Текст книги "Тайная история Марии Магдалины"

Автор книги: Маргарет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 52 страниц)

Глава 45

Мой дражайший брат, любимый Сильван!

Может быть, это последний раз, когда я могу написать тебе. Надеюсь, что мне удастся найти гонца, чтобы доставить письмо в Магдалу, хотя мы находимся в холмах, далеко от озера, и направляемся на север. Да, я знаю, эти края не лучшее место для зимних странствий, но что поделаешь.

Все изменилось. Теперь мне вспоминаются твои слова о том, что Иисус привлекает к себе внимание – нежелательное внимание. Ты был прав. Нас донимают ревнители веры из Иерусалима, посланные первосвященниками храма, солдаты Антипы не сводят с нас глаз, а меня посещают страшные видения, предвещающие ужас и погибель. Да что я, странное настроение овладело и Иисусом. Теперь он без конца говорит о близком конце нашего времени, о том, что нам надлежит идти в Иерусалим и встретить «это» там. Мы все подавлены, чувствуем себя так, словно нам угрожают со всех сторон, хотя здесь, на крутых склонах, по которым мы поднимаемся, не видно никаких врагов.

Мать Иисуса здесь, с нами, и в этом есть некоторое утешение, ибо она обладает собственной внутренней силой – иной, чем у него самого, однако позволяющей ей не только переносить трудности, но и воодушевлять других. Кроме меня еще один из нашего содружества, уроженец Иудеи по имени Иуда, определенно чувствует, что Иисусу угрожает опасность, и поделился со мной своим желанием как-то ее отвратить. Хорошо бы, конечно, но я не уверена, что это возможно. Нам ведь не дано предвидеть, откуда нагрянет беда.

О Сильван, дорожи своей спокойной жизнью у моря! И пожалуйста, передай Элишебе эту маленькую записку от меня, твоей сестры.

Моя родная, милая Элишеба!

Идет дождь и холодно, и, хотя большинство людей не любят такой погоды, мне эти дни всегда нравились потому, что ты родилась зимой. И, стало быть, холод и все прочее означает, что наступит твой день рождения и тебе исполнится три года.

Три! Когда тебя будут спрашивать, сколько тебе лет, ты можешь поднять три пальца. Это может оказаться трудно, если ты не делаешь это несколько раз заранее. Управляться с пальчиками не так-то просто.

Будь я с тобой, у меня непременно нашелся бы для тебя подарок. Но вышло так, что вместо этого у меня есть подарок от тебя. Это твой амулет на шнурке, который я ношу не снимая, как раньше носила ты. Мне кажется, он соединяет наши души, а когда я увижу тебя снова, то непременно надену его на твою шейку, и тогда моя радость будет полной.

С любовью к тебе, драгоценнейшей моей доченьке.

Твоя мать Мария.

Глава 46

Погода становилась все хуже. Дождь, прошедший минувшей ночью, напитал почву влагой: это было благом и для дремлющей, но пробуждавшейся к жизни земли, и для людей, набиравших дождевую воду в бочки и лохани. Но вот тех, кому приходилось жить без крыши над головой, зябкие, унылые дни и ночи совсем не радовали.

Иисус и его последователи брели все дальше, а Мария терялась в догадках: чего ради его понесло в эти безлюдные холмы, чьи склоны из размытых стали и вовсе скользкими. Взбираться на них становилось все труднее.

Наконец они вскарабкались на открытое, продуваемое всеми ветрами плато, лежавшее севернее того, до которого Мария добиралась с Иоанном. Перед ними открылся вид на холмы, долины и широкую равнину, простиравшуюся до самого моря.

– Великая равнина Мегиддон, – сказал Иисус, когда они собрались вокруг него, стараясь отдышаться. – Именно здесь, говорят, состоится последняя великая битва.

Мария уставилась на плоскую равнину: по размеру она и вправду могла вместить несколько армий, но сейчас выглядела вполне мирно.

– В конце времен… в последние дни… – Он внимательно разглядывал равнину. – Вот где все они встретятся. Армии праведников и армии демонов. И здесь все и решится.

