355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Маргарет Джордж » Тайная история Марии Магдалины » Текст книги (страница 9)
Тайная история Марии Магдалины
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 15:02

Текст книги "Тайная история Марии Магдалины"


Автор книги: Маргарет Джордж



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 52 страниц)

Глава 9

Осенний свет озарил кухню теплым мерцанием. День клонился к вечеру, и Мария выставляла кастрюли и тарелки для вечерней трапезы. На душе у нее царили тишина и спокойствие, золотистое тепло заката благословляло ее дом.

Прошло два года с тех пор, как она оставила семью родителей и обустроила жилище для себя и Иоиля. Время пролетело быстро, и теперь Мария была хозяйкой дома, которым могла гордиться, и вела образ жизни, подходивший обоим супругам, как пошитый на заказ наряд.

Мария выглянула в окно, хотя Иоилю еще рановато возвращаться с работы. Полдня она готовила похлебку из баранины с фигами, а сейчас, в дополнение к основному блюду, уже выставила мисочки с закусками и приправами. Будет также хорошее вино и свежий хлеб – почти как ужин в Шаббат.

«Приходи скорее, Иоиль, – подумала она. – Ужин ждет. Вечер ждет».

Все было в идеальном порядке, дом начисто выметен, выпечен свежий хлеб, воздух освежен собранными в корзины пучками душистого тростника. Все замерло в ожидании.

Но Иоиль основательно задержался (ужин из-за этого перестоял), а когда наконец пришел, был явно не в духе. Заходя в комнату, он качал головой, бормоча что-то себе под нос, и против обыкновения обошелся без теплого приветствия.

– Прости, – пояснил он, – но у нас возникли трудности с отправкой гарума. Рассол еще не созрел, а поди объясни это купцу из Тира, который рассчитывал получить заказ до наступления сезона, – Иоиль беспокойно огляделся по сторонам. – Мне пришлось послать ему срочное сообщение, так ведь и оно до него дойдет только дня через три.

Иоиль сел за стал, но мысли его все еще витали далеко, и он, казалось, не заметил, что Мария не вымолвила ни слова. Правда, через некоторое время спросил:

– Надеюсь, ты не огорчилась?

Огорчилась? Нет, это было не огорчение, а, скорее, разочарование. Ее воодушевление «перестояло», как похлебка на столе.

– Нет, – заверила его Мария, накладывая еду, на которую Иоиль с жадностью набросился, кажется, даже не осознавая, что ему подали.

«И стоило так стараться? – подумала Мария, – Ему, видно, все равно, с тем же успехом он умял бы несвежую рыбу с черствым хлебом».

Неожиданно ей показалось, что все это – тщательно накрытый стол, заново заправленные, горящие масляные лампы – пустая трата времени.

– Мария, в чем дело? – спросил Иоиль. Он посмотрел на жену и заметил, что глаза ее блестят.

– Ничего, – сказала она, – Ничего.

– Ты рассердилась из-за ужина… – В голосе мужа прозвучало не столько сочувствие, сколько досада, – Но я же объяснил тебе, что от меня тут ничего не зависело.

Иоиль встал из-за стола.

– Ты придаешь этому слишком большое значение! Лучше бы ты думала о вещах поважнее, чем то, когда я прихожу к ужину. – Он помолчал. – Спасибо тебе, конечно, за то, что ты приготовила…

– Что это за «вещи поважнее»? – перебила его Мария. – Будь у меня дети – другое дело, а что за важные дела могут быть у бездетной женщины?

– Дети – это дар Божий, – торопливо сказал Иоиль. – Ему одному ведомо, когда и кому их посылать. Но полезные дела можно найти и без них…

– Тогда, может быть, мне следует ими заняться, – предложила Мария. – Помогать тебе вести счетные книги, договариваться о деловых встречах или вести переписку.

Правда, на самом деле Мария не считала ни одно из этих занятий более важным, чем хлопоты по дому, но, возможно, они позволили бы ей чувствовать себя не столь одиноко.

– Да, может быть, – согласился Иоиль. – Переписка – это такая морока.

