Текст книги "Заседание рейхстага объявляю открытым"

Автор книги: Луиза Дорнеманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

Участие советских коммунисток определяло и уровень обсуждения различных проблем. Большое впечатление произвели па Клару Цеткин выступления Надежды Крупской, Зпиаиды Лилиной, Александры Коллоитай, советских работниц.

«Речи представительниц петроградских работниц Николаевой, Почуваровой, Смидович и других бросают яркий свет на то, какое сокровище способностей и талантов скрыто в трудящихся массах, уровень развития которых свидетельствует о том, какая проведепа огромная воспитательная и культурная работа. Но они показали также, сколь многим в своем развитии русская рабочая женщина обязана революционному движению и большевистской партии».

Своей повесткой дня, характером обсуждавшихся вопросов конференция коммунисток кардинально отличалась от социалистических жепских конференций. Советская власть уделяла огромное внимание осуществлению полного равноправия женщин во всех областях, охране труда работниц, защите матери и ребенка, в других странах коммунисты также энергично выступали в защиту прав женщины. Но не только эти вопросы обсуждались на конференции. Центральной темой было, что можно и необходимо предпринять для того, чтобы вовлечь массы женщин в великую борьбу трудящихся против империализма.

Все участпики конференции были единодушны в том, что это должно быть сделано. Поэтому обсуждался преимущественно вопрос, как осуществить поставленную задачу. Основными докладчиками выступали советские коммунистки. Наряду с руководящими деятельницами активное участие в дискуссии приняли рядовые работницы и крестьянки.

«Выступления почти всех работниц, многие из которых вышли из крестьянской среды и до революции не уйели пи читать, ни писать,– писала Клара Цеткин,– были яркими по форме и отличались глубиной содержания и ип-тересиыми выводами. Выступавшие исходили из собственного практического опыта, повседневной жизни передовых женщин, полной творческого труда, их речи были продиктованы классовым сознанием, ясной мыслью и горячим чувством, носили преимущественно практический характер п были направлены на конкретные дела, отвечали на вопрос: что делать и как делать?..»

Клара Цеткин сумела сразу оценить большое значение нового явления в международном женском движепнп. Впервые на общественную арену выступили представительницы национально-освободительного движения, демонстрируя то огромное влияние, какое оказала революция на женщин колониальных народов.

«Не поддается описанию настроение, воцарившееся в зале заседаний конференции при появлении многочисленной делегации женщин стран Ближнего и Дальнего Востока,– писала Клара Цеткин.– Это надо было видеть собственными глазами. Все делегаты были охвачены чувством глубокого волнения и пламенного энтузиазма. К ним в гости прибыли женщины из бесконечно далекого для них мира, причем отдаленного не только территориально, но мира иной, своеобразной культуры. Отличаясь от них по языку, цвету кожи, расе, одежде, обычаям, они вместо с тем плоть от их плоти, едины по духу и в понимании того, что капитализм – это смертельный враг, а коммунизм несет освобождение... Могло показаться, что вместе с этими чужестранками в ярких разноцветных одеждах – многие из них скрывали лицо под густой вуалью – в зал вошла сама сказка, сказка нашего детства и детства всего человечества. Но это была живая действительность, и мы могли лишний раз убедиться в том, что неудержимо стремящаяся вперед, неисчерпаемая и непрерывно обновляющаяся жизнь есть и остается самой чудесной и поразительной сказкой.

Ведь стало действительностью, что женщины Востока, порабощенные из порабощенных, просыпаются наконец от тысячелетнего рабства, более того, вступают в борьбу с современной капиталистической эксплуатацией и ищут путц к свободе. Разве мы не видим, как они с горячим сердцем и преисполненные доверия сплачиваются вокруг III Интернационала? И эта действительность сегодняшнего дня является для всех нас залогом того, что будут выполнены завтра стоящие перед нами задачи».

Не менее волнующим, нежели весь ход конференции, было ее завершение.

«Длинпой процессией растянулась вышедшая из Кремля, где заседала конференция, колонна ее делегатов и па-правилась па Красную площадь к исторической Кремлевской стене. Вместе с делегатами шли московские работницы. После кратких, но волнующих речей у Кремлевской стены были возложены венки на могилы двух выдающихся деятельниц международного революционного движения – отважной русской коммунистки Инессы Арманд и пеутомимой норвежской коммунистки Аасен. Совсем недавно обе они, полные жизни и энергии, принимали активное участие в международной коммунистической женской конференции, которая состоялась в прошлом году».

