Текст книги "Мемуары"
Автор книги: Лени Рифеншталь
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 80 страниц)
Много заниматься спортом и гимнастикой я стала, чтобы прогнать депрессию. «Большой прыжок» пользовался поразительным успехом, однако меня временно не снимали. После завершения работ над «Прыжком» Фанку не удалось начать работу над другим игровым фильмом, и он принял поступившее из Швейцарии предложение снимать зимние Олимпийские игры 1928 года в Санкт-Морице. [116]116
Санкт-Мориц – курорт в швейцарском кантоне Граубюнден.
[Закрыть]Так как кинооператором он взял Шнеебергера, а я была без работы, то поехала в Швейцарию в качестве зрительницы.
Это было большое событие. Уже сам по себе сказочно красивый ландшафт Энгадина в качестве обрамления тогда еще только-только возрождавшихся Олимпийских игр был словно декорацией «Зимней сказки».
Под впечатлением от Игр я написала тогда свою первую корреспонденцию для берлинской газеты «Фильм курир». Мне хотелось бы процитировать из нее несколько строк, чтобы передать настроение тех волнующих дней, которые я пережила с восторгом, на какой способна только молодость:
17 февраля 1928 года.
Уже перед началом Олимпиады все было великолепно – глаз наслаждался, богатство красок на белом снегу доставляло такую же радость, как разноцветные ковры на белом фоне. Гости со всего света – от Гонолулу до Токио, от Кейптауна до Канады, – только индейцев я не видела. Так много молодых людей, пожалуй, еще никогда не собиралось вместе. Все такие веселые, радостные, словно соревнующиеся с ярким солнцем на голубом энгадинском небе.
Увертюра Олимпиады – впечатляющее зрелище с самого начала. 25 наций вступают на ледовый стадион под завывание метели – мороз пробирает до костей, ну и что? Настал самый главный миг Олимпиады – слияние воедино 25 наций, масса ликует, издает радостные возгласы и крики. Игры начались, борьба будет продолжаться в течение восьми незабываемых дней. Прекрасней всего, без сомнения, канадцы, норвежский лыжный король Тулин Тамс и маленькая ростом, но великая Соня.
Канадцы – сущие дьяволы на льду, смотреть, как они играют, – захватывающее зрелище, гимн скорости и мужеству. Не уступают им «летающие» лыжники; сжавшись в комок, приближаются они к трамплину, чтобы в прыжке, распластавшись в воздухе, парить как птицы. Тулин Тамс, самый смелый из них, прыгает на 73 метра – расстояние это слишком велико, чтобы можно было спокойно смотреть. В промежутке между ними – красочный бобслей, [117]117
Бобслей – скоростной спуск с гор по специальным ледяным трассам на управляемых цельнометаллических санях (бобслеях или бобах). Как вид спорта зародился в Швейцарии в конце XIX в.
[Закрыть]сумасшедший скелетон [118]118
Скелетон – скоростной спуск с гор на специальных санях без рулевого управления – скелетонах, сконструированных в Швейцарии.
[Закрыть]и лыжники, мчащиеся в бешеном темпе сквозь вихри снега.Единственное, на чем успокаивается глаз, – гармоничные, скользящие движения великих фигуристов, во главе их Соня – чудо природы. Ее прыжки словно не подвластны силе земного притяжения. Соня – подлинное чудо! Всё было незабываемо прекрасно на белой арене, и я рада, что мне не пришлось снимать фильм.
АР.
И во сне бы мне не приснилось, что через восемь лет сама буду снимать Олимпиаду. Тогда у меня не было даже фотоаппарата. К сожалению, фильму Фанка не суждено было иметь большой успех. Это поразительно, так как он как раз мастер бессюжетных фильмов, действие которых разворачивается на фоне природы. Дело, думается, в том, что, несмотря на великолепные съемки, ему не удалось придать фильму необходимое драматургическое напряжение.