– Но… ты сам говорил, что мир изменится, придет к концу. Мы все слышали, что это может случиться хоть завтра. При чем же тут эта битва?

И то и другое представлялось грозным, суровым, страшным, между собой как-то не согласовывалось.

Иисус повернулся и посмотрел на нее, и Марии показалось, что его лицо излучает сияние – почти как в ее видении. Но не совсем.

– Это будет окончательная, последняя битва, предшествующая скончанию времен. – Он прозревал непостижимое, находящееся вне пределов их понимания и воображения. – Но сначала Сын Человеческий должен прийти и судить, и земля пребудет в великой горести.

– Когда? – вырвался у нее мучительный вопрос, – Когда, Господи?

– Мария, Мария. – Иисус подошел к ней. То, что ее имя прозвучало дважды, породило в ее душе дрожь волнения. – Тебе нужно лишь идти вперед, шаг за шагом, день за днем. Это не произойдет на твоем веку.

– Но ты говорил, что это наступит скоро! – возразил Иуда.

– Нечто и вправду случится скоро, – сказал Иисус. – Нечто грозное, я ощущаю это, как предвестие Царствия Божия. Но между рассветом и полуднем, когда разыграется последняя битва, пройдет время, может быть немалое.

– Но я ничего такого не вижу. – К ним приблизился Нафанаил. – Кругом мирные поля, луга и ничего больше. Мне трудно представить себе все те страсти, о которых ты говоришь.

– А тебе и не нужно видеть ничего другого, – ответил Иисус. – Нам следует возвещать послание, когда все еще спокойно и люди могут слушать. А сейчас послушайте меня! – Он отступил в сторону и воздел руки, – Никому, кроме Отца моего, неведомо, когда наступит конец времен, а это значит, что мы должны говорить и действовать так, будто в нашем распоряжении все время мира, не исключая, однако, и того, что его может не быть вовсе. Вы должны жить так, как будто вы уже в вечности, где само время исчезло.

«Для него это, может быть, и просто, но для нас почти невозможно», подумала Мария.

– Мы продолжим провозглашать послание в том виде, в каком мы его знаем, день за днем. Столько, сколько нам отпущено. – Иисус повернулся и оглядел раскинувшуюся перед ними долину подернутую дымкой тумана, – Я уже вижу эти великие воинства. Да. вижу, но когда они сойдутся, не знаю. Не исключено, что времени у нас в избытке.

Он оторвал взгляд от расстилавшейся внизу долины и повел их дальше.

Похоже, что людей здесь не было. Продуваемые ветрами холмы и равнины простирались во все стороны, но повсюду путники видели только коз, пустынные оливковые рощи и немногочисленные отары овец, пасшиеся на крутых склонах. Казалось, будто это край земли.

Снова пошел нещадно хлеставший дождь. Когда они брели через раскисшее, окаймленное со всех сторон пологими склонами поле, Иисус вдруг остановился и объявил:

– Здесь. Мы остановимся здесь.

Место было унылое и вдобавок лишенное деревьев и вообще какого-либо укрытия. Их продувало холодным ветром и поливало колючим, ледяным дождем.

– Учитель, – пробормотал Петр, – может, нам хотя бы шалаш соорудить?

Вопрос прозвучал глупо. Из чего тут можно сделать шалаш?

– Нет, – сказал Иисус. – Из шалаша будет не видно.

Он положил свою торбу на землю, взял котомку матери и подвел се к единственному, что могло предложить хоть какую-то защиту от непогоды, – низкому, ощетинившемуся шипами кусту дрока. Иисус набросил одеяло на ветви и жестом указал, что она может укрыться под ним.

Тем временем подтянулись остальные. Люди выбрались на плато и теперь толпились на поле в растерянности, словно заблудившееся стадо. Месившие грязь ноги издавали чавкающие звуки.

– Друзья! – воскликнул Иисус звонким голосом, который доносился даже до края поля, где скапливался все прибывавший и прибывавший народ, – Позвольте мне обратиться к нам! Вы проделали столь долгий путь, даже не слыша никаких наставлений, и тем доказали, что действительно тяготеете к истине.