В отчетном докладе о женской конференции, с которым Клара Цеткин выступила на Третьем конгрессе Коминтерна, она убедительно говорила о ведущей и достойной подражания для всего международного женского движения роли советских женщин, а также о значении первого выступления женщин, представляющих национально-освободительное движение.

Конгресс утвердил доклад и решил – по предложению Клары Цеткин – создать Западноевропейское бюро женского секретариата Коммунистического Интернационала (с местопребыванием в Берлине), а руководство его деятельностью возложить на Клару Цеткин.

Однако ее радость по поводу успешного завершения конференции через некоторое время была омрачена. Причиной тому послужила происшедшая вскоре после объединительного съезда КП Г тяжелая размолвка с товарищами – не без вины с ее стороны.

Роковое решение

Коммунистка, изо дня в день рискующая жизнью для революции, боец, глубоко почитаемый тысячами людей внутри и за пределами Германии, пламенный друг Советского государства – такой мы видели Клару Цеткин в период Ноябрьской революции. И все же, несмотря на это, она, друг и ученик В. И. Ленина, не смогла освободиться сразу – полностью и без остатка – от идеологического балласта, накопившегося за долгие годы пребывания в рядах немецкой социал-демократии; Клара не смогла быстро, без внутренней борьбы, в полной мере примкнуть к новому, ленинскому боевому содружеству, для организации которого в Германии приложила столько усилий.

Вот почему вскоре после объединения КПГ с левым крылом независимых социал-демократов она совершила дисциплинарный проступок, в результате которого ее товарищи почувствовали себя в тяжелом положении, брошенными на произвол судьбы. Произошло это в феврале 1921 года, когда Клара Цеткин демонстративно вышла из состава ЦК КПГ, не согласившись с последовательной позицией ЦК и Коминтерна по отношению к итальянскому центристу Серрати, ее товарищу в период первой мировой войны. После выхода из Итальянской социалистической партии ее революционного крыла и основания Итальянской коммунистической партии Серрати отстался в рядах реформистов.

Вместе с ней из состава Центрального Комитета вышло еще четыре члена ЦК. Среди них оба председателя партии – оппортунист Эрнст Доймиг, бывший независимый социал-демократ, и Пауль Леви, который, став председателем КПГ после убийства Лео Иогихеса, вскоре перешел в стан врагов партии.

К тяжелому удару, который нанес партии уход обоих ее председателей, присоединился еще более тяжелый удар – выход из ЦК Клары Цеткин, пользовавшейся огромным доверием широких рабочих масс как в Германии, так и за рубежом. Такой шаг ослабил авторитет партии, лил воду на мельницу центристов, дал повод для ликования врагам. Он поставил Клару перед тяжелым испытанием, пожалуй самым тяжелым за всю ее долгую жизнь.

Это произошло в то самое время, когда немецкая буржуазия, которая в 1919 и 1920 годах не осмеливалась покушаться на права, завоеванные трудящимися в период Ноябрьской революции, теперь готовила против рабочих массированное наступление. Оно должно было поразить в первую очередь коммунистическую партию. Совершенно открыто велась подготовка к вооруженной провокации прошв рабочих индустриальных районов Средней Германии, где позиции КПГ были особенно сильны.

Как же в такой ситуации Клара Цеткин могла принять ошибочное решение, имевшее столь серьезные последствия для партии, для немецкого рабочего движения и для нее самой? Нарушение ею партийной дисциплины может быть понято только на фоне развития и состояния революционного движения в Германии в то время.

После объединительного съезда Коммунистическая партия Германии стала партией массовой. Она насчитывала 300 тысяч членов, имела сильные опорные пункты на предприятиях, обладала влиянием и в профсоюзах. На выборах в прусский ландтаг 20 февраля 1921 года КПГ получила 1,2 миллиона голосов и послала 30 депутатов. Как противник в классовой борьбе, она представляла грозную силу. Теперь перед коммунистами стояла задача – правильно использовать эту силу, организовать широкое движение в защиту завоеванных рабочими в Ноябрьской революции прав, обеспечив дальнейшее развитие и углубление революции. Это означало, что надо работать для партии, и правильно работать.

