Текст книги "Заседание рейхстага объявляю открытым"

Автор книги: Луиза Дорнеманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)

Все понимали огромное значение этой встречи. Впервые в истории в то время, когда солдаты разных народов убивали друг друга на полях сражений, женщины воюющих и нейтральных стран встретились, чтобы предпринять совместные действия для прекращения развязанной империалистами преступной войны.

В. И. Ленин, страстно боровшийся за сплочение всех революционных сил, направленных против войны, с напряженным вниманием – об этом рассказывает в своих воспоминаниях Н. К. Крупская – следил за ходом конференции. Он сам составил проект резолюции, предложенный конференции большевистской делегацией. В резолюции содержалось последовательное и резкое осуждение правых, социал-шовинистов и центристских лидеров II Интернационала, которые, грубо нарушив постановления, принятые международными организациями, голосовали за требуемые их правительствами военные кредиты. В резолюции предлагалось превратить империалистическую войну в войну гражданскую.

Клара Цеткин настаивала на отмежевании от социал-шовинистов; она знала, что после такого отделения внутри партии должно последовать их осуждение перед лицом мировой общественности.

16 января 1915 года она писала Элен Аикерсмнт: «Я твердо убеждена, что предварительным условием международного сотрудничества является принципиальное разъяснение занимаемой позиции по отношению к милитаризму и войне. Но оно невозможно без самой решительной критики позиции социал-демократических партий воюющих стран. Долг каждой нации позаботиться об этом в пределах своей страны. Поэтому я делаю все, что могу, для того, чтобы добиться в Германии такого разъяснения,

и нахожусь в самой резкой оппозиции к поведению социал-демократической фракции рейхстага и правления партии».

Но Клара Цеткин хотела несколько отсрочить открытый разрыв, опасаясь, что в то время, когда деятельность левых в результате действия законов военного времени полностью парализована, они после такого разрыва растеряют своих соратников; боялась она также провала Бернской конференции. Совместно с представителями английской и голландской делегаций Цеткин составила проект резолюции, в которой не упоминалось о необходимости вести самую острую борьбу с социал-шовинистами. Таким образом, конференция, несмотря на ее значение для борьбы против империалистической войны, ничего не сделала для разоблачения социал-шовинистов и центристов.

Для В. И. Ленина, связывавшего большие надежды с позицией немецких левых, это явилось горьким разочарованием. Он до конца боролся за свой проект резолюции. Надежда Константиновна Крупская в своих «Воспоминаниях о Ленине» так описывает некоторые события, связанные с ходом Бернской конференции:

«Остался в памяти такой момент: сидим мы с Инессой в больнице у Абрама Сковно, которому делали какую-то операцию. Приходит Ильич и начинает убеждать Инессу немедля пойти к Цеткин, убедить ее в правильности нашей позиции, она ведь должна понять, не может не понять, что в данный момент нельзя скатываться к пацифизму, надо заострить все вопросы. И Ильич приводит все новые и новые аргументы, которые должны убедить Цеткин. Инессе не хотелось идти, она считала, что из разговора ничего не выйдет. Ильич настаивал, и такая горячая просьба звучала в его словах. Разговора с Цеткин у Инессы тогда не вышло».

После горячих дебатов конференцией была принята резолюция, предложенная Кларой Цеткин. Против голосовали большевики и польская делегация.

Составленный Кларой Цеткин призыв к женщинам всех стран подписали все делегаты конференции. Призыв, вошедший в историю под названием «Бернская прокламация», гласил:

«Не защита отечества и расширение его границ являются целью этой войны. Она нужна капиталистическому строю, который не может существовать без эксплуатации и угнетения человека человеком.

Рабочие ничего не приобретут в этой войне, но могут потерять все, что им мило и дорого.

Жены рабочих, работницы!

Мужчины воюющих стран вынуждены молчать. Война помутила их сознание, парализовала волю, исказила, извратила их сущность.

Но вы, женщины, которым, наряду с мучительной тревогой за судьбы дорогих вам людей, отправленных на фронт, приходится испытывать горькую нужду и огромные лишения дома! Чего вы ждете теперь? Почему не заявляете громко о своей воле к миру, не поднимаете голос протеста против войны?..

Объединитесь в одном стремлении, в одном действии! То, чего не могут во всеуслышание заявить ваши мужья и сыновья, провозгласите вы, многомиллионная армия женщин:

– Люди труда всех стран – братья, дети одного народа. Только единая воля этого народа может положить конец массовым убийствам!