Люди стали подступать поближе, сбиваясь кучками.

– Благословенны вы все, ибо вам дано услышать сие! – пробасил Иисус. – Ибо истинно говорю вам: сами пророки желали увидеть то, что видите вы, но не видели этого, и услышать то, что вы слышите, но не услышали.

Хочет ли он раскрыть свои последние планы? Не поэтому ли завел их в это удаленное место? Однако пока Мария думала об этом, вокруг них начали собираться непонятно откуда взявшиеся новые, незнакомые люди. Их становилось все больше, и в конце концов толпа стала огромной.

– Вы думаете, будто я пришел, чтобы отменить Закон пророков? – продолжал Иисус, – Но нет, не отменить его я пришел, но исполнить. Однако мало просто следовать тому, что завещано ими, надо идти дальше. Вы слышали заповедь «Не убий!». Я же говорю вам: не только не убий, но и не гневайся на брата своего, ибо предавшийся гневу будет судим. И всяк, назвавший брата своего бранным словом, да убоится геенны огненной!

Мария посмотрела на море лиц, поднятых и внимательно слушающих. Понимают ли они, что он призывает нас обуздывать наши мысли, ибо для Бога мысли так же реальны, как поступки?

– Вы слышали заповедь «Не прелюбодействуй!». Но я говорю вам: всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействует с ней в сердце своем.

В толпе раздались приглушенные смешки.

– Может быть, это кажется вам слишком суровым? – возвысил голос Иисус. – Но я скажу строже: если правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и отбрось прочь, ибо лучше лишиться глаза, нежели позволить грешному телу ввергнуться в ад!

Смешки замерли, сменившись молчанием и косыми взглядами.

– И если правая рука твоя подталкивает к греху, отруби ее! Да, отруби и отбрось прочь!

Иисус расхаживал взад-вперед по раскисшему полю, и его одеяние волочилось за ним, как мантия властелина, но не в драгоценных каменьях, а в грязи и репейниках. Голос его возносился звуками ветра и дождя.

– Вы знаете, что говорил Моисей: «Око за око и зуб за зуб!» Я же скажу иное: не противьтесь злому. Если кто ударит вас в правую щеку, подставьте ему другую. Если кто захочет судиться с вами и отобрать у вас тунику, отдайте ему и плащ.

Иисус снял собственный плащ и шагнул вперед, чтобы отдать его, но люди попятились от него. Симон подтолкнул локтем Марию.

– Никак Иисус лишился рассудка? – прошептал он. – Это уж вовсе ни на что не похоже.

– Возлюбите своих врагов! – воскликнул Иисус. – Молитесь за тех, кто преследует вас!

– Вот уж за кого, а за римлян я молиться не стану, – проворчал Симон. – Довольно и того, что я их больше не убиваю.

– Всякий, поступающий так, уподобится Отцу нашему Небесному, каковой проливает дождь равно на праведных и неправедных. – Иисус развел руки и раскрыл ладони, улавливая капли дождя. – Ибо если вы будете любить лишь любящих вас, какая вам награда? И если вы приветствуете лишь братьев ваших, что особенного делаете? Так поступают и язычники. Я призываю вас: будьте совершенны, как совершенен Отец наш Небесный.

И хотя он и не возвысил голос, и не заговорил громче, ошеломленное молчание толпы создавало впечатление, будто Иисус кричит.

– Когда вы молитесь, не уподобляйтесь лицемерам, которые любят молиться, стоя в синагоге и на углах улиц, показывая свое благочестие. Ступайте в свою комнату, закройте дверь и молитесь Господу, который невидим. И Он, видящий все, прислушается к молитве, свершенной в тайне.

Позвольте мне поведать вам притчу о двух молитвах. Один праведный человек явился в храм и сказал: «Господи, я благодарю тебя что я не такой, как другие – грабители, злодеи, прелюбодеи – или даже как этот злосчастный мытарь, что стоит здесь.

Я соблюдаю пост два раза в неделю и отдаю десятину из того, что получаю. Мытарь же, робко стоявший поодаль, не смея даже поднять глаз, ударил себя в грудь и воскликнул: „Господи, помилуй меня, грешного!“ И мытарь сей стал тем, кто был оправдан Господом. Ибо всякий возносящий себя будет унижен, унижающий же себя возвысится».

