Текст книги "Заседание рейхстага объявляю открытым"

Автор книги: Луиза Дорнеманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)

Внутри партийных организаций «ревизионисты» теперь наталкиваются лишь на слабое сопротивление, поскольку более молодые и самые твердые в своих убеждениях товарищи находятся на военной службе. Поэтому оппозиция, хотя она и считает в корне неправильным и недопустимым

ООП L.• >1

отречение от социалистических принципов, фактически лишена слова, да и сама еще в достаточной степени не оформилась и не организовалась. Все, что она может сделать,– это внимательно следить за ходом событий, критически анализировать его с наших, социалистических позиций, противостоять опасности упадка и разложения, откуда бы она ни исходила, а наиболее сознательные, убежденные и решительные элементы в партии готовить для неминуемых принципиальных столкновений.

Я говорю – неминуемых столкновений, так как убежденным левым, при всем их желании сохранить единство партии, всем ходом развития эти столкновения будут навязаны правыми, которые все быстрее и все более окончательно выбрасывают за борт все, что осталось от гордого прошлого и славных традиций немецкой социал-демократии...

Нужно ли мне объяснять, дорогой друг, что я принадлежу к оппозиционному меньшинству и чем это вызвано? Полагаю, все дело моей жизни достаточно Вам об этом говорит. Вы читали, конечно, заявление, опубликованное мной совместно с Розой Люксембург и товарищами Либкнехтом и Мерингом. Я с самого начала считала почетной обязанностью «Гляйхайт» оставаться социалистической газетой и держать незапятнанным шовинистическими уклонами знамя, которое она почти четверть века несла впереди трудящихся женщин. Мне кажется, это разумеется само собой– тем более еще и потому, что «Гляйхайт» является ведь международным органом социалисток... Мне доставляет удовлетворение, что позицию «Гляйхайт» попали и но достоинству оценили. За все почти 24 года, что я редактирую «Гляйхайт», я ни в один период ее существования, богатого острыми столкновениями, не наблюдала еще таких демонстраций, свидетельствующих о широком и полном одобрении нашей позиции. Мы получаем сообщения об этом из разных областей рейха, от женщин и мужчин, входящих в политические и профсоюзные организации.

Однако, дорогой товарищ, за то, что «Гляйхайт» заняла такую позицию, она отдана на растерзание цензуры и военного командования. Вы должны задуматься пад тем, что при осадном положении мы оказались в условиях более тяжелых, чем во время действия закона против социалистов. Последний обязывал власти соблюдать определенные нормы поведения, за нами оставалось право обжаловать в суде

принимаемые ими решения, защищать и отстаивать интересы нашего дела во всех инстанциях, вплоть до рейхстага.

Осадное положение не знает пикаких сдерживающих его норм. Верховное командование сухопутными войсками и его представители в округах теперь правомочны действовать совершенно самостоятельно, не указывая оснований, почему ими приняты те или иные меры, а жалобы на их действия не подлежат рассмотрению в суде. Что же касается рейхстага, здесь социал-демократия добровольно позволила заткнуть себе рот...

Власти с неудовольствием отмечают, что «Гляйхайт» не подхватывает песню, дружно распеваемую хором тевтоп-ских официальных бардов партийной прессы. Недовольны же они именно потому, что «Гляйхайт» имеет репутацию и авторитет. Они используют свою власть и злоупотребляют ею, чтобы покарать газету за то, что она «упорно не желает приспособиться к великому движепию нашего времени и народа». Делают это тем более уверенно и бесцеремонно, что знают, насколько паша газета благодаря занимаемой ею позиции изолирована внутри партии; что большая часть других рабочих органов печати этой позиции не одобряет; что, более того, многие товарищи и профсоюзные деятели открыто или тайно аплодируют каждому удару, наносимому газете «Гляйхайт».

Нет недостатка и в таких людях, для которых не было бы большей радости, если бы этот «радикальный скандальный листок» вообще полностью запретили. Стыдно признаться в этом, дорогая товарищ Анкерс.мит, но не потребуется даже пальцев обеих рук, чтобы из всех органов партийной печати (их 91, не считая профсоюзную печать) перечислить те, которые бы придерживались линии, проводимой «Гляйхайт»...