– Или, может быть, мне стоит взяться за изучение Торы? – неожиданно заявила Мария, подумавшая, что тогда ей удастся понять, чего хочет от нее Господь, чтобы даровать ей материнство.

– Что? – Иоиль приподнял брови. – Изучать Тору? Увы, женщинам не позволяют учиться, и это позор, потому что ты гораздо способнее многих юношей.

Они нередко и с немалым удовольствием проводили долгие зимние вечера за совместным чтением книг Исаии и Иеремии, и муж прекрасно знал, что Мария с ее смекалкой была бы отличной ученицей.

– Может быть, это можно как-то устроить, – упрямо сказала она.

– Никак, если ты не переоденешься мужчиной, но, боюсь, и от этого толку не будет, потому что ты очень женственна, – возразил Иоиль и обнял ее. – Хотел бы я хоть чем-то тебе помочь.

Если бы Бог послал им детей!

– Да чем ты мне поможешь?

Ничем. Мария знала это, знала, что Иоиль не обязан делать ее жизнь лучше, да это и не в его силах.

Мария мысленно вернулась к тому благостному состоянию, в котором пребывала во второй половине дня, до возвращения Иоиля. Собственно говоря, чему она так радовалось? Ведь если вдуматься, то, несмотря на достаток в доме, любящего мужа и уважаемое положение в обществе, ее жизнь, в сущности, лишена смысла. Кто она такая? Бесплодная жена. Сухая смоковница, и ничего больше!

Ночью, когда уставший за день Иоиль уснул, Мария, лежа в кровати, смотрела в потолок и думала: «Завтра я опять пойду на рынок, куплю хорошие продукты, приготовлю ужин и буду ждать, когда вернется Иоиль. Одинокая дорога, конца которой не видно».

Прошло еще шесть лет; одни годы тянулись медленно, другие пролетали быстро, и ничто не менялось, за исключением того, что Марию начали жалеть и обсуждать все, за исключением старой подруги Кассии. Но у Кассии уже родилось трое детей, и теперь. бывая у нее в гостях, Мария, к своему стыду, испытывала мучительную зависть. Да и всякая встреча с друзьями и знакомыми оборачивалась для нее мукой, поскольку она постоянно ловила на себе сочувственные взгляды, и, если люди воздерживались от вопросов и замечаний, она все равно догадывалась, о чем они думают. В ее семье эта тема не была запретной, но и родные относились к бесплодию Марии по-разному. Сильван и Ноема всячески старались поддержать и приободрить ее, а вот Илий с Диной смотрели на это иначе. Судя по благочестивым банальностям, которые они постоянно изрекали, брат и невестка всерьез полагали, что бесплодие есть кара Господня за какую-то провинность, совершенную то ли Иоилем, то ли ими обоими, но скорее всего, самой Марией. Илий даже намекнул на то, что ей стоило бы разобраться в себе и покаяться в тайных прегрешениях.

«Кто усмотрит погрешности свои? От тайных моих очисти меня! И от умышленных удержи раба Твоего…»[15]15
  Пс. 18.13–14


[Закрыть]
– нараспев произносил Илий строки из псалмов Давидовых.

«Ты положил беззакония наши пред Тобою и тайное наше пред светом лица Твоего»[16]16
  Пс. 89.8


[Закрыть]
– елейно вторила ему Дина, горделиво поглядывая на троих своих сыновей, носивших забавные старомодные, выисканные где-то в недрах Писания имена Иамлех, Идбаш и Эбед, и качая на руках малютку дочь Анну.

Причем взгляд ее, несомненно, говорил: «Видишь, Мария, чего ты лишаешь себя, не желая вести благочестивую жизнь?»

Как-то ближе к вечеру Мария, хлопотавшая над праздничным ужином – приближался Шаббат – вдруг ощутила себя еще более опустошенной и подавленной, чем обычно. Неожиданно ей представилась воображаемая картина, отчетливая, словно пророческое видение: она и Иоиль давным-давно живут в шатре вместе со всей родней. Мария в этом видении так и остается бесплодной, а вот Иоиль взял себе других жен и даже наложниц, и все они сидят за вечерней трапезой в окружении целой оравы детей, от младенцев до подростков. Иоиль возлежит на подушках и выглядит довольным собой, а на нее, Марию, кидают насмешливые взгляды другие женщины, все, вплоть до самой низшей по рангу наложницы – той, которой приходится исполнять лишь грязную работу и ухаживать за ослами и козами.

