Текст книги "Тайная история Марии Магдалины"
Автор книги: Маргарет Джордж
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 52 страниц)
– Тихо и безлюдно? – удивленно переспросил Иисус. – Даже сейчас?
– Да. Это внизу, слева от тропы, что идет по склону. Сад огорожен, но там есть ворота и их можно открыть.
– Я должен увидеть это место, – заявил Иисус, – Наверное, завтра, рано утром.
Послышавшийся позади шорох выдал чье-то присутствие.
– Гадкое зрелище! – Иуда стоял совсем неподалеку, на границе слышимости.
Разобрал ли он, о чем они говорили? Слышал ли про уединенный оливковый сад?
– Это символ греха, – промолвил Иисус. – Если бы мы могли видеть грех, он выглядел бы примерно так же.
– К сожалению, этого нам не дано, – откликнулся Иуда с печалью в голосе.
– Сатана не хочет, чтобы люди видели всю мерзость греха, иначе они бежали бы от него в ужасе. – С этими словами Иисус повернулся и, оставив Иуду и Марию вдвоем, направился туда, где устроил себе постель.
Иуда продолжал смотреть вниз, в лощину.
– Да, зло отвратительно, – медленно проговорила Мария, – И порой показывает свой мерзкий лик. Что нужно с ним делат а, Иуда?
– Предавать огню, как Осия, – небрежно ответил он.
– Люди горят не так-то легко.
– Люди? – На этот раз Иуда внимательно посмотрел на нее.
– Люди, которые предались Сатане и внемлют ему. – Последовала многозначительная пауза. Сейчас Мария не испытывала к нему ничего, кроме ненависти, однако у Иуды еще оставался шанс свернуть с тропы, на которую он ступил. Он мог предпочесть предать не Иисуса, а Каиафу. – Иуда… Ты знаешь, что я имею в виду.
Опять долгая пауза. Иуда смотрел на нее так, будто собирался признаться: выражение его лица стремительно менялось. Но затем вернулась прежняя маска безразличия.
– Боюсь, я тебя не понимаю. – Он пожал плечами. – Но возможно, тебе стоило бы присмотреться к себе и убедиться, что те демоны действительно покинули тебя навсегда. А то ведь не ровен час кто-то из них вернулся и теперь нашептывает тебе в ухо, норовя сбить с праведного пути.
О да, Иуда умен. Он знает, в какое место нужно ударить, чтобы сделать человека беспомощным. Или, по крайней мере, думает, что знает. Как сам Сатана, о чем предупреждал Иисус.
– Мне жаль тебя, Иуда, – сурою промолвила она. – Ты не прав.
– Насчет твоих демонов? Поживем – увидим.
– Нет, не насчет моих демонов. Меня беспокоишь ты.
Мог ли Сатана прокрасться в его душу там, у ужасного, призрачного алтаря в Дане? Попытка Сатаны одолеть в пустыне Иисуса не удалась, но взамен он в Дане заполучил Иуду.
– Грустно видеть, как ты скатываешься назад, в безумие, – вздохнул Иуда с видом, исполненным заботы и сочувствия – А это действительно происходит, – Он помолчал и приобнял Марию, легонько подталкивая к месту ночевки: – Пойдем, уже пора спать.
Не задумал ли он дождаться, пока все заснут, чтобы ускользнуть. снова?
Прикосновение его руки вызвало у Марии приступ омерзения. Некоторые люди считают противными змей, но она как-то раз взяла в руки заползшую в комнату маленькую змейку, чтобы вынести ее наружу, и оказалось, что кожа у нее гладкая, сухая, прохладная и приятная на ощупь. Мария не гнушалась гладить даже хамелеонов с их пупырчатой кожицей, а одного как-то держала у себя дома в качестве домашнего животного. Но прикосновение этого человека, по наущению Сатаны отвергнувшего и предавшего Иисуса, вызвало у нее даже большее отвращение, чем Ашера в те давние времена.
Мария стряхнула его руку с содроганием, которого он не мог не заметить, и с презрением бросила:
– Я не безумна, но тебе нравится говорить это, потому что в последнее время ложь не покидает твоих уст. Ты еще не устал лгать и притворяться не тем, кто ты есть на самом деле? – Она с трудом заставила себя умолкнуть, чтобы в запале не наговорить лишнего и не дать Сатане узнать, что его происки разоблачены.
