Текст книги "Заседание рейхстага объявляю открытым"

Автор книги: Луиза Дорнеманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

Клара Цеткин не только видела «Тезисы» и, по свидетельству Вильгельма Пика, работала над ними, но с первого же дня связала свою судьбу с будущим «Спартака»,

Уже один тот факт, что она – популярнейший рабочий вождь, пользующийся доверием широких масс трудящихся далеко за пределами Германии,– открыто объявила себя сторонником этой группы, имел для «Спартака» неоценимое значение. Это укрепляло ее престиж именно тогда, когда Карл Либкнехт и Роза Люксембург находились за тюремной решеткой и руководство группой осуществлял революционный польский социал-демократ Лео Иогихес; он имел опыт нелегальной работы, но его недостаточно хорошо знали немецкие трудящиеся.

Особенно сильно подействовал пример Клары на женщин, и это было особенно важно потому, что в условиях военного времени они выполняли почти всю нелегальную работу. С наиболее пожилыми из них Клара всегда была очень близка, они долго работали в женском движении.

К ним следует прежде всего отнести Кэтэ Дункер, которая на протяжении всей войны твердо боролась в первых рядах этого движения. Она была одним из основателей группы «Спартак», входила в состав ее руководства и без устали разъезжала по стране, выступала на нелегальных собраниях, организовывала, руководила. В качестве представителя группы Дункер выступала на общегерманской конференции социал-демократической партии в сентябре 1916 года. И все это несмотря на преследования, обыски и допросы, несмотря на то, что ей официально были запрещены всякие публичные выступления. В кармане у Кэтэ – она рассказывала об этом автору книги – всегда лежали кусок мыла и зубная щетка на случай ареста, который мог произойти в любой момент.

Среди них была Августа Левинсон, па протяжении многих лет руководительница дрезденских социалисток и близкий друг Клары Цеткин. Активный участник движо-пия еще со времен закона против социалистов, она вместо со своими сыновьями, входившими в созданную Либкнех-том молодежную организацию, всегда была в первых рядах борцов и пользовалась таким уважением у дрезденских рабочих, что после Ноябрьской революции ее избрали в Совет рабочих и солдатских депутатов города Дрездена.

Была среди этих женщин и Фалеска Майниг из Лим-баха в Саксопии. Она была настолько популярна, что ей симпатизировали даже полицейские и предупреждали ее о предстоящем обыске. Майниг смогла на протяжении всей войны без помех печатать в одной из типографий Лимбаха листовки, выпускаемые группой «Спартак».

Клара Цеткин привлекала к движению, учила и более молодых женщин, например Херту Геффке и Ольгу Кернер. Все они предпринимали опасные поездки, перевозили листовки в корзинках для белья и детских колясках, тайком доставляли их на заводы, печатали различные нелегальные материалы на пишущей машинке, стремясь во всем действовать так, как учила их Клара Цеткип. Вок о бок с ними в движении участвовали сотни совсем еще юных, нятиадцати-шестнадцатилетних девушек. Многие принадлежали к семьям, где читали «Гляйхайт», где Клара Цеткин и Роза Люксембург пользовались большим уважением, служили примером и образцом.

Длительное время Клара не имела возможности непосредственно сотрудничать с руководством группы «Спартак». Больная, она не могла выйти из дому, а тем более поехать куда-либо для встречи или для участия в конференции – шпики ходили за ней по пятам. Несмотря на это, Клара Цеткин всегда была прекрасно информирована о деятельности группы, о самоотверженной работе женщин. В дни, когда она внутренне сгорала от вынужденного ожидания, проклиная свою болезнь и правила конспирации, так ограничившие возможности ее активного сотрудничества, для нее было большой радостью наблюдать, как поднимаются свежие молодые ростки из тех семян, которые были посажены главным образом ею.

И все же, несмотря на свое тяжелое положение, Клара дала группе «Спартак» нечто гораздо большее, нежели свое имя и признание. Она активно помогала товарищам в Вюртемберге, писала нелегальные листовки на местные темы, работала, как рассказывал ее сын Максим, над письмами, распространявшимися от группы «Спартак». Но главное – она сумела с прежним искусством поставить газету «Гляйхайт» на службу революционному движению. Некоторое время – со дня основания группы «Спартак» до осени 1916 года – ее связи с берлинскими друзьями вновь стали очень тесными и плодотворными.