Номер 23 этой газеты был конфискован, хотя он был подготовлен и напечатан еще до начала войны, и через несколько недель власти были вынуждены запрет па газету снять. Когда она снова смогла выходить, мы должны были проявлять максимальную осторожность, нащупывая почву для восстановления, сначала хотя бы частично, разрушенных связей – все справочные книги издательства с адресами клиентуры были конфискованы. Естественно, власти бдительно и неусыпно следили за канщым словом... Теперь при выпуске номера мы беспрерывно наталкиваемся на запреты со стороны администрации. Предварительная цензура вычеркивает все, что ей не нравится, мелочные придирки доходят прямо-таки до смешного.

В первых номерах газеты, после того как она после отмены запрета вновь начала выходить, я пыталась изъятые цензурой места как-то «заштопать», заменить другими, с тем чтобы эти новые вставки казались властям менее «предосудительными». Но это была трудная работа: стараясь не поступиться своими убеждениями, я все же оказалась вынужденной многое сглаживать. Однако уже после нескольких таких попыток мне стало ясно, что в интересах дела нужно искать другой путь. «Заштопанные» места оказывались не очень ясными, возникала опасность быть неправильно понятой читателями...

Поэтому я принципиально отвергла внесение каких бы то пи было изменений, решив изъятые цензурой места оставить нетронутыми в виде пустых белых пятен на газетном листе. Я надеялась, что по общему содержанию, смыслу и логике всей статьи в целом большинство читателей восполнит отсутствующий текст и восстановит таким образом разрушенный контекст статьи. Кроме того, белые пустые места в газете также красноречиво говорят, правда на своем особом языке...

Дорогая товарищ Анкерсмит, когда вспыхнула война, было прервано сообщение с заграницей и разорваны все связи между социалистками разных стран, я тут же сама себе сказала: «Теперь – тем более!» Мне было ясно, что я, как международный секретарь, должна подумать о быстрейшем восстановлении нарушенных связей, собрать социалисток и для решения общей нашей задачи вновь всем стать плечом к плечу. Я ни минуты не сомневаюсь в том, что вначале такой общей задачей может быть лишь одно: трудиться и бороться за мир, причем за мир, соответствующий принципам социализма, за который мы, социалистки, должны бороться во всех странах, используя все имеющиеся в нашем распоряжении средства. По-моему, это гордая привилегия и почетная обязанность Социалистического женского интернационала – в наше время идти в борьбе за мир во главе женщин всех классов и стран, пробуждая их и указывая путь...

В пашей переписке мы можем касаться различных вопросов. Об Интернационале мы можем говорить как 16 Луипа Дорнсманк о нашей большой семье, о партиях отдельных стран – как о «ближайших родственниках», о собраниях, встречах и т. и.– как о концертах, свадьбах и т. д. Мы-то догадаемся, о чем в действительности идет речь. Кроме того, было бы очень хорошо, если бы Вы отыскали кого-либо вблизи немецкой границы, кто мог бы адресованные мне важные письма опускать в почтовый ящик на немецкой земле, с тем чтобы они следовали далее в запечатанном виде. В этом случае Вы должны использовать следующий адрес: фрейлейн Мари Плеттнер, у Финков, Альтенбергштрас-се, 1, Штутгарт. Письмо для меня следует вложить в отдельный конверт с надписью: «Для Клары»...

Надеюсь, Вы понимаете, почему в этом бесконечно длинном письме я разрешила участвовать только голове, продиктовавшей сухой, чисто деловой текст. Если бы я решилась предоставить слово сердцу, письму не было бы конца, и тогда все страдания, разочарования, огорчения и отчаяние последних месяцев, скопившиеся на дне моей души, укрощенные волей, приказывающей выполнить свой долг до конца, но продолжающие причинять нестерпимую боль, всплыли бы наружу. Когда произошла катастрофа, я думала, что сойду с ума либо должна буду покончить с собой. Целый месяц я была тяжело больна, еще и сейчас чувствую себя плохо. Мой старший сын – врач – находится сейчас в Бельгии, на которую в результате грубого нарушения международного права обрушились все ужасы войны; может быть, он теперь в России. Известия от него почти не поступают. Часто приходят сообщения о гибели на войне наших лучших товарищей. Но что значит все это но сравнению с переживаемым нами великим историческим событием – крушением Интернационала!»

«Всему учиться, ничего не забывать!»

