Текст книги "Заседание рейхстага объявляю открытым"

Автор книги: Луиза Дорнеманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 35 страниц)

Особая радость ожидала ее в последние дни работы конгресса. Немецкие товарищи, с которыми она так жарко полемизировала, организовали ее чествование, показавшее Кларе, что, несмотря на преходящую размолвку, она товарищами любима по-прежнему.

Во время работы конгресса у Клары Цеткин был день рождения. Она почти забыла о нем, так много было у нее в эти дни разных волнующих переживаний. Когда 5 июля Клара вошла в зал заседаний, на своем месте она нашла букет живых цветов. Не успела Цеткин оправиться от этой неожиданности, как увидела на трибуне Фрица Гек-керта, старого боевого друга времен «Спартака», который совсем недавно резко ее критиковал.

«Немецкая делегация,– заявил он,– выполняет сегодня приятную обязанность. В составе нашей делегации находится старый боец за социализм, наш товарищ Клара Цеткин, которой сегодня исполняется 64 года. Для международного рабочего класса имя Клары Цеткин – это программа. Клара Цеткин примкнула к социалистическому движению не в последние годы. Совсем юной вступила она в рабочее движение, отдавая ему весь пыл своего молодого сердца, и до сегодняшнего дня служит ему самоотверженно, как верный солдат революции».

Зал разразился бурными овациями, когда Фриц Гек-керт подошел к Кларе Цеткип, крепко обнял ее и преподнес букет алых роз.

Для Клары все происшедшее было полной неожиданностью. Когда она вышла на трибуну, чтобы поблагодарить своих товарищей и конгресс за внимание и оказанную честь, Клара, опытный оратор, долго молчала, не находя нужных слов. Наконец, с трудом сдерживая волнение, она сказала:

«Товарищи! Вы ставите меня в трудное положение, восхваляя мои заслуги и меня... Когда вы меня хвалите, я чувствую себя смущенной, ибо сознаю тогда, что я хотела и чего не смогла выполнить; ибо тогда я ощущаю все, что мне дала жизнь, все, что мне дала идея революции, и насколько, к сожалению, я еще в долгу перед последней, так как не могла сделать то, что выше моих сил. Товарищи! Все, что я делала, вполне естественно и понятно. Я всегда прислушивалась к голосу своей природы и потому не заслуживаю никакой похвалы. Я не могла быть другою, чем есть, и не могла поступать по-другому. Разве река заслуживает похвалы за то, что она течет вперед, и разве птичка заслуживает похвалы за то, что она поет? Ведь это совершенно естественно. И я служила делу революции потому, что по закону внутренней необходимости должна была ей служить.

Я не буду касаться всего того хорошего, что товарищ Гоккерт говорил здесь обо мне. Я считаю своим долгом сказать лишь одно: всем своим развитием и тем, что мною сделано, я обязана очень многим немецкой теории, практике же я училась у истории и на примере наших французских и английских братьев. Но своей волей к борьбе, отданной мною на благо революции, а также – разрешите мне употребить это выражение без всякого буржуазного привкуса – своей революционной моралью я обязана и 26 Луиза Дорнеманн всегда должна быть за это благодарна русским революционерам, русской социал-демократии и большевикам. Тем, чем я стала в нравственном смысле, той энергией, которую я отдаю делу революции, я обязана прежде всего своей тесной, неразрывной связи с русской революцией начиная с семидесятых годов.

Разрешите мне упомянуть еще об одном.

Стоя здесь перед вами, я не могу не вспомнить о той, кто составляет и навсегда останется частью моей души: я но могу не вспомнить о Розе Люксембург. Все, чем я была, все, что мною было совершено, было нашим общим делом с Розой Люксембург. Я по-прежнему глубоко скорблю, что ее уже пет больше с нами, и все эти лежащие здесь цветы я мысленно возлагаю на ее могилу.

Товарищи! Я слишком взволнована, чтобы произносить здесь красивые речи. Скажу лишь, что есть у меня одно заветное желание, в исполнение которого каждый из вас вносит свою лепту. Хочется жить и бороться, мне не хотелось бы умереть, не увидев собственными глазами революцию в Германии, а если возможно, то и в других странах. Моя работа, моя борьба имеют только одну цель: пролетарскую революцию и победу революционного пролетариата!»