И поскольку Мария проводила немало времени за изучением Священного Писания, она догадалась, что узрела собственного предка. Считалось, что она и ее семья происходят от колена Неффалимова, Неффалим же был сыном Иакова от Валлы, служанки Рахили.

Однажды Рахиль, обратившись к Иакову, в раздражении воскликнула: «Дай мне детей или я умру!» Когда же Иаков возразил ей, что дети даруются лишь по воле Господней, Рахиль на том не успокоилась, ее место заняла и родила ребенка ей «на колени» плодовитая служанка Валла.

«Я бы никогда не смогла так поступить, – подумала Мария. – Я бы не вынесла, если бы Иоиль…»

Однако твоя прародительница Валла, а не Рахиль. Ты происходишь из рода Неффалима, которого Рахиль назвала так в память о своих усилиях.

Древняя боль этих людей – мужа, его двух жен-соперниц, служанок – обрушилась на нее, и Мария поймала себя на том, что плачет от сострадания к ним.

«Это намного хуже того, что приходится выносить мне, – подумала она. – Гораздо хуже».

Женщине захотелось потянуться и коснуться их, сказать, что через тысячу лет их непрестанные усилия принесли благо народу иудеев, но они были вне пределов досягаемости, далеко в прошлом. А она пребывала в ловушке своего времени, на кухне и готовила ужин для людей, которые казались ей куда менее реальными.

Родители Марии пришли как раз перед закатом, когда Иоиль уже успел совершить омовение и помог расставить на столе церемониальные предметы – лампы и тарелки со специально выпеченным хлебом. Как всегда, на столе сверкала безупречно начищенная утварь. Преддверие Шаббата создавало особое настроение, и Мария частенько наслаждалась этими первыми недолгими мгновениями, когда все готово и ждет заката, фактического наступления священной паузы. Но сегодня вечером призрачные гости так отвлекли ее, что ей пришлось встряхнуть головой, чтобы прояснить мысли.

– Ах! У тебя все замечательно, как всегда, – промолвила ее мать со счастливым вздохом. – Никому не удается создать в доме такой уют и порядок, как тебе, Мария. У вас тут царит истинный дух Шаббата.

Мария поблагодарила мать за добрые слова, но сама подумала, что не имела бы ничего против некоторого беспорядка, каковой, как известно, непременно вносят в жизнь маленькие дети. Она зажгла лампы Шаббата, прочитав старинную молитву:

– Благословен будь Господь наш Бог, Владыка Вселенной, который даровал нам свои Заповеди и повелел возжигать светильники в Шаббат.

Мария подержала над ними руки, ощущая их тепло.

Все уселись за стол и стали передавать друг другу традиционный золотистый хлеб хала. Потом пришел черед других блюд, недавно приготовленных и все еще теплых: овощного супа, кисло-сладкой свеклы на ложе из листьев, поджаренного ячменя и прекрасно приготовленной сочной рыбы-усача.

– Это была самая большая рыбина, попавшая нам на склад из последнего улова, и я забрал ее себе, – признался Иоиль. – Другим пришлось только облизываться.

– Уверен, она из улова Зеведея, – сказал Натан.

– Да. Как всегда. Он, похоже, знает все лучшие рыбные места, но держит их в секрете. Правда, это не беда, пока он имеет дело в основном с нами…

– А вот Иона, мне кажется, подумывает о том, чтобы пересмотреть условия работы с нами, – заметил Натан. – Его злит собственническое отношение Зеведея к рыбным местам. В конце концов, партнеры должны делиться сведениями друг с другом.

– А как дела у его сыновей? – спросил Иоиль, – Я не могу представить себе, чтобы Симон кому-то уступил.