Это было время, когда голос «Спартака» звучал всо громче, начал проникать в массы и приводить в трепет поджигателей войны и их приспешников из среды социал-демократии.

В эти месяцы Карл Либкнехт – до его ареста 1 мая 1916 года – своими «малыми интерпелляциями», выступлениями по процедурным вопросам и репликами вызывал в германском рейхстаге и прусском ландтаге настоящие бури, заставив кайзеровский режим признаться в своих завоевательных планах.

Именно в это время – в феврале 1916 года – вышла брошюра Розы Люксембург (Юниус), разоблачавшая империалистический характер войны и пламенно призывавшая к активному сопротивлению. Роза писала эту брошюру в тюрьме, откуда удалось ее нелегально получить, переправить в Швейцарию и, вероятно при посредничестве Клары Цеткин, напечатать в Цюрихе.

В эти же месяцы, в пасхальные дни 1916 года, в Иене состоялась подготовленная Карлом Либкнехтом общегерманская нелегальная конференция оппозиционной социалистической молодежи. Результатом конференции был подъем революционной работы среди юношей и девушек. Перед молодыми делегатами выступил Карл Либкнехт, разъяснивший задачи молодежного рабочего движения в борьбе против войны.

За конференцией последовали организованные группой «Спартак» нелегальные майские демонстрации в Дрездене, Ханау, Иене, Штутгарте и других немецких городах. Особенно памятна демонстрация на Потсдамской площади в Берлине, где Карл Либкнехт был арестован за провозглашение лозунгов: «Долой войну!», «Долой правительство!» После этого под руководством Розы Люксембург началась кампания за освобождение Карла Либкнехта, поддержанная рабочими, организовавшими забастовки протеста.

Эти месяцы для группы «Спартак» были кульминационным пунктом ее борьбы. В жизни Клары Цеткин они оказались насыщенными яркими событиями. Письменно, через специально направляемых посыльных п, вероятно, по телефону она поддерживала постоянную связь с друзьями в Берлине. Последний раз гостила у нее в Зилленбухе Роза Люксембург, она провела здесь три дня. Совместная работа протекала тем интенсивнее, что Роза Люксембург, другие руководящие товарищи, и среди них Юлиан Мархлевский (Карский), готовили материалы для «Гляйхайт», достигшей к тому времени еще раз своего блистательного расцвета.

Среди передовых статей газеты, написанных частично самой Кларой, частично ее берлинскими друзьями, некоторые выделяются как образцы высокого политического и литературного мастерства. К ним относятся статьи: памяти хорошо известного Кларе Цеткин коммунара Эдуарда Вайана, перешедшего в начале войны в лагерь французских социал-шовинистов и, таким образом, трагически разрушившего дело своей жизни, о заслугах Франца Мерипга перед рабочим движением, написанная к его семидесятилетию, отмечавшемуся 27 февраля 1916 года; приуроченная к 1 мая 1916 года и представлявшая собой почти открытый призыв к участию в организованной группой «Спартак» первомайской демонстрации.

Другие материалы разоблачали политику империалистов и социал-шовинистов внутри Германии и за рубежом. Так, работа «Вооружаться и разоружаться» указывала на опасность, вытекающую из образования монополий, количество которых за годы войны сильно возросло. В статье «Сорванные маски» подвергались резкой критике центристы, которые выдавали себя за противников войны, даже иногда выступали в парламенте против предоставления военных кредитов или воздерживались при голосовании по этому вопросу, и в то же время всеми средствами тормозили революционную массовую борьбу против войны.

Среди остальных материалов выделялась статья «Римский мир». На примере Римской империи автор показывал, что несет империализм порабощенным народам и простым людям собственной страны: рабство, нищету, муки и смерть одним, хлеб и зрелища в лучшем случае другим, но никогда – человеческое достоинство, свободу и перспективу па будущее.

Газета со все возрастающей остротой и смелостью поднимает проблемы, ежедневно волновавшие людей в это тревожное время второй суровой зимы: голод, усиление эксплуатации, лишения, от которых страдают дети, бесчисленное количество смертей на полях войны. Как и ранее, читатели находили на страницах газеты сообщения об арестах и судебных процессах, о дискуссиях в социал-демократической партии и во фракции рейхстага, особенно о выступлениях Карла Либкнехта. В ряде статей говорилось о выступлениях сторонников мира за границей. Печатались отдельные разрозненные сведения о забастовках в России, выдержки из органа большевиков «Социал-демократ». Все эти сообщения были искусно спрятаны среди других текстов и подавались, так сказать, в замаскированном виде, но читатели их находили и отлично понимали смысл сказанного.