Спускаясь с ораторской трибуны, она тихонько сказала молодому товарищу, сидевшему на ступеньках и делавшему заметки в блокноте: «И как только вы можете так меня расхваливать!»

Клара ие знала тогда, что чествованием она в первую очередь обязана В. И. Ленину. Об этом позднее рассказывал Фриц Геккерт:

«Клара Цеткин яростно нападала па нас... Мы тоже в свою очередь резко атаковали Клару, особенно я в своей речи. Как раз па следующий день после этих нападений был день рождения Клары... Разумеется, падо было¹'на конгрессе приветствовать нашу старую революционерку, шедшую в авангарде нашей борьбы. Раздобыли большой букет роз. Но тут встал вопрос: кому сказать приветственное слово? Выбрали меня. Я, конечно, хотел от этого как-пибудь увильнуть и приводил десятки всяческих отговорок. Тогда Ленин взял меня за руку и сказал:

– Товарищ Геккерт, вы вели в Германии неверную политику, па это можно злиться. Клара сказала вам, что наша политика была плоха. Быть может, не каждое из ее слов было уместно. Но и вы вчера очень резко и несправедливо выступали против Клары. Так загладьте же ото сегодня букетом роз.

Я сделал все, что мог. Клара тоже поблагодарила меня, принимая из моих рук букет... Когда я сошел с трибупы, Ленин шутливо сказал:

.– Ну вот, все сошло хорошо...»

Кларе устраивают бурную овацию

Вскоре после Третьего конгресса Коммунистического Интернационала, с 22 по 26 августа 1921 года в Иене заседал съезд Коммунистической партии Германии в том же зале Народного дома, где Клара Цеткин дважды выступала па стороне Розы Люксембург против ревизионистов.

На этом съезде Клара не испытывала того энтузиазма, какой она переживала на объединительном съезде партии в 1920 году, но на душе у нее было спокойно. Решения Третьего конгресса, направленные против «теории наступления», освободили Цеткин от чувства большой тревоги, кроме того, она радовалась тому, как шло развитие в ее собственной партии.

Еще до Третьего конгресса Коминтерна КП Г стала превращаться в массовую партию в духе Открытого письма ЦК. Сама жизнь заставила ее идти по этому пути. Монополии усилили наступление на социальные и демократические права трудящихся, нужда в рабочих кварталах становилась все острее. Туберкулез и высокая детская смертность, потребовавшие столь больших жертв в годы войны и непосредственно после нее, вновь свирепствовали в рабочих семьях. К тому же государства Антанты в начале мая потребовали от Германии уплаты репараций в общей сумме 132 миллиарда золотых марок, и трудящиеся должны были опасаться новых, еще больших тягот и лишений.

21 мая Центральный Комитет КПГ вновь пастоятельно призвал членов профсоюзов к объединенным действиям. Им были также предприняты усилия к оживлению работы в профсоюзах, потребительских кооперативах и среди сельскохозяйственных рабочих. Теперь, после съезда, можно было констатировать первые успехи. Об этом свидетельствовали объединенные действия па местах рабочих различных политических направлений, и прежде всего тот факт, что после убийства 9 июня 1921 года мюнхенского депутата независимых социал-демократов Карла Гарай-са независимые, КПГ и СДПГ совместно призвали к забастовке протеста. В Мюнхене вспыхнула всеобщая забастовка, а по всей Баварии были повсеместно проведены демонстрации протеста.

Таким образом, у Клары имелись основания для оптимизма, особенпо потому, что она вповь составляла одно целое со своими товарищами и вместе с ними могла бороться за создание единого фронта. Со свойственным ей революционным подъемом Клара Цеткин выступила перед делегатами съезда и подробно рассказала о решениях Третьего конгресса Коминтерна, которые предстояло проводить в жизнь.

Решительно выступала она против тех лидеров независимых социал-демократов, которые, после того как Третий конгресс Коминтерна отверг «теорию наступления», пытались доказать, что его решения являются якобы отказом коммунистов от борьбы за пролетарскую революцию. Между тем эти лидеры, заявила Клара Цеткин, видят свою задачу в том, чтобы наладить капиталистическую экономику, даже ценой величайших жертв со стороны рабочего класса.

Совершенно четко Клара разъяснила рабочим, что рабочая партия никогда не может выступать в роли врача у постели тяжелобольного капитализма.

«Капитализм объективно свою игру уже проиграл. Он наталкивается на барьеры, созданные им самим, его собственной сутью, и не может выйти из состояния упадка. Он делает попытки справиться с положением за счет усиления эксплуатации и еще большего порабощения пролетариата. В его агонии могут наступать перерывы. Однако... Пролетарии, не дайте себя обмануть, если порой будет казаться, что агонизирующий капитализм вновь укрепляется. Для вас в вашей революционной борьбе никогда не должно быть перерыва...»

Это отнюдь не означает, сказала она далее, вновь возвращаясь к «теории наступления», что мы любой ценой за революцию. «Да,– заявила Клара,– революцию делают люди, пролетарии должны совершить революцию, если не хотят погибнуть; но они ее делают так, об этом уже сказал Энгельс, как они ее делать должны».

И здесь она высказала еще раз то, в чем за истекшие месяцы так настойчиво убеждала своих товарищей: капиталистический строй не может быть свергнут меньшинством. Это может произойти лишь при условии, что огромная масса трудящихся подготовлена для революции.

Так, Клара Цеткин подчеркнула значение того, что писал В. И. Ленин в «Письме к немецким коммунистам» 14 августа 1921 года в связи с их предстоящим партийным съездом:

«Не терять хладнокровия и выдержки; – систематически исправлять ошибки прошлого; – неуклонно завоевывать большинство среди рабочих масс и в профсоюзах и вне их; – терпеливо строить крепкую и умную коммунистическую партию, способную действительно руководить массами при всех и всяких поворотах событий; – вырабатывать себе стратегию, стоящую на уровне иаилучшей международной стратегии самой «просвещенной» (вековым опытом вообще, «русским опытом» в особенности) передовой буржуазии,– вот что надо делать и вот что будет делать немецкий пролетариат, вот что гарантирует ему победу».

«Теперь, в этот час,– продолжала Клара Цеткин,– речь идет о том, чтобы мы, коммунисты, прочно объединились в партии на основе теории и тактики Третьего Интернационала. Единый фронт Коммунистической партии является предпосылкой того, что мы создадим единый фронт пролетариата».

Если в Москве она говорила, что не может соблюдать партийную дисциплину в тех случаях, когда последняя вступает в противоречие с ее самыми святыми убеждениями,'>т о теперь Клара приветствовала новый представленный на утверждение партийного съезда организационный устав, который в основном базировался на принципах демократического централизма. При этом Цеткин требовала от коммунистов большего, нежели формальное соблюдение дисциплины. И к этому добавила:

«То, в чем мы так нуждаемся, дорогие товарищи, это не просто более четкая, боеспособная организация. Чтобы

осуществить на практике наши планы, нам нужна организаторская работа каждого отдельного коммуниста. Такая организованная, планомерно построенная работа каждого члена организации, направленная на осуществление революционной цели, есть предпосылка того, что мы сумеем реализовать главные положения нашей тактики, о принципах которой была достигнута договоренность в Москве. А именно: идти в гущу масс, их революционизировать, сделать их своими спутниками и соратниками. Но нам не удастся достичь этого только методами разъяснительной агитации, необходима кропотливая работа, нужно бороться вместе с массами постоянно, изо дня в день, связывая эту борьбу с мелкими повседневными нуждами и требованиями рабочих.

Мы, коммунисты, реализуя свою тактику и двигаясь в направлении конечной цели, должны всегда быть на один шаг впереди масс, но одновременно поддерживать связь с теми, кто находится позади, сохранять линию широкого пролетарского фронта. Средством же связи с массами является наше верное, смелое, четкое выступление в защиту всех интересов и требований масс».

Клара Цеткин откровенно и чистосердечно рассказала о собственных ошибках. В ее признании партийной дисциплины уже содержались элементы самокритики, значительно превосходившей ту, которую она проявила в Москве. Это говорило о большом влиянии, какое оказали на нее беседы с В. И. Лениным и дискуссия на конгрессе Интернационала. Так же самокритично оценила она свое отношение к «мартовским выступлениям». Клара повторила то, что В. И. Ленин разъяснял и конгрессу, и лично ей: эти бои, в ходе которых рабочие героически защищались, были, несмотря на ошибки руководства, крупным шагом вперед.

«С этим согласилась также и я,– сказала Клара,– не для того, как думали некоторые мои друзья, чтобы достйчь компромисса. Нет, с течением времени я сама убедилась в том, что «мартовские выступления», несмотря ни на что, были прогрессивными. Они представляли собой шаг вперед, поскольку это была борьба пролетариев, рабочих. Такая борьба представляла собой прогресс, я это признаю. Это был мятеж против состояния застоя и настроений пассивности, которые, к сожалению, под влиянием сложившейся ситуации, овладели рабочим классом. «Мартовские выступления» явились шагом вперед, ибо восстание пролетариев было здоровой реакцией против все еще продолжающегося господства той старой социал-демократической муштры, согласно которой единственно истинной и единственно допустимой является борьба только законными средствами, от революционной же борьбы надлежит отказаться...

Я приветствую также как явление прогрессивное, что в самой партии была проявлена воля от пропаганды перейти к действиям... Поэтому, товарищи, я признаю «мартовские выступления» прогрессивными».

Свою речь Клара Цеткин закончила следующими словами:

«Перед нами гигантские задачи как экономического, так и политического характера, задачи как внутригерманской, так и международной политики пролетариата. Они ставят нас, коммунистов, а также немецких пролетариев лицом к лицу не только с нашей собственной вооруженной до зубов буржуазией, мы оказываемся лицом к лицу со всей шайкой эксплуататоров, с контрреволюционными силами всего мира. Ибо эти силы поняли то, чего пролетариат еще не понимает: они осознали необходимость укреплять свою солидарность, основанную на общности их интересов. Начнем же, товарищи, с того, что этому фронту контрреволюции мы сознательно и самоотверженно противопоставим прочный, единый, сплоченный фронт коммунистической партии и тем самым всего немецкого пролетариата. Это будет фронт коммунистической партии, усвоившей великую тактическую мудрость, почерпнутую не только из теории, а из собственного кровавого, богатого жертвами опыта, диктующего необходимость постоянного соединения смелого дерзания, направленного на достижение конечной цели, и трезвого расчета, учитывающего конкретное соотноше-пиа,.сил в каждый данный момент.

Если нам это удастся – а при наличии доброй воли это должно удаться,– мы выйдем из пережитого нами тяжелого кризиса еще более сильными, целеустремленными, лучше знающими дорогу, лучше вооруженными для новых боев».

Гром аплодисментов, которым, как отмечено в протоколе заседания, делегаты встретили ее речь, был вызван, надо полагать, не только политическими выводами, касающимися стоящих перед партией задач. Он относился также к поведению старой коммунистки, вся жизнь которой была образцом того, как должен вести себя коммунист. И все дальнейшее поведение Клары Цеткин свидетельствовало: она хорошо усвоила, что такое партийпая дисциплина в ленинском понимании этого слова. Клара голосовала за резолюцию, хотя была не согласна с некоторыми пунктами резолюции, особенно направленными против Пауля Леви (она к тому времени полностью еще не осознала, что Леви стал врагом партии).

Съезд партии в Иене (1921 год) решительно высказался за политику единого фронта и утвердил состоящую из двенадцати пунктов программу требований, целиком соответствующую позиции Клары Цеткин. Под этой программой могли подписаться все – коммунисты, социал-демократы, христианские и беспартийные рабочие.

На съезде в Иене Клара Цеткин снова была избрана членом ЦК КПГ, в составе которого она в последующие, полные боевых событий годы вновь играла значительную роль. Особенно большое участие принимала она в борьбе партии за единство действий трудящихся против империализма.

«Роза Люксембург и русская революция»

Я писала это с одинаковым чувством любви к Розе и к русской революции.

Клара Цеткин – об этой работе своему сыну Максиму

Полемика вокруг «теории наступления» повлекла за собой некоторые последствия, которые Клара Цеткин придала очень близко к сердцу. Паулю Леви удалось раздобыть рукопись из литературного наследия Розы Люксембург, написанную ею в тюрьме. Не располагая удовлетворительной информацией о том, что действительно происходит в России, она высказывала серьезные опасения по поводу некоторых, проводимых большевиками мероприятий. После выхода из тюрьмы и на основе опыта бурных дней Ноябрьской революции опасения Розы Люксембург полностью отпали. Поэтому у нее никогда не было намерения публиковать эту начатую в тюрьме работу.