«Судьба тех самых Габсбургов»Неожиданно я впервые получила предложение сыграть главную женскую роль в художественном фильме. Это была роль Марии в картине «Судьба тех самых Габсбургов». Режиссер – Рольф Раффе, [119]119
Раффе Рольф (1895–1978) – немецкий кинорежиссер, снял фильмы «Судьба тех самых Габсбургов» (3928), «Роковое соло на скрипке» (1936), «Комната смеха» (1953). После войны создал собственную студию «земельного и культурного фильма» в Мюнхене.
[Закрыть]о котором я до этого никогда не слышала. Речь шла хотя и об известной, однако все еще окруженной тайной трагедии наследника австрийского престола Рудольфа, [120]120
Рудольф фон Габсбург (1858–1889) – эрцгерцог, австрийский кронпринц, сын Елизаветы Австрийской (1837–1898), супруги императора Франца Иосифа I. Гибель сына императрицы – последнее звено в преследовавших ее несчастьях. (В 1867 г. был казнен муж ее сестры Максимиллиан I фон Габсбург, император Мексики, эрцгерцог; в 1886 г. утонул ее любимый племянник Людвиг П; год спустя сгорела заживо ее сестра София.) Сама же императрица 10 сентября 1898 г. погибла в Женеве от руки итальянского анархиста Лучени.
[Закрыть]лишившего себя жизни вместе с баронессой Марией Вечера [121]121
Вечера Мария (1871–1889) – баронесса, в 18 лет покончила жизнь самоубийством вместе с кронпринцем Рудольфом.
[Закрыть]во дворце Майерлинг.
Я была счастлива, что получила наконец-то интересную роль в фильме, который ставил не Фанк. Съемки проходили во дворце Шённбрунн в Вене.
К началу съемок, у меня поднялась высокая температура, поэтому я отправилась в Вену с мамой. К несчастью, оказалось, что это дифтерия, состояние с каждым днем ухудшалось. Я не могла ни пить, ни есть. У режиссера не было возможности отложить съемки: партнеров связывали жесткие сроки в театрах. Чтобы запустить картину, Раффе пришлось сократить мою роль. Температура все поднималась, а роль становилась все короче. Наконец, осталось шесть дней, и я, несмотря на плохое самочувствие, обязана была играть, призывая на помощь врача. От кинокартины в памяти осталась только одна сцена – единственная. Кронпринцесса Стефания, роль которой исполняла прелестная блондинка Мали Делыпафт, [122]122
Дельшафт Мали (1898–1995) – немецкая киноактриса. Снималась в фильмах Ф.-В. Мурнау «Последний человек» (1924), Э. Энгеля «Афера Блума» (1948), Г. Филиппа «Король чардаша» (1958).
[Закрыть]собирается ударить меня плетью по лицу, но кронпринц Рудольф, ее супруг, не дает этого сделать. Вероятно, эпизод снимался с большим количеством дублей, отчего и сохранился в памяти.
От укороченной роли я была в таком отчаянии, что никогда не смотрела этот фильм. Да он и быстро исчез из репертуара кинотеатров.
Берлин – город мирового значенияЯ погружалась в мир русских и американских фильмов, просмотрев почти все. Они заставили меня больше интересоваться съемочной техникой, прежде всего техникой фотографии. В голливудских фильмах понравились крупные планы звезд. Несмотря на великолепную резкость, эти кадры были мягкими и приукрашивали актеров. Чтобы добиться того же эффекта, я вместе со Шнеебергером в саду дома Фанка пыталась сделать пробные снимки, используя мягкорисующие линзы и тюли, но результат не удовлетворил меня. Пришлось написать кинооператорам в Голливуд и приобрести такую же портретную оптику, с помощью которой удалось-таки достичь задуманного.
Хотя Шнеебергер и был отличным оператором натурных съемок, он не имел опыта в съемках павильонных. Я постаралась – и небезуспешно – пристроить его на киностудию УФА ассистентом к одному из лучших кинооператоров, Вальтеру Ритгау.