После ареста Карла Либкнехта «Гляйхайт» оставалась единственной газетой, безоговорочно ставшей па его сторону, особенно после того, как германский рейхстаг лишил Либкнехта депутатской неприкосновенности. Этим самым создавались формальные возможности для уголовного преследования революционера.

В статье «Рейхстаг предал товарища Либкнехта» газета, цитируя официальные служебные материалы и документы,– по цензурным условиям можно было действовать только таким образом – подробно знакомила читателей с борьбой, которую вел Карл Либкпехт, целями, которые он преследовал, с событиями на площади в Потсдаме и мужественным поведением Либкнехта на суде. Газета разоблачала социал-шовинистских и центристских депутатов рейхстага, убедительно показала, что именно они больше всех радуются исключению Либкнехта из рейхстага, хотя и голосовали против лишения его депутатской неприкосновенности, зная, что останутся в меньшинстве.

Написанная сухим, деловым, как говорили тогда о ней, эзоповским языком, эта статья, как и другая, озаглавленная «Страница истории», явилась призывом к солидарности и нашла живой отклик в массах. В статье «Страница истории» на примере британского парламента времен Кромвеля показывалось, как парламент благодаря стойко занимаемой позиции может творить историю, свергнуть короля, в то время как германский рейхстаг, так называемое народное представительство, пресмыкается перед милитаристами и империалистами и проводит их политику.

Эти статьи, так же как отчеты о судебном процессе над Карлом Либкпехтом, усиливали возмущение масс, относившихся к нему с любовью и уважением. Газета способствовала активизации действий масс в защиту революционера. Но об одном «Гляйхайт» вынуждена была хранить молчание – о крупных демонстрациях протеста и забастовках, организованных в защиту Карла Либкнехта, о все возрастающем количестве голодных демонстраций и выступлений в защиту мира, о кровавых столкновениях трудящихся с полицией. Однако о всех этих важных событиях массы узнавали из прокламаций, выпускаемых группой «Спартак».

После ареста Юлиана Мархлевского (Карского), 10 июля – Розы Люксембург, а затем, 15 августа,– Франца Мерпнга прекрасное время совместной деятельности с друзьями безвозвратно ушло. Отныне работа группы «Спартак» могла вестись только строго конспиративно. И хотя из-за этого публикуемые в «Гляйхайт» материалы были уже не такими богатыми и разнообразными, газета тем не менее осталась боевым печатным органом, ведущим борьбу против империалистической войны, продолжала и дальше верно служить делу, которому посвятила себя группа «Спартак», заявляла о своей принадлежности к ней. Так продолжалось вплоть до того дня, когда социал-шовинисты вырвали газету из рук Клары Цеткин, превратив ее буквально за одну ночь в орган, проводящий политику позорного примирения и соглашательства.

Нужда, тревоги, солидарность

Военная зима 1916/17 года осталась в памяти переживших ее людей как «брюквенная зима». Навсегда запомнила ее и Клара Цеткин.

В феврале 1916 года началась страшная битва за Верден, за ней с июня по ноябрь последовали бои на Сомме. На востоке ценой тяжелых жертв были оккупированы Галиция и Варшава. Число убитых и раненых, которых оплакивало человечество, исчислялось миллионами. В Германии почти не было семьи, где бы не было убитых или искалеченных па войне.

В рабочих кварталах бродил призрак настоящего голода. 1200 граммов липкого, непропеченного хлеба, почти не содержавшего муки, совершенно несъедобного, 80 граммов жиров, чаще всего маргарина, 250 граммов низкосортного мяса или «военной» колбасы, изготовленной из сухожилий и хрящей, 180 граммов сахара и одна половинка яйца – таков был выдаваемый по карточкам недельный рацион взрослого человека. И то при условии, если ему посчастливилось получить продукты.

Молоко – синеватое, водянистое, снятое – получали в лучшем случае только грудные дети. Картофеля, основного

18 Луиза Дорпсмакн

продукта питания бедных, не было. Говорили, виной тому неурожай. Позднее, однако, выяснилось, что это утверждение сильно преувеличено, причина была, скорее, в другом – помещики и торговцы картофель припрятывали, а потом сбывали на черном рыпке. Те продукты, которые не нормировались,– рыба, овощи, фрукты – также скупались и перепродавались спекулянтами.