Однако теперь Пауль Леви, разыгрывая роль душеприказчика Розы Люксембург, издал этот документ с предисловием, в котором пытался приклеить ей ярлык противника Советской России и приверженца Каутского и его клики. Его брошюра, естественно, немедленно активизировала (иначе и быть не могло) деятельность правых социал-демократов и центристов, твердивших в один голос, что в последние месяцы жизни Роза Люксембург изменила своим прежним убеждениям и перешла па их сторону.

Ко времени Третьего конгресса Коминтерна Клара Цеткин хотя и возмущалась поведением Пауля Леви и он уже продолжительное время явно вызывал у нее недобрые чувства, тем не менее, как мы видели, даже на съезде партии в Иене все еще питала надежды на то, что ей удастся переубедить Леви и вернуть на правильный путь.

Свои мысли об этом Клара Цеткин высказала В. И. Ленину.

28 июля 1921 года В. И. Ленин направил председателю Исполкома Коминтерна письмо следующего содержания:

«Мой вчерашний разговор с Цеткиной перед ее отъездом я считаю ввиду ряда ее заявлений таким важным, что необходимо сообщить его Вам.

Она хочет поставить Леви два условия:

1) сложить мандат депутата парламента;

2) закрыть свой орган («Совет» или «Наш путь», как он теперь, кажется, называется) с лояльным заявлением по отношению к решениям III конгресса Коммунистического Интернационала.

Далее, она опасается, как бы кое-кто из друзей Леви не вздумал издать рукопись Розы Люксембург против 'большевиков (написанную, кажется, в тюрьме в 1918 го-^!Йу). Если кто это сделает, она намерена заявить в печати, 4*го вполне уверена в нелояльности такого поступка. Она-де всего ближе знала Розу Люксембург и уверена, что она сама признала эти взгляды ее ошибочными, признала после выхода из тюрьмы недостаточную свою осведомленность... Цеткипа хотела, по моей просьбе, написать это Вам.

Если она это сделала, прошу мне прислать ее письмо».

Поскольку Пауль Леви действительно совершил свой подлый поступок, Клара Цеткин поступила так, как обещала В. И. Ленину. Чтобы защитить дело партии и честь своего друга и боевого соратника, она сначала вместе с польским коммунистом Барским опубликовала в печати заявление, направленное против Леви. Потом она паписа-ла брошюру «Роза Люксембург и русская революция» – одну из самых сильных работ, написанных ею после Великого Октября. Эта брошюра – не только бессмертный памятник, воздвигнутый ею Розе Люксембург, по одновременно, больше чем другие работы Клары Цеткин, дает яркое представление о пути, проделанном Кларой после Октябрьской революции.

В переписке с Розой Люксембург Клара Цеткин касалась вопросов, затронутых Розой в варианте брошюры, написанной в Бреслау. В связи с этим Цеткин писала:

«Хотя летом 1918 года она дважды писала мне, что я могла бы получить у Фрапца Меринга изложение его научно-критической позиции по отношению к политике большевиков; несмотря на то что она мне сообщала о намечаемой ею большой собственной работе на эту тему, в своей дальнейшей переписке она указывала, что этот вопрос исчерпан и никогда более к нему не возвращалась. Причины этого абсолютно ясны каждому, кто хорошо знаком с деятельностью Розы Люксембург после начала революции в Германии. В этой деятельности нашло отражение ее отношение к учредительному собранию, к проблемам демократии, диктатуры и т. п., находящееся в противоречии с ее прежней критикой большевистской политики. Роза Люксембург пришла к совсем иной исторической ее оценке».

После смерти Розы Люксембург состоялась беседа о рукописи между Кларой Цеткин и ближайшим соратником Розы Лео Иогихесом, который категорически возражал против ее опубликования.

«Не подумайте,– сказал он Кларе за два дня до гибели от руки убийцы,– что я говорю это из уважения к нашим русским друзьям. Этим не страшна и любая другая критика. Нет, нет! Я имею в виду Розу... Роза в Бреслау не располагала достаточным документальным материалом. Опа была лишена непосредственного живого общения с вождями русской революции, наблюдающими действитель-пость собственными глазами. Когда она прибыла в Берлин п включилась в борьбу за победу революции в Германии, опа проявила необычайное рвение, стремясь как можно основательнее ориентироваться в ходе революционного развития в России. Сама немецкая революция вынуждала ее к этому. Революция в Германии ставила перед массами проблемы диктатуры, демократии, создания Советов и т. д. Роза не собиралась свои старые критические замечания делать достоянием общественности. Она предполагала написать новую большую работу о русской революции!»