Круг моих знакомств с людьми мира кино и театра все расширялся. В Берлине можно было встретить всех, кто преуспел и прославился. Жизнь в столице била ключом. Почти ежедневно – премьеры, приемы, вечеринки. Раз в неделю артисты встречались у Бетти Штерн недалеко от Курфюрстендамм. Гостей собиралось так много, что порой трудно было найти место, чтобы присесть. Там я познакомилась с Элизабет Бергнер [123]123
Бергнер Элизабет (1897–1986) – немецкая актриса театра и кино, режиссер, дебютировала на сцене в 1915 г., с 1923 по 1928 г. работала с М. Рейнхардтом («Святая Иоанна» (1924) по Б. Шоу; роли Джульетты, Порции). Критики восторгались ее способностью «черпать из роли сотни возможностей», «передавать множество переменчивых движений человеческой души жизнью лица, пластикой, голосом» (А. Керр). С 1933 по 1954 г. находилась в эмиграции в Англии и США, после возвращения в Германию работала во многих театрах. Играла в фильмах «Скрипач из Флоренции» (1925–1926), «Екатерина Великая» (1933), «Пешеход» (1973).
[Закрыть]и ее мужем Паулем Циннером. Бергнер в Берлине любили и почитали как никакую другую актрису. Соперничать с ней могла разве что Кете Дорш. [124]124
Дорш Кете (1890–1957) – немецкая актриса театра и кино. Дебютировала как опереточная субретка, позднее работала в Фольксбюне (роль фрау Ион в «Крысах» (1932) Гауптмана), в Немецком театре, в Государственном театре с Г. Грюндгенсом (роль Орсины в «Эмилии Галотти», 1937), с 1939 г. – в венском Бургтеатре (Мария Стюарт в драме Шиллера (1939); фру Алвинг в «Привидениях»(1942) Ибсена), а затем в Шиллер-театре в Берлине.
[Закрыть]Элизабет и в самом деле была кудесницей. Ее Святую Иоанну из пьесы Шоу, которую она играла в спектакле Рейнхардта в Немецком театре, никто не забудет. К Бетти Штерн приходил также русский режиссер Таиров, [125]125
Таиров Александр Яковлевич (1885–1950) – русский режиссер, реформатор сцены, создатель Камерного театра. Был связан тесными узами с деятелями немецкой сцены, трижды был со своим театром в Германии (1923, 1925 и 1930 гг.).
[Закрыть]который, как и Макс Рейнхардт с Фанком, пытался реализовать замысел «Пентесилеи» [126]126
«Пентесилея» (1908) – трагедия Генриха фон Клейста.
[Закрыть]с моим участием. Но не закончилась еще эпоха немого кино, а я не могла себе представить «Пентесилею» без языка Клейста.
Я встречалась и с другими великими актрисами, такими как демоническая Мария Орска, [127]127
Орска Мария (1893–1930) – немецкая киноактриса, начала сниматься в 10-е годы, до 1917 г. работала исключительно с режиссером М. Маком («Признание зеленой маски», 1916; «Танцующее сердце», 1916). Другие фильмы: «Последний час» (1920), «Бестия в человеке» (1921), «Фридерикус Рекс» А. фон Черепи (1923). После этого рассталась с кино.
[Закрыть]имевшая большой успех в «Лулу», [128]128
«Лулу» (1895) – пьеса Франка Ведекинда.
[Закрыть]или Фритци Массари и ее муж Макс Палленберг [129]129
Палленберг Макс (1877–1934) – австрийский актер, «истинный и правдивый представитель народного театра». Играл в Венском народном театре, Немецком театре у М. Рейнхардта (роли Гарпагона, Гели Гея, Фауста), снимался также в кино («Бравый грешник» (1931) Ф. Кортнера).
[Закрыть]– бесподобная пара в зажигательных опереттах. Оригинальными, остроумными и блестящими были и гастроли русского кабаре «Синяя птица». [130]130
Кабаре «Синяя птица» – русское эмигрантское кабаре, созданное Яковом Южным. Открылось в декабре 1921 г. в Берлине в помещении бывшего кинотеатра, стало известно благодаря уникальному художественному воплощению традиций русского фольклора, много гастролировало по Европе. Существовало до конца 30-х годов.
[Закрыть]
Удовольствие совершенно особого рода доставило мне выступление Джозефин Бейкер [131]131
Бейкер Жозефина (Джозефин; 1906–1975) – американская танцовщица ревю, познакомившая Берлин и Париж с чарльстоном.