– Пока вроде бы дела у сыновей идут лучше, чем у отцов. Симон добродушный, но вспыльчивый, а сыновья Зеведея, Иоанн и Иаков, хоть и упрямо отстаивают свои права, но перед Симоном пасуют. Если, конечно, поблизости нет Зеведея. Тогда они скалятся, что твои мастифы.

Зебида задумчиво помешивала зеленый суп. На поверхности плавали маленькие кусочки дикой петрушки и мяты.

– Тогда можно предположить, что их партнерство обречено, поскольку Зеведей все время будет поблизости. А когда они расплюются, с кем бы ты предпочел торговать? Это не праздный вопрос: тебе волей-неволей придется встать на чью-то сторону. – Иоиль выжидательно посмотрел на Натана.

– Пожалуй, с Зеведеем, – промолвил Натан после недолгого размышления. – Ссориться с ним себе дороже. Он слишком многое подмял под себя. И у него есть важные связи в Иерусалиме, поскольку он поставляет рыбу в дом первосвященника Каиафы. Нет, с Зеведеем обострять отношения не стоит. – Он покачал головой, неторопливо прожевывая кусочек халы. – Но хочется надеяться, что до разрыва все же не дойдет.

Понимая, что обсуждаемый вопрос важен для их благосостояния, Мария пыталась вникать в разговор мужчин, но мешали так и не оставившие ее окончательно образы Рахили и Валлы.

– А как скажется на наших делах строительство этого нового города? – спросила она, в первую очередь даже не ради ответа, а в надежде, что активное участие в разговоре поможет ей вернуться к действительности.

– Трудно сказать, – ответил Иоиль, – Когда Антипа объявил об этом, я подумал, что для нас это будет катастрофа – еще один город как раз к югу от Магдалы, оттесняющий нас в тень. У всех этих новых поселенцев большие аппетиты, и их нужно кормить.

– У этого человека нет ни стыда, ни разума, – проворчал Натан. – Это ж надо, выбрать для строительства нечистое место – бывшее кладбище, а потом назвать свое детище в честь Тиберия.[17]17
  Имеется в виду город Тивериада, от которого Галилейское море получило еще одно название – Тивериадское озеро.


[Закрыть]

– А что ему остается, кроме как всеми возможными способами подольщаться к императору? – подала голос Зебида, – Он на все готов, лишь бы угодить Риму.

– Тогда ему надо быть поосторожнее со своими женщинами, – мрачно заметил Иоиль.

– Почему? – рассмеялся Натан. – Какое Тиберию до этого дело? Сколько на его счету разводов? Похоже, что снискать благоволение блудливого римского императора легче всего как раз человеку развратному, замешанному в какой-нибудь кровосмесительной связи.

Он начал разрезать на своей тарелке рыбное филе, не преминув отметить его аромат.

– Зато подданным Антипы есть до этого дело, – не согласилась Мария. – Я сама слышала, люди говорят об этом повсюду. Я имею в виду его связь с женой брата. Если он женится на ней, это будет против иудейского закона.

– Но кто осмелится сказать ему об этом? – спросил Натан, – Все боятся Антипы.

– И мы не хотим привлекать к себе внимание Рима, – добавил Иоиль. – Особенно сейчас.

Недавно Тиберий изгнал иудеев из Рима в связи с религиозным скандалом, к которому была причастна римская матрона высокого происхождения. Более того, он направил на службу в римскую армию четыре тысячи молодых иудейских воинов, и это несмотря на Закон, запрещающий им вкушать нечистую пищу и вести военные действия в Шаббат. Остальных попытались расселить по всей империи, но многие сбежали обратно в Галилею, во всеуслышание сетуя на беззаконие. Правда, Антипа всего этого предпочитал не замечать.

– Да, – согласился Натан. – В настоящее время император не благоволит к иудеям. Я слышал от Зеведея, что в Иерусалим, возможно, назначат нового прокуратора. Не исключено, что Тиберий заменит Валерия Грата кем-то другим – Господь помилуй нас, когда он будет принимать решение.

– До меня дошел слух, хотя вряд ли это правда, что сам Тиберий собирается покинуть Рим.

– Император не может покинуть Рим.

– Однако он стар. Может быть, ему просто захотелось уйти на покой?