Однако Клара Цеткин не удовлетворилась тем, что довела до сведения общественности подлинные обстоятельства, связанные с появлением рукописи. Она подробно проследила во времени, как менялось отношение Розы Люксембург к революции в России, неопровержимо доказав это фактами, свидетельствующими о политике, проводившейся Розой Люксембург во время Ноябрьской революции.

Сначала Клара обратилась к написанной в тюрьме рукописи. После ее опубликования это было необходимо.

«Правильная оценка работы Розы Люксембург,– писала она,– включает в себя и критическое к ней отношение... Критика выдвинутых Розой Люксембург положений о «подавлении демократии» в Советской России мне представляется особенно необходимой. Именно на эти положения ссылаются социал-демократические противники и враги большевиков в подтверждение собственной буржуазной «незапятнанной» политической добродетели».

Клара Цеткин категорически опровергла утверждение Каутского и его единомышленников о том, что Роза Люксембург в своих высказываниях, от которых она позднее сама отказалась, в понятие демократии вкладывает якобы тот же смысл, что и они, что ее взгляды на демократию имеют кое-что общее с преклонением правых социал-демократов и центристов перед буржуазным парламентаризмом капиталистических государств.

«То, что штампферы и гильфердинги подхватили, всячески расхваливают и цитируют те места в высказываниях Розы Люксембург, где говорится об учредительном собрании, избирательном праве, диктатуре и пр.,– подчеркнула она,– это то, что им наиболее близко и в чем состоит их собственная сущность. При этом, однако, они игнорируют то основное, принципиальное, что резко отличает позицию Розы Люксембург от их собственных взглядов на «демократию»... Для нее главная эффективность и главное значение демократии начинается лишь после кульминационного пункта классовой борьбы, после могучего удара молотом пролетарской революции. Демократия, которую она имеет в виду, это реальная пролетарская демократия, поставленная на службу революции, а не формальная буржуазная демократия, которую Роза Люксембург характеризует как форму жестокого социального содержания».

И дальше Клара Цеткин с ленинских позиций подвергает критике и высказывания Розы Люксембург по вопросам социалистической демократии.

«Однако она сама,– пишет Цеткин,– не всегда могла полностью освободиться от несколько схематических, абстрактных взглядов на демократию. Но с одной, уже отмеченной выше, разницей. «Демократия» Каутского вся обращена назад в прошлое, носит буржуазный характер и в данных условиях является нереволюционной, более того, контрреволюционной. Демократия же Розы Люксембург – плод горячего сердца революционера, она вся устремлена вперед в будущее, она по природе своей пролетарская, революционная демократия».

Таким образом, приходит к выводу Клара Цеткин, в принципе Роза Люксембург открыто признает себя сторонником великих революционных деяний, совершенных большевиками.

«Мне думается,– продолжает Клара,– что, подвергая критической оценке отдельные мероприятия этой политики, она не совсем правильно учитывает конкретные условия определенной ситуации. Это вторая слабая сторона ее критики большевистской политики.

Роза Люксембург безоговорочно одобряет действия болц* шевиков, которые после перехода власти к Советам рад*; пустили учредительное собрание (избранное при правит, тельстве Керенского, в котором реакционные силы занимали господствующее положение.– Прим. авт.). Но столь же решительно порицает их за то, что они тут же не организовали новые выборы в учредительное собрание».

Но какие функции может выполнять учредительное собрание, задает вопрос Клара Цеткин, если вся власть принадлежит Советам? И отвечает: немедленно возник бы опасный дуализм (двойственность, раздвоенность), и это Роза Люксембург явно упустила из виду. Учредительное собрание, пе имеющее каких-либо функций, немедленно стало бы центром реакционных сил, исходным пунктом всяких конспираций.

«Роза Люксембург,– продолжает Клара Цеткин,– считает недостатком, что действующее в России избирательное право не является всеобщим, а распространяется только на тех, кто живет своим трудом, другими словами, что этого права лишены те, кто эксплуатирует чужой труд. Ее выводы в этом вопросе исключительно ярко показывают, насколько скудной была информация о положении в России, доходившая до нее через тюремные стены. По-видимому, Розе Люксембург осталось неизвестным, что ограничение избирательного права явилось временной мерой, о чем было заявлено совершенно четко и недвусмысленно. Это вполне соответствует и позиции Розы Люксембург, согласной с тем, что в условиях пролетарской диктатуры лишение прав по политическим мотивам является конкретным средством в борьбе против буржуазии... Молодая Советская республика в ее борьбе с тяжелым наследием прошлого и строительстве нового общества постоянно встречала серьезнейшие препятствия со стороны буржуазии, все еще сохранившей экономическую и социальную силу, более того, само существование республики было поставлено под угрозу. Могла ли власть допустить усиление могущества буржуазии предоставлением ей политических прав?»