[Закрыть]в «Театре Нельсона» на Курфюрстендамм. Там она показала свой знаменитый танец «Банан». Берлинцы с бурным восторгом принимали выступления молодой красавицы с кожей кофейного цвета. Приехала в Берлин и гениальная Анна Павлова. Мне выпало счастье не только видеть ее, величайшую из всех танцовщиц, на сцене, но и познакомиться с ней лично на берлинском балу прессы. Выглядела она такой нежной и хрупкой, что я едва отважилась коснуться ее руки.
В это же время я посмотрела фильм, который затмил все до того мной виденное, – «Броненосец „Потемкин“» [132]132
«Броненосец „Потемкин“» Сергея Эйзенштейна. – Немецкая премьера фильма состоялась 29 апреля 1925 г. в берлинском кинотеатре «Аполлон».
[Закрыть]Сергея Эйзенштейна. Я вышла из кинотеатра как оглушенная. Непередаваемое впечатление! Техника, монтаж, актерская игра – всё было поистине революционным. Я впервые осознала, что кино – это настоящее искусство…
Пиц – название горных вершин, характерное для швейцарских Альп (Пиц-Бернина, Пиц-Малойя, Пиц-Палю и т. д.).
[Закрыть]
Доктор Фанк сообщил мне, что работает над новым киносценарием – драма в горах, в основу которой положен подлинный случай, опубликованный в какой-то газетной заметке. Он писал дни и ночи напролет. Вновь продюсером был Гарри Зокаль, я должна была получить роль в фильме. И, хотя с большим удовольствием поработала бы с режиссером игрового кино, я радовалась съемкам. Зокаль это понимал и попытался шантажировать меня. Он предложил только десять процентов суммы, которую я до сих пор получала. За две тысячи марок мне в течение семи месяцев предстояло быть в распоряжении режиссера, из них пять – на труднейших и опаснейших съемках в снегах и во льдах! Обычно за каждую роль я получала по 20 000 рейхсмарок. Но Зокаль хотел отомстить мне – ведь я отвергла его в качестве любовника и претендента на руку и сердце. Но как от актрисы тем не менее отказываться от меня не хотел. Он знал, что нет никого, кто бы сыграл в опасных сценах без дублера – умел и спускаться с гор на лыжах, и карабкаться на скалы. Я с возмущением отвергла предложение Зокаля.
В это время я познакомилась с Георгом Пабстом, режиссером, которого я очень уважала. Фильмы его смотрела по нескольку раз. С ним мы великолепно понимали друг друга. Я очень хотела сыграть в его фильме. Тут-то мне в голову пришла сумасшедшая идея. Попытаться уговорить Зокаля и Фанка предоставить Пабсту возможность в новом фильме Фанка режиссировать игровые сцены, а Фанк ставил бы натурные и спортивные. Получилась бы сказочная комбинация. В пейзажных кадрах Фанку не было равных, а вот артистам он не уделял должного внимания.
Пабст ценил доктора Фанка и был готов пойти на такое сотрудничество. Дело оказалось не столь трудным, как я полагала. Фанк все еще выполнял любое мое желание, а Зокаль был достаточно умен, чтобы понять: от этого сотрудничества новый фильм, который должен был называться «Белый ад Пиц-Палю», [134]134
«Белый ад Пиц-Палю» – фильм Арнольда Фанка, премьерой которого 21 декабря 1929 г. открылся Дворец УФА в Гамбурге, самый большой кинотеатр Европы того времени.
[Закрыть]только выиграет. Поскольку я не соглашалась играть за две тысячи марок, Зокаль повысил мой гонорар до четырех, правда, за счет Фанка – он вычел эту сумму из его гонорара. Мне никто ничего не сказал – я узнала об этом много позже.
Случайно удалось привнести в фильм нечто потрясающее.
Однажды я стояла перед киностудией на Цицероштрассе, что неподалеку от Курфюрстендамм, и ждала такси. Дождь лил как из ведра. Неожиданно ко мне подошел господин небольшого роста и предложил встать под его зонт.
– Вы фройляйн Рифеншталь?