Только социализм может в будущем обеспечить человечеству мир!

Долой капитализм, который в жертву богатым и власть имущим приносит миллионы человеческих жизней!

Долой войну! Вперед к социализму!»

Прокламация была отправлена во все воюющие и нейтральные страны, где имелись социалистки. В Германии ее нелегально распространили в количестве 200 тысяч экземпляров, передавали из рук в руки; прокламацию прочли сотни тысяч людей, она пробуждала первую волю к сопротивлению, для многих сотен социалисток и социалистов оказалась стимулом к тому, чтобы мужественно включиться в нелегальную борьбу.

И если Бернская конференция не привела к открытому разрыву с социал-шовинистами и центристами, опа тем пе менее явилась серьезной попыткой восстановить связи между революционными социал-демократами и многое сделала для того, чтобы мобилизовать женщин из среды рабочего класса на борьбу против войны. Она оказала определенное влияние на миллионы трудящихся; простиралось это влияние и на буржуазные круги.

«...Что не был втрое я отважнее в бою!»

«На днях у меня дома произвели довольно основательпый обыск. Они вообразили, что здесь нечто вроде «центрального пункта» или хранилища всей оппозиционной литературы. Не изъяли ничего, кроме одного номера официального партийного бюллетеня, выпускаемого правлением партии. Явно рассчитывали на большее, так как в лесу стоял автомобиль, который наверняка предназначался для того, чтобы увезти меня».

Так писала Клара Цеткин Элен Анкерсмит 23 июля 1915 года.

Власти, предполагавшие обнаружить в доме Клары Цеткин «центральный пункт» нелегальной литературы, были не совсем правы, но и не так уж далеки от истины, ибо здесь часто хранились листовки и другая подобная литература, но обыски не были для Клары неожиданностью, и она умела находить выход из опасных ситуаций. Так случилось и на этот раз, хотя обыск был весьма некстати: Клара вместе со своим секретарем в это время в кабинете упаковывала нелегальные листовки. Но пришедших с обыском она встретила непринужденно и очень любезно, провела их по всему дому, зайдя в свой кабинет в последнюю очередь. Тем временем ее помощница через окно передала листовки садовнику, и тот успел закопать их в саду.

Тем не менее через несколько дней снова прибыл полицейский автомобиль, который отвез Клару Цеткин в следственную тюрьму в Карлсруэ. Здесь в камере на деревянных нарах 29 июля пятидесятивосьмилетняя узница должна была провести ночь. Сколько предстояло ей таких ночей? Этого она не знала.

После Бернской конференции у властей было много «оснований» для ареста Клары Цеткин. Нелегальной прежде всего являлась сама конференция, такой же была прокламация, вскоре обнаруженная во многих районах Гермапии. К тому же все более очевидной, даже бросающейся в глаза становилась активность революционных противников войны.

Через непродолжительное время после Бернской конференции вышел первый номер «Интернационала» – теоретического органа левых; они решили это же название присвоить своей группе. В нем была напечатана статья Клары Цеткин. 27 мая вышла написанная Карлом Либкнехтом листовка: «Главный враг – в собственной стране», призывавшая рабочий класс к массовым выступлениям против империалистической войны. На следующий день перед зданием рейхстага состоялась первая большая антивоенная демонстрация.

Кайзеровские власти, как и лидеры правых социал-демократов, имели все основания для того, чтобы нервничать. Усилилась травля левых. Власти предпринимали новые, еще более суровые меры. Были арестованы Вильгельм Пик и ряд низовых функционеров, подозреваемых в распространении «Берпской прокламации».

Клара Цеткин оставалась в неведепии относительно того, какую судьбу ей уготовили милитаристы. Тюрьма? Такое наказание, она знала, полагалось за государственную измену и шпионаж. Интернирование на время войны? Клара узнала, что ее имя находится среди тех, кто подлежал «превентивному аресту».

На допросе у следователя она взяла на себя полную ответственность как за созыв Бернской конференции, так и за выпуск прокламации.

На первом нее допросе 30 июля Клара Цеткип заявила: «Я провела всю подготовительную работу для конференции в Берне. Я была председателем конференции, принимала участие в составлении всех ее решений и несу за них ответственность. Я написала также официальный отчет о ходе конференции, опубликованный 3 апреля в «Бернер тагвахт»... Как секретарь международной организации, я обязапа выполнять принятые в Берпе решения; к ним относится и распространение принятого конференцией воззвания.