Сперва казалось, что партия идет верным путем в соответствии со сложившейся ситуацией. В январе 1921 года ЦК КПГ обратился с Открытым письмом к остальным рабочим партиям, включая СДПГ, и к профсоюзам. ЦК предлагал провести совместные действия в борьбе за повышение заработной платы и улучшение положения рабочих, инвалидов войны и пенсионеров, за обложение налогами имений, конфискацию крупных состояний, введение контроля производственных советов и профсоюзов за деятельностью предприятий и распределением продуктов питания, а также в борьбе за разоружение правых террористических организаций типа «Оргеш» (махрово реакционная террористическая организация.– Прим, перев.) и вооружение рабочих.

Улучшение нищенского положения трудящихся, ограничение ставшей почти необъятной власти монополий, ликвидация разнузданной деятельности правых террористических организаций – таково было горячее желание также и социал-демократических, беспартийных и христианских рабочих, горько разочарованных итогами Ноябрьской революции и уставших выслушивать от своих лидеров уговоры о том, что придут-де, мол, лучшие времена.

Кларе Цеткин все это было хорошо известно. Она, как и прежде, как депутат рейхстага и как партийный работник, часто посещала квартиры рабочих, постоянно выступала на массовых собраниях и поддерживала постоянные контакты с трудящимися. С содержанием Открытого письма Клара была полностью согласна, и мы могли бы утверждать, что не только подписалась под ним, как она любила выражаться, «руками и ногами», по и принимала активное участие в его осуществлении.

Хотя эта первая попытка КПГ создать широкий единый фронт против наступления монополистов являлась важным шагом в проведении марксистско-ленинской политики, шагом, за которым В. И. Ленин внимательно наблюдал и приветствовал, это еще ни в коей мере не означало, что вновь возникшая партия сразу стала подлинной марксистско-ленинской партией.

Скорее, как несколькими месяцами позже писал В. И. Ленин в письме, адресованном съезду КПГ в Иене, это явилось выражением особенно мучительного и трудного, далеко еще не завершившегося процесса развития революционного немецкого рабочего движения. Преданное ревизионистскими лидерами, оно было вынуждено в огне Ноябрьской революции создавать свою собственную революционную партию. Непосредственно вслед за этим на партию с лютой ненавистью обрушилась не только немецкая, но и иностранная буржуазия.

Нетрудно было понять, что произошло: в то время как акция, проведенная КПГ, встретила сочувствие и поддержку со стороны социал-демократических рабочих и рабочих, входящих в Независимую социал-демократическую партию, многие коммунисты были глубоко возмущены тем, что теперь-де, мол, собираются вести переговоры с теми, которые не только посылали в 1919 году войска против борющихся рабочих и помогали утопить в крови Баварскую советскую республику, но которые сами после подавления капповского путча отблагодарили рабочих... пулями за то, что те защитили их от нападения реакционных банд. К тому же после объединительного партийного съезда в среде коммунистов царило настроение, которое можно было охарактеризовать как своего рода опьянение победой. Под его влиянием многие товарищи потеряли представление о реальной действительности, значительно пор'ёоценивали как собственные силы, так и боевую готовность широких масс трудящихся.

В Объединенной коммунистической партии распространилось мнение, писал в своих воспоминаниях Фриц Гек-керт, что «пришло время отомстить буржуазии и социал-демократии за все удары прошлого». В наличии таких взглядов не было ничего удивительного, если учесть, что в ту пору молодые революционеры повсюду мечтали о наступлении в ближайшее время мировой революции.

Но Клара Цеткии помнила острую внутрипартийную полемику 1919 года, чуть было не поставившую партию на грань катастрофы. Настроения, получившие распространение в партии и проникшие даже в ЦК, были предметом ее тревог, приводивших порой в отчаяние, а затем толкнувших на роковой шаг, который, как она надеялась, образумит товарищей по партии. Однако последствия этого шага оказались тем более тяжелыми, что в вопросе, ставшем предметом ожесточенных споров, Цеткин была не права. Осуждение взглядов итальянского центриста Сер-рати, который после основания Итальянской коммунистической партии вместе со своими приверженцами перешел в лагерь правых социал-демократов, было совершенно необходимым.

И очень скоро ей пришлось убедиться, что своими действиями она лишь нанесла ущерб движению и добилась результатов, противоположных тем, к которым стремилась.