– Для императора есть только один способ удалиться на покой, – сказал Натан. – Смерть.

Глава 10

Тиберий не умер и от дел не удалился, но, судя по слухам, доходившим до простых жителей Галилеи, становился все более взбалмошным и вспыльчивым. Как и Ирод Антипа, по-прежнему состоявший в непозволительной связи с женой брата.

– И как может царь предаваться такому безумию? – размышляла вслух Мария. – Он же рискует своим троном.

– Говорят, что любовь – это и есть своего рода безумие, – сказал Иоиль.

«Это безумие, которого я никогда не испытывала, – подумала Мария. – А хотела бы?»

Она обвела взглядом свой уютный дом и не смогла представить себе, ради чего она стала бы всем этим рисковать.

Мария содержала дом в безупречном порядке, поскольку вкладывала всю нерастраченную энергию в ведение домашнего хозяйства, и поэтому, когда наступал ее черед устраивать празднование Песаха для всей семьи, ей приходилось прилагать куда меньше усилий для церемониального очищения, чем большинству других женщин. Разумеется, она все равно терла и скребла все подряд еще более усердно, чем в обычные дни. Требовалось достать из кладовой и отмыть до блеска всю пасхальную утварь и посуду, а продукты, прежде всего барашка, основательно упитанного – ведь на угощение придут семнадцать человек – заказать заранее. Обычный квасной хлеб иудеи перед Песахом уничтожали до последней крошки. Некоторые, правда, шли на уловку и временно «продавали» имевшийся в домах хлеб иноверцам, но Мария этого не делала. Излишков хлеба у нее в доме не водилось – она предпочитала печь ровно столько, сколько требовалось им с мужем для еды.

Мария яростно наводила чистоту, как будто крошка квасного хлеба могла провалиться в крохотную расщелину в полу, прятаться в кувшине или волокнах ковра. В процессе столь энергичной уборки было легко представлять себе, что таким образом она очищает свое сердце и жизнь. В порыве энтузиазма женщине пришло в голову открыть все сундуки и ларцы, чтобы провести основательную чистку и там.

В деревянном ящике оказалось несколько шерстяных накидок, о которых она забыла. Может быть, их надо отдать нуждающейся семье.

В следующем сундуке хранились памятные вещицы из ее детства: ее поделки, засушенные цветы, которые она выращивала в своем первом маленьком садике – теперь уже поблекшие – и ее детская одежда. Глядя на эти вещи, Мария ощутила подавленность.

«Мне надо их отдать кому-нибудь» – подумала она.

И было там что-то еще, плотно завернутое в тряпицу. Мария медленно извлекла сверток, размотала ткань – и увидела лицо идола из слоновой кости.

Ее окатило холодом.

Ашера! Ты снова здесь. Это имя, с такой легкостью слетевшее с ее губ, всколыхнуло воспоминания и о детских желаниях стать красивой, и о давних кошмарах. Но ведь все это осталось в далеком прошлом, в той жизни, которую Мария вела до замужества. Она не стала немыслимо желанной, не познала невероятную страсть, но и все тогдашние неприятности давно исчезли. Скорее всего, то была игра ее девичьего воображения. С тех пор как Мария вышла замуж, она не страдала ни от тягостных сновидений, ни от путаницы в мыслях, ни от холода в комнате. Ссадины и рубцы, которые приходилось скрывать, тоже исчезли. Все это действительно осталось в прошлом и сейчас вспоминалось как странная болезнь девичества.

«Прекрасная Ашера, – мысленно обратилась к богине Мария.-. Подумать только, как я раньше боялась тебя, как благоговела перед тобой. Я даже всерьез верила, что ты можешь говорить со мной. Говори, Ашера! – велела она ей. – Говори, если можешь!»

Резная статуэтка не отзывалась, ни вслух, ни мысленно. Она просто покоилась на ладони и глядела на женщину.

Мария отложила идола и продолжила уборку. Теперь она вспомнила, что сохранила статуэтку потому, что собиралась показать ее Иоилю еще до того, как они поженились. Ну что ж, не вышло тогда, покажет сейчас, сегодня же вечером.

