Текст книги "Тайная история Марии Магдалины"

Автор книги: Маргарет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 52 страниц)

– Мария, не тревожь душу такими мыслями, – обратился к ней Иисус, коснувшись ее руки.

Она заглянула в его глаза и сочла невозможным поверить в то, что для него кто-то может быть дороже остальных.

– Я не знаю, что ты имеешь в виду, – натянуто сказала она и вырвала свою руку.

– Не тревожься, – повторил Иисус.

Ближе к вечеру вернулись Петр и Нафанаил, а следом явились переполненные впечатлениями Фаддей и Андрей.

– Мы побывали в Наине, – возбужденно заговорил Фаддей. – Тамошний люд был рад послушать об Иисусе, нас просили рассказать как можно больше!

Наин! А ведь там живут родные Иоиля. Слушали ли они посланцев? Услышали ли их?

– Вы только говорили или делали что-нибудь еще? – мягко, без укора спросил Иисус.

– Мы возлагали руки на нескольких человек, – ответил Андрей, – Но мы не знаем, действительно ли они исцелились и исцелись ли навсегда. Им вроде бы стало лучше, но это все, что я знаю.

Иисус кивнул.

_ Петр, ты добрался наконец до Дана?

– Почти. Я поднялся до Теллы. Но…

– …нас остановили болота Гуле, – закончил за него Нафанаил. – Тем не менее мы разрушили несколько языческих святилищ, которые попались нам по пути.

– А как насчет людей? – спросил Иисус. – Статуи не могут изменить жизненный путь.

– О! Мы с ними поговорили и…

– Кто-нибудь из них слушал?

– Ну… – Петр смущенно огляделся по сторонам. – Некоторое из них – да. Но большинство рассеялось.

– И куда они пошли? – продолжал спрашивать Иисус.

– Я не знаю, – ответил Петр. – Могу сказать только, что оглядевшись по сторонам, я увидел, что народу поубавилось.

– Это трудно, – кивнул Иисус. – Ты не можешь сказать, кто действительно слушал и будет помнить, а кто забудет.

Пока шла беседа, солнце садилось за холмы Галилеи. Отблески его еще падали на поверхность озера, отчего оно казалось как бы тронутым священным присутствием.

– Я тоже проповедовал и наставлял, – сказал Иисус, – и меня принимали во многом как вас. Некоторые люди готовы к моему учению, другие – нет.

Вокруг них простирались безлюдные поля. Вскоре придут осенние дожди, питающие землю, и благодаря им земледельцы вновь будут надеяться на новый урожай.

– Когда пахарь засевает ниву, он не знает, как упадут семена и дадут ли всходы. Он должен разбрасывать их широко, как только позволяет размах руки. Иные семена падают на камни и не прорастают, другие попадают на скудную почву и дают хилую поросль, и лишь попавшее в плодородную землю зерно пробивается к свету, борясь с сорняками. – Он обвел их взглядом. – Вы понимаете, что это значит?

Петр начал было говорить:

– Сеятель должен подготовить свою почву…

Иисус рассмеялся.

– Сразу видно, что ты рыбак и ничего не смыслишь в крестьянском труде. Кто-нибудь здесь был земледельцем?

Зилот, братья-мытари, братья-рыбаки, ученик книжника, придворная дама, художник по фрескам и Мария, знавшая лишь домашнее хозяйство, – все покачали головой.

– Ну надо же! Собрать в Галилее такую компанию, и чтобы в ней не было ни одного пахаря! – Иисус улыбнулся. – Ладно, слушайте, что я имел в виду. Семя – это слово Божие. Оно может упасть на каменистую почву, то есть на землю, которая враждебна к нему, или Сатана будет настороже и выхватит слово Божие так, чтобы оно не достигло ничьих ушей. Скудная почва – это души тех, кто внимает, даже воодушевляется, но ненадолго, а потом забывает слово ради мирской суеты. Плодородная земля – это мир, который предлагает так много богатств, тревог и разнообразия, что слово Божие вынуждено бороться с сорняками.

Иисус помолчал.

