ты так мечтаешь, как ты говоришь, занять достойное место…

– Да, – резко ответил Сев. – Достойное место среди волшебников. Это позволит стать известным и независимым. Но при чем тут…

– Так вот на что ты готов пойти ради известности и независимости?

– Ну у ж явно не на то… не то, о чем ты спросила, – у Северуса до сих пор дрожали губы. Он опустил голову, стал перебирать найденные ракушки. – Конечно, если быть белоручкой, так и просидишь в тени. Положения не добьешься просто так – я понимаю. И одним трудом тоже не добьешься. Придется идти на поступки… Которые тебе бы не понравились. Я только могу обещать, что никогда ничего не сделаю тебе.

– А тем, кого я люблю? – негромко спросила девочка.

– Ну и им… Им тоже.

Она оборвала травинку, повертела между пальцами.

– А теперь скажи, Сев, чем я и те, кто мне дорог, лучше остальных? Почему другим можно делать зло, а мне и моим любимым – нет? Других можно убивать, а…

– Да я никого не собираюсь убивать! – воскликнул Северус. – Что у тебя за мысли, честное слово.

– А что хочешь? Лгать? Подсиживать? Клеветать?

– Я надеюсь, этого не понадобится.

– Но если понадобится – ты на это готов, – Лили тяжело вздохнула и обняла друга. – Северус, Северус… Почему ты такой злой и жестокий?

Однажды всей семьей съездили в Манчестер – просто чтобы побродить по магазинам. Купили отцу новый пиджак, Лили парадную блузку, а маме – нежно-голубые лодочки, в тон к её любимому летнему платью. Хотели и Петунию порадовать обновкой, но та отказалась: мол, все необходимые ей вещи есть, больше ничего не нужно. Правда, Туни после болезни стала куда мягче к родным, и они уделяли ей больше внимания.

Вернулись распаренные, усталые, голодные, с гудящим ногами. Шумно отобедали, обмыли покупки. Лили так и врезался в память этот момент: распахнутое окно, колышется розовый куст, мама рассматривает голубые лодочки (она всегда ходила в новых туфлях по дому, чтобы быстрее разносить), ловко сидящие на её все еще изящных ногах, а отец настраивает радио.

– Астор Пьяцолла. «Танго Свободы», – раздался голос диктора, и в кухню ворвалось напряженное и строптивое кружение мелодии. Мама и отец встретились взглядом, и он, поклонившись, поцеловал ей руку. Мама положила отцу ладонь на плечо, и, не поспевая за ритмом, но сразу погрузившись в мелодию по макушку, они пошли в танце.

В тот миг Лили поняла, что сейчас матери и отца нет, а есть Роза и Джордж, женщина и мужчина, она и он. Она плавно выступала – он окружал её, как добычу. Она томно изгибала шею, непринужденно перебирала стройными ногами – он властно брал за талию, сжимал мягкую ладонь и вел. Её голубой подол бился об его колени, и невозможно было сравнить в те минуты, кто же красивее – мягкая томная Роза или уверенный, властный Джордж.

Интересно, танцевали ли когда-нибудь – сейчас-то, ясное дело, нет – отец и мать Северуса? Навряд ли: Лили почему-то не верилось, что такой, как Сев, мог родиться у людей, нежно влюбленных друг в друга. Вот родители Джеймса Поттера, скорей всего, и теперь могут на зависть молодым пуститься вальсировать. Почему же настолько видно, кто рожден в любви, а кто её не знал? Но ведь закон не оправдывает людей, совершивших преступление, будь они хоть тысячу раз несчастными. Не оправдали Клайда Гриффитса, несмотря на всю его тяжелую жизнь. И Северуса не оправдают, когда придет черед – а что черед придет, Лили уже и не сомневается. Он общается с расистами, изучает темные искусства, презирает других и готов идти по головам ради карьеры. Это в четырнадцать лет – а в восемнадцать что с ним будет? А в двадцать?

Мама и отец, отдыхиваясь, пьют лимонад, и на смену грустным мыслям появляются хулиганские. Интересно, станцует ли Лили с Джеймсом Поттером что-нибудь, кроме джиги? К примеру, танго?