Уже смеркалось, с уборкой пора было заканчивать, и, когда она встала, чтобы зажечь лампы, взгляд женщины упал на дожидавшуюся прихода Иоиля фигурку.

И тут, ощутив странное притяжение, Мария снова взяла статуэтку в руки и пристально всмотрелась в вырезанные из слоновой кости безупречные черты – полузакрытые глаза, изгиб губ, волнистые волосы.

«Она само воплощение женственности, – подумала Мария. – Она такова, какой во всех отношениях должна быть женщина. Такая, какой я просила ее сделать меня, когда была невестой. Но теперь у меня есть нужда поважнее».

– Подари мне ребенка! – велела ей Мария, – Подари мне ребенка если это в твоей власти!

С этими словами она вернула статуэтку на место, полагая, что на этом со странной властью Ашеры будет покончено навсегда – ведь не может же кусок резной кости и в самом деле избавить ее от бесплодия. Обращенное к идолу требование было рассчитано не на успех, а на развенчание самой богини.

Несколько дней спустя – дней, когда весь Израиль отчищал и отмывал все, что только можно – солнце клонилось к закату, с которым предстояло начаться восьмидневному празднованию Песаха. Дом Марии и Иоиля сиял. Несколько столов сдвинули вместе, образовав один длинный, чтобы можно было усадить за него всех гостей. Первыми пришли ее родители.

– Подождем, пока не соберутся все, искать крошки не будем, – сказал Натан. – Но лучше бы им поспешить.

Поиски оставшегося в доме квасного хлеба представляли собой особый ритуал, очень любимый ребятишками. Им поручалось перед самым праздником заново осмотреть дом, дабы найти и уничтожить завалившиеся куда-нибудь и упущенные при уборке кусочки квасного хлеба. Само собой, у хороших хозяек случайно ничего никуда не заваливалось, но немного намеренно оставляли для ребятни, иначе – обида смертная. Мария специально положила корочку на виду, на кухонном столе, и разбросала вокруг несколько крошек.

– Моя дорогая, как красив сегодня твой дом! – провозгласила с порога Дина, принесшая свои знаменитые, сдобренные медом пресные лепешки.

За ней вышагивали три ее сына, облаченные в лучшие полотняные туники. Дина держала на руках Анну, и даже наряд малютки был украшен ленточкой. За ней шел Илий с особым угощением, предназначавшимся для пасхального стола – горькими травами.

Сразу вслед за ними пришли Сильван и Ноема с двумя сыновьями и маленькой дочкой. Они тоже принесли подарок – харосет из яблок, орехов и вина, символизировавший строительный раствор, который сынам Израиля приходилось использовать, чтобы изготовлять кирпичи для фараона.

– Итак, дети, – объявил Натан, – возможно, ваша тетушка прибралась не очень аккуратно и где-то остались кусочки или крошки запрещенного хлеба. Господь рассердится на нас, если мы встретим Песах столь неподобающим образом, поэтому вот вам задание: обыщите все как следует, чтобы квасного хлеба не было нигде, ни малюсенькой крошечки. Благословен будет Господь Бог наш, Царь Вселенной, одаривший нас своими Заповедями и повелевший нам удалить запретную пищу.

Он хлопнул в ладоши, и дети помчались в разные стороны. Маленький Идбаш сразу нашел крошки, оставленные на виду, остальные детишки разбежались по всему дому и искали так же усердно, как римские солдаты ищут врага.

Пока они занимались этим, взрослые ждали и вели разговоры Вскоре дети примчались обратно, с радостными криками и крохотными кусочками квасного хлеба.

– А еще вот что! – Иамлех протянул отцу резную статуэтку из слоновой кости.

У Марин упало сердце. Она не спрятала идола подальше, но лишь для того, чтобы показать Иоилю, а не всей компании.

В глазах Илия, рассматривавшего идола, Мария приметила тревогу, хотя брат постарался ее замаскировать.

– Не могу себе представить, каким образом эта вещь могла оказаться в вашем доме, – промолвил он наконец. – Это… это… – Благочестивый муж не мог заставить себя произнести слова «языческий идол» и сказал: – Какое-то древнее резное изображение, видимо, оставшееся от тех, кто жил здесь до прихода народа избранного. Может быть, от хананеев.

