Текст книги "Тайная история Марии Магдалины"

Автор книги: Маргарет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 52 страниц)

Мысль о камне, закрывавшем вход в пещеру, пришла ей в голову, только когда Мария приблизилась к гробнице. Большой, тяжелый камень. До сего момента она если и вспоминала о нем, то в поэтическом смысле, как о чем-то отделяющем свет от тьмы, но не как о реальном препятствии, имеющем немалый вес.

«Я справлюсь с ним, – твердо сказала она себе, – сдвину его, он находится там недолго, еще не просел, и мне удастся его отвалить. Не может быть, чтобы не удалось».

За поворотом начался сад, свежая зелень которого различалась даже в раннем сумраке. До сада ей пришлось добираться по неровной, каменистой тропе, а теперь Мария словно перенеслась в Эдем. Под нога ей лег травяной ковер, а над головой зашелестели кроны цветущих деревьев. Ближе к могильному склону располагались клумбы с аккуратно высаженными розами и какими-то другими цветами, какими именно – не разглядеть. А под цветущим миндальным деревом, приглашая присесть, стояла каменная скамья.

Мария опустилась на нее и поставила сосуды с благовониями у ног, намереваясь дождаться рассвета. Чувствуя, что поступила правильно, в ранний час придя сюда, в этот дивный сад, где пребывал ныне дух Иисуса, она склонила голову и стала горячо, искренне молиться. Молиться за учеников, своих товарищей, за заблудших родных, с которыми ей пришлось расстаться, за себя, чтобы хватило отваги войти в гробницу, и, конечно, за Элишебу. За то, чтобы как-нибудь, когда-нибудь они снова встретились и она обрела прощение, а дитя ее – благословение в этой жизни.

«Пусть ей будет дано больше, чем могу предложить я, – думала Мария, – ибо сама я ныне понятия не имею, как жить дальше».

Я последовала за учителем, которого объявили преступником, – и сама моя жизнь ныне в опасности. Я по-прежнему не настоящая мать для нее, все еще нет.

О Элишеба, сейчас, пожалуй, даже более, чем когда-либо, я должна вверить тебя Божьему попечению. Лишь на него, а не на людей все мои упования.

Иисус тоже уповал на Бога уповал на Бога, но был оставлен им на крестные муки. Он допустил, чтобы Иисус взывал к Нему на потеху толпе, кричавшей: «Пусть твой Господь спасет тебя!» – и насмехавшейся над ним.

Но с другой стороны, оставалось такое ощущение, будто Иисус сам хотел такого конца, спланировал его. И всю ту последнюю ночь, когда он был с ними… было ли это? Или это только воспоминания? Он называл себя глашатаем, возвещающим о пришествии Царства Божия, но где же оно, это Царство? Возможно, он имел в виду что-то другое, особенное, то, чего мы не в силах постичь.

«Я верила Иисусу, но даже он не смог превозмочь… это».

Гробница влекла ее к себе.

Мария встала и всмотрелась в завесу цветущего миндаля, отделявшую ее от заваленного камнем зева погребальной пещеры. Стало светлее, и она уже различала цветы на клумбах – пурпурные и желтые крокусы и нарциссы, вздымавшие на упругих стеблях золотистые головки. Обрамлявшие клумбы белые лилии еще не распустились, их тяжелые бутоны клонились вниз от росы. Голуби и горлицы порхали над головой, окликая друг друга.

«Если я промедлю еще, я так и не решусь. Надо сделать это сейчас».

Она направилась к утесу с погребальными пещерами и, приблизившись, с удивлением увидела, что камень отвален в сторону и прямо перед ней – темный лаз в усыпальницу.

У Марии перехватило дыхание.

«Камень откатили – этого быть не может! Та ли это могила? Может, я в темноте сбилась с пути и вышла не туда.

Ну конечно! Но как мне найти нужную гробницу? Мне нужно найти ее поскорее!»

Но ведь это та самая каменная скамья, с той самой резьбой.

А значит, и могила та самая.

Мародеры! Грабители могил! Мария в испуге прикрыла рот рукой. Раньше ей это в голову не приходило, но ведь склон был местом погребения богатых людей, а стало быть, мог привлечь кладбищенских воров. И если камень убран, то следом за грабителями могли нагрянуть звери и…

Подавив крик, Мария устремилась в темноту пещеры, мысленно кляня себя за то, что не подумала об этом, что не пришла вчера, явилась слишком поздно.