Луша Дорнсманн

Так как, по моему глубокому убеждению, самое широкое распространение воззвания-манифеста «Всем трудящимся женщинам» должно способствовать пропаганде идей мира, я желала, чтобы его прочло как можно большее число людей. Я считаю себя также ответственной и за распространение листовки в Германии, однако не за отдельные связанные с ним инциденты, о которых я ничего не зпала и не знаю. Об организации их распространения я отказываюсь что-либо сообщить... Пожелапие о том, чтобы листов-17

ку переслали для распространения в Германии, я передала другим. Говорить об этом более подробно – отказываюсь».

Ей было предъявлено обвинение: «Покушение на государственную измену».

Второе обвинение – в «государственной измене» – было возбуждено против Клары Цеткин, Розы Люксембург и Франца Мерпнга еще в середине июля, незадолго до ее ареста, в связи с ее статьей в журнале «Интерпационал».

Но очень скоро и власти, и правые лидеры социал-демократии обнаружили, что арест Клары Цеткин повлек за собой весьма неприятные для них последствия. Весть об аресте разнеслась повсюду с быстротой молнии. За границей, в нейтральных странах она вызвала движение протеста, послания с выражением глубокой симпатии к Кларе Цеткин поступили из Швейцарии, из Голландии, из США.

Не бездействовали, разумеется, социалистки в России, Франции, Англии, Италии. Однако наиболее непосредственно власти ощутили реакцию, вызванную арестом Клары Цеткин, в самой Германии. Читательницы и читатели «Гляйхайт» встали на защиту редактора своей газеты. Негодование охватило широкие круги даже тех женщин – членов социал-демократической партии, которые до этого, хотя и со все возрастающими сомнениями, поддерживали политику партийного руководства.

1 августа на конференции социалисток в Берлине, созванной правлепием берлинского отделения социал-демократической партии, разыгрались бурные сцепы. Депутат рейхстага Гермап Молькенбур пытался успокоить социалисток и в «популярной форме» изложить военную политику правления партии. Но его речь так часто прерывалась возгласами и репликами слушателей, что оп покинул трибуну, не закончив доклад. Во время разгоревшейся дискуссии с критикой позиции Молькенбура выступили 27 женщин, а когда в заключение председательствующий отказался поставить на голосование резолюцию, одобряющую решения Бернской конференции, разразилась настоящая буря. Женщины взяли в свои руки руководство собранием, которое приняло и первую предложенную резолюцию, и вторую, требовавшую освобождения Клары Цеткин.

Поднявшаяся в защиту Клары Цеткин волна солидарности не только сильно взволновала ее как акт чрезвычайно важный с политической точки зрения. Оиа была и по-человечески глубоко растрогана. Клара убедилась, насколько тесна ее связь и с немецкими социалистками, и с международным рабочим и женским движением. Послания, которые она получала, носили большей частью теплый, сердечный характер; но ей не очень нравилось, что больше всего в них высказывалось беспокойство по поводу состояния ее здоровья. Особенно Клара Цеткин была недовольна тем, что правление партии, буквально припертое к стене социалистками, лицемерно проявляло «заботу». К тому же Клара была достаточно хорошо информирована о том, в какой мере именно социал-шовинисты были причастны к ее аресту. Да, при допросе ей было предъявлено циркулярное письмо правления партии, представлявшее собой явный донос. Это письмо власти рассматривали как улику против нее.

В письме к Элен Анкерсмит от 7 сентября Клара Цеткин пытается кампанию за свое освобождение перевести на более принципиальный и, так сказать, боевой путь, надеясь, что содержание посланного в Голландию письма станет достоянием широкой общественности.