Уже в марте 1921 года Генрих Брандлер, избранный в феврале председателем партии, на заседании расширенного руководства КПГ впервые выступил, не встретив серьезного сопротивления, с теорией, получившей впоследствии название «теории наступления». Клара Цеткин, не являясь более членом ЦК, не могла выступить на этом заседании и вынуждена была ограничиться личной полемикой с Брандлером, оказавшейся безрезультатной.

Через два дня после заседания, 19 марта, реакция начала ту заранее и тщательно подготовленную провокацию, которая до сего дня сохранилась в памяти рабочих Лёйны и Мансфельда.

Сильно вооруженные полицейские отряды заняли весь Среднегерманский промышленный район. Еще до того,¹ как вспыхнувшая в Мансфельде всеобщая забастовка охватила всю Среднюю Германию, дело дошло до столкновений с полицией, и 28 марта доведенные до крайности рабочие Мансфельда взялись за оружие. Вступили в борьбу и рабочие заводов Лёйна.

ЦК Объединенной коммунистической партии не был готов к борьбе столь большого масштаба и не имел опыта в руководстве ею. Он призвал рабочих страны не к солидар-пости с рабочими Мансфельда в защите ими своих демократических прав, а к всеобщей забастовке, целью которой должно было явиться свержение правительства.

Рабочий класс в целом не был готов следовать за этим лозунгом, который облегчил распространение влияния анархиствующих элементов на борьбу в Среднегерманском промышленном районе. Таким образом, рабочие и Мансфельде и Лёйпе оказались изолированными и, несмотря на героическое сопротивление, потерпели тяжелое поражение.

Буржуазия мстила свирепо и беспощадно. Немедленно начались жестокие пытки и массовые расстрелы. Огромное число людей было брошено в тюрьмы, заключенные содержались в условиях, вызывавших всеобщее возмущение.

Эти события вызвали в Кларе чувство возмущения, гнева, боли, обострявшееся поведением партийного руководства. Потерпев тяжелое поражение от промышленных магнатов и юнкеров, оно не только не извлекло никаких уроков, но, более того, пыталось представить его как успех.

Фриц Геккерт пишет в своих воспоминаниях: «Вначале мы думали, что поражение в Средней Германии играет второстепенную роль и в конечном счете приведет даже к усилению нашер. партии. Этот свой взгляд мы обосновывали в сборнике под названием «Теория наступления»: поскольку наша партия теперь является подлинно массовой партией германского пролетариата, мы, мол, обязаны сами «всюду находить врага и наносить ему удары»».

В этих условиях Кларе Цеткин, надо полагать, пришлось провести немало жарких дискуссий, пока удалось добиться согласия на то, чтобы на заседании ЦК 7 и 8 апреля кроме доклада председателя партии Генриха Бранд-лера был заслушан и ее содоклад об итогах мартовских событий.

_гг Доклад, в котором она подвергла анализу работу партии за период после объединительного съезда и пыталась помочь найти выход из создавшегося положения, свидетельствует о ее выдающихся способностях партийного руководителя. Наступление – да, действия – да, возражала Клара сторонникам «теории наступления», но отнюдь не наступление любой ценой, а лишь тогда, когда массы трудящихся готовы следовать за партией, и призывать надо к борьбе за такие требования, которые будут поддержаны трудящимися массами.

«Нас разделяет не вопрос о том, что предпочтительнее – наступление или оборона,– сказала она в заключение,– нет, каждый непредубежденный сторонник революции, не испытывающий страха перед ее наступлением, тот, кто страстно, всем своим существом, умом и сердцем приветствует революцию, тот горячо стремится к действиям и еще раз к действиям, но к действиям в определенной, правильно понятой ситуации, к действиям, осуществляемым в теснейшей связи с массами и имеющим строго определенные цели, борьба за достижение которых прочно связывает нас с массами, действия, в которых мы... преследуем нашу собственную историческую тактику, как она изложена d директивах Третьего Интернационала».