========== Глава 27. Четвертый год ==========

Снова осень нахмурила небо и дохнула самым первым холодком. Сквозь стекло купе Лили привычно рассматривала перрон, небо, грустно брызгавшее моросью, и суету прощания. Сама она на сей раз прибыла в Лондон лишь в сопровождении Северуса: отец был на смене, а мама накануне простудилась, и папа настоял, опасаясь осложнений, чтобы она осталась дома. Впрочем, Сев, кажется, был невероятно доволен, что у них с Лили впереди целый день практически вдвоем.

Она вытащила из сумочки бутерброды с ветчиной, вафли с карамелью, апельсиновый сок, и в кои-то веки друг позволил себя накормить. На перроне кто-то громко закричал, чтобы ему вернули зонт, Лили снова прильнула к стеклу и расхохоталась: обиженно вопивший оказался взрослым парнем – никак не младше седьмого курса – длинным прыщавым очкариком с надутыми губами. Парень почувствовал её взгляд, обернулся и зло, запоминающе прищурился.

Лили так и не узнала, вернули ли долговязому его зонтик: поезд тронулся. Не успели они с Севом управиться со снедью, как в купе заскочили, даже, очевидно, не проверив, есть ли там кто-нибудь, хаффлпаффский староста Джон Грин и Батшеба Фергюссон.

– О чем ты хочешь поговорить? – голос слизеринки был насмешливо-кокетлив. – Все о том же самом?

– Да, Шеби. О Клубе слизней. Если бы ты знала, как мне необходимо туда попасть. Слагхорн не может не понимать, что и я чего-то стою…

– Ты? Чего-то стоишь? – Батшеба рассмеялась холодным раскатом, как когда-то Петуния – после признания Северуса, что он волшебник. – Ты, грязнокровка, чего-то стоишь? Разве вылизывать мне ботинки!

Джон страшно покраснел, но стиснул зубы.

–Ты слишком ко мне жестока, – проговорил он чуть дрожащим голосом. – А ведь ты мне нравишься. Ты очень мне нравишься, Шеби, поэтому я и прошу именно тебя. Наверное, я тебя, – он потянулся к ней, приобнял за талию, – я тебя люблю…

Она, лукаво блестя глазами, снова вывернулась и только тут заметила Северуса и Лили. Скривилась, демонстративно помахала перед носом, будто разгоняя неприятный запах, повернулась на каблучках.

– Поздравляю, Джонни. Опять будешь посмешищем всей школы. И да, ты пока неловок, как медведь. Учись ухаживать за девушками. Тогда, может быть, я похлопочу, чтобы тебя взяли в Клуб слизней официантом. Хотя кто на тебя обратит внимание, несчастный грязнокровка? Разве что самое большое пугало на твоем убогом факультете.

Батшеба хищно улыбнулась и вышла. Джон некоторое время оставался на месте, казалось, вовсе не замечая свидетелей унизительного для него разговора. Он о чем-то думал, теребя волосы, потирая лоб. В зеленоватых глазах блеснула догадка, Джон усмехнулся сам себе и нырнул в коридор.

Лили медленно допила сок. Северус сидел, сильно выпрямившись; его лицо кривилось от легкого омерзения.

– Что такого в этом Клубе слизней, что туда так тянутся? – девочка повела плечами. – Я слышала, что он полезен для карьеры, но неужели из-за этого…

– Грин, – Сев слегка запнулся, – он магглорожденный. Ему карьеру сделать будет много сложнее, чем чистокровным. Без чьей-то помощи – почти никак.

– Знаешь ли, я вот тоже магглорожденная, – Лили вздернула носик. – Но из-за карьеры так унижаться ни перед кем не буду.

Сев посмотрел на нее, словно учитель – на любимую ученицу.

– Не унижайся. Ни перед кем. Никогда. Это последнее дело. Хотя, – он задумался. – Слизнорт. Скорей всего, позовет тебя к себе в клуб. Может быть, не в этом году, но в следующем – наверняка. Он выделяет тебя.

– Ты не завидуешь? – лукаво спросила Лили.

– Я рад, – ответил Сев серьезно.

Да, старик зельевар благоволил к Лили – она замечала это каждый урок, и даже на переменах Слизнорт здоровался с ней по-особенному. Именно её зелья он чаще всего ставил в образец на занятиях, хотя Алиса, Летиция или противная Эльза были по крайней мере на одном уровне с ней, а лучшими в классе, безусловно, получались зелья Северуса. У нее иногда спрашивал, какую пластинку лучше поставить: Слизнорт любил, чтобы дети работали под классическую музыку. Лили иногда слышит, как Сириус заявляет Джеймсу:

– Змеиный декан, кажется, неравнодушен к Эванс.

– Он старый! – фыркает Джеймс.

– Многим разница в возрасте – не помеха, – нежно лепечет вечно льнущая к Поттеру Пенни-Черри.

Однажды Слизнорт, как часто бывало, остановился рядом с котлом, около которого Лили спокойно отмеривала капли настойки полыни, склонил круглую усатую голову набок и промурлыкал:

– Мисс Эванс, а вам не приходило в голову перевестись на Слизерин?

Лили едва успела схватиться за запястье, чтобы не опрокинуть от удивления ложку. Позади присвистнули Поттер и Блэк. Мери и Марлин закашлялись. Лили на всякий случай покосились на слизеринцев: Эльза с подругами, Мальсибер и Эйвери сидели с таким видом, будто их в праздничных платьях свалили в грязь. Сев механически считал капли.

– Что… Что я там забыла? – выдавила из себя Лили, сама испугавшись, как грубо вышло. К счастью, учитель лишь рассмеялся:

– Какая очаровательная дерзость! Вы гриффиндорка, определенно гриффиндорка. Но, знаете, мне хотелось бы иметь более тесное отношение к столь талантливой и обаятельной студентке. Хотелось бы быть вашим деканом.

– Боюсь, вашим ученикам не хотелось бы того же, – вырвалось у Лили: слишком жгли спину ненавидящие взгляды слизеринцев.

– О, вы стесняетесь своего происхождения? – протянул Слизнорт. – Стоит ли? Я человек без предрассудков, и мои ученики, надеюсь, более ценят талант, чем кровь.

Тут в классе послышалось уже откровенное фырканье. Лили стиснула мерную ложку.

– Я не стесняюсь своего происхождения. Я им горжусь. Просто, извините, учеников вашего факультета я презираю, как жестоких ничтожеств, кичащихся заслугами предков, благо собственных у них нет.

Повисла тишина. Сев прикусил губу. Слизнорт, кашлянув, отошел, бормоча под нос снова что-то про «очаровательную дерзость». А потом гриффиндорцы дружно зааплодировали ей, и, мгновенно почувствовав, что она не одна, Лили радостно вздохнула и расслабилась. Потом Эммелина предложила сделать определение, предложенное Лили в отношении слизеринцев, официальным, и целую неделю Мародеры, входя в Большой зал, скандировали: «Слизеринцы – жестокие ничтожества, кичащиеся заслугами предков…». Самое странное, что после этого зельевар, хоть и обращался некоторое время с Лили более сдержанно, со временем вновь принялся её нахваливать.

В повозку уселись вместе с сестрами Фиорелли, Пандорой Касл и, как ни странно, одной слизеринкой, Агнесс Бэддок, третьекурсницей. Бедняжка в темноте не разглядела, с кем садится, а после, когда повозки двинулись, было уже поздно. Впрочем, Лили показалось, что остальные слизеринцы нарочно не подождали её, не стали звать. Агнесс была чистокровна, но принадлежала к очень обедневшему роду – таких её товарищи не особенно жаловали. Так и пришлось Агнесс жаться в угол, не зная, куда притулиться и к кому обратиться: Северусу она, очевидно, не доверяла, побаивалась, а может, презирала, как полукровку. Рейвенкловки, как всегда, тихо переговаривались между собой, игнорируя окружающих.