– Но есть четвертое место, куда может упасть Слово. Оно может упасть на почву добрую, и всходы на ней будут обильны. Когда мы сеем, мы лишь стараемся разбросать семена как можно шире, но на какую почву упадут они, нам неведомо. Постарались вы хорошо, я горжусь вами. И пусть теперь Господь позаботится о всходах. Видите эти ячменные поля? – продолжал Иисус. – Сейчас они голые, но во время сбора урожая будут полны налившихся белым зерном колосьев. Вы помогли мне сеять, понадобитесь и когда придет время жатвы.

– Ты хочешь, чтобы мы собирали зерно? – Петр был разочарован.

– Не зерно, но души, – пояснил Иисус. – Но гляньте, видите людей на дальнем конце полей? Они готовятся к Суккоту.[51]51
  Суккот – еврейский праздник кушей, продолжающийся девять дней. Он сопровождается особой литургией, шествиями и трапезами в специально построенном легком шалаше.


[Закрыть] Давайте устроим здесь свой шалаш и проведем праздник с ними. – он посмотрел на учеников с любовью, – Но сначала вернемся к Иордану. Нужно еще кое-что сделать.

Иисус повернулся и повел их к поросшему тростником берегу реки. Без подпитки зимними дождями и тающими весенними снегами река обмелела, и вода в русле стояла низко. Он велел им спуститься по крутому откосу к самой кромке, а когда они встали бок о бок, Иисус наклонился и зачерпнул в ладони пригоршню воды.

– Иоанн крестил в Иордане крещением покаяния. Я не крещу никого, но позднее, как вы увидите, буду крестить огнем. Сейчас вы должны окрестить друг друга, не в покаянии, но в братстве и сестринстве – хотя для тех, кто следует за мной, нет ни женщины, ни мужчины, ни раба, ни свободного, ни эллина, ни иудея.

Ученики переглянулись, потому что ни рабов, ни эллинов в их сообществе все равно не было. Или это только пока?

– Иоанн, возьми пригоршню воды и полей ее на голову одного из твоих братьев или сестер, – велел Иисус.

Иоанн наклонился к реке, потом повернулся; вода струилась меж его пальцев, когда он попытался выбрать кого-нибудь. Он поднял руки над головой Марии, и она почувствовала, как льется на нее холодная вода, и услышала слова Иоанна:

– Узами водного крещения мы связываем себя с Иисусом и друг с другом.

Вода тонкими струйками еще стекала по ее лицу, а она уже зачерпнула воды Иордана и полила на голову Иоанны со словами:

– Сим присягаем мы Иисусу и друг другу.

Один за другим, по цепочке обряд повторялся другими учениками. Произносимые слова немного разнились, но суть их оставалась неизменной. Когда же все закончилось, они обратили сияющие лица к улыбавшемуся Иисусу.

– Кто мои братья и сестры? – вопросил он. – Все вы мои сестры и братья!

А мимо них потемневшие в меркнущем свете, уже не мутно-зеленые, а бурые текли и текли воды Иордана.

Глава 42

На праздник кущей все жители Израиля должны были на семь дней покинуть свои надежные дома и жить в шалашах из пальмовых и ивовых ветвей, называемых кущами, в память о предках, ютившихся в шатрах во время странствий по пустыне с Моисеем. То был веселый праздник, наступавший после сбора урожая оливок и фиников, как раз перед зимними дождями. На основании оставленных Моисеем указаний книжники определили, какими именно должны быть эти строения – отдельно стоящим, временным убежищем, имевшим не меньше трех стен и определенную высоту. И чтобы крыша кущей позволяла видеть небо и звезды. Обстановка для таких жилищ предписывалась самая скромная, жить же в них надлежало полных семь дней, пока не пойдут ливни. Внутри шалаши украшали листьями и фруктами.

Правда, даже в вопросе о шалашах между иудеями не было единодушия. Саддукеи, которые верили исключительно в написанный Закон, говорили, что для постройки самого шалаша необходимо использовать лимон и мирт, пальму и иву. Фарисеи, утверждавшие, что помимо письменной есть еще и устная традиция, заявляли, будто эти растения должны применяться только для церемониального покрытия. Последователи этих школ принципиально не ставили кущи рядом друг с другом.

– И все-таки, учитель, какими должны быть кущи? – спросил Иуда. – Что использовать, ветви или прутья?