«Дорогой мой друг Элен, простите, что пишу Вам только сейчас,– так начинается это письмо,– мое молчание находится в противоречии с моими чувствами. Навряд ли о ком-нибудь из моих друзей я вспоминаю так часто и так задушевно, как о Вас. Нас объединяют не только одни и тс же идеи и общая работа. Лично Вы – близкий мне человек, как немногие. Несмотря на это, письмо к Вам я откладывала со дня на день. Так уж получается: то, что я хотела и должна была бы Вам сказать, об этом теперь я писать не могу. Остается, таким образом, только личное. А Вы, дорогая Элен, меня поймете и иочувствуете: мне неприятно вновь и вновь говорить о себе. Я уже вынуждена была более чем достаточно предаваться этому занятию и еще должна буду делать это, чтобы перестали тревожиться мои близкие и успокоились друзья, которые, к сожалению, слишком много внимания уделяют моей персоне и моему здоровью. Ах, дорогие мои! Разве мало того, что я здесь в камере вынуждена целый день заниматься только самой собой? Современные тюрьмы устроены так высокогигиенично, что ии одна птичка не сможет подлететь к вашему окну, пи один паучок не осмелится соткать свою паутинку в уголке вашей камеры. И все, что я читаю, изучаю, доставляет радость и приносит пользу прежде всего лишь мне одной. Смогу ли я всем этим быть полезной другим – так, как я хотела бы? Это вопрос, от которого я пытаюсь отмахнуться сегодня, но он все равно всплывет завтра.

Дорогая Элен, знаю, что лично Вы и все остальные – мои преданные друзья. Все, что вы можете для меня сделать, вы знаете и это делаете: продолжаете работать в том же направлении, непоколебимо и бесстрашно, несмотря на то, что вражеские силы временно вывели меня из строя. Мне пет нужды заверять вас, что, несмотря ни на что и наперекор всему, я полностью остаюсь такой, какой была. Полагаю, я честно сдержала данное вам слово. Спокойно и хладнокровно несу я все последствия совершенного, более того, на душе у меня радостно. Из-за всего, что произошло со мной, я отнюдь не чувствую себя несчастной или мученицей, все случившееся со мной я воспринимаю как разумеющееся само собой, ибо я действовала, как велел мне мой «внутренний голос».

Если же я о чем-либо и сожалею, то о том, о чем пишет Конрад Фердинанд Майер в стихотворении «Гуттен» (Ульрих ван Гуттен.– Прим, перев.):

Как жалок день без битвы и сраженья!

Как жалок меч, таящий мощь свою!

Но более всего достойно сожаленья,

Что не был втрое я отважнее в бою!

Что касается моего положения и того, как будут развиваться события дальше, это столь же туманно, как пути провидения. Я готова ко всему, и ничто меня не испугает.

Отдаю себе отчет в том, в каком я долгу и перед моими убеждениями, и перед всеми вами. Разумеется, все мои недуги со мной, но в общем здоровье мое не хуже, чем оно было последние недели дома... Я делаю, что могу, для того, чтобы экономить и накапливать силы под девизом: «Бороться никогда не поздно!»

Я обеспечена питанием и занятием, много читаю, в основном изучаю литературу и философию. С мелкими неприятностями моего положения мне помогает справляться мое чувство юмора, с большими горестями – мое мировоззрение. Оно было бы пустышкой, если бы не обладало такой силой.

Есть у меня одно желание, да, да, мой милый друг, желание, относящееся к Вам. Так хотелось бы еще хоть разок побыть с Вами, как в те незабываемые дпи, когда Вы так нежно и ласково, так по-матерински обо мне заботились, с Вами, которая так стремится жить согласно своим убеждениям. Но, конечно, ото желание еще долго, долго останется всего лишь мечтой».

12 октября 1915 года Клара Цеткин вновь на свободе. Под давлением миролюбивых сил Клару освобождают из-под ареста ввиду ее болезненного состояния под залог, внесенный издателем Дитцем. Таким путем и правление партии рассчитывало как-то выйти из положения, в какое оно было поставлено массовыми протестами со стороны женщин. Обвинение, однако, осталось в силе, равно как и второе, предъявленное «в связи» с «Интернационалом». Но в конце концов, какое это имело значение! Самое важное заключалось в том, что Клара Цеткин снова могла работать, и без долгих размышлений она вновь вступила в «войну против войны».

Временно на свободе

Клара Цеткин вновь в Зилленбухе и – свободна. Или все же не свободна? Два процесса повисли в воздухе, она обязана постоянно проверять состояние своего здоровья у окружного врача, в любое время ее могут снова подвергнуть аресту. К тому же Клара больна гораздо серьезнее, чем хотела в том признаться, находясь в тюрьме. Врач требует полного покоя и щадящего режима. Но какой врач мог бы удержать в состоянии покоя такого страстного борца, причем в такое время, когда ее силы так нужны!