– Да, а… – я посмотрела на него с удивлением.
– Я Эрнст Удет, [135]135
Удет Эрнст (1896–1941) – немецкий летчик, с 1916 г. – летчик-истребитель Первого истребительного полка барона Манфреда фон Рихтхофена. С 1936 г. – начальник технического управления Люфтваффе. Из-за провала проектов усовершенствования самолетов «Хейнкеля» и «Мессершмидта» покончил с собой. Послужил прототипом главного героя фильма К. Цукмайера «Генерал дьявола» (1946).
[Закрыть]– продолжил он почти застенчиво. – Можно подвезти вас домой?
– Как мило с вашей стороны, с большим удовольствием.
От радости я очень разволновалась, ибо «Эрнст Удет» – это звучало. Кто же не знал лучшего в мире мастера высшего пилотажа? Он принял приглашение выпить рюмку коньяку. Беседа становилась все оживленней, словно мы знали друг друга не один год. Тут мне пришла в голову сумасшедшая идея.
– Не согласились бы вы принять участие в съемках моего фильма и продемонстрировать, например, спасение людей в горах?
– Это было бы замечательно, – ответил Удет с сияющими после нескольких рюмок глазами.
– Ну и отлично, – сказала я, – нужно познакомить вас с доктором Фанком. Он как раз работает над сценарием, в который отлично вписались бы эпизоды с вашим участием.
Так Эрнст Удет стал приобретением для кино, а для меня – началом личной трагедии.
Познакомился с У детом и Шнеебергер. Между ними быстро установились дружеские отношения. Удет был героем мировой войны. В составе Рихтхофенской авиаэскадры, он получил как самый успешный немецкий летчик-истребитель все мыслимые награды. Австриец Шнеебергер, будучи молодым лейтенантом, за бой в горах с итальянцами был награжден золотой медалью «За отвагу». Между ними обнаружилось много общего.
Эрни, как друзья называли Удета, шутил, что мы со Шнеебергером прицепились друг к другу как репьи, и, действительно, стоило нам только разлучиться на несколько часов, как сразу же начинались звонки. С годами наши отношения становились все более близкими – разлука казалась немыслимой. Поэтому у другого мужчины не было шансов заполучить меня, хотя претендентов всегда хватало. Столь глубокие чувства даже раздражали Удета. Он прожигал жизнь с удовольствием, окружал себя легкомысленными женщинами, ко всему относился просто, искал только наслаждений. В фешенебельном ресторане «Хорхер» был завсегдатаем. Во всех ночных заведениях его обожали. Он с удовольствием и много пил, всегда был весел и остроумен. Свои рассказы о полетах с Герингом он дополнял забавными карикатурами и насмешливыми стихами. Пародии эти действительно были мастерскими.
Как-то он отвел меня в сторону и стал серьезно убеждать, что жизнь, которую я веду, станет для меня концом карьеры. По его мнению, нельзя лишать себя всего из-за любви к Снежной Блохе. Ему стало известно, что мы сейчас переживаем финансовые трудности.
– Я познакомлю тебя с богатыми друзьями, кому-то ты можешь понравиться и тогда из Золушки превратишься в принцессу.
Я засмеялась:
– Сумасшедший, счастливей, чем со Снежной Блохой, я вообще быть не могу. А карьера – дело второе. Что же касается денег, то я умею жить скромно, без помощи родителей.
Отец, кстати, даже не догадывался о моих затруднениях.
Я рассказала Удету, какой горькой была моя любовь к Отто Фроитцгейму и какое разочарование пережила с Луисом Тренкером. Шнеебергер стал первым мужчиной, с которым я в течение почти трех лет разделяла счастье взаимной любви.
Но Эрни не оставил своих попыток: звонил мне почти ежедневно и однажды попросил принять приглашение на ужин в «Хорхере». Пришло примерно человек десять. Дамы – в элегантных вечерних туалетах, господа – в смокингах. Стол был по-праздничному украшен цветами и свечами. В своем простеньком платье я чувствовала себя в таком обществе неуютно. Слева от меня сидел мужчина приятной внешности с проседью в волосах. Удет представил его как банкира – имя у меня в памяти не отложилось.