– А почему бы не то и другое? – промолвил после недолгого раздумья Иисус. – В конце концов, все, что годится как строительный материал, может быть использовано. А что не положено, никто и так не возьмет: не станем же мы возводить шалаши из кипариса.

Холмы, окружавшие Вифсаиду, изобиловали деревьями и кустами. так что ученики разбрелись по склонам, собирая сучья и ветки. Вокруг было полно народу, собиравшего мирт и пальму, – люди перекликались, аукали, молодежь смеялась, парни заигрывали с девушками. Если на открытой местности зелень давно пожухла под палящим летним солнцем, то в лесу царила прохлада, и над головами Марии и ее спутников шелестели зеленые кроны тополей и дубов.

Веселые, беззаботные голоса юношей и девушек всколыхнули в ее сердце грусть.

«Неужели, – подумала она, – эти забавы уже не для меня? Все осталось позади навсегда, а ведь мне еще нет тридцати. Как быстро пролетела жизнь!»

В следующий момент Мария уже укоряла себя за слабость. Почти тридцать – это уже не юность. Многие в этом возрасте уже овдовели и живут одними воспоминаниями.

Но Иисус… Она бросила взгляд на своих спутников, ломавших прутья. Может ли он… смотрит ли он на меня иначе, чем на них?

И что это значит, если так? Я смотрю на него не так, как на любого другого мужчину из тех, кого знала, но от этого он не перестает быть мужчиной.

Когда-нибудь он женится. Он должен. Ему нужна спутница.

Ее руки перестали двигаться и собирать ветки. Небо словно завертелось вокруг нее.

«Почему я вообще думаю об этом? – мысленно крикнула Мария, – Я должна прекратить это. Это неправильно!»

«А что тут неправильного?» – прозвучал на задворках сознания тихий, вкрадчивый голос.

Ее собственный внутренний голос – или шепоток Сатаны? Но почему Сатаны? Иисус мужчина. Мужчины женятся. Это непреложная истина.

На краю поля Петр, орудуя тяжелым камнем, вбивал в землю колья по углам будущего шалаша. Были они, как полагается, пальмовыми, а высоту имели такую, чтобы, когда на них наложат крышу, Петру, Нафанаилу и Иуде, самым высоким из учеников не приходилось нагибаться. Крышу соорудили из пальмовых ветвей. оставив непокрытый участок, чтобы, согласно предписаниям Закона, изнутри можно было увидеть частицу звездного неба. Сколачивать грубую мебель они не захотели, вместо нее притащили камни.

Вокруг царили шум и гам посильнее, чем на причалах Магдалы в середине утра, – повсюду быстро вырастали кущи, многие компании и семьи соревновались в скорости строительства. Настроение у всех было приподнятое, многие пели, соседи подзадоривали друг друга.

Иаков Меньший и Симон, самые низкорослые и худые из мужчин. кряхтя, притащили здоровенный плоский камень, который мог послужить прекрасным столом. Увидев, как они пыхтят, Петр поспешил на подмогу, и с его помощью камень занял почетное место посредине шалаша. Мария и Иоанна отскребли его от грязи, а потом вновь занялись подвешиванием сухих тыкв, гранатов и яблок на внутренних стенах.

Будучи уверена, что его семья наверняка переместилась на праздник в свой шалаш, Мария отправила Фаддея к нему домой, наказав принести ларец с ее наследством и купить несколько фонарей.

Долгий, теплый закат окрасил пустые борозды полей густо-красным светом. До самых холмов виднелись изгороди и вышки виноградников, и она представляла себе, как их владельцы и работники, собрав щедрый урожай, останутся на ночь среди лоз и при свете факелов будут танцевать между аккуратными рядами посадок.

Смеркалось. Шалаш достроили, и Фаддей гордо развесил на стенах новые светильники. Землю, служившую полом, уплотнили, выровняли, тщательно подмели, и вот все собрались вокруг каменного стола. В храме по случаю праздника кущей устраивались торжественные, до мелочей отработанные церемонии, но здесь, в поле, все было просто и безыскусно, как, наверное, и во времена самого Моисея. Скромностью отличался и праздничный стол – они сварили горшочек чечевицы, испекли прямо на земле, в горячих угольях, хлеб, нарезали яблоки и разложили виноград нового урожая и оливки из ближних рощ. Деньги Марии, благополучно принесенные Фаддеем, обеспечили все это, так же как и хорошее вино для всей компании.

«Приятно ощущать, что ты можешь принести пользу, – подумала Мария, – внести свой вклад, а не быть то ли вечной гостьей, то ли попрошайкой».

Иисус разлил вино по чашам, последним налил себе. Густая рубиновая струя, перетекая из кувшина в чаши, искрилась, вбирая в себя свет фонарей. Иисус благословил трапезу, возблагодарил Бога, пославшего им вино, преломив подгоревшую лепешку, пустил хлеб по кругу, а когда всем роздали чечевицу и люди замерли в ожидании, предложил, чтобы кто-нибудь прочел подобающую случаю выдержку из Писания.

Первым откликнулся Фома.

– В Книге Левит Моисей наставлял нас так: «В первый день возьмите себе ветви красивых дерев, ветви пальмовые и ветви дерев широколиственных и верб речных, и веселитесь пред Господом, Богом вашим, семь дней… В кущах живите семь дней; всякий урожденный Израильтянин должен жить в кущах, чтобы знали роды ваши, что в кущах поселил Я сынов Израилевых, когда вывел их из земли Египетской».[52]52
  Лев. 23. 40,42.43


[Закрыть]

Иисус кивнул.

– Спасибо, Фома Сразу видно знатока Торы. Ну а что остальные?

– Есть еще Второзаконие, – сказал Нафанаил, тоже знаток Писания. – Там добавляется: «Праздник кущей совершай у себя семь дней, когда уберешь с гумна твоего и из точила твоего. И веселись в праздник твой ты, и сын твой, и дочь твоя, и раб твой, и раба твоя, и левит, и пришелец, и сирота, и вдова, которые в жилищах твоих».[53]53
  Вт. 16.14–15


[Закрыть]

«Сирота – это бедная Элишеба, теперь лишившаяся отца, – подумала Мария, – А вдова – это я. Господь не забыл помянуть нас».

– Мы левиты, – напомнил Матфей, повернув голову в сторону брата.

– Единственное, что нам нужно, чтобы исполнить эту заповедь, – найти чужака, – добавил Иуда, – Может быть, это я. Я единственный из вас, кто родом не из Галилеи.

– У нас нет никаких рабов и рабынь, – поправил его Андрей.

– Есть, – сказал Иисус. – Все мы являемся ими. Слугами и служанками Господа.

– Не понимаю, – растерянно пробормотал Петр.

Иисус лишь улыбнулся в ответ.

– Ты поймешь. Все вы со временем поймете, но на пути к пониманию ты уже добился немалых успехов.

Он протянул свою чашу и попросил Петра снова наполнить ее.

Почему Иисус решил, что Петр добился успеха? Добродушное лицо жевавшего лепешку Петра выглядело удовлетворенным и смягчившимся, но никаких особых изменений в его облике Мария не замечала. Она попыталась выбросить это из головы, думать только о происходящем сейчас, когда они сидят, собравшись вместе. Тепло их кружка, ощущение близости со всеми успокаивало. Мария так нуждалась в этом, учитывая обострившееся чувство одиночества и растерянность, которую она испытывала, глядя на Иисуса. Сейчас, обводя взглядом лица единомышленников, она ощутила согревшую сердце волну любви.

После ужина все отправились прогуливаться в поля. Сгустился лиловый сумрак, детишки высыпали из шалашей, чтобы побегать и поиграть в прятки среди снопов, в то время как отроки и отроковицы явно не собирались упустить возможность позаигрывать друг с другом. Это была ночь веселья, ночь настоящего праздника.

Справа от Марии танцевала молодая женщина или девушка – волосы ее водопадом струились по спине, на лодыжках позвякивали браслеты. Увивавшийся вокруг нее молодой человек нороввил схватить ее за складки одеяния. Вместе они скрылись за одним из шалашей, и Мария больше не слышала их голосов.

Она невольно подумала об Иоиле и его могиле. Смех и догонялки – как все это преходяще и зыбко, не то что могильный камень…

– Мы должны именоваться «дщерями спасенными», я имею в виду избавление от демонов, – со смехом заявила Иоанна, взяв обеих женщин за руки и таким образом оторвав Марию от ее размышлений.

– Еще один одержимый демонами человек, мужчина, захотел присоединиться к нам после того, как Иисус исцелил его, – сказала Мария Сусанне. – Но Иисус не позволил ему. Поэтому нам повезло вдвойне – мы были исцелены, а потом начали новую жизнь вместе.

Сусанна остановилась и повернула голову сперва к Марии, а потом к Иоанне.

– Стоит ли мне остаться с вами? – спросила она– Я не знаю, что мне делать.

Мария так хорошо понимала ее!

– Сначала ты должна решить, хочешь ли ты остаться или ощущаешь призыв остаться, – сказала Иоанна– Это не обязательно одно и то же. А потом тебе надо будет спросить Иисуса.

– Мой муж, – вздохнула Сусанна, – Есть ли хоть какая-то возможность поговорить с ним или объяснить это ему?

– Ты можешь написать ему письмо, излить в нем свою душу, – предложила Мария.

– Я не умею писать.

– Я умею. И помогу тебе. Я запишу то, что ты хочешь сказать, и мы найдем гонца, который отнесет ему это послание.

«Хотя разве передашь в письме то, что тревожит душу?» – думала при этом сама Мария. – Хранит ли Сильван мои письма к Элишебе?

Мало-помалу шум и игры на полях утихли, родители зазвали домой своих утомившихся беготней детишек и закрыли хрупкие плетеные двери кущей. Спать почти под открытым небом в наспех сооруженных шалашах казалось похожим на игру. В хижине Иисуса места было предостаточно, все они смогли улечься и при этом смотреть в ночное небо со своих подстилок.

– Вспомните о наших предках в пустыне, – сказал Иисус после того, как все затихло. Его голос звучал ласково, убаюкивающе. – Они были рабами в Египте и привыкли жить в глинобитных домах с низкими потолками и в изнеможении падать на ложе в конце дня. А потом вдруг внезапно их вывели в пустыню. Там не было домов, но не было и рабства. Там не было никого, кроме Бога.

Кроме Бога… кроме Бога… Мария лежала на спине и смотрела на звезды. В пустыне было очень холодно, здесь только прохладно. Господь знал, что со временем люди забудут о своем коротком пребывании в пустыне с Моисеем. Пусть тогда они были особенно близки к Нему, Он понимал, сколь несовершенна людская память, и потому установил этот праздник. Каждый год евреям предписано возвращаться в пустыню, чтобы снова побыть наедине с Богом.

Когда Мария сомкнула очи под немеркнущим светом далеких холодных звезд, нагрянули сновидения. На сей раз они представляли собой череду меняющихся беззвучных образов – ни слов, ни других шумов она не слышала. Она увидела Магдалу, ставшую полем боя, увидела, как наполненные вооруженными людьми лодки вступают в смертельную схватку на озере – воды его краснеют от крови, а на берегу, совсем рядом с ее домом, растет гора мертвых, раздувшихся тел. Затем ее взору предстал Иерусалим, тоже охваченный битвой, а потом…

Этого не могло быть! Ужас увиденного всколыхнул ее до такой стпени, что Мария села на постели с колотившимся сердцем. Ее бросило в пот, хотя в шалаше было совсем не жарко.

Храм пылал. Он рушился, проваливался внутрь, камни разлетись в разные стороны, а по ступенькам – не по желобам, сделанным специально для стока крови жертвенных животных, – струились потоки крови. Наверняка человеческой. И все это в полной тишине! Ни крика, ни грохота падающего камня, ни лязга мечей. Она не понимала, кто с кем сражался. Кто умирал? В общей свалке невозможно было даже различить римлян.

Потом, словно опрокинутая чьей-то рукой, Мария снова упала навзничь, и ей пришлось узреть новые кошмары. Теперь огонь охватил большую часть Иерусалима, включая расположенные поблизости от храма дома первосвященников и знати. Люди разбегались, как объятый паникой скот. От стен Иерусалима не осталось ничего.

Мария перевернулась на бок, задыхаясь. Она так явственно ощущала густой, черный дым, что едва могла вздохнуть. Облака этого дыма поднимались в небо. Весь город был в огне.

К счастью, она проснулась, и вся взмокшая от пота тяжело дыша, поползла к выходу, стремясь глотнуть свежего ночного воздуха.

Снаружи, стоя на четвереньках и раскачиваясь, Мария попыталась прийти в себя. Везде, куда достигал взгляд, мирно и безмятежно почивали пальмовые шалаши.

«Избавь меня от этих видений! – в отчаянии заливаясь слезами, воззвала она к Богу. – Мне этого не вынести!»

Даже сейчас, после пробуждения, горло ее першило от гари, ноздри щипал запах тлеющего дерева, плоти, штукатурки. Запах столь тошнотворный, что она с трудом справлялась с рвотными позывами.

«Пошли мне другое видение! – мысленно воскликнула она, – Что-нибудь хорошее, что-нибудь благословенное. Не терзай меня одними кошмарами!»

Наконец дыхание Марии замедлилось, умиротворяющая картина вокруг несколько ослабила напряжение, и она медленно забралась обратно в шалаш, где принялась на ощупь искать свою подстилку, и, найдя, без сил упала на нее.

Небо над головой, видимое оттуда, где она лежала, выглядело столь же мирным, как и окрестности.

Мария закрыла глаза, боясь того, что может увидеть.

«Я буду бодрствовать, – пообещала себе женщина. – Я ни что не усну».

Но не тут-то было. Она снова незаметно скользнула в сон, и на сей раз ей представилось нечто иное. Группа людей, чьих лиц, нельзя было разглядеть, но сами они буквально источали ощущение покоя и благодати. А потом – как странно! – она увидела Иисуса, одежды его сверкали, от головы исходило сияние. Потом Мария ощутила эти сияющие лучи на своих веках и снова пробудилась – это были лучи солнца.

В течение дня Иисус прохаживался среди кущей, заводил разговоры с семьями, особенно с пожилыми людьми и детьми, которые меньше робели, разговаривая с ним. По-видимому, ему нравилась их искренность; старики брюзжали и ругали римлян, а дети спрашивали, есть ли у него дети, и если нет, то почему.

Ученики ходили за ним по пятам, присматриваясь и запоминая.

– Пожалуй, нам с тобой стоило побольше разговаривать с людьми, – с сожалением сказал Марии Иоанн. – И не только говорить, но и как следует слушать.

Могучий и напористый Петр протолкался вперед и попытался привлечь к себе внимание Иисуса. Мария услышала, как он предлагает Иисусу отослать детей, потому что они наверняка мешают. Он даже попытался отпихнуть одного парнишку в сторону, но Иисус попенял ему, и она расслышала обращенные к Петру слова: «Царствие Божие подобно этим маленьким детям. Пусть они приходят!» Потом он подхватил какого-то малыша и стал подбрасывать его так, что тот запищал от восторга.

К тому времени, когда сонливое марево полдневного зноя плотно окутало сжатые поля, так что над ними перестали порхать даже бабочки, к Иисусу подошла большая толпа людей. Судя по их одежде, это были фарисеи и книжники, знатоки Писания, явно пришедшие в их города, чтобы досадить ему.

– Учитель, – промолвил дородный человек, по виду судья, возглавлявший группу, которая решительным шагом направляюсь через борозды к Иисусу, – мы хотим услышать твое толкование некоторых затруднительных мест Закона.

Иисус окинул взглядом окружавшие их безбрежные поля.

– Значит, вы проделали весь этот путь, чтобы узнать мое мнение?

– Именно так. Правда, хотя мы из Иерусалима, у нас здесь семьи…

– Да конечно, – Иисус кивнул. – Конечно, поэтому вы и пришли. – Он помолчал. – Итак, друг, о чем бы ты хотел спросить меня?

– Учитель, – начал толстяк, – законно ли человеку развестись со своей женой?

– Что ж… А что говорил Моисей?

– Ты знаешь, что Моисей разрешил человеку написать разводное письмо и отослать ее. А сказал он…

– «Если кто возьмет жену и сделается ее мужем, и она не найдет благоволения в глазах его, потому что он находит в ней что-нибудь противное, и напишет ей разводное письмо, и даст ей в руки, и отпустит ее из дома своего»,[54]54
  Вт. 24.1


[Закрыть]– закончил за него Иисус. – Там еще и дано разрешение жениться на той же женщине вторично, если он передумает. Да, Моисей разрешил развод, потому что сердца людей были тогда суровы, но Господу развод неугоден. Ибо еще в Книге Бытия сказано: «Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть».[55]55
  Быт. 2.24


[Закрыть]

– Ага, по-твоему, выходит, что Моисей ошибался? – Фарисей не только не смутился полученной отповедью, но и перешел в наступление.