– Дай-ка посмотреть. – Дина выхватила статуэтку из его рук, внимательно рассмотрела и решительно заявила: – Что бы это ни было, но нам запрещено иметь любые человеческие изображения. Удивляюсь я тебе. Иоиль, такая вещь в твоем доме, да еще на Песах. Это, знаешь ли, похуже квасного хлеба будет.

– Я вообще эту штуковину в первый раз вижу, – честно сказал Иоиль, с удивлением глядя на фигурку.

– Это… это моя находка, – призналась Мария. – Я увидела эту вещицу на земле, – когда это случилось, она предпочла не уточнять, – и подобрала, чтобы тебе показать. Мне хотелось, чтобы ты на это взглянул.

– Зачем? – не понял Иоиль.

– Ну как же, интересно ведь. Работа тонкая, такое изделие может стоить немалых денег. И потом, это ведь своего рода свидетельство, рассказывающее о тех, кто жил здесь до нас.

Неожиданно Мария ощутила готовность защищать фигурку. Если она и уничтожит свою находку, то придет к такому решению сама и не из-за того, что детишки, проявив излишнее рвение, отыскали вещь, вовсе для них не предназначавшуюся.

– Нам нет дела до тех, кто жил тут до нас, проворчал Илий. – Господь повелел нам всех их уничтожить, иначе они окажутся колючкой у нас в боку и доведут нас до погибели.

– Это было давным-давно, – заметил Сильван. – С тех пор на этой земле поселились и иные народы, с которыми нам, хотим мы того или нет, необходимо уживаться.

Иоиль воздел руки и произнес ритуальные слова:

– Вся закваска и хлеб опарный, которые у меня были и остались мною не замеченными, не существуют и праху подобны.

– А давайте вместе с хлебными остатками уничтожим и это языческое изображение! – воскликнул Иамлех, – Вот и огонь! – С этими словами он швырнул остатки хлеба в полыхавшую жаровню, и жадное пламя взметнулось им навстречу. – Ага! И ты туда же!

Резная статуэтка полетела вслед за кусочками хлеба, но перелетела жаровню и упала рядом с ней, по ту сторону. За языками полыхающего огня никто этого не заметил.

– Теперь приступим к празднеству!

Иоиль указал на маленькие столики и подушки, на которых они должны были расположиться в соответствии с раввинским каноном для начала обряда. Сам он, как подобало в соответствии с Писанием, облачился в дорожный плащ и держал в руках посох.

– Вкушайте снедь вашу в плащах перепоясанных, обутыми в сандалии и с посохами в руках. Вкушайте поспешно, сие есть Песах Господень!

Натан, как глава всего дома, провозгласил благословение над первой чашей вина. Потом они стали передавать друг другу тазик с водой и полотенце для совершения ритуального омовения.

Когда предварительный обряд был исполнен, все вернулись за накрытые столы. Иоиль взял тарелку с горькими травами – полевой горчицей, корешками хрена, дикой петрушкой – и передал по кругу сначала ее, а потом харосет. Как только каждый взял свою долю, тарелки убрали и вторично наполнили чаши вином. Потом самый младший из присутствующих сыновей, которым оказался четырехлетний Эбед, задал отцу четыре вопроса о Песахе.

– Отец, а чем эта ночь отличается от всех остальных ночей? Во все остальные ночи мы едим любой хлеб, как квасной, так и пресный, на Песах же только мацу.

Илий торжественно произнес, что израильтяне покинули Египет в такой спешке, что их хлеб не успел подняться.

– Отец, почему во все остальные ночи мы едим любые травы, а в эту ночь только горькие?

И снова Илий объяснил, что это символизирует горечь рабства и угнетения, которые Израиль претерпел в Египте.

– Отец, а почему во все остальные ночи мы едим мясо жареное, тушеное или вареное, а в эту ночь только жареное?

– Потому что так велел Господь Моисею.

– Отец, а почему во все остальные ночи мы обмакиваем травы только раз, а в эту ночь дважды?