Мысль о том, что тело Иисуса могло стать пищей для диких зверей, была невыносима, но попытка Марии, нырнув под скальный свод, хоть что-нибудь разглядеть оказалась безуспешной – там царила кромешная тьма Тогда она, упав на колени, стала ощупывать находившийся внутри высеченный из камня выступ, на который уложили тело, перед тем как завалить вход.

Он был пуст!

Издав вопль ужаса, Мария выскочила из гробницы и отчаянно заметалась по саду и ближним окрестностям. Никаких следов тела не было!

Мария не могла поверить своим глазам. То, что Иисус, ушедший из жизни, потерян для нее и после смерти, сокрушило ее сердце.

Он исчез… и не осталось даже могилы, на которую можно прийти… Эта последняя кара казалась издевательской насмешкой со стороны Бога. Мария отчаянно возопила к Нему, хотя и знала – Он не услышит.

Спотыкаясь и не чуя под собой ног, почти ослепшая от слез, она вернулась в дом Иосифа. Все еще спали, но Мария сразу же растолкала Петра и Иоанна. Они встали, и она поманила их за собой, наружу.

– Иоанн, Петр… – Это были первые слова, произнесенные ею сегодня, с момента пробуждения. – Я… я ходила к гробнице Иисуса… хотела умастить его благовониями. Раньше не получилось. Шаббат, а по окончании… Увы, я ждала слишком долго и опоздала…

– Почему ты пошла одна? – требовательно спросил Петр. – Ты не подумала о том, что и мы хотели бы пойти с тобой?

Прозвучало это так, словно он желал хоть как-то загладить вину за свое отступничество.

– Я… я почувствовала призыв. Не могла не пойти, а вас поднимать было слишком рано. Но я не знаю…

Мария, – насторожился Иоанн, – что случилось?

– Гробница пуста!

– Что? – воскликнул Иоанн. – Ты не ошиблась?

– Я побывала внутри. Там пусто!

Переглянувшись, мужчины подобрали полы одеяний и со всех ног помчались к гробнице, оставив Марию позади. Она заторопилась следом, выбиваясь из сил.

Но увидела она их уже выходящими из сада с растерянными, ошеломленными лицами.

– Его там нет, – сказал Иоанн. – Как ты и говорила.

– Мы должны оповестить остальных, – заявил Петр.

Они припустили бегом к дому, снова оставив Марию позади. Это ее не огорчило: ей вовсе не хотелось сообщать товарищам безрадостную новость.

Клумбы сейчас, при полном свете, предстали перед ней во всем своем великолепии, яркие цветы раскрылись, как маленькие звезды, их не признающая смерти красота показалась Марии раняшей больнее и глубже чего бы то ни было. Она представила себе грабителей, идущих к могиле прямо по клумбе, осела на колени, уронила лицо в ладони и зашлась в рыданиях.

И тут сбоку, где цвели розы, ей почудилось движение. Мария подняла глаза и увидела садовника, который подрезал слишком разросшиеся ветки. В такой день! Какое кощунство!

«Когда я приду в себя, – подумала Мария, – обязательно расспрошу его насчет камня и усыпальницы. Вдруг он что-то видел или слышал? Но потом, не сейчас».

Она поднялась на ноги, чтобы удалиться в уединенное место, где могла бы дать волю слезам, не привлекая внимания.

– Женщина, что ты плачешь?

«Какие знакомые слова! Я их уже слышала. – Марию пробрало холодком, – Где я их слышала?!»

– Кого ты ищешь? – не унимался садовник.

Что ему нужно от меня, этому садовнику? Как он смеет? Как он смеет вторгаться в мою печаль! Он что, глупец и не видит, что мне не до него?

Переполняемая гневом, Мария повернулась, чтобы отчитать этого надоедливого человека.

Его темный силуэт, вырисовывавшийся на свету, казался таким же до боли знакомым, как и прозвучавшие слова– остро напоминал кого-то. Впрочем, работник был одет в тунику свободного покроя, а черты его лица скрывала низко надвинутая на глаза широкополая шляпа. Раздражение ее унялось; в конце концов, он просто проявлял вежливое любопытство.

– Тело моего учителя пропало из той гробницы. – Она указала на темнеющий вход. – Пожалуйста, прошу тебя, если это ты зачемто забрал его, скажи, где оно, чтобы я могла вернуть его на место. А если ты ни при чем, так, может быть, ты видел кого-то возле усыпальницы. Может, что-нибудь заметил?

Мария утерла слезы и постаралась успокоиться, чтобы не всхлипывать и говорить внятно.

Садовник молчал. Он лишь вогнал лопату поглубже в землю и надавил на нее ногой. Женщина попыталась рассмотреть его лицо, но оно по-прежнему оставалось в тени.

– Мария, – произнес он вдруг ее имя.

У него был голос Иисуса! Точно такой же!

Ее бросило в холод, потом в жар, потом снова в холод, и от всего этого она почти лишилась голоса. И потому лишь через некоторое время с трудом ухитрилась прохрипеть:

– Учитель? Учитель?

Он снял шляпу и отбросил ее в сторону. Сомнений не было! Перед ней живой, невредимый – даже цвет его лица был не мертвенно-бледным, а вполне здоровым! – стоял Иисус.

– Мария.

Звук ее имени был подобен ветру, пронесшемуся над высоким тростником, – шепчущему, зовущему, окутывающему.

– Учитель! – Она качнулась вперед, устремляясь к нему.

Иисус был жив. Он стоял здесь, в саду, целый и невредимый. Не думая больше ни о чем, Мария бросилась к его ногам.

Она обхватила их и, лишь прикоснувшись к ним, теплым, живым, увидела на лодыжках покрытые спекшейся кровью раны, оставленные гвоздями.

Мария ожидала, что он потянется вниз, коснется ее головы, сдвинет головной плат, взъерошит ей волосы, утешая. Сама же она, припадая к его ногам и всхлипывая, повторяла одно и то же: «Господи, Господи, ты здесь!»

Но Иисус отпрянул и произнес странные слова:

– Не прикасайся ко мне и не удерживай меня, ибо я еще не взошел к Отцу моему. Но ступай и извести остальных. Расскажи, что видела меня. Скажи им, что я иду к Отцу моему и к их Отцу, к Богу моему и их Богу. – Он отступил, и ее руки упали на траву. Мария посмотрела на свои ладони, потом перевела взгляд на его лицо.

Иисус был здесь, рядом – и в то же время далеко. Ей очень хотелось снова прикоснуться к нему, но она не дерзала оказать неповиновение. Глаза Иисуса, знакомые и любимые, смотрели на нее нежностью.

«Что случилось? Почему ты жив? Это распятие, оно было только иллюзией? Что происходит сейчас? Тебя положили живым в гробницу? Ты не умер?» Все эти вопросы вертелись на кончике ее языка, но стоило Марии взглянуть Иисусу в глаза, как она осеклась. Так и не осмелившись издать больше ни звука, хотя душа ее пела, Мария повернулась и пошла прочь. Она понимала, что, когда вернется, может не найти его здесь. Понимала, но не могла отказать в повиновении.

Расскажи остальным. Расскажи остальным. Она помнила только это. Остальным.

Уже начался день, и улицы заполнились повозками, вьючными животными, продавцами и покупателями, так что Марии, со всех ног спешившей к дому Иосифа, пришлось их огибать или отталкивать. Она ввалилась в дом, запыхавшаяся, почти бездыханная, и обнаружила всех учеников, собравшихся вместе в больший комнате. Конечно же, Иоанн и Петр уже сообщили им о пропаже. Все взоры обратились к ней.

Дверь за ней захлопнулась с громким стуком, что привлекло к растрепанной, тяжело дышавшей женщине еще больше внимания.

– Я видела Иисуса! – объявила она.

Все молча взирали на нее. Никто не проронил ни слова.

– Я видела Иисуса, и он жив! – выкрикнула Мария. – Я ветретила его в саду! Я видела его раны, однако он жив. А гробница пуста! Спросите их. – Она указала на Петра с Иоанном.

– Ты хочешь сказать, что после того, как мы ушли, ты встретила его? – осторожно уточнил Иоанн. – О! Почему мы не остались! Увидеть его! Увидеть его живым! Он придет сюда?

– Мне было приказано передать лишь одно, что он воскрес и направляется к своему Отцу, к Господу.

– Мы лишились его! – Комнату наполнил отчаянный крик Иоанна. – Лишились его! О! Я не вынесу этого!

Мать Иисуса подошла к Марии, взяла ее за руки и спросила;

– Он жив?

– Это так же верно, как то, что я стою здесь, – пылко заверила ее Мария. – Этими руками я обнимала его ноги.

Мать Иисуса поднесла ее руки к своим губам, поцеловала их и разрыдалась.

Мария осталась в доме Иосифа, поскольку просто не знала, куда еще идти и что делать. Многие из учеников порывались пойти в сад, но Мария точно знала, что Иисуса они там не застанут.

– Вы будете искать напрасно, – предупредила она.

Петр с Иоанном все-таки настояли на своем и отправились туда, но вернулись с ни с чем.

– Могила пуста, – сообщили они, – а все ее окрестности наводнили соглядатаи и стражники. Они посланы и храмом, и римлянами. Нам оставалось лишь постараться не попасться им на глаза. Они в ярости, и те и другие, подозревают какой-то заговор, хотя никто не может понять, в чем его суть.

– Я тоже, – сказала Мария. – Но одно знаю точно: им больше его не заполучить. От них он освободился навсегда. Что же до нас… Иисус никогда не стоял на месте. Он всегда был на шаг впереди нас. И мы все время не поспевали за ним.

Весь день разговор шел только о том, что она видела. Мария уставала отвечать на бесчисленные вопросы, но вдруг с горечью поняла, что образ Иисуса в саду блекнет и стирается. Когда она увидела его, ее восприятие, зрение, слух, обоняние – все необычно обострилось, Мария воспринимала тончайшие оттенки запахов и красок, переливы звуков. Но сейчас, стоило спрашивающим заговорить о деталях, они вдруг начинали ускользать из памяти, хотя Мария отчаянно пыталась их удержать.

«Как же трудно будет сохранить в памяти все, чему он учил, – подумала она. – Если бы он записал то, что считал самым важным для нас и для передачи другим! Мы же неизбежно будем забывать и ошибаться».

Тем не менее, когда поток вопросов иссяк, Мария почувствовала, что заново переживает те дивные, восхитительные мгновения встречи в саду.

«Он жив. Он живет. Он назвал меня по имени. И он спросил то же самое, что когда-то, много дней тому назад, в Назарете: „Что ты плачешь, женщина?“ Он наверняка помнил тот случай, потому и произнес те же самые слова. Тогда я, тоже думая, что он мертв, в отчаянии искала между камней его тело. А он снова стоял надо мной, снова был невредим, снова окликнул меня.

Он жив. Но что это значит? Он жив, но не так, как это было в Назарете. Сейчас все по-другому, совсем-совсем по-другому».

Снова стемнело. Настала ночь, третья после распятия. Первую ночь все провели в безумном отчаянии, раздавленные горем, на вторую состоялась поминальная вечеря. И вот наступила третья, последовавшая за удивительными рассказами Иоанна, Петра и Марии. Ученики держались настороже, закрыли на засовы двери и даже выставили караульного, чтобы тот поднял тревогу, если представители власти вздумают нагрянуть к ним с расспросами.

Поужинали наскоро, без церемонии. После краткой молитвы быстро убрали со стола и собрались расходиться, когда Иоанн вдруг застыл и ошеломленно уставился прямо перед собой.

В комнате находился Иисус. Двери оставались запертыми, засовы – не потревоженными, но он, во плоти, стоял среди них.

– Господи! – Иоанн устремился к нему.

– Сын мой! – Мать Иисуса простерла к нему руки.

Иисус улыбнулся и поманил всех к себе. Люди столпились вокруг него тесным кружком.

– Господи! – бормотали они. – Господи! Господи!

Он поднял руки, показав кровь, спекшуюся на ранах от гвоздей, потом поднял тунику и обнажил другую рану, оставленную в его боку копьем. Ученики в страхе и благоговении взирали на эти кровавые отметины.

– Все это было предсказано в Писании, – мягко промолвил он. – Имеющий очи да узрит, имеющий разум да уразумеет. Воистину Царству положено начало, и новый век настал вместе с новой моей жизнью. Смерть попрана, и Сатана посрамлен. Вы стоите на пороге, осталось лишь открыть двери. Сейчас вы должны разделить это сокровище, – добавил он, глядя на каждого из них с отцовской нежностью, – Вы были свидетелями сего… – Иисус помедлил. – Я пошлю обетование Отца моего на вас; вы же оставайтесь в городе Иерусалиме, доколе не облечетесь силою свыше.

Затем он по очереди подошел к каждому, взял его лицо в ладони и, глядя прямо в глаза, произнес:

– Мир да пребудет с тобой. Как Отец мой послал меня, так и я посылаю тебя. – А затем, глубоко вздохнув, дул на каждого со словами: – Прими Духа Святого.

Когда очередь дошла до Марии и ее лицо оказалось в его ладонях, она почувствовала слабость в ногах от восторженного предвкушения таинства.

Иисус мягко выдохнул ей в лицо и в ноздри и тихо промолвил:

– Мария, прими Духа Святого.

Некоторое время он крепко сжимал ее лицо в ладонях, потом отпустил. Иисус сказал ей, что она должна идти вперед по начертанному им пути.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
АПОСТОЛ

Глава 57

Высокочтимой госпоже Элишебе из Магдалы,

покровительнице и главе синагоги в Тивериаде!

Привет и благословение от Марии, прозванной Магдалиной, апостола служительницы церкви Господа нашего Иисуса в Эфесе, матери госпожи Элишебы из Тивериады.

Я, твоя любящая мать, прошу тебя прочесть это письмо, а не выбрасывать его, как ты делала со всеми прежними письмами, посылаемыми мною за эти годы. Прояви милосердие и сострадание, ибо ныне я уже очень стара, достигла девяноста лет – возраста нашей праматери Сарры, и ты должна понимать, что времени на то, чтобы наконец объясниться с тобой, у меня с каждым днем остается все меньше.

Регулярно получая известия о тебе, я несказанно радуюсь твоим успехам и достижениям, ибо мне доподлинно известно, что ты являешься весьма уважаемой особой, возглавляешь синагогу в Тивериаде, сведуща в Писании и традициях и прославилась своим милосердием. Памятуя об этом, я молю тебя распространить упомянутов милосердие и на меня, твою мать.

Не будь жестокосердна. Я не могу слишком долго ждать, в надежде хотя бы раз, напоследок, увидеть твое лицо. Много воды утекло с того дня шестьдесят лет назад, когда мне пришлось покинуть тебя. И мы должны понять суть случившегося в тот день, ибо без этого мы так и не сможем понять друг друга. С обеих сторон были допущены прискорбные ошибки, последствия которых как и свои личные недостатки, нам необходимо преодолеть. Я пишу это с горечью и свою вину признаю всем сердцем. Сейчас у меня в руках текст проклятия, наложенного на «назарян», как вы нас называете, который должен быть зачитан во всех синагогах. Вот что там говорится:

«Да не будет надежды и благодати отступникам, и да выкорчуешь Ты сие царство гордыни духа во дни жизни нашей, и да сгинут назаряне и еретики по воле Твоей. Да будут вычеркнуты они из книги жизни, и да не причислятся к сонму праведных. Благословен будь, о Господь, смиряющий самонадеянных».

Я слышала также, что по велению синедриона молящимся в синагоге предписано хором повторять проклятие, всякий же, кто попытается промолчать, подлежит изгнанию, а упорствующий – отлучению.

Но почему вы считаете нас врагами? В чем причина того, что между нами пролегла пропасть? О, как опечалило бы это Иисуса! Да, я знаю, что само это имя для тебя ненавистно, но знаю также, что оно должно вызывать у тебя интерес. Хотя бы простое любопытство – кто же он, этот человек, собравший вокруг себя верных последователей и ставший причиной твоей личной утраты?

Поэтому умоляю тебя, прочти историю, которую я прилагаю к этому письму. Я работала над ней много лет, чтобы сохранить подлинное свидетельство о происходившем в те дни, вопреки несовершенству человеческой памяти, из коей многое слишком быстро стирается, и вопреки исчезновению письменных хроник. Двадцать лет назад, когда пал Иерусалим, многие и многие скрижали, где были запечатлены вехи нашей истории, погибли безвозвратно. Храм – сам храм! – разрушен. Слава народа нашего попрана и уничтожена римлянами. Бесценные хроники погибли в огне, превратились в пепел, как и многое другое. Из обреченного города бежали как христиане, так и иудеи. Некоторым из нас удалось спастись – но как многого мы лишились!

Сейчас в живых остались лишь я и Иоанн. Петр погиб в Риме, Иаков, сын Зеведеев, был обезглавлен спустя девять лет после то го, как нас покинул Иисус. Остальные рассеялись по миру и ныне уже умерли. Кроме нас, первых, были и другие, следовавшие за ним, но и они ушли. Лишь мы с Иоанном, иссохшие от старости как саранча, продолжаем жить.

Люди приходят к нам, пускаются в паломничество, чтобы спросить: как это было? И мы, изо всех слабых сил, что у нас еще остались, стараемся поведать им истину. Однако говорить с каждым в отдельности становится все труднее и труднее.

Вот почему я записала все это – все, что я знаю и могу вспомнитъ – дабы это знание пережило меня.

Итак, вот что случилось после возвращения к нам Иисуса, как это помню я.

Глава 58

Свидетельство Марии, прозванной Магдалиной

Иисус вернулся! Иисус снова предстал перед нами. Вот что было главным и самым важным. Ведь он умер. Я своими глазами видела его мертвым. А потом я, первая из всех, снова увидела его живым. Он явился мне в саду, а уж потом, ближе к ночи, показался и перед прочими учениками. Мы дрожали от страха за запертыми дверьми, боясь, что нас выследят.

Он пришел к нам и заверил, что все хорошо и он жив. Один из нас, Фома, не был в доме в ту ночь, и, когда мы рассказали ему, он посмеялся над нами. Но Иисус вернулся и убедил его в том, что это он, тот, кто был распят, но чудесным, непостижимым образом вернулся к жизни. Фома не поверил даже собственным глазам и ушам и, лишь ощупав Иисусовы раны, почувствовав пальцами его плоть, воскликнул:

– Господь мой и Бог мой!

– Фома, ты поверил, потому что увидел меня? – тихо спросил Иисус. – Блаженны же не видевшие и уверовавшие.

Вот почему я стала записывать все, что происходило с нами, начиная с этого момента. Минет время, придут новые поколения, не видевшие его, и они должны знать о том, свидетелями чему довелось стать нам.

Воскреснув, Иисус проводил с нами не слишком много времени. За какие-то четыре дня, пролетевшие как миг, он появлялся среди нас неоднократно, но не находился постоянно, как бывало прежде, когда он ел, спал и беседовал с нами. Теперь же он представал перед нами неожиданно, в любое время, как будто проверяя. Как правило, мы занимались обыденными делами: ловили рыбу, готовили еду, прогуливались – и вдруг, нежданно-негаданно, он оказывался среди нас.

Иисус дал нам несколько указаний на будущее. На нас была возложена обязанность распространять свет его учения повсюду, далеко за пределами Израиля, но при этом нам надлежало оставаться в Иерусалиме до тех пор, пока не произойдет нечто важное. Что именно – он не говорил.

Мы радовались каждой минуте, проведенной с ним, наслаждались этим драгоценным временем, но при этом никто не осмеливался обратиться к нему с терзавшими нас вопросами. Надолго ли он останется с нами? Сможем ли мы приблизиться к нему? И как будем обходиться без него? Эти жгучие вопросы требовали ответа, он же лишь убеждал нас: однажды случится то, что откроет нам глаза и положит конец сомнениям, и в определенном смысле он пребудет с нами всегда. Мы внимали его словам, но не понимали их.

И вот однажды, солнечным летним днем, Иисус вновь появился среди нас. Как ни странно, мы уже привыкли к тому, что он возникает ниоткуда, и больше не пугались. Он снова заговорил о нашей миссии, заверил в том, что всегда пребудет с нами. А потом стал прощаться, сказал, что уходит, и не так, как когда шел на крестную смерть, а по-настоящему.

О, к тому времени Иисус выучил нас как следует. Никто из нас не ударился в слезы, не кинулся ему в ноги с мольбами, не пробовал возражать. Я не вцепилась в него, пытаясь удержать, как бы я того ни желала. Мы старались вести себя так, как он хотел.

– Идемте, чада мои, друзья мои, братья и сестры, – молвил он, увлекая нас за пределы города, снова к горе Елеонской.

Мы прошли Гефсиманским садом, поднялись по склону мимо нашего прежнего убежища и наконец взобрались на самую вершину.

Внизу под нами раскинулся Иерусалим, дивный, как творение великого художника, вновь явивший нам свою бессмертную красоту и величие. Иисус собрал нас вокруг себя и произнес:

– Вы свидетели всего, что произошло. Вам ведомо мое послание, ибо вы внимали мне с самого начала. Теперь я посылаю вас учить других. Но не отлучайтесь пока из Иерусалима, ждите обещанного от Отца моего! – Затем он, по очереди, взял каждого из нас за плечи и обнял, приговаривая: – Помните, я буду с вами всегда, до конца времен.

И тут он исчез. Был взят от нас. Некоторым показалось, что он воспарил в облака, другие же ничего такого не видели – для них он просто пропал из виду. Но он вернется, как же иначе? Мы все помнили его слова, сказанные после распятия, слова о том, что он покинет нас еще раз, но вернется в величии и славе. Тем более что на вопрос Петра про Иоанна Иисус ответил так: «Если я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? Ты следуй за мной».

Мы все поняли это однозначно: Иисус намерен вернуться при жизни Иоанна. Он снова будет с нами – а что же еще это могло значить?

Мы стояли, растерянно озираясь по сторонам, и тут, неведомо откуда, явились пред нами двое мужей, облаченных в белое.

– Галилеяне! – вскричали они. – Что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, коего зрели вы восходящим на небеса, вернется, так же, как и вознесся.

Обезумев от волнения и от страха, мы воротились в Иерусалим, распевая псалмы и старясь убедить себя в том, что радуемся, хотя на самом деле не могли не опечалиться. Придя в город, мы устремились прямиком к храму, словно там можно было найти нужные нам ответы. Ничего другого нам тогда в голову не приходило.

Но стоило мне войти в храм, как я почувствовала: это место уже никогда не будет для меня прибежищем, несмотря на память о том, что здесь проповедовал Иисус. Слишком много событий, навевающих воспоминания другого рода, произошло здесь. Нападение на Иоиля. Иисус и менялы. Искаженное яростью лицо первосвященника Каиафы, требующего смерти Иисуса. И даже вид ограды, за которую не пропускали женщин, стал для меня невыносим. В этом не было никакого смысла.

А ведь Иисус предсказывал падение храма, говорил, что от него камня на камне не останется, но мы тогда не понимали его, не могли поверить. Лишь позже, намного позже, это, как и другие его слова, стало доступно нашему разумению. Хотя даже сейчас многое остается сокрытым.

Дом Иосифа Аримафейского по-прежнему был к нашим услугам, и к ночи мы собрались в верхней комнате, с которой нас связывало столько воспоминаний. Для меня именно этот дом, а вовсе не храм являлся подлинным святилищем, ибо сюда вернулся Иисус и предстал перед нами. А до того, в вечерю, он разделил здесь с нами трапезу перед тем, как впервые покинуть нас. Когда мы с печалью вкушали хлеб и вино, но еще составляли полное дружество. Теперь мы снова трапезничали здесь вместе после того, как он оставил нас снова, уже совершенно иным способом.

Мы, женщины, вышли из храма рано и вернулись в дом, принеся еды для вечерней трапезы. К нашему удивлению, там нас поджидал Иаков, брат Иисуса. Мать его радостно вскрикнула и после мгновенной заминки бросилась вперед, чтобы обнять сына, второго по старшинству после Йисуса. Он был ниже Иисуса ростом, более плотного сложения, так что этих двух братьев никто не перепутал бы.

– Сынок! – повторяла старшая Мария. – Дорогой мой сынок! Она не спросила: «Почему ты пришел?» Матери обходятся без подобных вопросов: то, что их дитя с ними, – это само по себе бесценный дар.

– Я видел его, – промолвил Иаков, на смуглом лице которого были написаны потрясение и растерянность. – Говорю вам, я видел его!

– Ты знал?..

– Да, конечно. Я знал об этом, а как же иначе? Я пришел сюда на Песах.

– Так ты был здесь? Все это время?

Судя по голосу, старшую Марию это потрясло.

– Да, остановился на постоялом дворе, – проворчал Иаков, а когда брови его матери недоумевающе поползли вверх, ведь плату на постоялых дворах в праздник дерут нешуточную, пояснил: – В прошлом году я останавливался в плотницкой мастерской, и все было прекрасно. Собирался и в этом, но тут вдруг объявился он, прямо в моей комнате. Да, представь себе: вдруг вижу, он стоит посреди моей комнаты! И он мне столько всякого понаговорил, столько таких удивительных вещей, что я… Все это поразительно. Сколько потрясающих пророчеств открыл он в Писании! И это был мой брат. Он и в то же время не он, а кто-то иной…

– Он обещал мне, что однажды придет и найдет тебя, – не то всхлипнула, не то проговорила его мать. – Обещал. А свое слово Иисус всегда держал свято. – Она протянула руку и коснулась щеки Иакова. – Но сейчас он оставил нас. Вернулся к Отцу своему, как и говорил. Нам же теперь предстоит самим вершить свой путь. Он много трудился для того, чтобы путь этот стал нам ясен. Тому были посвящены все его усилия и его великий подвиг.

– И путь этот в том, чтобы ревностно и неукоснительно соблюдать Закон, – заявил Иаков, сурово сдвинув густые, темные брови. – В этом мы должны быть более ревностны, чем когда бы то ни было.

– Он действительно сказал тебе именно это? – спросил Петр, выступив вперед.

– Хм, конечно, а чего еще ты ожидал? Он явился во исполнение данных в Писании пророчеств, дабы укрепить Закон, и ни для чего более. – Лицо Иакова выражало удивление тем, что кто-то вообще задает подобные вопросы.

– Но сам-то он не строго придерживался Закона– гнул свое Петр. – То, что ты передал нам, – это действительно его слова?

– К чему повторять сказанное слово в слово, какой в этом смысл? – проворчал брат Иисуса– Мы собрались здесь, дабы показать, что он был верным долгу сыном Израиля, и мало того, более праведным, чем многие из тех влиятельных вероучителей, которые подвергали поношению его самого и его проповеди.

– Мы рады тебе, как рады каждому брату во Иисусе. – Петр раскрыл объятия, однако не двинулся вперед, чтобы обнять Иакова. – Но здесь все братья равны. Иисус однажды сказал нам, что мы для него все равно что братья и сестры по крови.

– Он что, правда так и сказал? – ошеломленно спросил Иаков.

– Но тем не менее, – сказала я, – принять в свой круг его брата по крови для нас большая честь.

Я улыбнулась Иакову, вспомнив другой, куда менее приятный разговор с ним. Видимо, он изменился. Да, Иисус меняет людей.

Петр поднял брови и отошел в сторону.

В тот день мы снова устроили памятную вечерю, преломили хлеб, произнеся над ним слова молитвы, и пустили по кругу чашу завета. На сей раз мы не горевали, сознавая, что на нас возложена миссия величайшей важности. Однако мы не были уверены в том, что знаем, как ее надлежит исполнять. Мы ждали наставлений и знали, что они воспоследуют.

Когда все мы подносили к губам чашу с вином, казалось, будто каждый получил ее от самого Иисуса, который, глядя на нас, одобрительно кивал.

Время шло. Все мы не раз посещали храм, молились и старались не пропускать службы. Как я уже говорила, мы просто не знали, что еще делать, хотя меня туда совсем не тянуло. Но Иисус ушел – за что еще нам было цепляться? Поэтому наши мужчины исправно ходили в храм, как будто пытаясь выказать себя большими праведниками, нежели любые фарисеи, чтобы люди, указывая на них, стали говорить: «Гляньте, оказывается, ученики этого Иисуса во всем следуют обычаям и предписаниям, Иисус-то, выходит, истинный сын Авраамов».