– Даже у Малахии, последнего нашего пророка, устами Господа, Бога Израилева, сказано, что Ему противно вероломство против законной жены, – заявил Иисус, – Просто и ясно, таково суждение Господа, Зачем искать наставлений у Моисея, если они даны нам самим Богом?

Фарисей лишь кивнул и вроде бы собрался уходить, но потом подошел ближе к Иисусу.

– Ирод Антипа ищет тебя, – произнес он так тихо, что его услышали только те, кто стоял рядом с Иисусом. – Я пришел, чтобы предупредить тебя, – Тон его голоса изменился с вызывающего на участливый.

«Может быть, это и была истинная причина его прихода, – подумала Мария, – а вопрос о разводе только предлог».

– Антипа? – громко произнес Иисус. – Передай этому лису, что сегодня и завтра я буду изгонять демонов и исцелять людей, а на третий день достигну своей цели.

Фарисей ошеломленно вытаращился на него, потом покачал головой:

– Я, во всяком случае, тебя предупредил. Мой долг исполнен.

Он повернулся и ушел.

Все это осталось непонятным для Марии. Особенно насчет третьего дня, или послезавтра. Какой цели он собирается достигнуть, тем более что в это время они еще будут здесь?

Стоило фарисеям удалиться, как на поле появилась еще одна группа, ведомая хорошо одетым человеком средних лет. Они подступили к Иисусу с весьма важным видом. Их глава обратился к нему:

– Учитель, я прослышал о твоей мудрости и познаниях и потому явился к тебе с моими учениками, – он отвесил насмешливый поклон в сторону пришедших с ним людей, – чтобы задать один весьма сложный вопрос. Ты знаешь, что Закон предписывает: если человек умирает без наследника, его брат должен жениться на вдове и подарить ей сына, чтобы не прервалась прямая мужская линия. Так вот, у нас возник следующий вопрос – и прости, но мы должны знать, – а что, если человек умирает и каждый из его последующих братьев по очереди женится на его вдове, и никто из них не оставляет наследника? И в итоге у нее оказывается семеро мужей?

Иисус рассмеялся.

– Я бы сказал, что жизнь у нее сложилась интересно.

– Может, и так, но вопрос не в этом, – мужчина нахмурился, – а в том, чьей женой она станет после грядущего воскрешения мертвых?

Иисус внимательно посмотрел на одежду этого человека – кремовый плащ из тонкой шерсти, золотое шитье на рукавах туники, сандалии с бронзовыми застежками.

– Ты тоже из Иерусалима? – спросил он.

– Да, мы оттуда.

Похоже, что вопрошавший был из саддукеев, занимавших прочные позиции в храме, но не веривших в воскрешение и высмеивающих мысль о таких духовных созданиях, как ангелы. Вопрос же их представлял собой изощренную издевку.

– Я уверен, что этот вопрос имеет для тебя большое персональное значение, – произнес Иисус. При этом улыбка сошла с его лица, и глаза впились в собеседника. – Однако это просто. Ты ошибаешься, потому что не знаешь ни Священного Писания, ни силы Бога.

Обвинить книжника из храма в незнании Писания было все равно что закатить ему оплеуху. Саддукей даже отпрянул с негодующим восклицанием.

– Когда мертвые восстанут, – продолжал Иисус, – они не будут ни жениться, ни выходить замуж, но станут подобны ангелам на небесах.

– Ангелы! – Саддукей хмыкнул и отвернулся с намерением уйти. – Надо же, ангелы!

Иисус оставил его ворчание без внимания. Вместо этого он повернулся к ученикам и остальным слушателям.

– В истории о неопалимой купине Бог сказал Моисею: «Я Бог отца твоего, Бог Авраама, Бога Исаака и Бог Иакова».[56]56
  Исх. 3. 6


[Закрыть] Он не бог мертвых, это невозможно, но Бог живых. Следовательно, ты серьезно заблуждаешься! – крикнул Иисус вслед уходившему саддукею.

– Теперь ты нажил врага, – сказал Иаков Большой.