Когда Клара Цеткин писала письмо Элен Анкерсмит, с начала войны прошло четыре месяца, точнее – 122 дня. И каждый из этих дней неизгладимо запечатлелся в ее памяти своим горем, своими разочарованиями, ожесточенной борьбой. Семь дней, предшествовавших 1 августа, она с нечеловеческим напряжением сил боролась за то, чтобы добиться активных действий со стороны Германской социал-демократической партии, со стороны II Интернационала.

25 июля, спустя два дня после предъявления Австро-Венгрией вымогательского ультиматума Сербии, делавшего войну неизбежной, собрание социал-демократов земли Вюртемберг приняло постановление, в котором они обязались всеми имеющимися в их распоряжении средствами бороться против возникновения войпы. После этого Клара Цеткин срочно выехала в Брюссель, где заседало Международное социалистическое бюро, от которого, как секретарь международной женской организации, решительно потребовала немедленных активных действий.

Хотя она не ожидала от бюро особой инициативы, поскольку большинство его состояло из правых, все же Клара была потрясена откровенным и решительным отказом принять ее предложение. Немедленно покинув Брюссель, Клара Цеткин по возвращении в Германию выступила на собрании в Гамбурге, последнем собрании перед войной. Оттуда она направилась в Берлин, чтобы обсудить с ближайшими друзьями создавшуюся грозную ситуацию. Их было немного: Карл Либкнехт, Франц Меринг, Юлиан Мархлевский (Карский), чета Дункеров, Вильгельм Пик. Роза Люксембург находилась еще в пути. Некоторые товарищи полагали, что Кларе следует попытаться побудить правление партии к активным действиям. Но в доме правления социал-демократической партии на Линденштрассе она почти никого не нашла. Два председателя партии, оба реформисты, встретили ее холодно. Правые лидеры партии были уже заодно с реакцией.

Когда Клара прибыла в Штутгарт – во второй половине дня 1 августа,– германский кайзер официально объявил о мобилизации всех сухопутных и военно-морских сил. В тот же день он объявил войну России, а еще через два дня – Франции.

Дни и часы жила Клара в мучительном ожидании, в надежде, рожденной отчаянием. Может быть, правление партии наконец одумается, обратится с призывом к рабочим? Может быть, стихийно вспыхнут массовые выступления? Но их не было. Вместо этого широкие массы мелкой буржуазии и даже часть рабочих охватил – систематически подготавливавшийся и организуемый милитаристами – пьяный шовинистический угар. Толпы людей заполнили улицы, слышались оскорбительные выкрики и брань по адресу России, Сербии, Франции. Пели ультрапатриотические песни «Вахта на Рейне» н «Францию вдребезги мы разобьем». В пивных пили за победу и военные трофеи.

В обычно тихом и спокойном Штутгарте на улицах можно было наблюдать дикие сцены. Внезапно кто-то оказывался на крыше автомобиля, произносил подстрекательскую, шовинистическую речь. Собравшиеся вокруг пего кричали «ура» кайзеру, незнакомые заключали друг друга в объятия, проходящие машины задерживались, обыскивались: повсюду искали шпионов. Все шире распространялись слухи об «отравленных колодцах», «убитых детях».

Шовинистический угар охватил и молодежь, особенно в высших учебных заведениях. Желавшие отправиться на фронт добровольцами, опасались «прийти слишком поздно». Воинственные настроения распространялись среди учащихся – студентов, школьников, да и среди молодых рабочих.

Между тем наиболее значительная часть рабочего класса была глубоко встревожена. Предпримет ли что-либо социал-демократическая партия, чтобы предотвратить надвигающуюся страшную беду?

Истерия и враждебные по отношению к подлинным патриотам настроения докатились и до Зиллеибуха. Люди, ранее дружелюбно приветствовавшие Клару, теперь избегали встречи с ней или бросали на нее угрожающие взгляды.

«Сегодня в пять часов утра,– писала Цеткин 2 августа Элен Анкерсмит,– меня разбудили. Это был первый большой домашний обыск. Из всего происшедшего в связи с этим я должна сделать вывод, что меня подозревают в заговоре с русскими против Германии и предоставлении убежища русским эмиссарам. И это несмотря на то, что никто в Германии, пожалуй, не боролся против русского царизма с общественной трибуны так упорно и страстно, как это делала я вот уже на протяжении целых тридцати лет. То, что возможны взлеты такой чисто разбойничьей фантазии, дает Вам представление о сложившейся здесь ситуации».