После закусок сосед по столу неожиданно взял мою левую руку с красивым перстнем на пальце – белая гемма из слоновой кости на черном фоне.
– Такой красивой руке это кольцо не подходит, завтра вы получите брильянт, он вас порадует, – изрек банкир.
Я с удивлением посмотрела на наглеца. К сожалению, будучи еще неопытной, чтобы остроумным ответом обратить подобное заявление в шутку, я порывисто встала из-за стола и, ни на кого не глядя, вышла из зала. Удет уговаривал меня вернуться, но я страшно разозлилась на него за эту глупую историю.
Меж тем подготовительные работы к съемке нового фильма закончились, и в конце января 1929 года мы приехали в Энгадин, разбив лагерь на глетчере Мортерач. [136]136
Мортерач – вершина в швейцарских Альпах, кантон Граубюнден (3751 м).
[Закрыть]Вначале Пабсту предстояло снять в сжатые сроки все игровые сцены. Стояли сибирские морозы, каких здесь не бывало уже несколько десятков лет. Температура опустилась до 30 градусов. Работать в таких условиях было непросто. Пабст без помощи Фанка с трудом находил подходящие сюжеты. Для игровых сцен, среди которых было много ночных, требовалась отвесная скала и яркое освещение! Но там, где были ледяные скалы, не было электричества. Однако недалеко от гостиницы «Мортерач» Фанк нашел отвесную глыбу высотой с дом. Ее поливали водой до обледенения. Для крупных планов удалось соорудить покрытое глубоким снегом подножие скалы.
Съемки под руководством Пабста продолжались месяц. Из-за жуткого мороза приходилось часами сидеть, закопавшись в снег, пронизывающий ветер бросал в лицо льдинки-кристаллы, царапавшие кожу; я обморозила бедра, заболела циститом, от которого не могла избавиться до конца жизни. Мои партнеры, Густав Диссль и Эрнст Петерсен, мерзли так же, как и я. Дисслю доставалось больше всех, ведь в некоторых сценах на нем была только сорочка. При съемках отдельных эпизодов в дополнение к ветру включались вентиляторы, делавшие снежную вьюгу еще невыносимее. Нам часто приходилось прерывать работу, чтобы отогреться у кухонной плиты. Мы меняли одежду и снова выходили на мороз. Как я завидовала коллегам, работавшим в защищенном от ветра и непогоды павильоне.
После многочасового пребывания на морозе на лице появлялись глубокие морщины и я выглядела смертельно усталой и изможденной. Приходилось даже пить коньяк, так как без спиртного подобные нагрузки выдержать было невозможно.
Работа под руководством Пабста стала для меня событием. Я впервые почувствовала себя настоящей актрисой. Доктор Фанк абсолютно не понимал моей внутренней сути и, реализуя свой идеал женщины, пытался сделать из меня наивную, мягкую Гретхен, что совершенно не соответствовало моей внутренней сути. В результате я почти всегда чувствовала себя довольно скованной.
Пабст же первым открыл во мне и режиссерский дар. При съемке одной игровой сцены он сказал:
– Лени, погляди влево.
Но я сделала наоборот, и Пабст понял почему. Он крикнул мне:
– Ты сейчас актриса, а не режиссер.
– Как это? – спросила я.
– Ты как-будто глядишь в видоискатель камеры, где «влево» означает «вправо», а «вправо» – это «влево».
Пабст был прав. Благодаря Фанку я привыкла видеть сюжеты с точки зрения режиссера.
Обморожения оказались настолько серьезными, что пришлось для лечения на несколько недель прервать работу. А пока снимались полеты с участием Удета. Это была его первая работа в кино, и он предложил оператору снимать прямо из самолета. Сделать это было не так просто, поскольку Шнеебергер проходил в договоре с киностудией лишь как ассистент. Эрни как-то удалось выцарапать его на несколько недель.
Все мы считали Удета замечательным человеком, он совершал сумасброднейшие акробатические трюки. Мы, затаив дыхание, следили, как он стремительно проносится на своей серебристо-красной машине мимо отвесных скал, едва не задевая их крылом.