Главным продуктом питания стала брюква. Выяснилось, что из брюквы можно приготовить все, что угодно: котлеты, салат, пудинг, фрикадельки, мармелад; рецепты всех этих блюд расхваливали женщинам хорошо оплачиваемые «эксперты», а «ученые» с важным видом несли всякий вздор о высокой питательности и калорийности брюквы, делающих ее заменителем мяса, молока, яиц и хлеба.

Как же можно жить и работать при таком питании?

У продовольственных магазинов люди собирались уже с ночи. В надежде получить какое-либо дополнительное питание, несмотря на холод, дождь и снег, выстраивались длинные очереди стариков и детей. Иногда везло, и тогда счастливчик приносил домой жалкий кочан капусты или песколько селедок.

На фронте солдаты экономили буханку солдатского хлеба или кусок сахара, чтобы отправить в посылке домой. У полевых кухонь, которые были организованы в общинах, собирались дети с котелками, чтобы получить порцию «снятого молока» – так они называли синеватый обезжиренный перловый суп.

Кто мог, отправлялся за дефицитными продуктами в далекий путь по железной дороге в Вестфалию, Ольденбург или Магдебург, все время дрожа от страха, как бы полицейский контроль не отнял на обратном пути с таким трудом добытые кусок сала или несколько картофелин.

Не хватало не только пищи, но также дров и угля. О белье и обуви не приходилось и думать. Тысячами люди умирали от желудочно-кишечных заболеваний, тифа, дизентерии. Свирепствовал туберкулез. Войне не было видно конца, генералы по-прежнему твердили о «конечной победе» и для подготовки новых наступательных операций требовали новых миллионов солдат. Чтобы заполнить редеющие ряды сражающихся армий, на фронт теперь посылали людей более пожилых, даже больных, вручали оружие молодым новобранцам, почти мальчикам. В декабре 1916 года, невзирая на массовые протесты трудящихся, рейхстагом был принят закон об отечественной вспомогательной службе.

В огромных масштабах была развернута массовая кампания по привлечению как можно большего количества женщин для работы на промышленных и других предприятиях, работающих на военные нужды. Сотни тысяч женщин должны были отныне трудиться на транспорте, в горной и металлургической промышленности. Их заставили изготовлять гранаты и динамит. Последовавшие вскоре взрывы на предприятиях военной промышленности стоили жизни сотням женщин. Они принимали участие в изготовлении ядовитых газов – боевых отравляющих веществ. Желтые, цвета айвы, лица женщин, зеленоватые или цвета высохшей травы волосы не оставляли сомнений в том, где они работают.

Изо дня в день усталые, изнуренные голодом и заботами, тащились женщины к месту работы. В перерывах, жуя ломоть черствого хлеба или кусок брюквы и запивая эту скудную еду тепловатым «кофе», приготовленным из той же брюквы, они говорили о родных, погибших на войне, или о том, не получат ли ужасную весть – письмо военного командования с сообщением, что самый близкий им человек «пал на поле боя смертью храбрых». Говорили о своих голодных детях, о том, что вынуждены держать под замком жалкие запасы продуктов, чтобы растянуть их до конца декады, и как по возвращении домой начинают жалобно хныкать малыши, выпрашивая корочку хлеба.

И так же, как люди, стоящие в длинных очередях у продовольственных магазинов, они все чаще с ненавистью говорили о генералах и пушечных королях, юнкерах, занимающихся кутежами в своих поместьях и не знающих, что такое война, о тыловых офицерах, ведущих праздный и распутный образ жизни, их прекрасно обеспеченных женах. На многих предприятиях тайно распространялись листовки, выпускавшиеся группой «Спартак». Члены этой группы вели успешную агитацию.

Когда Клара Цеткин приезжала в Штутгарт – случалось это довольно редко – и видела истощенных женщин с удрученным выражением на лице, согбенными спинами и угасшим взором, детей с животами, опухшими от голода, которых война лишила всех радостей жизни, она сжимала кулаки от гнева. Длинными бессопными ночами думала она об этих женщинах и детях, переживала приходящие с фронта вести, ей казалось, она слышит гул орудий, стоны умирающих, видит на колючей проволоке и в воронках от снарядов клочья растерзанных тел. Но на лицах женщин, которых Клара встречала на своем пути, она читала и ненависть, ту же пламенную ненависть, что горела в ее душе; в выражении их лиц она видела необычную твердость, ощущала повое сознание, чувство собственного достоинства, явившиеся результатом их самостоятельности и ответственности за семью, которая теперь целиком легла па их плечи.

Суровая военная действительность вошла и в жизпь Клары Цеткин. От сыновей она, как и все матери, дети которых были на войне, получала через полевую почту редкие и коротенькие письма. Адресат никогда не мог быть уверенным в том, жив ли еще в этот момент отправитель письма. В последних сообщениях – писала Клара в эти дни секретарю Розы Люксембург Матильде Якоб – как будто не было ничего угрожающего, но пока шли письма, мало ли что могло случиться! Она радовалась изредка выпадающим дням отдыха, но за ними обычно следовал период еще большей тоски и страданий. Ее муж, хотя ему было за сорок, подлежал призыву. Кроме того, сн начал болеть. Я живу, писала в эти дни Клара, в настоящей больничной атмосфере.

Не обошел голод и обитателей дома в Зилленбухе. Редактор газеты «Гляйхайт» не получал дополнительного пайка, положенного рабочим, занятым на тяжелых работах. Раздобыть что-либо из продуктов у местных крестьян ей, «изменнице родины», было трудно. Заняться огородом она не могла, достать семена и удобрения было невозможно. Для консервирования фруктов не было сахара, не было и корма для кур.

Далеко не блестящим было и материальное положение супругов. Фридрих Цундель ничего не зарабатывал. Кто во время войпы покупает или заказывает картины! Поэтому все расходы надо было покрывать из получаемого Кларой жалованья, которого все больше и больше не хватало из-за быстро растущей дороговизны жизни. А Кларе и Фридриху приходилось заботиться не только о себе. У них жили второй редактор «Гляйхайт» молодой и всегда голодный Эдвин Хёрнле и секретарь Клары Ханна. Надо было еще позаботиться о сильно нуждавшихся штутгартских товарищах и их семьях и о сидевших в тюрьмах. О них и их близких должны были думать оставшиеся на свободе, обеспечить продуктами, облегчить, насколько возможно, их участь. Клара, за годы эмиграции отлично усвоившая, что такое подлинная солидарность, всей душой отдалась выполнению этого долга. Каждый товарищ, кто обращался к ней за советом, помощью, утешением, не уходил с пустыми руками. Она помогала всегда и значительно больше, чем была в состоянии. Клара помнила о всех: о своих активистках, о штутгартских товарищах, о Кэтэ Дункер и се детях, о старом и больном Франце Меринге и его жене.

Особенно необходимо было позаботиться о двух руководителях движения – Карле Либкнехте и Розе Люксембург, об их здоровье. Карл Либкнехт, содержавшийся па тяжелых арестантских работах в Лукау и получавший крайпе скудный тюремный рацион нитания, заметно терял силы. Вместе с друзьями Клара направила гневное письмо директору тюрьмы. Они добились для Карла Либкнехта разрешения получать за свой счет дополнительное питание. Теперь, когда такое разрешение имелось, надо было добывать продукты, и не один пакет с продовольствием, собрать которое стоило немало труда, переправлялся из Зиллепбуха в Берлин для Карла Либкнехта.

«Вы, наверно, уже получили пакет со съестными припасами для Карла,– писала Клара 31 мая 1917 года Матильде Якоб.– Не смейтесь по этому поводу. Я узнала, что Карл голодает и умоляет прислать ему сахарин и жиры. Посылаю, что у нас было. Даже немного настоящего сахара, который наш Максим прислал нам с фронта. Мы честно разделили посылку, на этом настоял мой муж».

Заботилась Клара и о жене Либкнехта Софье. Она тяжело переносила постигшие ее удары судьбы, особенно в то время, когда находилась на лечении в Южной Германии. Но предметом особенных и самых нежных забот Клары Цеткин была Роза Люксембург. В течение всего времени ее пребывания в крепости Вронке и в тюрьме в Бреслау Клара поддерживала регулярную связь с секретарем Розы Матильдой Якоб, очень беспокоилась о здоровье своего друга, всегда старалась доставить ей хоть маленькую радость, выполнить ее скромные просьбы.

Повторный арест Розы Люксембург глубоко потряс Клару, особенно потому, что с Розой, попавшей сначала в военную тюрьму на Барнимштрассе, обращались довольно грубо. Кроме того, Клара долгое время не имела от нее известий.