Позднее Клара узнала, что люди, которым она делала много добра, писали на нее доносы.

А затем последовал самый тяжелый удар. 4 августа ей сообщили по телефону о том, что социал-демократическая фракция рейхстага вотировала воепные кредиты, а также что процедуре голосования предшествовали жаркие дебаты среди депутатов и 14 из них выступили резко против такого шага фракции, что Карл Либкнехт после глубокой внутренней борьбы вынужден был подчиниться фракционной дисциплине.

В тот же день пришла ужасная весть о нападении Германии на Бельгию. Затем Англия объявила войну Германии.

Разразилась мировая война. События развивались стремительно. За изменой правых партийных лидеров, которая привела к открытому расколу немецкой социал-демократии, последовал переход почти всей партийной печати в империалистический лагерь, был заключен так называемый «гражданский мир». Правое профсоюзное руководство приняло постановления, лишавшие рабочих на все время войны права на забастовки и разрешавшие использовать профсоюзные средства для выплаты пособий пострадавшим от войны; разрешалось направлять членов профсоюзов на работы в имения юнкеров.

Лидеры социал-демократии капитулировали в большинстве воюющих стран. Произошел крах II Интернационала. Большевики, Социал-демократическая партия Сербии и болгарские тесные социалисты остались верными пролетарскому интернационализму.

Трудящимся война принесла жестокую нужду. Не было оказано помощи армии безработных, образовавшейся в результате перестройки экономики на военный лад. Семьи, оставшиеся без кормильцев, получали месячное пособие в размере 9 марок, небольшую субсидию от своей общины и незначительную надбавку на содержание детей. Владельцы домов угрожали своим жильцам выселением в случае неаккуратного взноса квартирной платы. Огромные закупки товаров военной администрацией, а также имущими классами, опасающимися инфляции и повышения цен, привели к нехватке продовольствия и росту спекуляции.

Вначале эти проблемы и трудности, которые принесла с собой война, заглушались реляциями о военных победах. В августе после ожесточенной атаки была захвачена бельгийская крепость Льеж, потом Намюр. Германские войска вошли в Брюссель. Во Франции пали Мец, Шарлеруа,

Лонгви, Сен-Кентен. На востоке германская армия одержала победу у Таненберга. Ежедневно в сотнях тысяч немецких домов в окнах в знак победы вывешивались государственные флаги, дети и взрослые дома, в пивных и школах заняты были тем, что на больших картах Европы передвигали флажки на линии фронта. Поезда, увозящие на фронт солдат, украшали зеленой листвой и надписями: «Каждый выстрел – один русский, каждый удар штыка – один француз», «Здесь принимаются новые объявления войны». На вокзалах женщины угощали солдат прохладительными напитками. И никогда до этого сотни тысяч людей не исполняли более усердно песню: «От Мааса до Мемеля, от реки Адидже (в Италии.– Прим, перев.) до Бельта».

Нужно было обладать огромным мужеством, силой и доверием к людям, чтобы в этой ситуации плыть против течения, продолжать, насколько это было возможно в сложившихся условиях, борьбу, крепко держать в руках знамя социализма.

На Клару Цеткин обрушились тяжелые личные переживания. Она была в постоянной тревоге за старшего сына, который как врач был призван в армию, и за младшего – его должны были призвать со дня на день. В эти горестные дни начала распадаться ее семейная жизнь. Это доставило много страданий супругам и привело в конце концов к окончательному разрыву.

Несмотря ни на что, Клара ни на один день не переставала быть прежней – деятельной, пламенной революционеркой. Учиться у жизни, ничего не забывать, всегда находиться на своем посту – этого требовала от пее суровая действительность. И Клара Цеткин набиралась опыта, много работала и никогда ничего не забывала.

Она хорошо поняла, что германская монополистическая буржуазия является сильной и опытной, умеющей в процессе борьбы за власть использовать народные массы, более того, разжигать их, что этой буржуазии свойственна крайняя жестокость и она не остановится ни перед, каким преступлением по отношению как к собственному, так и к другим народам. Она все лучше усваивала эти истины во время войны, когда в ужасающих, безнадежных битвах тысячи людей приносились в жертву жажде завоеваний, когда после вторжения германской армии в нейтральную

Бельгию был разрушен город Лувен, когда германские милитаристы 22 апреля 1915 года впервые применили отравляющий газ, немецкие подводные лодки потопили пассажирский пароход «Лузитанию», а объявление Германией неограниченной подводной войны послужило в 1917 году для США поводом вступить в войну.