Каждый, кто знал Клару Цеткин, историю ее долгой жизни, всегда наполненной борьбой, наблюдал за ней в период после Ноябрьской революции, не мог ей не верить. Но своим добровольным выходом из ЦК Клара закрыла себе путь к сердцам своих товарищей. Она, которую на объединительном партийном съезде чествовали так торжественно, как не чествовали ни одного партийного руководителя, теперь встречала – не только в ЦК, но и в округах, и в местных партийных организациях – стену холодного недоверия, порой даже враждебности и должна была сама считать себя оппортунистом, даже ренегатом. Последнее в особенности потому, что Пауль Леви, о своей солидарности с которым Цеткин заявила во всеуслышание, уже непосредственно после мартовских событий перешел к враждебным партии действиям.

Предложенный Кларой проект резолюции, в которой высказывалось отрицательное отношение к позиции, занятой ЦК во время мартовских событий, и содержалось требование возвратиться к работе с массами, получил всего шесть голосов. 43 голосовали против, трое воздержалис>ь.

Клара Цеткин чувствовала себя совершенпо одинокой, страшно одинокой, как никогда до этого за всю свою жизнь. Никогда еще опа не переживала так остро и болезненно отсутствие своих самых близких друзей, злодейски убитых врагами. Но Клара держалась, мужественно боролась – со стиснутыми зубами, вместе с немногими товарищами. Ей было тем трудпее, что сердце не лежало к тем, с кем она временно была связана, а было отдано храбрым молодым сорви-головам, которые так резко на нее нападали.

На всех партийных заседаниях и собраниях, где Клара Цеткин могла получить слово для выступления, с каждым товарищем, с которым ей представлялась возможность обстоятельно побеседовать, она дискутировала упорно и терпеливо, так, как должен защищать свое мнение каждый коммунист. Да, забота о создании новой, большой, подлинно массовой партии, с которой Клара связывала так много надежд, делала ее сейчас более воинственной, чем когда-либо. Так, ветеран труда Гертруда Моргнер рассказывала, что однажды она оказалась в гостинице в одном номере с Кларой Цеткин и та всю ночь убедительно доказывала вред «теории наступления». Ее разъяснительная работа привела к тому, что ведущий партийный активист Эрвин Хёрнле, принадлежавший к самым близким друзьям Клары, одним из первых выступил на страницах «Роте фане» с критикой «теории наступления».

Но Клара Цеткин не ограничивалась дискуссиями, она выступала с предложениями о повышении качества партийной работы. Это оказало влияние на деятельность коммунистической фракции рейхстага. И прежде всего Клара сделала то, о чем думала давно. Она долго не решалась па этот шаг. Клара Цеткин информировала В. И. Ленина о положении дел в партии, послала ему и свой проект резолюции, предложенный на апрельском заседании ЦК.

В. И. Ленин в ответном письме одобрил политику, изложенную в Открытом письме («считаю его совершенно правильной тактикой»), и это Клару обрадовало. Но в ленинском ответе содержалась и серьезная критика.

«Вашу тактику по отношению к Серрати,– писал В. И. Ленин,– я считаю ошибочной. Всякая защита или Даже полузащита Серрати была ошибкой. А выход из Центрального Комитета!!?? Это, во всяком случае, самая большая ошибка! Если мы будем терпимо относиться к таким порядкам, что ответственные члены Центрального Комитета выходят из него, когда они остаются в меньшинстве, то тогда развитие и оздоровление коммунистических партий никогда не будет протекать нормально...

У нас так мало испытанных сил, что я действительно возмущен тем, что товарищи заявляют о выходе и т. д.».

Надо полагать, что, лишь получив это письмо, Клара Цеткин впервые полностью осознала, что совершила грубую ошибку, но связанное с ней время, полное горечи п страданий, еще не закончилось.

В руках у белых

Клара Цеткин находилась в радостном ожидании. Предстоял Третий копгресс Коммунистического Интернационала, первый, па котором она будет присутствовать.

Однако, когда в середине июня Клара отправилась в путь,– конгресс состоялся в Москве с 22 июня но 12 июля 1921 года – она была в подавленном настроении. С волнением ожидала Цеткип встречи с В. И. Лениным. Вызывал в ней беспокойство и самый конгресс.

«Тяжело, очень тяжело было мне сознавать, что я таким «нарушением дисциплины» очутилась в резкой оппозиции к тем, кто и политически и лично стоял ко мне ближе всего, т. е. к русским друзьям...

Что же думает Ленин по поводу всех этих надвинувшихся вопросов?»

Настроение Клары омрачилось неприятным инцидентом, происшедшим с ней в Латвии по дороге в Москву. Оно была арестована и почти чудом избежала смерти.