Она завалена грудами газет, кипами материалов и писем, ждет от штутгартских социалисток (товарищей, навещающих ее в Зилленбухе, немедленно арестовывают) исчерпывающей информации о происходящих событиях, о них в тюрьме до нее доходили только туманные намеки. Особенно интересовала Клару Международная социалистическая конференция, проходившая с 5 по 7 сентября 1915 года в швейцарском городке Циммервальде, в которой приняли участие 38 делегатов из воюющих и некоторых нейтральных стран. Узнала опа также о письме, с которым обратился к конференции солдат нестроевого рабочего батальона Карл Либкпехт, не имевший возможности лпчпо прибыть в Швейцарию. Он настаивал, чтобы конференция заняла бескомпромиссную, непреклонную линию по отношению к предательской позиции правых социал-демократов, а их лозунгу «гражданского мира» с империалистами противопоставила лозунг гражданской войны.

Тем самым его точка зрения сближалась с позицией В. И. Ленина, который в своем проекте предложенной конференции резолюции требовал решительного отмежевания от социал-шовинистов и выдвинул лозунг превращения империалистической войны в войну гражданскую, что означало требование повести борьбу за свержение империалистических правительств, развязавших и продолжающих войну.

Однако – и это стало известным Кларе – оба представителя группы «Интернационал» не голосовали за предложение В. И. Ленина, опасаясь разрыва с присутствующими на конференции центристами. Вероятно, и Клара Цеткин– это видно по содержанию номеров газеты «Гляй-хайт», выходивших до ее освобождения от работы в газете в мае 1917 года,– отнюдь еще не пришла к ясной и четкой позиции Карла Либкиехта. Она тоже ошибочно опасалась открытым разрывом с центристами затруднить проведение революционной работы в массах трудящихся.

Конференция, на которой была избрана международная социалистическая комиссия с местопребыванием в Берне, дала ей новый импульс. Клара Цеткин чувствовала: движение развивается, идет вперед. Вновь взяла она в свои руки руководство газетой «Гляйхайт», положение дел в которой доставило ей во время пребывания в тюрьме много тревог, и прежде всего стремилась наладить связь со своими друзьями в Берлине.

Но там Клара нашла только чету Мерингов. Роза Люксембург еще находилась в тюрьме, Карл Либкнехт на фронте, а с 8 ноября 1915 года в госпитале из-за полного истощения в результате напряженной политической деятельности. С середины ноября его поместили в госпиталь в Берлине, в район Шёнеберг, что облегчило переписку с ним. Карл Либкнехт также предпринимал все для того, чтобы как можно быстрее связаться с Кларой. В ней он видел руководителя огромной массы трудящихся женщин, работа с которыми – Карл много думал об этом – приобретала особо важное значение для успешной борьбы против войны. Дело в том, что теперь все большее количество женщин работало на предприятиях военной промышленности. Конечно, Клара также это учитывала. Кроме того, Карл Либкнехт, естественно, стремился немедленно связаться со своим старым, глубоко почитаемым другом, тем более что берлинские социалистки тревожились о ее судьбе.

«Дорогой друг мой, Клара! Не знаю, дошли ли до Вас остальные мои письма и пр., но я был счастлив узнать, что состояние Вашего здоровья улучшилось,– писал он ей из Шёнеберга 29 ноября.– Так должно продолжаться и впредь, как ради Вас самой, так и ради всех нас. Ваше здоровье – драгоценное достояние человечества, доверенное Вашему управлению. Вы осуществляете его вместе с Вашими близкими, при содействии заботливых и добросовестных врачей, н ему сопутствуют паши самые горячие и добрые пожелания. Вы же и в этом важном вопросе, конечно, окажетесь на высоте, не будете, не сможете унывать... А как бы Вы отнеслись к курсу лечения в Моптрё или Веве?

Моя жена шлет Вам сердечный привет и лучшие пожелания. Ей трудно понравиться, но Вы полностью и навсегда ее покорили. Это одна из бесчисленных Ваших побед. Ибо в Вашем образе слились воедино высокий интеллект, неисчерпаемая энергия и активность с трогательной добротой, юным и свежим энтузиазмом, редкой силой обаяния, неотразимо действующей не только на друзей, но даже на врагов, а также с поразительной способностью, находясь в центре острейшей партийной борьбы, уметь одновременно подниматься высоко над требованиями только сегодняшнего дня. Синтез ума, обладающего большой научной подготовкой, с благороднейшими человеческими чувствами: социалистка...