Порывистый ветер подхватывал дождевые струи и хлестал по лицам. Некоторые люди начали пятиться к краю поля, ища укрытия, Иисус же, напротив, подставлял голову ливню. Когда же он посмотрел на уныло бредущих прочь, лицо его омрачалось глубокой печалью.

– Не судите других! – воскликнул он для самого себя так же, как для остальных, – Не судите, и не судимы будете! Ибо, какой мерой судите сами, той же будут судить и вас. И стоит ли беспокоиться о соринке в чужом глазу тому, кто не замечает бревна в своем? Лучше извлечь бревно из своего глаза, и тогда увидишь, как вынуть соринку из глаза брата своего! – На мгновение Иисус замер, высокий, прямой, как статуя, глядя в спины тех, кто удалился уже за пределы слышимости, и продолжил: – Истинно говорю вам: не заботьтесь о том, что будете есть, пить, чем прикроете наготу. Взгляните на птиц небесных, кои не сеют, не жнут, не собирают в житницы, и все же Отец наш Небесный питает их. Но разве вы не более драгоценны, чем они?

Мария невольно вспомнила о семейном складе, где хранилась сушеная, копченая и соленая рыба. Как можно не делать запаса, не заботься о процветании дела? И все же… оставить все – это значит освободиться?

– И зачем заботиться об одежде? Посмотрите на полевые лилии, они не прядут и не ткут. Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них. Но если Господь не скупится на наряд для трав полевых, которые сегодня в цвету. а завтра брошены в костер, разве не облачит он вас стократ наряднее за лишь малую толику веры?

Иисус обвел взглядом оставшихся людей, задержавшись взглядом на каждом, прежде чем продолжить.

– Итак, не заботьтесь и не говорите: «Что нам есть?», или: «что пить?», или: «Во что одеться?» Потому что всего этого ищут язычники и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Но прежде ищите Царство Божие и правды Его и это все приложится к вам. Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем. Довольно для каждого дня своей заботы.

Иисус начал обходить сбившихся в тесные кучки промокших и продрогших людей. По мере того как он удалялся, Марии приходилось все больше напрягать слух, чтобы расслышать его.

– Кто из вас, если его сын попросит хлеба, даст ему камень? Но если вы умеете давать благие деяния детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него. Как хотите, что бы люди поступали с вами, так поступайте и вы с ними.

Затем Иисус развернулся и с нажимом повторил:

– Истинно говорю вам: поступайте с другими так, как хотите, чтобы они поступали с вами, и в этом есть весь Закон и пророки! Внемлите мне и услышите больше! – Он перевел дух и продолжил: – Многие из вас здесь предаются скорби. Я же говорю: блаженны плачущие, ибо они утешатся. Иные из вас алчут праведности, и я скажу: блаженны жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны миротворцы, ибо они наречены будут сынами Божиими. Блаженны изгнанные за правду, ибо они есть Царство Небесное.

С этими словами Иисус оставил слушателей и вернулся к своим ученикам.

– Что же до вас, избранные чада мои, то блаженны вы, когда будут поносить вас, и гнать, и всячески неправедно злословить за меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика будет награда ваша на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас. – Говоря это, он обводил взглядом каждого и, если ей это не показалось, особо задержался на лице Марии.

Она, окоченевшая, дрожащая от холода, воспринимала его слова как обращенные лично к себе, ибо разве не она уже претерпела за него облыжные обвинения и гонения? Конечно, существует много способов гонений на праведников – их пытали, заточали в темницы, изгоняли в пустыню, бросали в яму, как Иеремию, в ров, как Иосифа. Ее же изгнали из дома и лишили Элишебы, ложно обвинив «во всех видах зла». Если кому-то еще лишь предстояло терпеть поношения, для нее все это уже началось.

Взгляд Иисуса двинулся дальше, встречаясь с взорами других учеников и призывая каждого принять неизбежность страдания. Их ответные взгляды были полны смущения и страха.

И тут неожиданно Иисус снова повернулся к огромной толпе людей на поле. Когда взгляд Марии попытался вобрать ее целиком, она растерялась, поскольку не могла понять, откуда тут вдруг взялось столь великое множество народа.

Ее пробрала дрожь, но на сей раз не от холода. Казалось, Иисус каким-то таинственным образом извлек это людское сонмище ниоткуда.

Дневной свет мерк. Андрей подошел к Иисусу и тихонько сказал:

– Учитель, скоро наступит ночь, и мы находимся в отдаленном месте. Надо бы отослать этих людей, чтобы они вовремя успели благополучно вернуться домой. Они промокли, продрогли и проголодались.

«Как и мы сами, – пронеслось в голове у Марии, – Я была бы не прочь забиться под какой-нибудь навес, подкрепиться хлебом и финиками, которые у нас с собой, и попробовать обсушиться».

– Может быть, нам следует накормить их, – сказал Иисус. Андрей растерянно уставился на него из-под насквозь промокшего, прилипшего к голове капюшона:

– Что им дать, учитель? Даже купив еды на все средства, что есть у Марии и Иоанны, мы не накормили бы такое множество народа. Но здесь и нельзя ничего купить. Это дикое место.

– Ладно, а что у нас есть?

Растерянный Андрей заглянул в свою котомку.

– Черствый хлеб, соленая рыба – это все, что у меня есть.

– А у остальных?

Ничего не понимавшие ученики принялись шарить по торбам.

– Давайте предложим им то, что нашли. В конце концов, никто не может предложить больше того, что имеет. Помните, – добавил Иисус в непривычной для него манере, – вы не можете предложить больше того, что имеете, но не должны извиняться, что имеете лишь малое.

Все выложили припасы в кучу: финики, сушеные смоквы. лепешки, соленую рыбу. Кучка и в расчете на самих учеников не выглядела такой уж внушительной, а рядом с толпой казалась вовсе ничтожной.

– Вот этим и угостим, – велел Иисус.

Каждый из учеников взял по пригоршне, и они стали обходить толпу, предлагая еду со словами: «Вот все, что у нас есть».

Когда Мария протянула то, что было у нее в руках, снедь мигом выхватили, и она исчезла. Мария ожидала, что люди передерутся из-за пиши, но этого не случилось.

– Благослови тебя Бог! – выкрикнула из толпы одна женщина, и, протолкавшись в передние ряды, коснулась головы Марии. – Будь благословенна!

Странно, но казалось, что слова и прикосновение этой простой женщины и вправду несут в себе благословение.

Когда ученики закончили распределять то малое, что у них имелось, и снова собрались вокруг Иисуса, оказалось, что слушатели выглядят столь удовлетворенными, словно скромного угощения хватило на всех. Как это получилось – Мария просто не могла себе представить.

– Мы позаботились о них, – промолвил изумленный Андрей, – и этого, похоже, хватило, чтобы они насытились.

Иисус лишь кивнул.

– Предложение еды значит больше, чем сама еда. Люди порой умирают из-за отсутствия внимания, и насытить дух труднее, чем тело. Слово может быть благом большим, чем каравай хлеба.

Судя по одобрительному гомону толпы, Мария поняла, что Иисус прав. Искренний, щедрый жест заглушил урчание голодных желудков.

Из-за затянувших небо туч, беспрестанно поливавших землю, темнота наступила рано. Люди зажгли несколько факелов, но дождь быстро затушил их. Однако и это не заставило собравшихся разойтись. Они разбились на кучки, что-то оживленно обсуждали, а потом большая группа народа решительно направилась к Иисусу, выкрикивая неожиданные, поразительные слова:

– Царь наш! Славься наш царь!

Люди не бежали, как попало, но приближались по темному, хлюпающему полю сплоченной массой. И хором скандировали:

– Царь! Славься наш царь!

Иисус, похоже, был захвачен врасплох. Он даже отступил перед славословящими людьми и укрылся за спинами Марии и Андрея, как будто хотел собраться с мыслями.

– Они провозглашают тебя царем, – прошептала Мария.