«Мы сошли в Риге с поезда,– рассказывал ее сын Максим, сопровождавший в этой поездке мать и ее секретаря,– чтобы пересесть из западноевропейского поезда в русский, стоявший на рельсовом пути с более широкой колеей. В эту минуту к матери и ее спутнице подошли двое мужчин, одетых в странные мундиры, которых я вначале припял за служащих отеля, предлагающих приезжим комнаты. Но они грубо схватили женщин за руки и заставили нх последовать за ними. Это были агенты латвийской полиции, тогда почти целиком находившейся в руках белогвар* дейских офицеров. Мне, следовавшему за женщинами на некотором расстоянии, удалось остаться незамеченным, очевидно, полицейским агентам было неизвестно, что я – сын Клары Цеткип.

Мою мать и секретаря доставили в полицию, обыскали, отобрали документы, деньги, ценные вещи, а затем подвергли допросу. Им сказали, что их доставят в такое место, где их наверняка ппкто уже не сможет обнаружить. Мать хорошо понимала, что, если полиция упрячет их в какую-нибудь маленькую тюрьму в глубине Латвии, навряд ли ее товарищам удастся их разыскать.

Женщин затолкнули в маленькую холодную комнату, где им пришлось пережить несколько тревожных часов. Уже к вечеру, когда кончался день, показавшийся им бесконечным, к ним вошел человек, объявивший хапжсскп-ласковым голосом, что они свободны и могут идти. С ним был иностранец, который их любезно приветствовал. Это был советский консул.

Все происшедшее объяснялось тем, что мне, к счастью, удалось добраться до советского посольства. Последнее настояло на освобождении арестованных. Удалось также спасти от рук полиции большую часть нашего багажа. Мы все вздохнули с облегчением, оказавшись в поезде, направлявшемся в Россию».

Потом стало известно, что белогвардейцы искали у Клары Цеткин материалы о разгуле белого террора в прибалтийских странах, в Польше и других государствах.

Самокритика

Дальнейшее путешествие в Москву протекало без происшествий. Вскоре по прибытии в столицу ее пригласил к себе В. И. Ленин. Когда Клара направлялась к нему, она сильно волновалась. •

«С момента моего ухода из ЦК немецкой партии нити моей переписки с русскими друзьями были оборваны, так что я об оценке Лениным «мартовского выступления» и «теории наступления» знала только по слухам и по догадкам, то опровергавшимся, то снова повторявшимся. Продолжительная беседа с ним несколько дней спустя после моего приезда дала мне недвусмысленный ответ на все вопросы...

Я не скрывала своей тревоги по поводу опасностей, которые, по моему мнению, угрожали немецкой партии и Коминтерну в том случае, если всемирный конгресс станет па почву «теории наступления». Лепин рассмеялся своим добрым уверенным смехом.

– С каких пор записались вы в число зловещих пророков? – спросил он.– Будьте спокойны, па конгрессе «теоретикам наступления» не придется особенно ликовать. Мы еще здесь. Думаете ли вы, что, свершив революцию, мы ничему не научились? Мы хотим, чтобы и вы из нее извлекли урок. Вообще можно ли это назвать теорией? Это – иллюзия, романтика, не что иное, как романтика. Поэтому-то она и была изобретена в стране «мыслителей и поэтов»... Мы не должны сочинять и мечтать. Мы должны оценивать трезво, совершенно трезво мировое хозяйство и мировую политику, если хотим вести борьбу против буржуазии и победить. И мы хотим победить, мы должны победить. Решение конгресса по вопросу о тактике Коминтерна и все связанные с этим спорные вопросы должны находиться в связи и рассматриваться вместе с нашими тезисами о положении мирового хозяйства. Все это должно образовать одно целое... Во всяком случае, русская революция может большему научить, чем пемецкое «мартовское выступление». Как я уже сказал, мне позиция конгресса не внушает никакой тревоги».

Потом, как признавалась Клара Цеткин своему другу Елене Стасовой, В. И. Лепин устроил головомойку, какой до этого никогда еще ей пе устраивал.

«Скажите, как могли вы совершить такую капитальную глупость, именно капитальную глупость,– убежать из ЦК? Куда девался ваш разум? Я был возмущен этим, крайне возмущен. Можно ли было действовать так безрассудно, не считаясь с последствиями такого шага, не поставив нас в известность об этом, не запросив нашего мнения. Почему вы не написали Зиновьеву, почему вы мне не написали? Вы ведь могли, по крайней мере, телеграфировать.