Лунный свет ласково проливался на миловидное лицо Иуды, словно сама луна любила его.
– Ах, Мария, – он покачал головой, – я никогда ни за кого себя не выдавал. Я всегда был человеком ищущим, это всякий знает.
Ее так и подмывало сказать: «А сейчас стал лжецом и предателем». Но, увы, этот тип не только самодоволен, но и неглуп. Сказать такое – значит дать ему понять, что его заговор раскрыт.
– Ты сойдешь в могилу, так и не найдя того, что искал.
– То же самое можно сказать о многих выдающихся людях. Если ты права, я окажусь в хорошей компании.
– Только не надо равнять себя с великими философами и бунтарями! – возмутилась Мария. – Они не пригласят тебя в свои ряды. Твое место скорее… – она хотела назвать имена известных изменников, неблагодарных сыновей Аарона и Корея, восставших против Моисея, но это было бы слишком явно, – с оступившимися и навлекшими на себя гнев и осуждение.
Иуда с натянутым смешком ответил:
– Ты определенно нуждаешься в отдыхе. – Но прикоснуться к ней больше не пытался.
– А ты определенно нуждаешься в покаянии. Но жалости не заслуживаешь! – отрезала она.
Когда Мария улеглась на свою подстилку, ей потребовалось немало времени, чтобы изгнать Иуду из своих мыслей. Его падение она переживала мучительно. Каиафу или Антипу Мария не винила: они только слышали об Иисусе, и в их представлении он являлся смутьяном из Галилеи, появившимся вдобавок в неудачное время, когда иудеям стоило бы как можно меньше привлекать к себе внимание римлян. Другое дело Иуда – во многих отношениях он казался самым сведущим и самым понимающим из всех учеников.
Возможно, в этом-то и заключалась проблема. Похоже, что как раз у самых способных и многообещающих людей Иисус и его учение вызывали наибольшее беспокойство.
Прежде чем продолжать движение вперед, надлежало победить таких Иуд. Ищущим и спрашивающим необходимо было объяснить, что ответы на все их вопросы уже даны, причем не просто заявить это, но суметь найти доводы, убедительные для изощренных умов.
Измена Иуды представляла собой не просто потерю ученика, пусть одного из лучших, но, что вызывало намного большее беспокойство, утрату надежной опоры для движения как такового.
Глава 52
Луна, висевшая над Иерусалимом, заливала город голубовато-серебристым светом. Храм переливался перламутром, словно жемчужина на мелководье, разбросанные по городу беломраморные дворцы вкраплениями драгоценных камней сверкали среди обычных домов. С того места, где она лежала, тщетно пытаясь уснуть, Мария могла наслаждаться всем этим великолепием. Отчетливо видимая линия городских стен, окружавших здания, отделяла город от окраин. Скоро забрезжит заря, священники отворят огромные врата храма, а стража возобновит пропуск людей через городские ворота. Зрелище, умиротворяющее своей обыденностью: казалось, что это священное место всегда пребудет с ними.
Иисус стоял неподалеку, глядя на город. Он повернулся спиной к ней, так что о выражении его лица оставалось только догадываться, однако Мария по одной лишь осанке поняла, что он грустит, как будто сам вид ночного Иерусалима повергает его в глубокую печаль.
«Во всяком случае, – подумала Мария – его ночное бдение означает, что Иуда не сможет ускользнуть. Какие бы планы он ни вынашивал на эту ночь, им не суждено осуществиться. Значит, можно и отдохнуть».
Но сон, когда он наконец пришел к ней, не принес желанного мира и отдохновения. Казалось, сквозь веки проникает яркий, обжигающий свет, пронизывая ее и без того тревожные, полные пугающих образов грезы. Когда Мария проснулась, в памяти задержалось лишь одно видение.
Там был Иисус, окровавленный, нетвердо стоящий на ногах. Этот образ уже являлся ей прежде, но не с такой устрашающей отчетливостью. На сей раз помимо него самого, избитого и израненного, она разглядела находившиеся вокруг здания и по этим признакам смогла опознать увиденные места. Внешний двор дворца Антипы и городские ворота Иерусалима, но другие, а не северные или восточные, через которые они обычно ходили. Кроме того, пред ней предстали лица Пилата и Антипы – последнее плавало где-то на периферии. Мария никогда не видела римского наместника, но тем не менее сразу же поняла, кто это такой, по его одеянию, официальной римской тоге. А также там был Дисмас, бунтовщик, которого она мельком видела давным-давно на пиру у Матфея. Он умирал. Но какое отношение все эти люди могли иметь к Иисусу? Что до бунтовщика, так Мария и имени его не могла припомнить, пока на задворках сознания не прозвучал голос, бормотавший: «Дисмас, Дисмас».
Пробуждение пришло медленно. Остальные тоже начинали просыпаться. Уже занялся рассвет, все небо окрасилось в нежно-розовые тона придававшие утреннему городу особую, мерцающую неземную прелесть. Издалека он казался местом, где сбываются все возвышенные мечты о красоте и святости.
Ученики собрались вокруг утреннего костра под отдаленное пение петухов, возвещающее о наступлении нового дня. Иисус заговорил с ними добродушно и весело, словно предстоящий день виделся ему исполненным блага.
– На Песах мы соберемся в заранее подготовленном месте, – объявил он. – Надеюсь, праздничный стол будет достоин такого дня. Вас проводят туда ученики, которые все подготовят. – Иисус указал на Марию, Петра и Иоанна. – Отпразднуем Песах вместе. Я жду этого вечера.
В его голосе Мария услышала радостные ноты. Но как быть с этими ночными образами… избиением… кровью? Промолчать? Рассказать ему? Да, это необходимо. Я должна сообщить ему то, что мне открылось.
Он как раз направлялся к ней. Вот сейчас они и поговорят.
– Мария, я собираюсь прогуляться в сад, о котором ты мне говорила. – Иисус улыбнулся. – В оливковый сад, у подножия горы.
– Он тихий, на отшибе, так что, если тебе нужно побыть одному, место самое подходящее. Но мне нужно кое-что тебе рассказать…
– Я тоже это видел, – не дослушав, перебил Иисус – Рассказывать нет необходимости. – Он помедлил и добавил: – Мария, я приближаюсь к тому, что ты видишь в своих вещих снах. И они неполны, ибо есть еще много такого, что не открывается даже в них, даже при таком даре, как у тебя. Но я знаю это. Отец мой явил мне сокровенное. – Иисус взял ее за руки. – Но твои видения равно драгоценны для меня. Спасибо за то, что делишься ими.
– Иуда…
– Он пойдет туда, куда ему нужно, – снова перебил ее Иисус. – Ты пыталась. Ты сделала все, что могла.
«Откуда он знает? – удивилась Мария. – Подслушал, что ли?»
– Разве ты не знаешь Писания? Это было предсказано: «Даже человек мирный со мною, на которого я полагался, который ел хлеб мой, поднимет на меня пяту».[67]67
Пс. 40. 10
[Закрыть] И еще: «Ибо не враг поносит меня, это я перенес бы; не ненавистник мой величается надо мною – от него я укрылся бы; но ты, который был для меня то что и я, друг мой и близкий мой…»[68]68
Пс. 54. 13–14
[Закрыть] Тебе трудно это понять, я знаю.
– Нет, не понять, – отозвалась она. – И трудно поверить. Трудно поверить в то, что кто-то, знающий тебя…
– Знание и вера – это не одно и то же, – перебил ее Иисус. – В грядущие дни тебе придется об этом вспомнить.
Они спускались по крутой тропке в город. Воздух полнился радостным предвкушением предстоящего вечера, как будто древний праздник воскурил фимиам себе самому.
Мария бросила взгляд на Иуду, шагавшего с приклеенной улыбкой на лице, но вид его вызвал у нее такое отвращение, что ей захотелось поднять с дороги камень и запустить ему в голову. Пусть свалится со склона и покалечится так, что у него навсегда пропадет охота к прогулкам в город.
Сила собственной ненависти испугала ее. Разве Иисус не говорил о том, что врагов своих надобно любить и молиться за них? Похоже, это не всегда возможно!
Когда путники приближались к последнему участку спуска, после которого тропа шла дальше от подножия склона через долину реки Кедрон, Мария ускорила шаг, чтобы догнать Иисуса, на ходу беседовавшего с Петром и Иоанном, и, проскользнув между учениками, указала ему:
– Сад вон там, слева.
И действительно, отсюда уже были видны кроны серебристых олив, некоторые из них высоко возносились к небу, словно дубы.
– Я пойду туда и помолюсь, – сказал Иисус, взглянув на деревья.
– Ты не пойдешь в храм? – удивился Петр.
– Сегодня нет. Сегодня я не буду никого наставлять, только вас.
– Так мы все-таки увидимся сегодня?
– Да, вечером. Соберемся в том месте, о котором я говорил. – С этими словами Иисус повернулся и направился к воротам сада, никого не позвав с собой.
Расставшись с ним, ученики двинулись дальше, в город, где у каждого имелись свои дела. Они поднялись по крутому откосу долины Кедрона к Овечьим воротам, сквозь которые пастухи гнали в храм множество блеющих животных. У ворот пришлось задержаться, дожидаясь появления человека с кувшином воды, но ненадолго. Вскоре перед ними появился коренастый мужчина, неуклюже несший на голове большущий сосуд.
Петр устремился к нему.
– Ты тот самый? – выпалил он.
Человек с кувшином с удивлением повернулся к Петру.
– Ты имеешь в виду, тот самый, кто должен проводить вас в дом? – уточнил он.
– Именно! – громко прогудел Петр.
Коренастый крепыш поморщился, словно у него в ушах зазвенело, и поманил к себе Петра и Иоанна.
– Пойдемте, я вам покажу.
Они последовали за ним по извилистым, взбиравшимся вверх улочкам предместья, пока не добрались до Верхнего города, бога-того квартала, который Иоанна и Иуда знали даже слишком хорошо. Подведя их к нужному дому, человек с кувшином молча указал на дверь и отправился восвояси, поскольку сам он входить не собирался.
– Должно быть, это здесь, – сказал Петр, повернувшись к ним – Нам нужно приготовить все к празднику. Надо купить еды и принести сюда до того, как все соберутся. – Он оглядел спутников. – Надо купить барашка и поскорее, чтобы приготовить. Но я думаю, с этим затруднений не будет, Здесь есть из чего выбирать.
«Вот уж точно, – подумала Мария, – особенно если вспомнить, сколько этих баранов только что загнали в город через ворота».
– Пойдем на Верхний рынок, – предложил Иуда. – Там самый богатый выбор пасхальной снеди.
– Нет, – возразила Мария, – сначала нужно купить барашка. Это самое главное. – Она оглядела спутников. – Сами понимаете, без барашка пасхального стола не бывает. А ведь мало его найти, его надо зарезать по всем правилам, а потом приготовить.
– Не осмотреть ли нам сначала место, где мы будем праздновать? – предложил Иуда.
– Нет! – отрезала Мария. – Менять место мы уже все равно не будем, а значит, не стоит терять попусту время. У нас его и так немного.
Никаких предложений Иуды она выслушивать не желала.
Храм бурлил от переполнявших его толп. Хорошо, что Иисус не пошел сегодня проповедовать: в такой сумасшедшей толчее никакую проповедь все равно не услышат. Запоздавшие теснились возле продавцов пасхальных ягнят, остальные валом валили к алтарям и жертвенникам. Царила полнейшая неразбериха.
Ученики протолкались к овечьим рядам, туда, где блеяли и брыкались животные. Ничто уже не напоминало об изгнании торгашей Иисусом: купля-продажа шла с прежней бойкостью, люди окружали столики менял.
«Сколь тщетны оказались усилия Иисуса, – подумала Мария, ощущая тяжкий гнет печали, – как мало нуждаются в них люди».
Как правило, выбор ягненка был делом долгим, требующим времени, но в нынешней суматохе им не оставалось ничего другого, кроме как ткнуть пальцем в показавшееся более-менее подходящим животное и выкрикнуть, пока их не оттеснили:
– Этот! Берем!
– Очень хорошо! – воскликнул торговец, – А как насчет приготовления? Я работаю на пару с хозяином кошерной кухни, он хороший мастер. – Он указал на ухмылявшегося парня, который стоял рядом.
В конце концов сговорились на том, что приготовят барашка на кухне, с соблюдением всех правил согласно Закону Моисееву, но зарежут его на храмовой земле Филипп с Матфеем, чтобы не нанимать резника.
Когда Иуда, казначей их братства, достал кошелек, чтобы расплатиться, Мария едва не вырвала его из рук изменника и не швырнула на землю, но вовремя сдержалась. В конце концов, деньги были общие, поступившие от многих, в том числе от нее самой, и ничем не оскверненные.
Иуда по одной отсчитал монеты, после чего сказал:
– Пойду позабочусь о других вещах. Еду на рынке вы и без меня купите.
Он улыбнулся и поклонился.
«И почему никто не спросит у него, что это за „другие вещи“? – подумала Мария – Впрочем, разве кто-то станет задавать такие вопросы человеку, которому доверяет?»
– Иди, конечно, – добродушно промолвил ничего не подозревавший Нафанаил.
– Нафанаил, – обратилась к нему Мария, – Иуда… Иуда… – Она совсем уже собралась рассказать им все, вопреки данному Иисусу обещанию. Однако сообразила, что, стань правда достоянием Петра, Симона или Иакова Большого, поднимется такой шум, что Иуда будет предупрежден и сможет своевременно изменить свои планы. – Иди с ним, – потребовала она. – Посмотри, куда он идет.
Нафанаил оглянулся.
– Поздно, он уже пропал из виду. Мы его не догоним. А с чего ты взяла, будто мне нужно пойти с ним?
Мария не ответила, слова застряли у нее в горле.
На верхнем рынке перед ними открылось целое поле, уставленное корзинами, до краев заполненными всякого рода соблазнительной провизией. Но и купить им предстояло немало: горькие травы, хрен, ячменную и пшеничную муку для пресного хлеба, яблоки, миндаль, финики и изюм для харосета, яйца, оливки, уксус, и, разумеется, вино, лучшее, какое смогут найти. А также горчицу, мед и виноград для соуса к ягненку. Каждый продавец зазывал к себе, каждый уверял, что у него лучшая мука из пшеницы с полей Заноаха, смоквы из Галилеи, вино с виноградников Цереды, финики из Иерихона и латук, выращенный в пригородах Иерусалима.
Мария вовсе не хотела распоряжаться покупками, потому что не могла думать ни о чем другом, кроме того, как расстроить планы Иуды. Но о какой бы мелочи ни зашла речь, все почему-то ожидающе смотрели на нее.
– Дорогая Мария, – обратилась она наконец к матери Иисуса. – у тебя большой опыт. Тебе довелось готовить много пасхальных обедов. Уверена, что никто лучше тебя не выберет горькие травы и все, что нужно для харосета.
Мать Иисуса кивнула и согласилась, хотя Мария, конечно, испытывала неловкость оттого, что фактически спихивала на нее все заботы.
– Ну а остальные… думаю, каждый из вас возьмет что-то на себя. Иоанна, ты купишь муку для пресного хлеба, а ты, Сусанна, подберешь все, что нужно для подливки к ягненку. – Мария терпеть не могла отдавать распоряжения, но должен же был кто-то взять это на себя, чтобы дело двигалось. – Мужчины, а вы сами разберитесь, кто из вас какую еду купит. Речь идет не о ритуальной пище, так что можете положиться на свой вкус. Ну а я… я беру на себя покупку яиц, – заявила она, умышленно оставляя себе весьма скромную задачу.
Расхаживая в одиночку по рынку, Мария улавливала обрывки разговоров и напряженно прислушивалась к тому, о чем говорят. Время от времени до ее слуха доносилось повторявшееся имя Варавва, люди толковали о двух римских солдатах, заколотых кинжалами, о том, что в ближайшее время Пилат и Антипа, видимо, предпримут какие-то совместные действия против мятежников. Зримые свидетельства готовности подавить недовольство были налицо: рынок оцепили римские солдаты, сжимавшие рукояти мечей и хмуро высматривавшие в толпе что-либо подозрительное.
Ветер разносил острый запах свежей крови, на территории храма происходило ритуальное заклание сотен или даже тысяч агнцев. Каждый глава семьи особым ножом перерезал горло жертвенному животному, затем совершался предписанный ритуал собирания крови, которую священник, завершая обряд, выливал к подножию алтаря. Жалобное блеяние обреченных животных доносилось даже до рынка.
Действительно ли это угодно Богу? Да, конечно, в древности Он предписал Моисею приносить в жертву животных, но ведь тогда весь народ избранный представляя собой лишь горстку людей. Но нынешние огромные толпы, тысячи подвергающихся закланию животных – мог ли Моисей предвидеть нечто подобное? Чудовищное, вызывающее тошноту кровопролитие.
Сверху снова пахнуло кровью, и Мария едва не задохнулась.
И необходимость являться сюда, в храм, ведь это тяжким бременем ложится на многие верующие семьи. Иудеи расселились широко, добраться до Иерусалима многим не так-то просто, а если и доберешься – предстоят сплошные расходы.
Мария огляделась по сторонам и вынуждена была признать, что святостью здесь не пахнет. Причем не только на рынке, но, страшно сказать, и в самом храме, и во всем городе. Скученность, толчея, ссоры, торг и ругань вокруг продавцов жертвенных животных и столиков менял, невозможность побыть наедине с собой, подумать о вечном. Все это никак не способствовало благочестию.
К настоящей праведности это массовое паломничество не имеет ни малейшего отношения. Да, смысл в нем был, поскольку посещение храма помогало лишенным своей страны и расселившимся повсюду евреям ощутить единство со своими братьями по крови и вере, но это касалось связи людей между собой, но не с Богом.
Но если не через храм, то как еще могу я приблизиться к Богу? Ведь ищу я именно Бога, нуждаюсь именно в Нем, а не в сонмище пилигримов.
Мария вернулась в дом, снятый для празднования Песаха, чувствуя, что нуждается в передышке. Она надеялась застать там Иисуса и услышать от него нечто, позволившее бы ей приободриться.
Увы, Иисуса не было. Только женщины, занятые приготовлениями к празднику.
Застолье намечалось в просторной верхней комнате, откуда открывался вид на городские крыши. Там уже расставили низкие столики и кушетки или ложа, на которых следовало не сидеть прямо, а возлежать. Стоял полдень, и комнату заливал яркий свет.
– Да у нас намечается ужин в римском стиле, – заметила Мария, глядя на эти приготовления.
– Это не нарушает церемонии, – сказала Сусанна, – и не вступает в противоречие ни с какими древними предписаниями.
– Но соберемся ли мы в нужном количестве? – спросила Мария.
Римский стиль предполагал число пирующих, кратное девяти: по три ложа на длинный стол, по три гостя на ложе.
– Не будем дотошными в мелочах, – отмахнулась Иоанна. – Мы составим все накрытые столы вместе, чтобы получился один длинный, а ложа пускай стоят по обе стороны. Вот и все. Нас все-го около двадцати, почему бы нам всем не собраться за одним столом? Моисей на сей счет не высказывался, и, осмелюсь предположить, даже фарисеи не нашли бы, к чему тут придраться.
Ожидалось, что соберется семнадцать человек – тринадцать мужчин и четыре женщины. Иоанна, накрывая на стол и расставляя ложа, пела. Мать Иисуса хлопотала над ритуальным блюдом харосет. Нарезала яблоки и измельчала в ступке дорогую корицу, чтобы сдобрить вино. Сусанна замешивала из ячменной и пшеничной муки тесто, чтобы вылепить плоские, пресные лепешки. Пасхальный хлеб надлежало выпечь еще днем и оставить остывать в печи, чтобы он стал хрустящим. На долю Марии выпало поджарить принесенные ею яйца и натереть хрен, чтобы, смешав его с уксусом, изготовить горькую заливку для трав. Готовя еду, женщины обсуждали будущее застолье.
– Вечеря будет славная, – промолвила Сусанна, но Мария уловила в ее голосе оттенок горечи.
Мысли женщины без конца возвращались домой, в Хоразин: наверное, она думала, что сейчас делает ее муж и где и с кем он будет сегодня вкушать седер.[69]69
Ритуальная трапеза, проводимая в первые два вечера Песаха.
[Закрыть]
– Поставь эти чаши на стол, – сказала мать Иисуса, подойдя с подносом, уставленным чашами для вина. Их не хватило на всех, но в доме имелись и другие. – Хозяин этого дома был так добр, что предоставил в наше распоряжение не только комнату и стол, но и всю нужную посуду, – заметила старшая Мария, – Где он? Нам стоило бы его поблагодарить.
– С ним разговаривали Иоанн и Петр, – отозвалась Иоанна. – Только они знают его в лицо, а их еще нет – заняты ягненком. И вообще, он, похоже, прячется. Наверное, наш таинственный хозяин очень стыдлив.
«Или осторожен, не хочет, чтобы его узнали, – подумала Мария. – Открыто иметь дело с Иисусом сейчас небезопасно».
Кухонька на нижнем этаже оказалась невелика, но удобна и снабжена всем необходимым. Там имелись и разделочные доски, и ступки, и пестики, и целый набор ножей самого разного размера и назначения. Все это было разложено на виду и явно дожидалось их, но, готовя еду на чужой кухне, без хозяина, женщины все равно испытывали неловкость.
Маленькая внутренняя печь, по обычным меркам предмет роскоши, уже раскалилась и дожидалась того, чтобы принять в свой жаркий зев плоские лепешки, на которые Сусанна разделяла раскатанный пласт пресного теста.
– Поспеши, Сусанна! – поторопила Иоанна, – Давай побыстрее. Фарисеи твоей работы не одобрили бы – Она повернулась к обеим Мариям и пояснила: – Они, не знаю уж где, откопали правило, согласно которому между замесом и выпечкой должно проходить не больше времени, чем требуется для того, чтобы одолеть неспешным шагом римскую милю.
– А если мы не уложимся, тогда что? – поинтересовалась мать Иисуса.
– Тогда наш хлеб, будь он сто раз пресный, не считается кошерным, – фыркнула Иоанна. – Но, к счастью, фарисеи и сейчас за нами не наблюдают, и к вечере не ожидаются. Давай ставь хлеба в печь!
– Вот такие правила мой сын всегда осуждал. Наверное, именно это настроило против него многих книжников и религиозные власти. – Старшая Мария была взволнована и едва сдерживала слезы. – Между тем он учит вещам, которые заслуживают куда большего внимания, чем промежуток времени между замесом и выпечкой. Смешно подумать, будто Богу есть дело до того, скольк у верующих будет доходить тесто.
– Спорить с власть предержащими и приверженцами всего старого и косного – это судьба всех пророков, – напомнила Иоанна, – Илия бросил вызов жрецам Ваала, Натан – Давиду, Моисей – фараону. Это настоящий спор, а не какие-то там фарисейские кухонные правила. Видно, со временем все мельчает.
Отбирая из корзинки яйца, чтобы поджарить их одновременно с пекущимся хлебом, Мария подумала о том, что правила так или иначе установлены Моисеем, и мы просто следуем им. Бережно, чуть ли не с почтением, она выложила яйца на противень, чтобы отправить в печь. В конце концов, возможно, это единственное, что мы знаем и способны уразуметь: строгие правила и немудреные указания. Тут Бог может на нас положиться.
На город опускались сумерки. Из окон верхней комнаты можно было видеть, как солнечный свет постепенно истаивал, оставляя лишь теплое свечение вокруг нагревшихся за день известняковых зданий. Затем исчезло и оно, уступив место омывшей фасады голубоватой белизне. На небо взошла полная бледная луна. Начинался Песах.
Один за другим ученики поднимались по лестнице и входили в комнату. Филипп и Нафанаил, пришедшие первыми, в восхищении огляделись по сторонам.
– Какой прекрасный дом! – вскликнул Филипп. – Кому он принадлежит?
– Мы до сих пор этого не знаем, – сказала мать Иисуса– Придется ждать, пока хозяин сам не откроет себя.
Вскоре явились Матфей и Андрей, а затем сразу несколько учеников – Фаддей. Иаков Большой, Фома. Запыхавшись после подъема по крутой лестнице, они останавливались на пороге, любуясь просторным, прекрасно подготовленным к празднику помещением.