А про себя подумала: «Только бы он не оставил нас и не ушел к ним!»

– Они не ведают, что творят, – отозвался Иисус, явно пребывавший в растерянности.

– Ты наш царь! Наш обещанный Мессия! – выкрикивали в толпе. – Мы ждали тебя и дождались! Веди нас!

Первые ряды уже находились неподалеку. Большинство в них составляли крепкие молодые люди с воодушевленными, горящими отвагой лицами.

– Разве ты не из рода Давидова? Мы знаем тебя, мы знаем, что ты тот самый Спаситель! Ты сокрушишь Рим, принесешь нам свободу!

– Мы не можем больше ждать! – восклицали молодые мужчины из передних рядов, – Мы пришли сюда, чтобы посмотреть на знаменитого проповедника, а встретили Мессию! Ты тот воин, который возглавит нас! Веди нас! Мы сплотимся вокруг тебя и твоим именем изгоним их! – Они с топотом приближались, – День настал! Это твой день!

Мария взглянула на Иисуса и увидела, что лицо его уподобилось резной деревянной маске. Маске ужаса и отвращения. Толпа, однако, надвигалась неотвратимо, и, когда оказалась в опасной близости, Иисусу не осталось ничего другого, как выступить вперед.

Встав на пути людской массы, он воздел руки:

– Друзья! Последователи! Вы ошибаетесь! Я не собираюсь вести вас против Рима! Нам не нужна война!

Однако его слова заглушили дружные восклицания:

– Царь! Царь! Мессия! Он разорвет наши оковы! Он вернет нам величие!

– Я не могу разорвать оковы Рима, как не сможет никакой Мессия! – вскричал Иисус. – Есть власть земная, а есть власть небесная. Земная власть римлян ныне неколебима.

– Но нам обещан Мессия! – ревели люди. – Нам нужен Мессия!

– Такого Мессии быть не может! – выкрикнул в ответ Иисус.

Ряды смешались, многие остановились, слово «не может» произвело ошеломляющее впечатление.

– Да, не может! – повторил он. – Такой Мессия, которого вы жаждете, никогда не придет. Бог всегда есть Господь настоящего. Воинствующий Мессия – в прошлом.

Толпа остановилась. Лиц в темноте было не различить, все сливалось в общую массу.

– Мессия – это помазанник Божий, – продолжал Иисус, – Когда он придет, он будет не таким, какого вы ожидаете. Ибо Господь использует его, чтобы торить новый путь.

– Ты! Ты! Ты поведешь нас по новому пути!

Теперь они подошли к Иисусу почти вплотную. Многие протягивали руки, чтобы коснуться его, так что ему пришлось попятиться и встать рядом с Марией и Андреем.

– Не касайтесь меня! – властно возгласил он, и каким-то чудом сила его слов остановила толпу.

– Ты должен повести нас! – выкрикивали люди. – Ты должен! Израиль взывает к тебе!

– Никто не может служить двум господам одновременно, – сказал Иисус. – Ибо он будет любить одного и ненавидеть другого. Так и я не могу служить и земным вождем Израиля, и вестником Божьим.

Пока он говорил, у края долины, за спинами слушателей, появились новые люди – совсем другие, в поблескивающих шлемах и латах. Они переливались через гребень холма, затопляя собой равнину. Солдаты Антилы.

– А, вот они и здесь, – промолвил Иисус, подняв глаза и увидев все прибывающих воинов. – Силы мира сего.

Толпа, только что шедшая к Иисусу, чтобы провозгласить его Мессией, теперь развернулась лицом к незваным пришельцам. Солдаты Антипы наступали на нее, изготовив копья к бою.

Миг, и солдаты вошли в соприкосновение с толпой. Еще миг – и на толпу посыпались удары. Пролилась первая кровь, раненые кричали от боли и испуга, и люди начали разбегаться. От солдат пострадали лишь немногие, но страх охватил всех. Место это считалось тайным, и никто не ожидал, что власти обнаружат и разгонят их.

– Мерзавцы! – кричали солдаты. – Поганый сброд! Не думайте, что вам удастся унести ноги! Всех бунтовщиков ждет смерть!