Весь Ваш.

Всего, всего лучшего – Вам и близким. Ваш Карл Л.».

Попечение и заботы берлинских друзей – Роза Люксембург, Франц и Ева Меринги все время уделяли ей много внимания – оказывали благотворное действие. По уехать сейчас лечиться в Монтрё или Веве? Она успокаивала своих соратниц, лечащего врача. Какое значение могли сейчас иметь для нее состояние здоровья или два судебных процесса, висящие над головой как дамоклов меч. Должен быть положен конец ужасам войны, разбит враг, находящийся в собственной стране!

Всей своей огромной тяжестью обрушилась теперь война на плечи немецкого народа, окончательно развеялись иллюзии о быстрой и победоносной для Германии войне. На фронтах состояние позиционной войны было нарушено бессмысленными наступательными операциями, в которых истекали кровыо сотни тысяч солдат. Еще осенью 1914 года при попытке прорвать фронт на Изере (река во Фландрии.– Прим, перев.), у Лилля и на Ипре было потеряно несколько армейских корпусов. За немецким наступлением последовало французское – в Шампапи. Затем в феврале 1915 года па востоке разыгралась зимняя битва на Мазурских озерах, летом – бои у Нарева, в ходе которых тысячи немецких солдат погибли в болотах.

Готовились новые наступательные операции. В дополнение к уже существующим открывались новые фронты. Немецкие солдаты умирали в Галиции, на Балканах па Исонцо (река в югославских Альпах,—Ярил, перев.). Генералы и финансовые магнаты уже давно не говорили о защите отечества от якобы угрожающей ему опасности. Открыто пропагандировались бредовые завоевательные планы германского империализма: аннексия Бельгии, Северной Франции, рудного бассейна Лонгви и Брийо, балтийских стран, Польши, Украины, богатых английских колоний.

На промышленных предприятиях царила железная дисциплина. Мужчины, женщины и дети подвергались безжалостной эксплуатации. Никогда еще владельцы концернов не получали таких огромных прибылей. Пушечный король Крупп за период с 1914 по 1916 годы увеличил свои прибыли на 350 процентов, и чистая прибыль после уплаты всех налогов составила 105 миллионов марок. Доход объединения пороховых заводов Роттвайлера в Кёльне вырос на 526 процентов. Концерн АЕГ за первые три года войны получил 80,8 миллиона марок чистой прибыли.

Таковы данные официальной, опубликованной монополиями, статистики, подлинные же размеры доходов, несомненно, были еще выше. Предприниматели в других отраслях промышленности также получали необычайно высокие прибыли, равно как и юнкеры от своих имений.

Жизнь трудящихся масс была полностью подчинена законам военного времени. Рейхстаг принял специальный закон, которым все законодательные акты об охране труда рабочих объявлялись утратившими силу на все время войны. Росчерком пера было уничтожено все, чего рабочие и работницы смогли добиться за долгие годы упорной и трудной борьбы. Снижение заработной платы, удлинение рабочего дня, введение ночных смен, отмена всех мер по охране здоровья рабочих стали обычным явлением. Рабочие, пытавшиеся оказать сопротивление этому произволу, немедленно объявлялись годными к несению воепной службы и отсылались на фронт.

Особенно суровыми были законы военного времени для трудящихся женщин. В поисках куска хлеба для себя и своих детей они вынуждены были идти работать на заводы и фабрики, в первую очередь в военную промышленность. Изнурительная работа на шахтах, металлургических предприятиях и особенно на военных заводах; ночные смены продолжительностью 11 часов, дневные смены, часто начинавшиеся в 7 часов утра и продолжавшиеся до 11 часов вечера; длинный и утомительный путь на работу; заработная плата, составляющая половину заработка мужчины или еще и того меньше,– такой подарок уготовили военные магнаты женщинам, мужья, братья и сыновья которых сражались на войне. Все большее количество матерей вынуждены были устраиваться на работу далеко от своего дома. Они подолгу были лишены возможности видеть своих детой, так как снимали угол поблизости от работы.

В своей редакционной почте Клара находила потрясающие доклады обо всем этом профсоюзных деятельниц и активисток социал-демократической партии по работе среди женщин. Читая эти доклады, она задыхалась от негодования. Заботливо собирала Клара Цеткин подобные обвинительные материалы и передавала друзьям для использования в нелегальных листовках и брошюрах.