Я изложила Ленину все те основания, которые привели меня к этому решению (оно внезапно вытекло в связи со сложившейся тогда ситуацией). Он не согласился с моими доводами.

– Вот еще! – воскликнул Ленин с живостью.– Вы получили мандат в ЦК не от группы товарищей, а от партйи в целом. Вы не имели права отказаться от оказанного вам доверия».

Как потом рассказывала Клара, она твердо обещала ему никогда ничего подобного больше не делать.

Трудпо ей пришлось и на самом конгрессе. На пленарных заседаниях и в кулуарах Кларе пришлось выслушать много критических замечаний, справедливых и несправед-лпвых, упреков со стороны немецких коммунистов и коммунистов из других стран, причем некоторые очень больно ее задели. Среди критиковавших ее ораторов был Вильгельм Кёпен, молодой руководитель коммунистов Среднегерманского промышленного района. Она знала его еще ребенком, бывала в доме его родителей в Эймсбюттеле в Гамбурге, служила для него образцом, примером для подражания. Кёпен говорил о тех представителях левого крыла независимых социал-демократов, которые – как и он сам – незадолго до этого вступили в КПГ.

«Они порвали,– сказал Кёнеп,– со старым партийным руководством, веря в то, что обрели новое и лучшее. Это руководство они видели в Объединенной коммунистической партии, в новом ЦК, которым гордились, ибо в пего входили товарищи, имеющие огромный международный авторитет, находящиеся в трудную минуту серьезных сражений в гуще пролетарских масс. И этот Центральный Комитет пользовался огромным доверием со стороны тех рабочих, которые действительно хотели бороться. Из двух миллионов политически организованных рабочих около полумиллиона твердо решили пожертвовать для революции решительно всем. Большинство активно участвовало во многих боях, политических движениях, забастовках, продемонстрировав, что они – подлинные бойцы. Для них существовал лишь один вопрос: как надо бороться? И взоры их обращались к новому руководству, которое должно было решить этот единственно большой вопрос, остававшийся в Германии еще не решенным».

Он не упоминал имени Клары Цеткин, но она знала, что, упоминая вождей с международным авторитетом, он имел в виду ее, только ее, и именно ей в первую очередь оказывали коммунисты такое большое доверие.

Оратор сурово обвинял тех, на чьей стороне короткое р₍ремя находилась Клара.

«И это огромное доверие,– сказал он,– со стороны испытанных в боях пролетариев группой пяти и их восемью или десятью приверженцами было постыдно растрачено и загублено». Кёпен говорил о тернистом пути молодой партии, тяжелых ударах, которые ей пришлось вынести, о Пауле Леви, так позорно нанесшем преследуемой партии удар в спину, партии, истекавшей кровью от множества полученных ею рай.

Горько было Кларе слушать выступление этого оратора. Оно сыграло известную роль в том, что, подвергнув с принципиальных позиций критике «теорию наступления», Клара Цеткин признала на конгрессе, что пе проводила достаточно резкой грани между героической борьбой рабочих Средней Германии, их героизмом и ошибочной позицией ЦК.

Несмотря на жаркие споры, в которые она была втянута, Третий конгресс в целом явился для Клары глубоко волнующим событием. Да, может быть, именно эти разногласия показали ей особенно отчетливо, насколько III конгресс Коминтерна, в котором участвовало свыше 600 делегатов со всего мира, где так страстно спорили в поисках истины и где так ликующе приветствовали В. И. Ленина, глубоко отличается от конгрессов II Иптер-нациопала, на которых высокие речи произносят каутские, ваидервельде и сноудепы.

В. И. Ленин сыграл большую роль в том, что конгресс отклонил «теорию наступления» и обязал коммунистические партии постоянно и глубоко изучать реальное соотношение классовых сил в своих странах, терпеливо и упорно завоевывать симпатии рабочих, крестьян и других слоев трудящихся, следить за тем, чтобы выдвигаемые лозунги борьбы соответствовали сложившейся ситуации и готовили трудящихся к новым революционным боям. Клара Цеткин еще раз воочию убедилась в величии В. И. Ленина и ощутила могучую силу созданного им Иптернационала.