Но Клара Цеткин убедилась также и в том, что, если революционная партия хочет одержать победу в своей борьбе, она не должна терпеть в своих рядах ревизионистов и центристов, что такая терпимость не имеет ничего общего со свободой дискуссии, как писала Клара об этом в одной из своих статей.

Клара Цеткин вместе с Карлом Либкнехтом, Розой Люксембург, Францем Мерпигом принадлежала к тем первым социал-демократическим партийным лидерам, которые за границей публично отмежевались от официальной политики социал-демократии. Она обдумывала свой выход из партии. Правда, собиралась, как она это подчеркивала, совершить это лишь тогда, когда будет покончено с войной. Клара активизировала свою работу в Штутгарте, помогла товарищам в условиях осадного положения создать сильный центр революционной борьбы против войны, а когда правые лишили их партийной газеты, помогла создать собственный еженедельный орган, вышедший под названием «Социал-демократ».

Но основную свою задачу Клара Цеткин усматривала в следующем: сохранить «Гляйхайт», в максимальной мере использовать ее в условиях, когда свирепствует цензура, держать сплоченными ряды активных социалисток, не дать оборваться международным связям, везде, где только возможно, противодействовать проникновению в ряды социалистов растерянности и шовинистических настроений. Об этом она считала необходимым позаботиться в первую очередь. Здесь ей пришел на помощь большой опыт политической борьбы, особенно в сфере нелегальной деятельности.

В первые же дни после того, как началась война, Клара Цеткин опубликовала в «Гляйхайт» некролог, посвященный славной памяти трагически убитого французского борца за мир Жана Жореса. Позже читатели находили на страницах газеты сообщения о первых небольших демонстрациях сторонников мира за границей, информации! о том, что большевистская фракция Государственной думы отказалась голосовать за военные кредиты, могли прочесть там и мирные послания Клары Цеткин к товарищам в Социалистическом женском интернационале и ее статьи, пронизанные постоянной приверженностью делу мира и социализма, узнавали о вызванных войной лишениях широких масс трудящихся и огромных прибылях капиталистов.

В ноябре 1914 года в статье «За установление предельных цеп» Клара Цеткин разоблачила и заклеймила позором бессовестное ограбление трудящихся, совершаемое на «правах военного времени», требовала от государства установления предельных цен на продукты питания, их учета и распределения. Женщин она призывала писать мужьям па фронт правду о том положении, в каком находятся их семьи.

Десятки тысяч мужчин, женщин, юношей и девушек с отвращением отбрасывали свою партийную газету, или «Варен Якоб», или ту же «Нойе цайт» Каутского и читали «Гляйхайт». Газета учила их мужеству. В ней находили они утешение, подтверждение собственных мыслей. Все лучше начинали они понимать, что эта война нс их война, что трудящиеся, живущие по ту сторону границы, не являются их врагами, а, напротив, их братья по классу. Газета «Гляйхайт» стала их другом, опорой, а для многих – единственным другом.

2 декабря 1914 года Карл Либкнехт в германском рейхстаге в ответ па требование милитаристов и империалистов о предоставлении новых военных кредитов с силой бросил им в лицо свое решительное «нет».

Этот громкий возглас убедительно опроверг лживую легенду, будто весь немецкий народ поддерживает свое правительство, и явился призывом к сплочению революционных противников войны. Для многих тысяч людей оп прозвучал спасительным словом, указал правильный путь.

Брошенный Либкнехтом боевой клич Клара Цеткин встретила с энтузиазмом еще и потому, что помнила: когда она сама вместе с ним и Розой Люксембург пыталась убедить некоторых депутатов голосовать против предоставления военных кредитов, то натолкнулась на трусливые отговорки.