Иисус посмотрел на него так, будто он столь же невежествен, как саддукеи.

– Он уже был моим врагом.

– Но разве нам не стоило попытаться привлечь его на нашу сторону? – спросил Иуда.

– Я и пытался, но что поделаешь с тем, кто отказывается внимать слову истины? – печально произнес Иисус, – Идемте.

Он хотел вернуться в хижину и переждать там жаркое время дня.

Не успели они дойти туда, как их тропу пересек привлекатьный, прекрасно одетый молодой человек. Он сглотнул, как будто собирался с духом, чтобы поговорить с Иисусом, упал на колени и выпалил:

– Благой учитель! Что я должен сделать, чтобы унаследовать жизнь вечную?

Видно было, что вопрос задан от чистого сердца, без какого-либо подвоха.

– Почему ты называешь меня благим? – отозвался Иисус, – Никто не благ, кроме одного Бога. И тебе ведомы Заповеди. Ты знаешь, что делать. Сказано: «Не убий, не прелюбодействуй, не укради, не лжесвидетельствуй, чти отца своего и мать свою».

На молодом открытом лице появилось выражение разочарования.

– Учитель, но все это я исполняю с юности моей.

Какое-то время, показавшееся долгим, Иисус стоял неподвижно. просто глядя на него, а потом наконец сделал шаг вперед и ласково сказал:

– Значит, тебе осталось сделать только одно. Продай все, что имеешь, раздай деньги бедным, и ты обретешь сокровище на небесах. Потом приходи и следуй за мной, – Иисус указал па своих учеников: – Присоединяйся к ним. Ты нам нужен.

Лицо молодого человека омрачилось так, будто на него пала тень. Его рот беззвучно открывался и закрывался – он не мог вымолвить ни слова. Протянутые к Иисусу руки бессильно упали, юноша с тоской посмотрел на него, отвернулся и побрел прочь.

Иисус посмотрел ему вслед, и Мария увидела, что в его глазах блеснули слезы.

– Похоже, это очень богатый человек, – заметил Иаков Большой. – Такому не так-то просто от всего отказаться.

Это прозвучало самодовольно, словно напоминание о том, что сам он с братом Иоанном решился на нелегкий выбор.

Иисус настолько опечалился, что не мог говорить, но когда наконец обрел дар речи, то лишь произнес:

– Как трудно богатому войти в Царство Божие!

Петр схватил его за руку и воскликнул:

– Мы оставили все, чтобы следовать за тобой!

– И вам воздастся, – ответил Иисус. – Истинно говорю вам: всякому, кто оставил дом, или братьев, или сестер, или мать, или отца или детей, или земли ради меня и моего послания, воздастся стократ и домами, и братьями, и сестрами, и матерями, и детьми и землями, и все претерпевшие за меня в нынешнее время наследуют жизнь вечную.

«Я не хочу больше детей, – подумала Мария. – Мне нужна только Элишеба. Ничто другое не может меня удовлетворить, и воздавать за нее стократ мне незачем. Хоть бы все дети на свете были отданы мне…»

Не успели они добраться до шалаша, как дорогу им преградил еще один человек. С виду он тоже походил на фарисея, и Мария поморщилась. Сколько еще их появится невесть откуда прежде чем Иисус сможет отдохнуть?

– Я слышал, как ты говорил, – промолвил незнакомец. – Я слышал тебя в Капернауме, слышал тебя в полях. Твои слова мудры. И вот что я хотел бы от тебя услышать: какая заповедь, по-твоему, самая важная?

Вел он себя без вызова, держался смиренно и, похоже, пришел сюда не для того, чтобы затеять спор, а действительно за ответом.

Иисус ответил быстро:

– Это «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть. И люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим и всею душою твоею, и всеми силами твоими».[57]57
  Вт. 6. 4


[Закрыть] И еще одна: «Люби ближнего твоего, как самого себя».[58]58
  Лев 19. 18


[Закрыть] Нет заповедей более значимых, чем эти.

– О! – благоговейно выдохнул вопрошавший – Как ты прав! Бог один, и нет другого, кроме Него. Любить Его всем сердцем, всем разумением, всеми силами и любить ближнего своего, как самого себя, важнее, чем приносить дары и сжигать жертвоприношения на алтарях.