Я испытывала к Удету большую симпатию, но одновременно и злилась на него. Он добился у Зокаля, чтобы Снежная Блоха жил не у нас в гостинице «Мортерач», а в Санкт-Морице, в роскошном отеле, где у чудо-пилота были обширные покои. В первый раз мы со Снежной Блохой оказались разлученными. И, когда съемки с участием Удета заканчивались, они оба улетали в Санкт-Мориц. Я страдала от разлуки больше, чем Ганс. Он познакомился с новым, до этого не известным ему миром, где были красивые и элегантные женщины, всегда окружавшие Удета. До меня доходили слухи о необузданных пиршествах, затягивавшихся до самого утра. Постепенно я стала беспокоиться и впервые почувствовала что-то вроде ревности. Скорее всего это был страх потерять любимого человека. Шли последние счастливые дни, проведенные с ним.
По окончании съемок с участием Удета Шнеебергера отозвали в Берлин на киностудию УФА.
Съемки с Фанком начались в марте в хижине Дьяволецца. Канатной дороги еще не существовало. Хижина выглядела неухоженной, и потому мы перенесли наш постоянный лагерь в «Бернинахойзер», откуда нам почти ежедневно приходилось проделывать до места съемок многочасовой путь среди ледовых глыб и отвесных скал Пиц-Палю. Горы очень походили на Альпы. Работать становилось все труднее и труднее.
Чтобы сократить дорогу, Фанк решил остановиться на некоторое время в хижине Дьяволецца, которая по размерам и комфорту совершенно не подходила для отдыха. Рано утром, до восхода солнца, вода в мисках замерзала. Мы согревались кофе. Потом все расходились. Часто спускались на лыжах к леднику, нашему основному месту работы. Большинство трюков проходили без страховки: при наших темпах не было возможности многократно привязывать и отвязывать канат. Иногда ледник зловеще потрескивал, было очень страшно – твердь у меня под ногами вот-вот разверзнется, и я упаду в глубокую расселину.
Съемки у Пиц-Палю производились в таких суровых условиях, что я до сих пор с ужасом вспоминаю об этом. Вот, например, в сценарии написано, что меня должны тянуть вверх по отвесной стене и в это время обрушиваются лавины. Я очень боялась этой съемки. Фанк отыскал на леднике Мортерач скалу высотой в двадцать метров. Целых три дня наверху, на краю ледяной глыбы слой за слоем укладывали снег. Я наблюдала за этими операциями с большим страхом. Фанка я уже знала хорошо и понимала, что для него ничего не стоит поставить актеров в опасные ситуации, лишь бы получить выигрышные кадры.
И вот началось. Все было подготовлено для съемок. Фанк, заметивший мою нервозность, обещал, что канат подтянут вверх всего на несколько метров. Раздалась команда «Съемка!», и меня потащили вверх. И вот я вижу, как проседает снежная стена. Небо потемнело, и на меня обрушилась тяжелая масса. Так как мои руки были стянуты канатами, я не могла защититься от снежной пыли. Уши, нос и рот оказались забиты снегом и кусочками льда. Кричать было невозможно. Вопреки обещанию Фанка меня тянули, не остановившись даже на острой кромке льда. Так, терпя страшные боли, плача и негодуя на жестокость режиссера, я оказалась наверху. А Фанк радостно смеялся.
Потом я стала участницей еще одной сенсационной съемки, на этот раз по собственной воле. Правда, представляя себе это дело куда более простым. Нужно было сделать шаг назад – будучи привязанной канатом – и упасть в расселину в леднике; сцена эта не имела никакого отношения к моей героине. В фильме была еще одна женская роль, но эпизодическая, в самом начале. Фанк остановил свой выбор на молоденькой Мицци, дочери хозяина нашей гостиницы. Она играла роль невесты Густава Диссля и по сценарию должна была – поскольку сошедшая ледовая лавина перебивает канат, соединявший ее с женихом, – рухнуть навзничь в трещину ледника. Мицци не хотела рисковать, а Фанк не желал использовать манекен. Поскольку ему было известно о моем затруднительном финансовом положении, он надеялся, что я совершу падение вместо Мицци. За это он предложил смехотворную сумму в пятьдесят марок. Согласилась я скорее из тщеславия.