К тому времени, когда Илий закончил отвечать на вопросы, он успел вкратце изложить историю народа Израиля, включая избавление от египетского рабства и получение Закона на горе Синай.

На столе произошла перемена блюд, вторая чаша была выпита, посте чего последовало очередное ритуальное омовение рук. Принести две пресные лепешки, которые следовало обмакивать в харосет.

Прежде чем обмакнуть свой кусочек, Натан торжественно провозгласил:

– Сие есть хлеб горести, какую отцы наши вкушали в земле Египетской.

Затем подали барашка, главное блюдо праздника. Исключительно сочное, в меру прожаренное мясо удостоилось всеобщей похвалы.

Третью и четвертую чаши вина выпили в полном соответствии с ритуалом, под воодушевленное пение гимнов об исходе Израиля из Египта и обретении народом избранным Земли обетованной.

Особая, самая красивая чаша была наполнена вином для пророка Илии.

«Представляю себе, – думала, глядя на нее, Мария, – каково было бы всем нам, явись вдруг сюда Илия во славе своей, чтобы выпить это вино. Но, с другой стороны, разве я собственными глазами не видела на своей кухне Рахиль и Валлу? А раз так, то почему бы не явиться и Илии?»

– За Илию! – неожиданно произнес Натан, словно прочтя ее мысли. – Почему бы ему не появиться снова?

– А мы узнали бы его? – спросил Иоиль. – Ведь он, наверное, выглядел бы иначе, чем когда поражал громами Ахава и Иезавель.

– Конечно узнали бы, – заверил его благочестивый брат Марии. – И оказали бы ему самый радушный прием.

– А давно он умер? – простодушно спросил Иамлех.

– Он жил более восьмисот лет тому назад, – ответила Дина, – Но пророк Илия не умер. Нет, его забрали на небо в огненной колеснице.

– А что, кто-нибудь видел, как он туда поднимался? – недоверчиво осведомился мальчик.

– Конечно, – сказала Ноема. – Свидетелями этого чуда было множество народу. Вот почему мы ждем его возвращения. Кроме пророка Илии только один человек удостоился вознесения на небо живым – пророк Енох.

– Тогда почему бы нам не подождать и его? – поинтересовался Идбаш.

– Мы мало о нем знаем, – призналась Ноема, – Об Илии известно гораздо больше, а люди жаждут возвращения того, кого знают не только по имени, но и по благим деяниям. Или – как в случае с приходом Мессии – мы не знаем его самого, но знаем, чего от него ждать.

Иамлех хмыкнул и призадумался. Пока внимание детей было обращено к Ноеме, сидевший на другом конце стола, Натан быстро осушил чашу и поставил на место.

– Смотри! Илия только что был здесь, пока вы повернули головы в другую сторону! – воскликнул он.

Иамлех был сбит с толку и раздосадован. Не то чтобы в свои восемь лет он безоговорочно поверил сказанному, но все же…

– В следующем году, Иамлех, придется тебе следить за чашей повнимательнее, – улыбнулся ему дед.

Когда гости разошлись, Мария с Иоилем остались сидеть у разоренного стола с ощущением глубокого удовлетворения, какое всегда приходит после удачно проведенного вечера.

– Все-таки нет ничего приятнее, чем, приняв родных и близких, остаться потом дома с чувством исполненного долга, – промолвил Иоиль, подходя к жене и обнимая ее.

– Это правда, – согласилась Мария, действительно гордившаяся тем, как прошел пасхальный ужин.

Ей нравилось выступать в качестве хозяйки и принимать по праздникам гостей.

– Я ведь не раз говорил тебе, какая ты замечательная жена? – промолвил Иоиль. – И не только из-за пасхального ужина.

– Да.

Иоиль, в отличие от многих мужей, действительно не скупился на доброе слово. При мысли об этом она ощутила болезненный укол, подумав, что не стоит такого заботливого мужа, который лишь зря растрачивает на нее свою любовь и преданность. Бесплодие тяготило Марию: оно было несчастьем для мужа и позором для нее самой. Однако говорить об этом вслух она благоразумно не стала.

Потом руки супругов соединились, и они отправились в постель.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю