Текст книги "Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки."

Автор книги: Марат Нигматулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)

На выезде из города Меля видела кое-где утопающие в зелени хрущёвки, золотом отливавшие в первых рассветных лучах. Но их было совсем немного, и со всех сторон их обступали гигантские дома, обнесённые забором и камерами по периметру, с КПП на въезде и толпой охранников с собаками и пистолетами.

Потом автобус выехал за пределы Московской агломерации. Теперь пейзаж за окном был куда более традиционным. Сначала, правда, Мелю слегка уличили курганы. Потом она поняла, что это не курганы, а коровники. Обычные советские бетонные коровники, которые за много лет поросли травой и кустами и ушли наполовину в землю. Издалека они теперь напоминали курганы. Курганы советской цивилизации.

Убогие покосившиеся деревянные домики, все как один чёрные как смоль. Построенные из древесины и жестяных листов сельские магазинчики, где торговали чипсами и кока-колой. Сверкающие неоновыми огнями автозаправки Роснефти. Убитые просёлочные дороги. Иногда и вовсе грунтовка. Крохотные деревни и посёлки – небольшие хаотичные скопления почерневших домиков на крупных полянах.

Маленькие городки: пара церквей, полуразрушенный дом культуры в псевдоклассическом стиле, техникум, построенный в духе конструктивизма семидесятых, убогий заросший сквер, куда даже днём зайти страшно, огромный овраг на окраине города, где иногда находят трупы, и грязный ТЦ. Секс-шопы и рюмочные на каждом углу. Толпы неприкаянных бедных подростков в купленных на последние деньги в секонд-хенде брендовых шмотках. Эти шмотки для них – единственная отрада в жизни. Если не считать наркотиков. Кругом на заборах красуются граффити: «Зарплата от 100 тыс. р./мес.». Дальше адрес в Телеграмме или Джаббере.

По большей части эти городки были по-прежнему застроены хрущевках. Многие из них разваливались, и во многих люди уже не Дили. Рядом с хрущёвками вырастали жутковатые двухэтажные бараки. Их строили здесь уже лет двадцать как. По большей части их собирали из цельных плит. Не бетона, а какого-то непонятного материала. Он был похож ни то на пластик, ни то на застывшую монтажную пену. Такие бараки часто обращались. Их строили из ядовитых материалов. Люди, которые в них жили, часто болели и быстро умирали. Сами эти домики поначалу выглядели мило, но после дождей и снега портились, и выглядели хуже, чем те хрущёвки.

«Страшные места, – думала Меля, – и жизнь тут страшная. Кто бы мог исправить всё это?».

Только сейчас Меля, почти всю жизнь пролившая в Москве, вспомнила, какая же в провинции бедность.

Внезапно Меля осознала, что она погрузилась в ужаснейшее царство нищеты. Нищета окружала её повсюду. Куда бы она ни посмотрела, – вокруг не было видно ничего, кроме нищеты. И она поняла, что теперь и она сама будет нищей, потому что в этом мире можно быть либо нищим, либо мерзавцем. А она никогда не будет мерзавкой.

На одно время виды за окном до такой степени заворожили её, что Меля даже отложила книгу, которую читала. Сосредоточиться на новом сериале она тоже не могла. Её взор сам норовил оторваться от экрана, чтобы обратиться в сторону окна. Окно манило, притягивало её. И очень скоро оно окончательно отложила и книгу, и планшет и уставилась в окно.

Только чипсы хрустели у неё на зубах.

Наступил вечер, а затем ночь. Они ехали дольше, чем планировалось. Только ко второму часу ночи они прибыли в посёлок. Автобус остановился прямо на главной площади. Это было огромное бесформенное пятно, к тому же абсолютно пустое, занимавшее центр этого селения. Ни то поляна, ни то пустырь, совершенно голый, вообще без травы, но при этом не заасфальтированный. Вокруг него стояли покрашенные в синий и зелёный цвет деревянные домики в два этаже, несколько бетонных трёхэтажек и кирпичная управа. Над её крыльцом была отдельная крыша из покрашенной в тёмно-зелёный цвет десяти. Её подпирали две толстые трубы, которые отдалённо напоминали колонны.

Фонарей нигде не было. Весь этот странный плац освещался только фарами автобуса.

Мелю ждали. Она заранее связалась с тем, кто должен был её приютить.

Едва она вышла из автобуса, этот мужик сразу попался ей на глаза. Это был самый обычный мужик, каких много в провинции. На нём были тельняшка, камуфляжные штаны и тонкие летние берцы. Лицо его было суровым и худым. На фоне тощих скул нос казался каким-то неестественно большим. Когда было красновато-землистого оттенка. Короче, на вид он был типичный русский с юга страны.

Некоторые приняли бы его за фээсбэшного провокатора. Но Меля об этом не подумала. Не потому, что была глупа, а потому, что доверяла русичке, которая дала его контакты. Русичке же она доверяла не потому, что не ожидала подвоха, а потому, что жила по принципу: я сделаю всё, что от меня просят, и пусть случится так, как случится. Меля не очень-то любила себя. Не потому, что она себя ненавидела. Ненависти к самой себе в ней не было ни на грош. Она просто не обращала внимания на себя и свои чувства и не рефлексировала о них. Она делала так, как ей говорили, не ожидая ничего хорошего. Она никогда не разочаровывалась в людях, поскольку вообще не верила никогда в людей. Мир вокруг она воспринимала как одну огромную механическую диараму. Людей она считала движущимися в ней болванчиками.

Некоторым казалось, что Меля ненавидит людей и считает, что они –грязь под ногами. Это было не так. На самом деле люди были ей до лампочки. Она и сама была себе до лампочки. Она жила не в том мире, в каком жило большинство её сверстниц. И этим она отличалась от них.

Следующие три или четыре дня Меля провела в доме того мужика. Он просил, чтоб она называла его Сергей. Русичка звала его Вадимом. Меля не любила допытываться и называла его так, как хотел он сам. Она вообще не любила спорить и задавать лишних вопросов. Если человек просил называть его Сергеем, – пожалуйста. Что бы там ни было, это не её дело. Не всё ей положено знать. Меля считала, что если человек ей о чём-то не сказал, то это не её дело. Значит, были на то неведомые ей причины. Знать ей о них и не нужно. Есть то, что сокрыто от людей. Лезть в это совершенно не обязательно.

Меля никогда не задавала лишних вопросов. Если её спрашивали, она отвечала, но сама она вообще очень редко спрашивала. Обычно она довольствовалась тем, что ей говорили.

«Если человек мне не сказал, – думала она, – значит, мне это и знать не нужно.».

Меля не боялась, что её обманут. Она вообще не боялась ни за свою жизнь, ни за своё здоровье. Она знала, что у неё нет ничего за душой: ни квартиры, ни другого имущества, ни нормального образования или связей отец ей не оставил. Красотой она тоже не блистала. Всё, что у неё было, ей приходилось добывать самой. Она жила плохо и не сомневалась, что будет жить плохо и дальше. Она была готова к этому и не переживала по этому поводу. Страха перед трудностями у неё не было. Вся её жизнь состояла из трудностей. Меля была готова к мучительной смерти где-нибудь в канаве. Она знала, что смерть может заявиться в любой момент.

Несколько дней Меля прожила в одном доме с Сергеем. Это был большой деревянный дом с огромным заросшим садом. Сад был соток на тридцать.

Сам дом был синий, с резными ставнями и мезонином. Потом Меля переехала к себе. К себе – то есть в квартирку, которую ей предоставили как молодому специалисту. Точнее, это даже не квартирка была, а вообще невесть что. Нечто среднее между каморкой и однушкой. Тёмное и сырое помещение на втором этаже покосившегося деревянного барашка. Доски его давно прогнили и стали чёрными. Ступеньки на деревянной листан уже проваливались под ногами – настолько они были гнилые. В доме было полно термитов.

Меля жила там очень плохо. Тем более, совсем скоро началась школа, и ей стало совсем невмоготу. Она не привыкла много работать и с трудом переносила тяготы новой жизни.

Вставать ей приходилось очень рано, нередко в четыре утра. Воды в доме не было, а потому каждое утро Меля спускалась во двор к водокачке и набирала воду в вёдра. Потом она поднимала их наверх и там умывалась. Грязну воду выливала из окна прямо в кусты. Иногда там дремали пьяницы.

Дальше Меля долго приводила себя в порядок, готовила завтрак, кушала, собиралась в школу и, наконец, шла на занятия. Она была хорошей учительницей начальных классов, и дети её любили. Она умела быть с ними и ласковой, и строгой, но всегда мудрой и справедливой. Очень скоро Меля стала вести занятия по православию в группе продлённого дня. Затем при школе появился православный кружок для детей более старшего возраста. В его организации ямное помогла учительница истории. Она тоже состояла в Союзе, и была очень милой и любезной по отношению к Меленьке.

Учительница истории была милая полная женщина лет тридцати пяти-сорока. На вид она была моложе своих лет. Невысокая, пухлая, с большой грудью и щеками как у хомяка. У неё были очень подвижные живые глаза, и сама она была очень подвижная, активная, постоянно жаждавшая какой-нибудь деятельности. Вместе они организовали очень хороший православный кружок при школе. Теперь после занятий они могли запираться в школьном музее с небольшой компанией преданных им школьников, и спокойно заниматься тем, что больше всего их интересовало, – ультраправой пропагандой.

Время летело быстро, и дети постепенно проникались идеями Леонтьева, Данилевского и Победоносцева. Меля в такой восторг приходила, когда видела это! Ей нравилось смотреть, как дети деградируют, а все их положительные качества угасают на глазах.

Меля и Ольга (именно так звали учительницу истории) вели непримиримую борьбу со всеми проявлениями теории эволюции, коммунизма и критического мышления. В этом они добивались больших успехов. Так, Меля впервые озаботилась тут составом школьной библиотеки. Ольга очень много работала. Помимо истории она вела и обществознание, и закон божий, постоянно устраивала доя школьников экскурсии к святым местам и вообще делала очень много. Тем более, её дочь сейчас заканчивала одиннадцатый класс, а дочка была непутёвая. Ей постоянно требовалась помощь в подготовке к экзаменам. У бедной Ольги просто не хватало сил следить за школьной библиотекой. А вот Меля предложила библиотекарше её перебрать. Они нашли там старые книги Александра Панчина, где рассказывалось, что призраков не существует, а ГМО не вредно.

«Какая чушь! – подумала Меля. – Как это призраков не существует? Я сама лично говорила с ними. Ребятам такое читать не надо. Лучше выкинем эту книгу в помойку.».

И книгу выкинули в помойку.

Потом Меля взяла ту книгу, где говорилось, что ГМО не вредно.

«Как это так? – подумала Меля. – Все знают, что ГМО – это вредно. Это и по телевизору говорят, и в книгах пишут. Даже в школе когда я маленькая была, нам так на уроках здоровья говорили. Нет, эта книга точно может повредить ребятам. Уберём её в мусор.».

И книгу выкинули в мусорку.

Точно так же Меля поступила и со всеми другими книжками, которые ей в библиотеке не понравилось. А не нравилось ей очень многое. Она, к примеру, не любила Толкина, а Льюиса любила. Правда, «Хроники Нарнии» она никогда не читала. Она помнила лишь странный фильм из детства с таким названием, и этот фильм ей тогда не понравился. Она не поняла, о чём он. Из Льюиса она читала только «Четыре любви», и этот трактат она находила вполне изысканным. К сожалению, обнаружить его в библиотеке ей не удалось. Тем более Меля не любила Роулинг. Да и вообще, как она могла любить «Гарри Поттера»? В детстве Меля не один десяток раз пересматривала культовый мультфильм «Дети против волшебников». И как она могла после всех споров на эту тему в её время любить сказку про очкастого мальчика? Даже трансфобия Роулинг не спасала её в глазах Мели. «Гарри Поттеру» не было места в школьной библиотеке. И Меля избавила школьную библиотеку от «Гарри Поттера».

И даром, что в школьную библиотеку давно никто не ходил. Это было важно само по себе. В конце концов, Меля жила в мире, полном волшебства и магии.

Жизнь в посёлке была довольно дремотная, если не считать деятельность местных чекистов.

На окраине посёлка находился высокий холм, весь заросший дикой травой. На его вершине стояло убогое одноэтажное здание из бетонных плит. Окна его были зарешёчены. Ночами оттуда лился бледно-синеватый свет электрических ламп. Там сидели полицаи. Днём они спали в своих домах или прямо на рабочем месте, а ночами пытали и мучили людей.

Рядом проходила граница с ЛНР. Через неё постоянно возили оружие, наркотики, всякое другое добро. Через неё часто ездили оппозиционеры: и правые, левые, и даже либералы. Многие из них хотели попасть в ЛНР, чтобы сражаться за свободу Донбасса от украинских империалистов. Часто через границу ездили бандиты. Они занимались обналом в Республике.

Государство пристально следило за всеми, кто пересекал границу. Поэтому полицаям из посёлка помогали местные чекисты-фээсбэшники.

     Глава двадцать первая. Тихая жизнь.

Жизнь в посёлке была очень-очень трудной. Меля вынуждена была рано вставать и сразу начинать работать. Она сама таскала вёдра с собой себе в квартиру, ходила за продуктами в магазин и на местный базарчик, сама волокла сумки с детскими тетрадями домой. Она долго шла в школу, долго шла из школы. В самой школе ей приходилось оставаться иногда до глубокой ночи. Её рабочий день начинялся в семь утра, когда она приходила в класс и открывала окна, чтобы проветрить его. Заканчивался он обычно в семь или восемь вечера, когда она со стопками тетрадей уходила домой. Но часто она сидела в классе и до девяти, и до десяти, и даже до двенадцати ночи. Тяжёлая жизнь плохо сказывалась на её здоровье: постоянно болела голова, мучала одышка, регулярно накатывала слабость. Когда Меля приходила домой, она тут же ложилась на кровать. Ложилась прямо так, в одежде, поверх колючего шерстяного покрывала – и засыпала мертвецким сном. У неё не было сил даже поесть, не то, чтобы готовить. Она ела один или два раза в день: один раз утром и один во время большой перемены. В остальное время она была занята тяжёлыми трудами.

Очень быстро Меля потеряла интерес ко всему, что происходило за пределами школы. Даже любимые фильмы ужасов и сериалы отошли в прошлое. Она уже не проявляла к ним интереса, потому что сил у неё на это не было. Наверное, она бы стала бухать или торчать, если бы это было для неё приемлемо. Но она не знала ни вкуса алкоголя, ни его эффектов. О наркотиках не шло и речи. Очень частотна ощущала, что тело не подчиняется ей. В минуты усталости ей казалось, что это и вовсе не её тело. Сначала просто накатывала усталость, а потом пуки и ноги становились точно механическими. Она не чувствовала жизни в себе, и ей казалось, что жизнь в ней угасает.

«Может, я уже умерла? – думала она, лёжа на кровати и глядя с потолок. – Просто не заметила этого?».

Тогда она поднималась, шла в ванную и делала себе несколько надрезов на руке при помощи опасной бритвы. Только тогда она успокаивалась и вновь чувствовала себя живой. Она чувствовала себя живой только когда ей было больно.

Сергей и Ольга видели, до какой степени отчаяния дошла Меля, поэтому в один из осенних дней предложили ей свою помощь. У Ольги была дочь, которая в этом году должна была окончить одиннадцатый класс. Это была милая, немного полня девушка с пухлыми щёчками, рязанским носом и стрижкой каре. Волосы её всегда были покрашены в зелёный цвет. Она писала фанфики, полные насилия, много тусовалась с мальчиками, громко материлась, пила «Виноградный день» и алкогольные энергетики, называла себя лесбиянкой, но занималась сексом только с парнями. Она хорошо знала историю и английский язык, но систематически забивала на биологию, химию и физику. Она была лучшей ученицей в классе, но всегда была на грани отчисления. Ольга решила, что её дочь (которую, кстати, тоже звали Ольга) может помочь Меленьке с её обязанностями.

Отныне Оля вела продлёнку и проверяла тетрадки младшеклассников. Она помогала Меле в работе с музеем и кружком. Сама Меля теперь могла немного вздохнуть спокойно.

Сергей предложил ей записаться бесплатно в его секцию исторического фехтования. Меля согласилась, и он с радостью начал обучать её всяким своим премудростям. Меля вообще стала теперь больше двигаться. Впервые за долгое время в её жизни появилась двигательная активность. Она очень мало двигалась с тех пор, как перестала общаться с Крис.

К зиме стало немного получше. Меля немного попривыкла к своему новому состоянию, нагрузка стала более дозированной, и она могла позволить себе отдыхать. Теперь её жизнь стала наполняться смыслом. Она очень быстро пришла в норму, и хандра долгое время больше не возвращалась к ней.

Зима в том году выдалась дрянная. Сырость стояла неимоверная. Воздухом тяжело было дышать, настолько он был влажный. По дороге в школу жутко воняло гнилью и конским навозом. Небо было серое, всё заволоченное тучами. Грунтовка превратилась в один нескончаемый поток грязи. Утром по дороге в школу Меля часто видела, как из сугробов торчали замёрзшие насмерть алкаши.

Было тепло и влажно. Температура той зимой ни разу не опустилась ниже пяти градусов ниже нуля. В основном было сильно выше нуля. Снег иногда выпадал и сразу же таял. Всё было очень плохо.

В непогожие дни Меля старалась больше времени проводить дома. Она исправно посещала тренировки с шашкой, нов остальное время старалась особо не двигаться. Ей нравилось лежать в кровати, закутавшись в десять одеял, пить чай, есть сладости и смотреть сериалы. Мысли ворочались медленно. Она чувствовала, как деградирует. Зимой в её убогой квартирке было очень холодно. Мокрый ветер постоянно задувал в щели, а ремонтировать барак у Меленьки сил не было. Она была белоручка. Свет она старалась не включать и предпочитала смотреть фильмы ужасов в абсолютно тёмной квартире. В её спальне не было люстры: только лампочка под потолком. Когда она включала её, свет больно бил в глаза. Такое освещение бывает в СИЗО. Теперь Меля много сидела и кушала.

К весне от такой жизни ей впервые в жизни удалось накопить немного жирка, но сама она этого не замечала. Она не привыкла обращать внимания на своё тело. Она никогда не комплексовала из-за него именно потому, что не обращала на него внимания. Меля почти никогда не смотрела в зеркало и очень мало следила за внешним видом. Ей было достаточно того, что одежда постирана и более-менее поглажена. Большего она никогда е требовала. У неё были коротко подстриженные ногти без лака, бледное, не знавшее пудры лицо. Она почти не прикалывалась к своему телу, разве что только в ванной во врем мытья или случайно. Ей никогда даже не приходило в голову встать перед зеркалом и начать рассматривать себя. Она не ощупывала своего тела, не вставала на весы, не мерила талию. Тело был ей попусту неинтересно. Она не любила и боялась его, потому что знала, что тело – источник греха. Её страх был совсем не тем, какой обычно испытывают взрослые или подростки. У них страх обычно связан с интересом: ведь так хочется иногда заглянуть за грант, увидеть ужасное, рассмотреть его, понять. У неё ничего подобного не было. Она боялась своего тела, но боялась его совсем иначе. Это был страх перед чем-то настолько ужасным, что о нём и знать не хотелось. Она делала всё, чтобы не дай бог не познать собственное тело. Она боялась его именно потому, что не знала, чего от него ждать. Она боялась, что тело может увести её не туда, что она может впасть во грех. Именно поэтому Меля старалась игнорировать своё тело. Проигнорировала она его и в этот раз.

Несколько раз за зиму ей приходилось ездить в Ростов, несколько раз – в Воронеж и Белгород. Она возила туда партии альфы. Ей нравилось смотреть на цветастые кристаллики в герметичных пакетиках. Их много лежало у неё под кроватью дома. Она хранила их в жестяной коробке для школьных завтраков. Коробка имела собственный замочек. Она вся была чёрная, блестящая, а на крышке её был нарисован Барт Симпсон на скейтборде в окружении языков пламени.

Альфа шла откуда-то из-за границы: то ли из ЛНР, то ли из Украины. Сергей и какие-то его друзья регулярно перевозили её через границу. Меля складировала это всё у себя дома, потом отвозила в Ростов и другие крупные города. Там она прятала эти пакеты в диких заросших парках, в заброшенных промзонах, на пустырях. Координаты она скидывала какому-то человеку, имени которого она не знала. Он с ней общался через Джаббер.

Меля примерно знала, что потом бывает с этими кристаллами, как они продаются, и на что идут деньги. Но она не очень-то много об этом задумывалась. По большому счёту это было совсем не её дело.

Поездки в Ростов Меля очень любила. Ей нравились огни большого города. Она с нетерпением ждала, когда ей представится очередная возможность выехать из захолустного посёлка. Она очень быстро привыкла к нему. Она, девушка, выросшая в огромной Москве, очень быстро привыкла к жизни в крохотном посёлке на границе с никем не признанным государством. Когда в декабре месяце она впервые выехала в Ростов, он показался ей по-настоящему огромным. Она гуляла по широким улицам, еда шаурму в дешёвых кафе, завешанных вяло свисавшими отовсюду новогодними гирляндами, пила кофе в дешёвых кофейных и постоянно гуляла. Она сходила в кино на новый фильм ужасов и пила в зале вишнёвую кока-колу. Она была очень счастлива тем, что снова оказалась в огромном городе.

Потом было ещё много поездок. Каждую из них Меля воспринимала как праздник. Она любила не только большие города, она любила дорогу. Ей нравилось брать тяжёлые сумки, доловил спешить на автобус, ехать бог знает куда, смотреть через окно на мокрую природу за окном, пить горячий чай с лимоном из термоса. Это она любила особенно. Когда ты пьёшь чай из термоса, глядя на слякоть за окном автобуса, – у чая совсем не тот вкус, чем когда ты пьёшь его дома. А природа за окном была совсем не милостива. За окном тянулась грязные, заросшие бурьяном поля. Точнее, когда-то это и вправду были колхозные поля, но теперь они давно уже не были полями. Теперь это было просто нечто. Ни то ужасно загаженная мусором и отходами степь, ни то просто гигантский пустырь. Кое-где в этой степи встречались урочища, где росли деревья. Собственно, обычно это и были небольшие рощицы или заросшие деревьями овраги и поймы небольших речушек.

Степь шла до самого горизонта. Трудно было понять, где она смыкается с небом. Небо было такое же сизое, как и степь вдалеке.

Со временем Меля полюбила такую жизнь. У неё было всё, о чём она могла мечтать: собственная квартира в бараке, материальная помощь отца, работа учителя, много вкусной и дешёвой еды, товарищи по партии, поездки в ближайшие города, приключения… В школе она зарабатывала тринадцать тысяч рублей в месяц, ещё семь присылал отец. Партия оплачивала рабочие поездки, государство давало квартиру.

«Я абсолютно счастлива, – думала Меля. – Мне не на что жаловаться в этой жизни.».

Меля жила хорошо, и она это знала. Но её уже ждали совершенно особые приключения.

   Глава двадцать вторая. Жить как надо.

А Меля ближе к лету вернулась в Москву. Там ей было куда привычней. Можно было целыми днями слоняться по городу в босоножках и цветастом платьице, пить фанту и тархун, есть шаурму и мороженое, сидеть на скамеечках в парках, гулять по набережным и вообще отдыхать. В посёлке она так делать не могла.

По приезде в Москву Меля нашла себе убогую квартирку, чтобы ночевать. Людей, с которыми можно было пожить, подсказала ей одна её знакомая из Ростова. Квартира была дрянная. Паркет давно расползся, обои отклеивались, в доме текли трубы, газовая плита не работала, а насекомых были полчища. В этой квартире жили националисты-леваки. Меля глубоко их презирала. Это были тупые бонысубкультурщики.

До этого Меля окружали в основном серьёзные люди: казаки, отставные офицеры спецслужб, начитанные правые студенты – историки и филологи-классики, православные священники, монахини и другие тому подобные. Она привыкла к серьёзным людям и серьёзным темам, к людям, которые все силы посвящают упражнениям в боге. Она привыкла к серьёзным правым. Правые для неё – это были поповские рясы и балахоны монахинь, казацкие папахи и золотые профессорские монокли. С бонами она никогда до этого толком и не соприкасалась. Поэтому теперь ей пришлось трудно. Боже, как она ненавидела их манеру общения, все эти «ответь за базар» и «ты по жизни кто». Она не понимала, что значит махаться и зачем это вообще нужно, не видела смысла прыгать на «шавок» и «чёрных». Она вообще очень мало это всё понимала.

Вход в квартиру украшала надпись: убивай зверей, а не животных. Эти буквы были выведены прямо над дверью со внутренней стороны. Меля не понимала, что значат эти слова. Она и не спрашивала.

Меленьке совсем не нравилось жить с отвратительными бонами. Она не понимала, зачем они бреют головы и носят берцы, зачем пьют по вечерам и обнимаются имеются с девушками, для чего употребляют наркотики. Она никогда не была на гигосах и не понимала, как они могут слушать эту ужасную какофонию, которую они называют музыкой. Меля, воспитанная на народных песнях, совсем-совсем этого не понимала. Не понимала она и приходивших нацболов, и их девушек, которые готовы были заниматься любовью со всеми подряд. Особенно Меленьке не нравился один бон-зоозащитник. Он был настоящий бон-левак, который ненавидел всех таджиков, всех капиталистов, всех мясоедов. Он был настоящий пацан и настоящий веган. Он безостановочно спасал животных, таща их в крохотную квартиру. За день он мог принести туда восемь кошек. Меле очень это не нравилось, а ему в не нравилась Меля. Он третировал её за то, что она ела мясо, за то, что была замкнутой, за то, что казалась странной. «Почему я не могу есть мясо? Сейчас же не великий пост!» – думала она.

Как-то раз она осталась в квартире на ночь одна, а этот бон пришёл ночью пьяный. Он начал ругаться на Мелю, но она вынула из рюкзачка кусок железной арматуры и так стукнула его несколько раз по голове, что бон чуть не умер. Утром она покинула квартиру. В полицию на неё никто не заявил.

После этого Меля переехала на другую квартиру. Комнату ей сдал один ублюдок-физик. Это был настоящий технарь – мерзкий и тупой.

Этот технарь был настоящий ублюдок. Ему было далеко за тридцать, и он был инцел. Он настолько отчаялся найти себе девушку, что специально решил заселить к себе квартирантку, а потом склонить её к сожительству. Меля этого не знала. Сам технарь был мерзкий. Это был невысокий тощий мужичонка с пивным животиком, постепенно начинающий лысеть. У него был приплюснутый нос и выпуклые глупые глаза карего цвета. Подбородок у него зарос нестриженой чёрной щетиной. Это был подонок. Меленьке он сразу же не понравился. Она с первого взгляда увидела у него похотливый взгляд.

Поначалу Меля не обращала на него внимания. Она поднималась рано, в пять или шесть утра, умывалась и сразу шла по своим делам. Целыми днями она гуляла в парках, ела шаурму, пила газировку, и только вечером возвращалась в квартиру, снова умывалась и ложилась спать. В конце концов, у неё был отпуск, и она могла наслаждаться жизнью, ничегошеньки не делая. На третий день мужичонка начал клеиться к ней. Она пришла поздно и решила посмотреть старые программы НТВ на планшете. Она уже устроилась на диване, достала чипсы, стала есть и включила программу, как вдруг к ней подошёл мужичонка. Он похотливо посмотрел на неё, начал отпускать ехидные комментарии по поводу того, что она смотрит.

– Меля, ты ведь такая хорошенькая девочка, – притворно-ласково заговорил он, усаживаясь рядом с ней на диван, – зачем ты смотришь эти программы для бабусек? Может, посмотрим какое-нибудь кино вместе?

Меля не подумала ничего. Она всегда была готова ко всему, но задних мыслей у неё не было.

– Какое кино вы хотели бы посмотреть? – спросила она, как всегда равнодушно глядя в глаза мужчине.

– Ну, какую-нибудь комедию романтическую, – сказал он, положив мохнатую токую руку на плечо Меле.

– Я не очень сильно люблю комедии, тем более романтические, – сказала Меля. – Я их не понимаю.

– Ну, так давай я научу, – заговорил физик, пододвигаясь ближе к девушке.

– Я предпочла бы посмотреть «Специального репортёра», – сказала Меля, улыбаясь прямо в глаза технарю.

– Ты не понимаешь, – сказал он. – Это же пропагандистское шоу, там ведь лапшу на уши вешают. Это для стариков сделано. Или ты просто чтобы поугарать смотришь?

– Нет, – улыбнулась девушка, запуская гость чипсов себе в рот, – мне нравится. Я считаю, так и надо снимать репортажи.

– Пропагандистские репортажи? – спросил технарь, прижимаясь плотнее к Меле.

– Нет, вообще репортажи, – сказала Меля.

– Может, ты и в летающие тарелки веришь, в рептилоидов? – иронично спросил технарь.

– Да, верю, – сказала Меля с абсолютной уверенностью.

Ей не нравился этот спор. Она вообще не любила спорить. Если она говорила с людьми, то почти всегда о чём-то конкретном. Теорию она предпочитала не трогать. «Пусть каждый верит во что ему заблагорассудится, – думала она. – Тех, кто верит в глупости, мы накажем». Если человек хороший, с ним незачем спорить, если плохой, спорить бесполезно. Так считала Меля. С плохими людьми она бы не стала спорить, но теперь её силой втягивали в этот спор.

Пока что технарь не видел в ней ничего зловещего. Оно и неудивительно: он был технарь. Как любой настоящий технарь, он ничего не видел, и, конечно, не заметил в Меленьке ничего зловещего. Он смеялся.

Дальше, в принципе, не было ничего интересного. Этот урод сначала начал над Мелей злобно подшучивать, потом полез целоваться, а потом и вовсе вздумал изнасиловать. К счастью, Меля сумела отвлечь его («я сейчас, мне только на минуточку»). Она отошла в комнату и взяла там тот же арматурный прут, которым намедни чуть не убита пьяного бона. Только на сей раз она заехала Александру (именно так звали тупого технаря) так, что он с первого же удара потерял сознание. Он сидел на диване как бы полубоком, и поэтому не сразу увидел, как Меля занесла над ним железяку. Только в последнюю секунду Меля отблеском увидела, как глаза тупого технаря наполнились ужасом, и он потерял сознание.

– Мерзкий парень, – прошипела Меля. – Мерзкий парень! Мерзкий парень хочет жить! Умирать не хочет, сволочь! Пусть сдохнет милый парень! Просто за то, что умирать не хочет!

Ещё два удара, и он был мёртв. Меля перетащила его тело на кухню, затем собрала вещи, открыла газ и зажгла на столе свечку. Через семь минут в квартире прогремел взрыв. Меля в это время как раз садилась на автобус. Следующие несколько месяцев она провела в Подмосковье на одной полузаброшенной даче, принадлежавшей давнему её знакомому. Она не хотела попасть в лапы полиции. Впрочем, не сильно её и искали. Случай списали на самоубийство.