Я переоделась в одежду Мицци, камера застрекотала. Предполагалось, что нужно будет падать всего два-три метра, однако пришлось пролететь не менее пятнадцати, ударяясь головой об острые твердые сосульки; к тому же закрепленный под грудью канат чудовищно врезался в тело. Высоко надо мной виднелось маленькое отверстие, через которое я упала и которое пропускало в темную расселину лишь жалкие крохи света. Было слышно, как внизу подо мной журчит ледниковый ручей. Кошмарная ситуация. Когда меня наконец подняли наверх, я едва могла пошевелиться. Все ныло – и голова, и конечности. Никогда в жизни я не соглашалась больше участвовать в подобных сценах.
Сильный буран держал нас в плену уже в течение восьми дней. Выйти из хижины не представлялось возможным, ураган сдул бы любого как пылинку. Ночью было особенно жутко. Ветер бушевал с такой силой, что приходилось опасаться, как бы он не унес крышу, сбросив ее на ледник. Все были по горло сыты зимой и жаждали весны. За пять месяцев мы ни разу не выбрались изо льдов.
К тому же Фанк заставлял меня страдать. Каждую ночь я находила под подушкой либо стихи, либо любовные послания – это было мучительно. Так как Шнеебергера рядом больше не было, режиссер полагал, что сможет добиться моего расположения. Достиг он как раз обратного: я не могла его больше видеть и мечтала уехать отсюда подальше. Среди наших проводников был один молодой швейцарец, известный своей смелостью. Мне удалось уговорить его удрать вместе. Уже на следующий день, пока все, ничего не подозревая, отдыхали после обеда, мы, закутавшись как можно теплее, покинули хижину.
Никогда до этого мне не приходилось испытывать на себе такого буйства стихии. Нас буквально швырнуло в воздух. Через несколько минут хижина исчезла из виду. Мы оказались в бурлящем, оглушающем котле ведьм, и нам пришлось крепко держаться за руки, чтобы не потерять друг друга. Лыжи скользили в неизвестность. Мы уже раскаивались в своем легкомысленном поступке, но не решались высказаться вслух. Лицо у меня заледенело, с волос свешивались сосульки, руки ломило. Однако путь назад был отрезан. Ни о какой ориентации не могло быть и речи, и мы могли попасть на край нависшей лавины…
В таком бедственном положении нам показалось чудом, когда из серого тумана навстречу вынырнули три человека. Мы подумали, что это мираж. Но они действительно шли в нашу сторону, и, когда приблизились вплотную, я узнала энгадинского проводника Каспара Грасса, который с двумя туристами уже семь часов пробивался к хижине Дьяволецца. Каспар прокричал:
– Вы что, рехнулись! Вам ни за что не спуститься вниз! Вся дорога лавиноопасна!
Мы с радостью присоединились к троице и через два часа оказались в хижине. Не встреть мы Грасса, нам не удалось бы выбраться из белого ада.
Скандала, которого я опасалась, не произошло. Все радовались, что мы остались живы. Коллеги почти не надеялись снова увидеть нас.
Буран, словно желая загладить свою вину, неожиданно успокоился, и с голубого небосвода засияло солнце. В большой спешке были проведены последние съемки, и я наконец-то смогла покинуть мир льда.
Трудные высокогорные эпизоды без исполнителей главных ролей Фанк поручил своему очень одаренному оператору Рихарду Ангсту, который снял с участием смелых швейцарских проводников Давида Цогга и Бени Фюрера невероятнейшие сцены в чреве глетчера. Для этого обоим пришлось с факелами в руках спускаться ночью на канате в расселины ледника на глубину более пятидесяти метров – это высшее спортивное достижение. Только так оператору, которому и самому невольно пришлось принять участие в отчаянно смелых сценах, удалось поймать эти уникальные кадры. Движущийся свет магниевых факелов в темных, глубоких провалах льда создавал такую картину фантастической нереальной красоты, что в залах кинотеатров почти всегда раздавались аплодисменты.