«Уважаемый, дорогой товаринрчЯибкнехт,– писала ему Клара,-,– как часто я мыслена©«пожимала Вам руку, радостная и полная благодарности эа . Ваше мужественное выступление, собиралась Вам писать. Но Вы знаете прекрасно, каково приходится нашему брату. Лучшие паши намерепия остаются невыполненными, прекраснейшие чувства невысказанными, ибо в нашу жизнь каждый день врываются сотни всяких дел и забот, особенно в той ситуации, в какой мы сейчас находимся. В итоге я каждый раз говорила себе: есть ведь что-то более важное и необходимое, чем в личном письме уверять Вас в том, что Вы знали с самого начала: в моей большой радости но поводу того, что Вы поступили как достойный сын своего отца, незабвенного «солдата революции». Я хотела на страницах «Гляй-хайт» открыто высказать то, что даже в нынешней ситуации может быть, по моему мнению, сказано, однако власти еще раз перечеркнули мои планы. Штаб корпуса запретил печатать все политическое обозрение, снял даже заголовок...

Сердечный привет от моих Вам и Вашей милой жене. Ваша Клара Цеткин».

Поскольку ей было запрещено высказываться на страницах газеты, тем энергичнее приходилось делать это вез де, где только представлялась возможность, в том числе и за границей.

«Конечно,– писала она в письме в газету английской независимой рабочей партии «Лейбор лидер»,– Либкнехт только один из 111 депутатов-социалистов в германском парламенте, по десятки и сотни тысяч немецких мужчин и женщин восхищаются его поступком и благодарны ему за то, что он возродил славную традицию его партии периода 1870—1871 годов».

Она могла написать эти слова с тем большей убежденностью, что сама готовила важное выступление в защиту мира и была уверена в том, что ее поддержат тысячи немецких мужчин, женщин, молодежь.

«Где ваши мужья?»

Женщины и матери, дарующие миру новые жизни, в первую очередь призваны к тому, чтобы защищать их от преступных военных авантюр империалистов. Это было сказано Кларой Цеткин в Базеле за два года до начала войны. Того яге мнепия придерживалась она и теперь, когда война стала страшной действительностью.

Мысль о созыве антивоенной международной конференции ведущих социалисток из воюющих и нейтральных стран подала ей Инесса Арманд – представитель большевиков при Международном секретариате жешцин-социа-листок. Собственно, инициатором этого был, о чем, вероятно, Клара догадывалась, В. И. Ленин. Ей самой тоже приходили в голову подобные мысли. Вместе с берлинскими друзьями, и прежде всего с Розой Люксембург и Карлом Либкнехтом, она принялась за работу.

Зимой 1914 года настроения в Германии были иными, нежели летом того же года. Сентябрьское поражение па Марне означало крах стратегии «блицкрига» германского военного командования; рассеялись иллюзии о легкой «марш-прогулке» на Париж. Война приняла затяжной позиционный характер как на западе, так и па востоке. Женщин все больше охватывала тревога за жизнь их мужей, отцов, сыновей и братьев. Несмотря на строгую военную цензуру, которой подвергались письма с фронта, они знали, какие невзгоды приходится переносить их близким в окопах, страдать от грязи, холода и дождей, подвергаться постоянным опасностям. Росло недовольство и положением дел в тылу.

Озлобление против войпы усиливалось и за пределами Германии, даже в нейтральных странах. В опубликованном в конце ноября своем втором послании «К социалистическим женщинам всех стран», являвшемся идеологической подготовкой антивоеппой конференции, Клара Цеткин от обращения к интернациональному братству перешла к открытому призыву к борьбе против империалистической войны.

«Чем дольше длится эта война,– говорилось в послании,– тем больше блекнут и теряют всякий смысл звонкие, но пустые фразы и разного рода концепции, призванные скрыть от народных масс подлинную сущность войны, затеянной в интересах капиталистов. Спадают обманувшие столь многих маски и красиво расцвеченные покровы. Война предстает перед нами во всей своей обнаженной мерзости, в своем подлинном обличье, как капиталистическая захватническая война великих держав...

Мы, социалистки, должны призвать женщин всех стран к объединению и протесту против дальнейшего безумия, каким является эта война для всех народов мира...

Пусть мы, женщины, располагаем почти во всех странах незначительными правами, но мы не лишены полностью социальной власти. Используем же каждую самую маленькую частицу этой власти, наши действия и слова, не только имеющие вес и значение в тесном кругу родных и друзей, но также пользующиеся определенным влиянием на общественность, которое явно возросло в это грозное, бряцающее оружием время. Используем же все возможности, которые дают нам слово и печать, деятельность одного и объединенные действия многих, готовых к этому в различных странах».

Послание было нелегально переправлено за границу. В Германии опо – также нелегально – распространялось в виде листовки, так как цензура запретила опубликование его в «Гляйхайт».

Между тем подготовка к конференции шла полным ходом. К концу января 1915 года она была завершена – в той ее части, которую можно было выполнить, находясь в Германии. В феврале Клара намеревалась съездить в Голландию, чтобы с социалистками нейтральных стран и стран Антанты провести заключительные переговоры. Ее должна была сопровождать Роза Люксембург.

Но тут нанесла удар реакция, опасавшаяся возрастающей активности революционных противников войны. Незадолго до отъезда Клары Цеткин в Дюссельдорф, где опа должна была встретиться с Розой Люксембург, Клара получила сообщение о том, что 18 февраля 1915 года Розу арестовали и в полицейском автомобиле отвезли на Барним-штрассе. Ей предстояло отбыть год тюремного заключения, к которому ее приговорили во Франкфурте-на-Майне, несмотря на «гражданский мир», что констатировала Клара Цеткин на страницах «Гляйхайт».

В феврале 1915 года был призван в армию и стал солдатом нестроевого рабочего батальона Карл Либкнехт, который тем самым подпадал под юрисдикцию военных законов. Поэтому Клара Цеткин направилась сначала в Берлин, чтобы посоветоваться с друзьями и встретиться с Карлом Либкнехтом, который на время заседаний рейхстага и ландтага освобождался от несения военной службы.

У нее больно сжалось сердце, когда она увидела его в форме солдата рабочего батальона. То же чувство горечи охватило ее позднее, когда она сидела напротив Розы в тюрьме на Бариимштрассе,– их разделяла решетка, и беседа происходила в присутствии надзирательницы. Разрешение на свидание Клара получила в качестве «кузины» заключенной. Тогда она не знала, что военные власти готовят удар и против нее.

Переговоры, которые Клара Цеткин провела в Голландии, завершились успешно. С английскими и французскими социалистками была достигнута договоренность о проведении конференции в Берне. Правда, Клару все-таки арестовали и голландские власти доставили ее к границе. Удачей было то, что она но попала в руки немецкой полиции. Клара поехала в Штутгарт довольная: хорошая подготовка к международной встрече обещала последней успех. В то же время ее огорчало, что опа не смогла выполнить поручение Карла Либкнехта: лидеры международного социализма, с которыми Цеткин должна была вести переговоры, с ней встретиться не пожелали.

Возвратившись домой, Клара узнала, что в ее отсутствие призвали в армию младшего сына Костю, работавшего вторым редактором «Гляйхайт», и он проходит военную подготовку в лагере. Но необходимо было завершить последние приготовления к конференции. Прежде всего нужно было удачно сформировать делегацию немецких социалисток. Поскольку Луиза Циц после долгих колебаний от участия в конференции отказалась, ее функции взяли на себя Клара и Кэтэ Дункер.

В состав немецкой делегации кроме Клары Цеткин и двух се нспытанпых соратниц, Кэтэ Дункер и Маргарете Веигельс, входили еще четыре более молодые социалистки: Лоре Агнес из Дюссельдорфа, Марта Арепдзее из Берлипа, Тони Зендер из Франкфурта-на-Майне и Берта Тальхай-мор из Штутгарта. Чтобы избежать ареста, все семь делегаток отправились порознь и благополучно прибыли в Бери. Только Клару Цеткин и ее секретаря швейцарские власти подвергли тщательному обыску. В этом не было ничего удивительного, так как Клару Цеткин здесь слишком хорошо зпали – в связи с подготовкой конференции опа дважды побывала в Швейцарии, одип раз даже па съезде швейцарских социал-демократов, где выступала против эмиссаров немецких правых.

Конференция открылась 26 марта. Прибыли делегатки из Германии, Англии, Франции, Нидерландов, Италии,

Польши и Швейцарии; большевики были представлены сильной делегацией во главе с Надеждой Константиновной Крупской. В состав делегации входили также товарищи Арманд, Лилина, Равич и Розмирович. Присутствовали па конференции две женщины от находящихся за границей меньшевиков.

Женщины – делегаты конференции испытывали чувство горя и боли за те неисчислимые страдания, которые принесла человечеству война, а также горечи в связи с тем, что в их собственных рядах оказались предатели.