«Два последних Ваших письма,– писала она Матильде Якоб 20 сентября 1916 года, через два месяца после ареста Розы Люксембург,– без преувеличения, возвратили меня к жизни. Я была охвачена смертельным беспокойством и страшной тревогой за Розу, не знала при этом, к кому мне обратиться, чтобы узнать правду. На мои открытки и письма, посланные Розе, я ответа не получила. То, что я из вторых и третьих рук смогла узнать о ее местопребывании и ее «деле», мне ничего не говорило, это были общие фразы. Потом я прочла речь Дитмана и пришла к выводу, как я и предполагала, что из хороших побуждений друзья о многом умалчивали и серое перекрашивали в розовый цвет. Я была вне себя от горя и бессильной ярости... Но мне не следует забываться в избытке чувств, я должна выполнять самое необходимое, практическое, требуемое жизнью.

Итак, важнейшее: средства, необходимые для оказания Розе материальной помощи, разумеется, должны быть найдены... Если Вы не обойдетесь тем, что получите, мы, конечно, включимся в меру наших сил. Но Роза ничего не должна знать об этом, ибо ей известно, что наше материальное положение сейчас незавидное. Вы же знаете ее деликатность и гордость. Кстати: от издательства «Гляй-хайт» Розе еще причитается гонорар за перевод главы из «Боги жаждут». Могу я выслать деньги па ваш адрес?

О проволочной ограде я поговорю с мужем. Может быть, он знает фирму, которая сможет выполнить заказ тюремной дирекции. Клетки для скворца и синицы мы Розе посылаем, а также корм для птиц. Где лучше всего повесить клетки, я не знаю. Я обратилась к специалисту, который вышлет мне книгу по данному вопросу, я переправлю ее Розе. Каждую неделю буду посылать ей цветы или но меньшей мере «зелень» из нашего сада. Очень хотелось бы знать, могу ли я ей писать, посылать газеты».

11 декабря Клара писала: «Большое спасибо за Ваше письмо, в котором содержится совет по поводу рождественского подарка для Розы. Я уже собрала почти все книги, которые мы хотим ей послать. Как только прибудет недостающая книга, я отправлю посылку черев военную комендатуру в Берлине... Я испытала огромную радость и была безмерно счастлива – не могу выразит], словами, что это значило для меня,– получить от Розы письмо. Она пишет, что на рождество ей хотелось бы получить печенье и цветы. Конечно, ее желание будет исполнено в той мере, в какой это позволит время года и «отлично организованный голод»».

Эта забота не ослабевала на протяжении всей войны. Фридрих Цундель часто отправлялся в поездки, чтобы раздобыть для Розы немного масла, яиц, муки, бобовых стручков. Клара посылала ей домашнее печенье, овощи, небольшое количество имевшегося у нее варенья, цветы из своего сада, книги. Неоднократно она осведомлялась, пе нуждается ли Роза в белье, одежде, а однажды отправила ей отрез белого шифона. Роза подарила его Кларе до войны. «Сама носить такое платье я все равно уже не смогу,– грустно добавляла Клара,– так как сейчас выгляжу старше своей бабушки».

Жестокие конфликты

Сопротивление, оказываемое трудящимися массами милитаристам, становилось активнее, принимало взрывчатый характер.

С конца лета 1916 года не прекращались голодные беспорядки, собрания протеста, массовые демонстрации и забастовки. В основном бурлила Рурская область, Гамбург, Берлин и Саксония – везде, где была сконцентрирована промышленность. Многие голодные марши теперь существенно отличались от аналогичных мероприятий, проводившихся на первом или втором году войны, в них чувствовалась организующая рука группы «Спартак». Колонны трудящихся направлялись к городским ратушам, чтобы предъявить свои требования. Впереди шли дети п матери с грудными младенцами на руках, и в них стрелять полиция и воинские части не отваживались. За ними следовали остальные женщины и дети, замыкали шествие пожилые рабочие. Демонстранты выступали не только с частичными требованиями об улучшении снабжения продовольствием и углем, о создании лучших условий жизпи для детей, но часто маршировали под политическими лозунгами: «За хлеб и мир!», «Долой войну!»

Газетам было запрещено что-либо писать об этом. Но Клара Цеткин, хотя и редко выезжавшая за пределы Зил-лепбуха, хорошо была ипформирована о происходящих событиях, так как приверженцы группы «Спартак» собирали и распространяли все сведения о сопротивлении против войны. Каждая новая доходившая до нее весть подобного рода доставляла ей удовлетворение тем большее еще и потому, что чаще всего самыми активными участниками этих выступлений были женщины и девушки, начинавшие все лучше осознавать, что они – большая сила.

Под давлением массового движения разногласия внутри социал-демократической партии становились все сильнее и острее. Оказывая открытое сопротивление социал-шовинистическому руководству партии, партийные организации многих крупных округов отказались вносить в центральную кассу членские взносы, собираемые на местах.

Центристские силы в социал-демократической партии стремились остановить этот процесс радикализации. Идущие в фарватере центристов 18 депутатов, голосовавшие в декабре 1915 года против предоставления военных кредитов, были исключены из социал-демократической фракции рейхстага. 24 марта 1916 года они организовали социал-демократический рабочий кружок. Их выступление ни в коей мере не было связано с принципиальным вызовом политике 4 августа, каким явилось выступление Карла Либкнехта и его единомышленников. Оно укрепило влияние центристов в массах, тем более что те владели такими большими газетами, как «Лейпцигер фольксцайтунг», имели денежные средства, а власти предусмотрительно проявляли по отношению к ним большую терпимость.

Поэтому по их инициативе в пасхальные дни 1917 года н Готе была учреждена Независимая социал-демократическая партия – рабочая партия, руководимая центристами. Многие социал-демократы позволили обмануть себя лже-радикалыюй и демагогической политикой правых центристских деятелей, таких, как Гуго Гаазе, Карл Каутский и другие. Им казалось, что в лице Независимой социал-демократической партии они имеют новую, революционную партию, тем более что к ней принадлежали такие популярные в то время деятели, как Георг Ледебур,

Адольф Хоффмапп, Маргарете Веигельс и некоторые другие.

По своему политическому составу вновь образованная партия была сильно дифференцирована. В нее входили как классово сознательные рабочие, которые честно стремились к революционной борьбе против германского империализма, так и те, кто хотя и был против войны, но находился в плену иллюзий парламентаризма. Были здесь и пацифисты. Вошло в партию большинство женщин – партийных функционеров, которые во время войны поддерживали «Гляйхайт». Правые центристы, засевшие в руководящих органах партии, определяли ее политику. Тем не менее в ней образовалось сильное левое крыло, которое впоследствии играло важную роль.

Перед группой «Спартак» наступление центристов поставило вопрос: как быть дальше, как следует отнестись к новой партии? Было решено присоединиться к Независимой социал-демократической партии, оговорив, что группа сохраняет за собой политическую и идеологическую самостоятельность, хотя местные лидеры «Спартака», и среди них Фриц Геккерт и Фридрих Вестмайер, выступали за организационное отделение от центристов. Шаг, который был сделан группой «Спартак», свидетельствовал об отсутствии у нее необходимой ясности в вопросе о роли самостоятельной марксистской боевой партии.

Клара Цеткин, пытавшаяся, как и ее соратники, разобраться в новых сложных проблемах, болезненно ощущала изоляцию от близких друзей, с которыми она не могла обменяться мыслями. Правда, штутгартские товарищи, особенно (до своего ареста) Берта Тальхаймер, поддерживали связь с Кларой. Но от находящихся в Берлине руководителей группы «Спартак» она была почти полностью оторвана. В своих письмах к Матильде Якоб Клара Цеткин вновь и вновь умоляет ее устроить встречу с кем-либо из руководящих товарищей. Но эту просьбу нельзя было выполнить, так как из-за постоянной полицейской слежки за Кларой Цеткин встреча с ней для каждого, находящегося на нелегальном положении, представляла серьезную опасность. Со всеми выдвигаемыми жнзпыо проблемами она должна была справляться сама. Поскольку Клара дольше всех была связана с социал-демократией, она тяжелее других товарищей переживала совершившийся и принявший законченные организационные формы раскол партии.

«Судя по тому, как обстоят дела в настоящее время,– писала она 16 февраля 1917 года в статье «Что делать?»,– возникшие разногласия глубоко потрясли партию и то величественное здание, которым по праву гордился немецкий рабочий класс, в строительство которого сотни тысяч людей вложили свои лучшие силы и которое они спаяли кровью своего сердца. И мы все, принимавшие в этой работе участие, теперь стиснули от боли зубы».