Между тем повозка, в которой ехала Эльза Смит с подругами, верным пажом Монтегю и вечно равнодушным ко всему Энтони Гринграсом, подверглась нападению со стороны Мародеров. Сириус Блэк кинул в Монтегю Фурункулусом, но тот увернулся, и заклинания попало в Гестер Хорнби. Девчонка со стоном упала, закрывая лицо руками; Линнет, приходившаяся ей кузиной, склонилась к ней. Джеймс присвистнул и крикнул, что Монтегю прячется за юбку. Взбешенный Оливер выкрикнул: «Инсендио!», Блэк и Поттер вместе отразили заклинание, огонь перекинулся на одно из колес кареты, где сидели противники. Электра завизжала, Эльза вскочила, сообразив наложить Агуаменти. И тут повозка со слизеринцами рванула с места и понеслась во весь опор. Пока остальные отвлеклись, Энтони Гринграсс стегнул невидимых лошадей (Лили уже знала про фестралов), и те пустились галопом. Мародеры засвистели и заулюлюкали вслед:

– Трус! Трус!

– По-моему, это их любимое словечко, – прокомментировал Сев. – А между прочим, очень смело нападать с численным превосходством.

– Это ты о чем? – при щурилась Лили.

– Да взять хоть то, что произошло сейчас. В повозке, на которую они напали, мальчишек было всего двое.

– Да, и один из них даже не попробовал драться.

Агнесс отчего-то сильно покраснела. Сев тоже немного смутился:

– По-твоему, надо было затевать драку, когда одна из девчонок и так пострадала?

– А тебе что, жаль Гестер Хорнби? – с неприязнью спросила Лили: после случая с Квирреллом была еще пара инцидентов, после которых она составила о Гестер весьма негативное представление. – Или, может, тебе жаль её подруг? Эльзу, которая тебя с грязью равняет – и меня, между прочим тоже?

– Да при чем тут «жаль», никого я никогда не жалею. Просто…

– А просто, чем осуждать наших парней, вспомнил бы, на кого именно они напали, – Лили вздернула нос. – Эти мерзавки и поддонок Монтегю еще не то заслужили.

– Да твои парни нападают на всех подряд! – взорвался Северус. – Эти Поттер и Блэк вконец обнаглели! Знают, что им все сойдет с рук…

– А ты почему на меня кричишь? – яростно прошептала Лили. – Кто тебе разрешал на меня кричать, а?

Друг растерялся, хватанул ртом воздух, с ужасом посмотрел на Лили и опустил голову, как будто готовясь к побоям. Его присмиревший вид порадовал девочку, тем не менее она сочла нужным предупредить:

– Я не разговариваю с тобой до завтра.

Благо, скоро ей будет, с кем поговорить по-настоящему, не опасаясь поссориться: замок совсем близко. По правде, Лили не очень поняла, из-за чего Мародеры придрались к слизеринцам на сей раз. Скорей всего, не могут их равнодушно видеть после истории с Квирреллом.

…Девчонки изменились за два месяца, пока Лили не виделась с ними – изменились неожиданно, как будто разом повзрослели, став подростками из детей. Вытянулась, обточилась тонкая фигурка Алисы, глубже стали серые глаза. От внимания Лили не ускользнул новый, иной взгляд, которым окинул подругу Фрэнк. Мери теперь – рослая, костистая, жилистая, во всей фигуре – напряжение и готовность к броску. А уж как похорошела Марлин! На фоне одноклассниц её можно принять за взрослую женщину. В том, как она поправляет черную косу, как закидывает ногу на ногу – такое мягкое достоинство и осознание своей красоты, что высокая кудрявая Эммелина по сравнению с ней кажется не столь уж броской.

Лили тоскливо окидывает взглядом стол Гриффиндора: здесь недостает Гестии. Она выпустилась, они еще вряд ли увидятся – и только теперь Лили осознала, настолько привязалась к ней. Эммелина меж тем машет «Ежедневным пророком»:

– Вы видели? Была попытка нападения на Министерство! Среди нападавших узнали Розье и Уилкиса! А я говорила, говорила…

Лили среди учителей ищет взглядом мисс Саверн и вспоминает, что та в конце года, как и было условлено, уволилась, и на её место прислали кого-то еще. Ага, вот Дамблдор как раз представляет его. К удивлению Лили, это тот самый парень с перрона, громко жаловавшийся, что у него отобрали зонтик.