Иисус стоял и терпеливо ждал, когда ощетинившаяся копьями шеренга приблизится на достаточное расстояние, чтобы услышать его, затем выступил вперед и заговорил:

– Мы не сделали ничего, заслуживающего наказания. Я проповедовал своим последователям, мы раздавали им еду, и им было сказано, что я не царь.

Солдаты остановились на грязном поле в нескольких шагах от него.

– Мы слышали это, – проворчал их командир. – В мятеже тебя не обвиняют. Но такие сборища опасны сами по себе. Царь Антипа их не одобряет. Главное даже не то, что на них говорится, а то, что сюда приходят люди, одержимые опасными настроениями.

– Тут я ничего не могу поделать.

– Антипа считает иначе, – отрезал командир. – Он считает, что ты раздуваешь костер. И если ты не прекратишь, он велит заключить тебя под стражу.

– На каком основании? – осведомился Иисус, похоже ничуть не обеспокоенный этой угрозой.

– За нарушение общественного спокойствия. Не важно, что ты отверг эти глупости насчет Мессии. Когда собираются толпы, это всегда крамола и смута.

– Даже если народ собирается с благотворительной целью? – спросил Иисус.

– Особенно с благотворительной целью, – фыркнул командир. – Наш царь славится своей щедростью, поэтому жаловаться на нужду и просить помощи у кого-то еще означает наносить оскорбление Антипе. Это недопустимо.

– Я свободен? – с нажимом осведомился Иисус.

– Да, – нехотя ответил воин. – Но мы продолжим наблюдение за тобой, и после первого же допущенного промаха ты отправишься… – Он резко мотнул головой в сторону юга. – Ты отправишься прямиком к Антипе.

Потом последовал короткий приказ, и солдаты, хлюпая по размокшей земле, начали покидать поле, изредка оглядываясь.

Следом рассосались и остатки толпы. Люди были обескуражены отказом Иисуса стать их царем и появлением стражи. Вдобавок уже стемнело, им предстояла долгая дорога домой, во мраке, по крутым, скользким от дождя тропам, а задерживаться здесь не имело смысла Очень скоро широкое поле опустело, и могло показаться, что недавнее людское столпотворение было всего лишь сном.

Иисус и его ученики сгрудились под навесом, наспех сооруженным под раскидистым дубом, на ветки которого набросили плащи. Земля под широкой кроной не так размокла, сбившиеся вместе люди грели друг друга. Иисус набросил свой шерстяной плащ на плечи Иакова и Иоанна, стоявших рядом, и со смехом сказал, что теперь исполнил их желание быть по правую и левую руку от него.

– Ну и грозны же вы, сыновья грома, – шутил он. – Я уже боялся, как бы вы не набросились на того командира.

– А что? – Иаков Большой покачал головой, – Будь у меня копье…

– Интересно, вы слышали хоть слово из того, что я говорил? – Иисус вздохнул. – Насилие есть путь мира сего, нас же интересует не он, а Царство Небесное.

– А по-моему, люди в толпе тоже не разобрали твои слова, – сказала Мария. – Впрочем, расслышать еще не значит понять.

Иисус кивнул и заговорил непосредственно с ней.

– Ты права Мария. Это трудно. То, что ты воспринимаешь легко, не каждому доступно.

– Я так полагаю, речь идет о нас? – обиженно прогудел Иаков Большой. – Выходит, мы тут все слишком глупы, чтобы понять?

– И вообще, непонятно, учитель, с чего ты ее так выделяешь, – вступил в разговор Петр. – Что она знает и понимает такого, чего не можем мы? Послушай, я ее знаю много лет и знаю, что женщина она славная, но была одержима демонами, и если на смену демонам пришли видения, то дает ли это ей особую мудрость? Она кажется… в общем, точно такой же, как все мы!

Он остановился, чтобы перевести дух, и под навесом воцарилась тишина, нарушаемая лишь стуком дождевых капель по растянутым плащам.

Все промолчали, из чего Мария сделала вывод, что они согласны с Петром. Он лишь выразил общее мнение. Она ощутила глубокое смущение, как будто попыталась выделиться, приписав себе какие-то исключительные заслуги.