Газете «Гляйхайт» пришлось в первую очередь заняться условиями труда в металлообрабатывающей промышленности, много раз писать о заводах Круппа, па которых впервые во время войны начали работать тысячи женщин, причем для них были созданы такие невыносимо тяжелые условия, что в конечном счете потребовалось вмешательство властей.

Тяжелые условия труда усугублялись все возрастающей нехваткой самых необходимых продуктов. Безудержный рост цен привел к такой дороговизпе продовольствия и других товаров широкого потребления, что трудящиеся были не в состоянии их покупать. Уже в марте 1915 года были введены карточки на хлеб, за ними последовало нормирование других важнейших продуктов питания: жиров, мяса, сахара, яиц. Частыми стали перебои даже в снабжении картофелем. На этой почве участились беспорядки и столкновения с полицией.

В социал-демократической партии росло недовольство политикой партийного руководства. В числе недовольных были даже такие деятели, как Луиза Циц и Оттилия Баадер. Спустя несколько дней после того, как была освобождена Клара Цеткин, берлинские социалистки, не без участия Луизы Циц, добились того, что их пропустили на заседание партийного руководства. Там они потребовали покончить с состоянием «гражданского мира». Дискуссия протекала настолько бурно, что под конец женщины о зонтиками набросились на некоторых членов правления.

В этих условиях группа «Интернационал» должна была усилить свою борьбу, тем более что сложившаяся ситуация способствовала активизации центристов. Последние под руководством Карла Каутского и председателя партии Гуго Гаазе пытались псевдореволюционными фразами привлечь трудящихся на свою сторону и удержать от подлинно революционной борьбы.

Клара Цеткин взяла часть работы на себя и трудилась, насколько ей позволяло болезненное состояние. Она руководила в меру сил деятельностью редакции «Гляйхайт», оказывала поддержку штутгартским товарищам, руководитель которых Фридрих Вестмайер был арестован незадолго до освобождения Клары.

Активно участвовала Клара в принятии в конце 1915 года группой «Интернационал» важных решений. Необходимо было теснее сомкнуть ряды революционеров, разработать программу борьбы, отмежеваться не только от социал-шовинистов, но и от центристов. Таково было мнение Карла Либкнехта, Розы Люксембург и берлинских товарищей. Тех же взглядов придерживалась Клара Цеткин.

1 января 191В года на Шоссештрассе в Берлине, в адвокатской конторе братьев Либкнехт, на тщательно подготовленной нелегальной встрече руководящих революционных деятелей левого крыла, проживавших как в Берлине, так и в других городах Германии, была организована группа, навсегда вошедшая в историю под названием «Спартак». Это название было взято из нелегальных прокламаций левых, под которыми стояла подпись: «Спартак».

Роза Люксембург написала в тюрьме «Тезисы о задачах международной социал-демократии», которые были предложены товарищам для обсуждения; некоторые пункты «Тезисов» уточнены Карлом Либкнехтом. В «Тезисах» резко и отчетливо указывалось на глубокие, непреодолимые противоречия между немногочисленной кликой германских империалистов и милитаристов и массой немецкого народа, клеймилось позором предательство социал-шовинистов н провозглашалась необходимость пролетарской классовой борьбы против империализма как в военное, так и в мирное время.

«Конечная цель, которую преследуют социалисты,– говорилось в «Тезисах»,– будет достигнута международным пролетариатом лишь в том случае, если он будет оказывать противодействие империализму но всей линии, а лозунг «Война войне!» он, напрягая все свои силы и проявляя огромное самопожертвование, подымет до уровня руководящего принципа своей практической политики».

«Тезисы» требовали создания нового Интернационала, в основу деятельности которого должны быть положены революционная классовая борьба против империализма и незыблемая международная солидарность рабочих всех стран, члены которого будут считать выполнение международных решений своим высшим долгом.

«Спартак»

Клара Цеткин не смогла принять участие в конференции, на которой была создапа группа «Спартак». После Берна она вообще не присутствовала ни на одной конференции – легальной или нелегальной. Не могла Клара и ездить, заниматься организаторской деятельностью, выступать на собраниях. И тем не менее, когда учредительный съезд Коммунистической партии Германии направил ей, как инициатору спартаковского движения и верной его советчице, приветственную телеграмму, эта почесть была заслуженной.