========== Глава 28. Алиса ==========

Сентябрь выдался скучный. Солнце почти не проглядывало, то и дело накрапывал дождь. Вечерами в стекла стучал ветер, и по утрам девчонки долго прыгали по выстуженным за ночь камням пола. Однако и в столь дурную погоду происходили тренировки по квиддичу – Лили только умилялась жадности, с которой распаренные игроки набрасывались потом в Большом зале на еду. Часто Мери звала подруг «просвежиться», понаблюдать за ней, но Лили не торопилась принимать приглашение: знала, что Джеймс Поттер при виде нее не упустит случая отколоть нечто, как он считал эффектное, а на деле совершенно идиотское – закрутить ни к селу ни к городу мертвую петлю в воздухе или проорать её имя на весь стадион. Однажды он попробовал на лету подхватить Лили, но, разумеется, не рассчитал с маневром, пролетел мимо и врезался в трибуну. Отделался царапинами и громким, смачным выговором от нынешнего капитана – Эшли Брауна. Лили не без удовольствия слушала, как старшекурсник ставит болвана на место, не подозревая, что уже к вечеру ей придется торопиться в Больничное крыло: Джеймс вместе с Сириусом сорвали злость на Северусе, облив его сверху гноем бубонтюбера. Сев же, едва зажили нарывы и ожоги, отплатил обидчикам, наколдовав обоим лягушачьи ласты и заставив изрыгать икру – за что несколькими днями позже поплатился вывихнутым запястьем и новыми синяками: напав вчетвером, Мародеры его больно отколошматили.

Более всего Лили удивляло в этой бесконечной вражде, что обе стороны успевали прилично учиться, неизменно входя в десятку лучших по успеваемости на потоке. С Поттером и Блэком ей было более-менее понятно – она привыкла к тому, что учебу, как и прочее, они брали с бою. Но и Северус продолжал аккуратно посещать библиотеку – в том числе, увы, Запретную секцию, корпел над новыми и новыми домашними заданиями, а почти все свободное время проводил в обнимку со стареньким учебником по зельеварению за шестой курс, часто строча по страницам огрызком карандаша.

– Ты чего книгу портишь? – Лили однажды заглянула через плечо. Сев что-то промычал, ожесточенно посасывая карандаш. – Зачем книгу портишь, говорю?

– Левиоса Хоменум… Нет… Хоменум Левиоса…

– Сев! – она слегка потрясла его, друг поглядел мутновато: кажется, в ту минуту он был не вполне с ней. – Это учебник по зельям, а не по заклинаниям.

– Да? – в черных глазах отразилось удивление не вовремя разбуженного ребенка. – Ну, зелья тут я потом посмотрю. А вот как ты думаешь, – он стал похож на пьяного, – тот ли механизм поднимает в воздух живое и неживое? Если я могу поднять перо – почему не могу человека? Что влияет? Плотность тканей, вес…

– Северус, – простонала Лили. – Ради всего святого, сегодня воскресение! Мы сейчас пойдем обедать! Ты что, не хочешь есть?

– Есть?… А, конечно… Поди, я догоню…

Вздохнув, Лили отошла подальше, ловя себя на мысли, что иногда готова признать за другом тихое помешательство. Ей бы хотелось сейчас поговорить об ином, но она успела привыкнуть, что поддержки от друга ждать не стоит. Какой смысл жаловаться, что новый преподаватель ЗоТИ, зануда Малькольм Оули, откровенно предвзят к ней? С первого урока по неизвестной причине она всякий раз, когда учитель смотрит на нее, чувствует в его взгляде глубокое отвращение. Когда же она отвечает, в воздухе неизменно повисает почти материальная неприязнь – и не было случая, чтобы Оули поставил Лили оценку выше, чем «Удовлетворительно».