Затем Клара Цеткин переходит к опасениям Розы Люксембург, связанным с диктатурой пролетариата в России.

«В отличие от своего обычного рабочего метода, состоящего в том, чтобы в основу своих выводов класть фактические материалы, высказывания Розы Люксембург о «ликвидации в результате большевистской политики общественной жизни в Советской России» не подкреплены никакими документальными материалами». И в еще более резкой форме, чем в письме правлению Независимой социал-демократической партии в 1918 году, Клара Цеткин, основываясь на опыте последуюхцих лет, указывает на условия, в которых Советское правительство должно было утвердить свою власть. Власть эта должпа была быть сохранена во имя интересов и русского народа, Й трудящих-

ся всего мира. Клара говорит о том, что борющаяся за свое существование Советская республика, применяя против своих отъявленных врагов силу закона, действовала в условиях необходимой обороны.

«Образование Советского государства,– разъясняет она,– принесло не внутренний мир, но самую ожесточенную гражданскую войну. Ей сопутствовал саботаж интеллигенции, тысячи коварных, тайных и открытых, выступлений против нового строя: заговоры, восстания, опустошительные походы царских генералов, и все это с благословения, при поддержке и организации со стороны социалистов-революционеров и других приверженцев буржуазной демократии. И без того опаснейшая ситуация обострилась еще более вторжением империалистических войск из прибалтийских стран-лимитрофов, блокадой и крупными походами, организованными на золото Антанты. Революция и контрреволюция оказались лицом к лицу. Советское правительство должно было сделать то, что Карл Маркс характеризовал как первую задачу каждой революционной власти: разгром своих врагов».

Что же касается так называемых «зверств большевиков», то, констатирует Клара Цеткин, все сведения о них поступают из весьма сомнительных источников и распространяются теми, кого революция лишила власти и права на эксплуатацию чужого труда.

Но Клара Цеткин не ограничивается опровержением неправильных положений. Как во всех сообщениях и выводах о положении в Советской России, которые она делала после своей первой поездки в Москву, Цеткин и в этой работе указывает на новую, социалистическую демократию, развивающуюся в Стране Советов, несмотря па всю ожесточенность происходящей там борьбы. Это подлинная демократия, в которой творчески участвуют все трудяи|ие-ся, олицетворяющая собой живую связь большевистской партии с людьми труда. Клара говорит о том, что для трудящихся Советской России наступила светлая жизнь. Она никогда не устанет говорить об этом. Это будет источником ее сил до последних дней жизни. С глубокой печалью Клара пишет, что ее другу не суждено было увидеть социалистическую демократию в действии.

Содержание работы Цеткин составляла не только полемика, связанная с содержанием сделанного Розой Люксембург в тюрьме наброска брошюры. Полемике сопутствовал важный документальный материал. Основываясь на фактах борьбы, которую вела эта выдающаяся революционерка, особенно на документах «Союза Спартака» и публикациях в «Роте фане», Клара Цеткин показала, как Роза Люксембург в огне Ноябрьской революции преодолела свои ошибочные взгляды, которые она излагала во время пребывания в тюрьме.

«Большинство противников большевиков из среды социал-демократической партии и независимых социал-демократов наносят Розе Люксембург оскорбление, когда ее выступление за установление советского строя и пролетарской диктатуры, ее страстную борьбу против Национального собрания и разоблачение ею буржуазной демократии пытаются представить как некое быстро преходящее недоразумение, не более чем ошибочное и необдуманное грехопадение или же просто как темпераментное увлечение, при котором горячее сердце оказывается не в ладах с разумом. Нет, у Розы Люксембург, этого выдающегося мыслителя, столь же острого, сколь и смелого, мысль, ставшая убеждением, никогда не была погребена под грудой пепла перегоревших замыслов и бесплодных начинаний, напротив, она всегда сверкала сильным ярким пламенем, рождающим великие деяния!