Снаружи уже сгущалась тьма, когда на верхних ступенях лестницы показался Иуда. Он так и не надел свой прекрасный синий хитон даже по случаю праздника. Возможно, вообразил, будто осквернено только его платье, а не он сам. Вид комнаты с накрытыми праздничными столами произвел впечатление и на него.
– Великолепно! – промолвил он, не обращаясь ни к кому в отдельности. – Кого мы должны благодарить за это?
– Тайного, но верного ученика, – ответила Иоанна, внимательно глядя в лицо Иуды.
– Таков его выбор, – промолвил Иуда и резко отвернулся.
Совсем стемнело, когда наконец пришли Иоанн и Петр, неся большой, накрытый тканью поднос с жарким.
– Нам повезло с ягненком, – заявили они. – Он зажарился лучше всех на той кухне. Правда, и готовился долго, потому что очень жирный.
Залах от подноса действительно шел такой, что слюнки текли. Тем более что в последние дни никто из учеников не баловал себя мясом.
Теперь не хватало только Иисуса. Наконец после ожидания, показавшегося всем очень долгам, он поднялся по лестнице и вошел в комнату.
«Похоже, пребывание в Гефсиманском саду приободрило его улучшило настроение, – подумала Мария, – Хвала Господу, что 'рассказала ему про этот сад».
– Привет, друзья мои! – возгласил Иисус. – Как хорошо, что вы все смогли собраться здесь вместе.
Его мать подошла к нему и шепнула что-то на ухо. Мария увидела, как он кивнул, а потом сказал:
– Ну что ж, займем свои места.
Мария присмотрела себе место на втором ложе от головы стола: нужно было учитывать, что ей, как и другим женщинам, придется по ходу вечери вставать, чтобы менять блюда. Иоанн занял место рядом с тем, что предназначалось для Иисуса.
Однако, вместо того чтобы сесть во главе праздничного стола и начать пасхальный ужин в соответствии с освященным временем ритуалом, Иисус встал и снял всю верхнюю одежду, включая подаренный матерью хитон.
– Вы все призваны к служению, – заявил он, обводя взглядом собравшихся учеников. – Высшим надлежит служить низшим, великие должны служить малым. Я хочу подать вам пример.
Он завернулся в полотенце, набросил другое себе на руку и велел принести лохань с водой. Мария встала и принесла воды с кухни.
– Так, как я омываю ваши ноги, так и вы должны служить друг другу.
Опустившись на колени, Иисус омыл в лохани ноги Фомы и вытер их полотенцем. Все это время в комнате стояла полная тишина, не нарушаемая ничем, кроме плеска воды.
Когда Иисус переместился к Петру, тот аж подскочил:
– Нет, учитель! Ты не должен делать этого!
– Если не омою тебя, не будешь иметь части со мною, – сказал Иисус.
– Ну, так мой не ноги, а все остальное, – стоял на своем Петр, – руки или голову.
– Тому, кто чист, надобно омыть только ноги, – промолвил Иисус. – Кто же нечист…
Он посмотрел на Иуду, и тот торопливо подставил ему босые ступни. После Иисус перешел к Иакову Большому, совершив омовение в торжественной тишине, и наконец, подошел к Марии. Ей трудно было перенести то, что он прикасался к ее ногам, стоя перед ней на коленях, словно слуга. Это казалось неправильным. Никогда ни один мужчина не оказывал ей столь рабской услуги, ставшей еще более неуместной оттого, что делал это сам Иисус. Но в то же время она почувствовала, что этот символический акт сделал связь между ними еще прочнее.
Омыв ноги всем, Иисус сказал:
– Запомните это. Вы призваны для служения, будьте же слугами друг другу. – Он оделся и занял свое место во главе стола.
На маленьких дополнительных столиках расставили тарелки с первой переменой блюд – луком, листьями салата, кунжутными семечками, медовыми сотами, яблоками, фисташками. Всю эту снедь – каждый что-то свое – закупили на рынке мужчины.
– Я вижу здесь смоквы из Галилеи, – улыбнулась Мария, – Уверена, это ты, Симон, их купил. Но вот сушеная рыба из Магдалы… кто, кроме меня, по ней соскучился?