«Это неправда! – подумала Мария. – Видения и голоса вовсе не какая-то уловка, позволяющая мне добиться особого внимания и положения среди всех прочих. Иисус, скажи им!»

Но Иисус молчал. Стоя, переводя взгляд с лица на лицо, словно ожидая, что заговорит кто-то еще. Единственным звуком по-прежнему оставался шум дождя.

Мария молча призналась себе, что действительно полагала – поскольку видения бывают лишь у нее – что она одна предлагает Иисусу что-то особенное. И ей, если честно, не хотелось, чтобы они были у кого-то еще, ведь это подорвало бы ее исключительность.

– У пророков бывают видения, – сказал наконец Иисус. – Правдивые видения – это признак истинного пророка. Петр, у тебя бывали видения?

– Нет, – признался тот. – Но одни видения еще не придают никому величия. Что, разве у заурядных людей не бывает видений?

– Да, – вступила в разговор мать Иисуса, убрав со щеки мокрые волосы. – Даже ко мне и то приходили видения. Когда я была моложе… видения о тебе, мой сын. Смутные, я даже тебе о них никогда не рассказывала, но все же видения. Ну и что, разве это делает меня пророком или придает мне святость?

Иисус кивнул.

– Для меня ты святая, с видениями или без них. Что же касается Марии, то, думаю, она сподобилась особого духовного дара. И не за мудрость свою или еще какие-то заслуги, но по таинственному и непостижимому выбору Господа. Зачастую Его выбор падает на того, кто кажется заурядным. Моисей сетовал на свое косноязычие, Гедеон признавался, что он наименьший в роду и колене своем. Разве не сказал Господь: «Кого миловать – помилую; кого жалеть – пожалею»?[59]59
  Ис. 33.19


[Закрыть]

– Да, но милость и сострадание не то же самое, что особые привилегии, – указал Петр, – В конце концов, я могу проявить сострадание и к ворону, но я не ношусь с ним как с писаной торбой.

«Неужели мое желание, чтобы он выделял меня, так бросалось в глаза?» – удивилась Мария.

Иисус ответил лишь после долгого молчания, показавшегося вечностью.

– В грядущем Царствии мы все будем сокровищами Господа. как это было в Эдеме. Но Мария в большей степени, чем вы, обладает тем, что при жизни формирует душу. А что же формирует душу? Отвечу: страдания. Это печальный факт, но без страданий наши духовные глаза зачастую так и не открываются. А Мария страдала немало – ее терзали демоны, она потеряла мужа, сначала лишилась его любви, а потом он умер, на нее возвели напраслину, у нее отобрали дочь. Человек, перенесший такие испытания, отличается от прочих, подобно тому, как срезанное и выдержанное дерево отлично от зеленеющего. Так что дело тут не просто в видениях.

– Ты хочешь сказать, что мы подобны зеленеющему дереву? – обиженно спросил Петр, обводя взглядом товарищей.

– В плане сравнения – да, – подтвердил Иисус.

– Как этот нелепый костер, разведенный снаружи, который лишь тлеет и дымит, потому что в нем горят зеленые ветки? – недоверчиво спросил Петр.

– И чего ты прицепился к Марии? – послышался спокойный голос Иуды, – У тебя нет никакого права порицать ее.

– Неужели ты не видишь, что происходит? – возразил Петр, – Никаких любимчиков не должно быть!

– Петр! – сказал Иисус. – Я плотник. Как по-твоему, разбираюсь я в дереве – зеленом и зрелом? Тот, кто говорит, будто зеленое дерево бесполезно, не прав, ибо любое дерево вначале было зеленым.

– Неужели я должен ждать и ждать, пока зелень пожухнет? – взмолился Петр. – Я хочу приносить пользу сейчас.

Иисус посмотрел на Петра, и на лицо его набежала тень.

– Ох, Петр, – вздохнул он. – Сейчас, когда ты молод, ты одеваешься сам и идешь, куда тебе хочется. Но когда состаришься, ты протянешь руки, и кто-то другой оденет тебя и поведет туда, куда ты не хочешь идти.